Рассекая ветер

Муса был прав. Принимать ванну в темноте было не по себе и вызывало тревогу. Более того, в этот дом Какэру пришел впервые. Он не знал, что находится вокруг него, поэтому с размаху ударился голенью о приступку внутри ванны. Хозяин дома был пожилым человеком; вероятно, она служила ему подставкой для ног.

Какэру на ощупь проверил размер ванны и улегся, вытянув ноги, вода уже подостыла. В темноте она казалась тяжелой. Да и всплески воды, разносящиеся эхом в ванной при каждом движении, звучали как-то громче, чем обычно.

Он закрыл глаза. Страхи и тревоги, связанные с началом новой жизни, дрейфовали в воде вместе с ним. Он вспомнил разочарование на лице родителей, когда они бросили ему фразу: «Мы будем переводить тебе деньги, а ты делай что хочешь». Он вспомнил ряды домов, которые видел со стадиона каждый день. Звуки шкафчиков, которые его товарищи по команде с нескрываемым презрением с силой захлопывали. Все эти воспоминания разом всколыхнулись в нем, и Какэру погрузился под воду.

Дышать становилось все тяжелее, но он по-прежнему не выныривал и по привычке считал пульс. Когда он бегал, бывало и гораздо тяжелее, чем сейчас. Например, когда от гиперемии легких вкус крови подкатывал прямо к горлу. Но почему же он продолжал бежать? Может, потому, что чувствовал радость от бега? А может, потому, что не хотел никому проигрывать, даже самому себе?

Сердце так громко стучало, что было понятно, где именно оно находится. Даже закрыв уши мокрыми руками, он все равно слышал, как звук сердца резонирует во всем теле. Наконец Какэру высунулся из воды и сделал вдох. В этот же момент он открыл глаза.

Из окна темной ванной комнаты он смог разглядеть Тикусэйсо. Зажглось еще несколько ламп. Свет мягко очерчивал контуры окон на фоне темного сада.

Какэру подумал, что Мусе, наверное, нравится принимать ванну, любуясь этим видом.

Когда он вернулся в свою новую комнату в Тикусэйсо, там уже лежало одеяло Киёсэ.

Дом постоянно скрипел. Особенно громким был скрип под потолком. Словно кто-то без передышки наступает на сухие ветки.

«Теперь здесь мое место».

Какэру накрылся одеялом и лег. Он чувствовал запах татами. Дом продолжал скрипеть, но он ощущал себя спокойнее, чем во время ночевок на улице.

Он закрыл глаза и сразу же погрузился в сон.

Муса Камара расстался с Киёсэ в прихожей Тикусэйсо и поднялся по лестнице на второй этаж в свою комнату.

Когда он только приехал сюда прошлой весной, ему ужасно не хотелось жить в деревянном здании, и он каждый раз с тревогой ступал по половицам коридора. В родном городе Мусы дом, в котором жила его семья, был каменным, в колониальном западном стиле. Он не мог себе представить даже, что бывают такие тонкие стены, когда слышны разговоры соседей, и узкие коридоры, в которых даже вдвоем разойтись сложно.

Но теперь Муса полюбил и само здание Тикусэйсо, и его обитателей – своих ровесников.

Муса подумал о Какэру, с которым его познакомили в ванной хозяйского дома. Хорошо бы с ним подружиться. Его движения были быстрыми и ловкими, словно бы он занимался каким-то видом спорта, а взгляд, которым он смотрел на Мусу, был слегка недоумевающим, но при этом решительным.

«Наверняка, – подумал Муса, – наверняка Какэру тут тоже быстро освоится».

Дверь в комнату 202, которая находилась между двух других по левой стороне коридора и перед комнатой Мусы, была слегка приоткрыта. Проходя мимо, он заглянул. В этой комнате жил Ёхэй Сакагути, студент четвертого курса социологического факультета, а в комнате 205, которая находилась напротив комнаты Мусы, жил Такаси Сугияма, студент третьего курса факультета коммерции. Они вместе смотрели телевизор.

– Добрый вечер.

Муса поздоровался, потому что ему захотелось с кем-нибудь поболтать. Ребята обернулись.

– О, заходи, – приятельски пригласили они.

Они угостили его холодным пивом с капельками на банке, а он сел в позу сэйдза[7] на татами.

– Кинг-сан, опять смотришь викторины?

Кинув взгляд на знаменитостей, шустро нажимающих кнопки в шоу, которое показывали на стареньком телевизоре с кинескопным экраном, Муса слегка удивился. Сакагути из комнаты 202 любил смотреть все викторины и даже записывать их на видеокассеты. В Тикусэйсо его в шутку называли Кингом, то есть Королем викторины.

– Разумеется.

В этот момент Кинг с силой ударил по коробке с салфетками, стоявшей рядом. А потом громко выкрикнул ответ на вопрос в телевизоре:

– Термы Каракаллы![8]

Видимо, коробка из-под салфеток заменяла ему кнопку.

– Смотреть викторины с Кингом никогда не скучно, – рассмеялся Сугияма, жестом показывая Мусе, чтобы он пил пиво. – У него невероятная реакция!

Сугияму называли Синдо – «вундеркинд». Вначале Муса не понял, почему этого парня с такой спокойной манерой речи назвали Синдо – «вибрация». Но тот объяснил ему, что слово хоть и звучит так же, но записывается другими иероглифами.

– Я родился в деревне, запрятанной в горах. Мне требуется два дня, чтобы доехать до родных мест. Ты же знаешь слово «родные места»?

– Знаю. Целых два дня? До моей родины из Японии лететь сутки.

– Выходит, на возвращение в мои родные места нужно больше времени. Моя деревня – забытое богом место. Знаешь, что такое «забытое богом»?

– Не очень. Что-то вроде сельской местности?

– Ага, точно. В этой деревне меня прозвали Синдо – пишется как «дитя богов», а значит «вундеркинд»… Короче, я вундеркинд, но только в этой конкретной местности, богом забытой.

Обитатели Тикусэйсо обычно говорили с Мусой быстро и на сленге, не слишком обращая внимание на то, что он иностранец. Муса владел японским языком на уровне чуть выше среднего, однако сленг был ему не по зубам. И только Синдо старательно объяснял ему незнакомые и сложные слова. Благодаря ему Муса бегло говорил по-японски. Но, следуя примеру воспитанного Синдо, он старался по возможности не употреблять жаргона. Никотян, обитавший на первом этаже, иногда посмеивался, говоря: «От речи Мусы хочется спину выпрямить».

Попивая пиво, Муса некоторое время смотрел викторину.

В Тикусэйсо телевизоры были у Кинга, близнецов и Никотяна. В комнате Никотяна было так ужасно накурено, что к ней никто не хотел подходить. Кинг бесконечно крутил одни викторины. Поэтому, когда хотелось посмотреть какую-нибудь передачу, все обычно шли к близнецам.

Даже сейчас можно было слышать звуки телевизора из комнаты близнецов, но никаких разговоров. Видимо, они просто спокойно смотрели передачи без шумных гостей – сэмпаев.

Между тем Кинг без продыху продолжал бить по коробке с салфетками и отвечать на вопросы, доносящиеся из телевизора. И как только пустили рекламу, он взял пульт и перемотал вперед. Только теперь Муса понял, что это было записанное видео.

Прокрутив рекламу, он опять включил шоу. Сейчас там было другое задание, без кнопки. Кинг отвлекся от телевизора.

– Привет, Муса. Синдо молчит и смотрит викторину. Что-то невероятное происходит…

Не понимая, о чем это он, Муса покачал головой. Кинг повернулся лицом к Мусе и Синдо, которые сидели рядом.

– Отвечать, когда смотришь викторину, – вполне естественное человеческое желание. Ну вот, например: что получится, если написать иероглиф «зеленый» справа от иероглифа «рыба»? Там и хочется сразу же выкрикнуть: «Саба! Скумбрия!» А вот он сидит и молчит. Никакого духа соревнования.

– Кинг-сан, но ты же выкрикиваешь ответы, даже когда смотришь в одиночку, – заметил Муса, вспоминая, как почти каждую ночь слышал из его комнаты отдельные слова.

– Разумеется. Для этого и существуют викторины. Я действительно не понимаю тех, кто просто тупо сидит и смотрит, как статуя Дзидзо[9].

«А что в этом такого?» – подумал про себя Муса.

– Что же в этом такого? – вслух возразил Синдо. – Мне кажется, ты, Кинг, в этом вопросе в меньшинстве. Не представляю, как можно так втянуться в игру, если ты не на самом шоу.

– Может, тебе попробовать подать заявку на участие? – вмешался Муса.

Кинг посещал сайты викторин в интернете и каждый день с энтузиазмом отвечал на вопросы. Он был настолько увлечен викторинами, что даже вступил в дымный ад, которого все боялись, чтобы одолжить компьютер Никотяна. Все обитатели Тикусэйсо с почтительного расстояния наблюдали за его страстью к конкурсам вопросов и ответов.

– Отвечать быстрее, точнее и больше, чем знаменитые короли викторины, находясь по эту сторону экрана, – наслаждение для истинных знатоков.

Кинг надулся от гордости. Он казался смелым, но на самом деле тушевался на публике и уж точно не смог бы пойти на телевидение. Вспомнив об этом, Муса больше ничего не говорил. Синдо тоже мягко поддакнул в ответ, не развивая темы.

Кинг, казалось, чувствует себя не в своей тарелке, поэтому Муса решил сменить тему разговора:

– А вы уже слышали, что в Аотакэ новенький?

– Когда он появился?

– Что за человек?

Мгновенно оба придвинулись поближе. Кинг даже уменьшил громкость телевизора. Видимо, это была интересная для них тема. Муса выпалил им все о встрече с Какэру в ванной.

– Я думаю, он только сегодня приехал. Хайдзи-сан сказал, что он поступил на факультет социологии. Хайдзи-сан выглядел довольным.

– У меня плохое предчувствие, – пробормотал Кинг.

– Почему? Какэру кажется серьезным и хорошим человеком.

– Кинг беспокоится не из-за его характера, – пояснил Синдо. – Ты ведь тоже это слышал, Муса? Как Хайдзи-сан жаждет заселить комнату сто три.

– Да, ну и что?

– В том-то и дело.

Сидя по-турецки, Кинг поставил локоть на колено и погладил ладонью подбородок.

– Муса, ты же тоже слышишь об этом с начала весны. Хайдзи только и делает, что бормочет себе под нос: «Еще один, еще один…» Ни дать ни взять Бантёсара Ясики[10].

– Что такое БАНТЁСАРАЯСИКИ?

– Это… – начал было объяснять Синдо, но Кинг перебил его, не дав закончить:

– Определенно что-то происходит. Хайдзи что-то замышляет.

– Почему для него так важно, чтобы в Аотакэ жили именно десять человек?

Синдо наклонил голову, задумавшись, а Кинг начал воодушевленно излагать свою версию:

– Я здесь уже четвертый год, но десять обитателей в этой обители… Каламбур случайно вышел…

– Понимаю. Продолжай.

– …никогда вместе не жили. А почему? Да потому что здесь всего девять комнат.

– Действительно.

– Однако в этом году все изменилось. В двести первую комнату въехали близнецы. И тут Хайдзи стал подвывать, как призрак: «Еще один, еще один».

– Это правда, Хайдзи-сан, похоже, зациклился на десяти жильцах.

Муса тоже кивнул. На самом деле у Киёсэ был сдержанный характер: он не проявлял особых эмоций, какие бы беспорядки ни творились в Тикусэйсо. Однако в этом году все заметили, как он забеспокоился, найдется ли жилец для освободившейся комнаты 103. Муса тоже задался вопросом, почему Киёсэ так странно себя ведет.

– Что же произойдет, когда нас будет десять?

– Без понятия.

И хотя Кинг сам затеял разговор, теперь он потерял к нему интерес.

– Может быть, появится призрак, считающий тарелки?

– Сам завел шарманку «что-то нечисто, что-то нечисто», а теперь уходишь в молчанку?

Синдо поворчал на Кинга, который вынырнул из беседы и снова погрузился в телевизор. Кинг уже был поглощен викториной, не особо реагируя на слова товарищей. Муса и Синдо еще некоторое время обсуждали намерения Киёсэ, но так и не смогли прийти к определенному выводу и на этом прекратили разговор.

В комнате 202 на некоторое время воцарилась тишина.

Даже телевизор ждал ответа участника викторины, выдерживая огромную паузу. Кинг пробормотал:

– Во всяком случае, если с нами случится что-то плохое, Хайдзи даст нам знать. Он ворчит и отпускает ехидные замечания, когда пропускаешь уборку туалетов, но в остальном он хороший парень.

Муса согласился с ним. Киёсэ не сделает ничего такого, из-за чего обитатели Тикусэйсо могли бы оказаться в сложной ситуации.

У Мусы не было плохого предчувствия. Потому что, когда он сегодня встретил Киёсэ, тот выглядел вполне довольным. Примерно таким же довольным, как Муса в прошлом году, когда впервые в жизни увидел снег.

Глава 2. Гора Хаконе – самая крутая гора в мире!

Какэру бегал по десять километров каждый день – утром и вечером. Эта привычка осталась еще со старших классов.

Во время летних соревнований на втором году обучения в старшей школе, когда он был в лучшей форме и бегал гораздо больше, Какэру установил рекорд в беге на пять тысяч метров – 13:54,32. Это было не просто хорошим результатом для старшеклассника, для японских легкоатлетов это были очень высокие показатели, его тогда еще звали к себе различные университеты. И поскольку он был еще подростком, все видели в нем перспективного спортсмена, который с такими результатами может попасть даже на Олимпийские игры. Так продолжалось до тех пор, пока Какэру не ушел из школьной команды по легкой атлетике из-за драки.

У Какэру не было амбиций представлять свою школу или ставить мировые рекорды. Больше всего в беге его привлекало то, что можно просто свободно бежать вперед, чувствуя всем телом, как со свистом рассекаешь воздух. Ему надоело, что с ним связывают ожидания разные учреждения, все время управляя им, будто он какой-то подопытный.

В день, когда он установил рекорд в беге на пять тысяч метров, у него болел живот. Поскольку в спорте забота о собственном здоровье – только его ответственность, не было смысла потом этим оправдываться. Но сам Какэру чувствовал, что смог бы добежать и быстрее. На пяти тысячах ему удалось бы показать рекорд и на тринадцать минут сорок секунд.

Уйдя из команды, Какэру продолжал тренироваться самостоятельно. Он хотел наконец попасть в мир такой скорости, с которой еще не бегал. Мимо проносятся разные виды. Ветер свистит в ушах. Как будет выглядеть все вокруг, как будет бурлить кровь в его теле, когда он пробежит пять тысяч метров за тринадцать минут и сорок секунд? Чего бы это ни стоило, он хотел испытать этот неизведанный мир.

На левом запястье были часы с секундомером, Какэру молча бежал. Не было ни тренера, который бы давал ему советы, ни товарищей по команде, с которыми можно было бы соревноваться, но Какэру это не смущало. Ветер, касавшийся его кожи, учил его. Его собственное сердце кричало ему: «Ты можешь еще! Можешь быстрее!»

Прошло несколько дней с тех пор, как он переехал в Тикусэйсо, он уже почти запомнил лица и имена местных обитателей. Возможно, это дарило ему чувство покоя, теперь во время утренней пробежки ноги очень легко отталкивались от земли.

На односторонней зеленой улице было еще мало людей. Иногда мимо проходили старики с собаками или служащие, спешащие ранним утром к автобусной остановке. Слегка опустив голову и зацепившись взглядом за белую линию, Какэру бежал по маршруту, к которому тело начало привыкать.

Тикусэйсо находился в уютном старом жилом районе, расположенном между линиями Кэйо и Одавара. Из крупных зданий здесь был только Университет Кансэй. Ближайшие станции – Титосэ-Карасуяма на линии Кэйо и Сосигая-Оокура или Сэйдзёгакуэн-маэ на линии Одавара. Но до любой из них было далековато. Чтобы дойти пешком, требовалось минут двадцать или даже больше, многие доезжали до станции на автобусе или на велосипеде.

Разумеется, Какэру добирался до станции не транспортом. Бегом было быстрее, заодно и тренировался. По просьбе Киёсэ он бегал до ближайшего торгового квартала за продуктами, бегал рядом с близнецами, которые вдвоем ездили на велосипеде с корзинкой для покупок, а также бегал в книжный магазин в Сэйдзё, благодаря чему стал лучше ориентироваться на местности.

Какэру наметил для себя несколько маршрутов. Как правило, они пролегали по узким улицам с не очень интенсивным движением, где еще сохранились небольшие рощицы и поля. На соревнованиях не полюбуешься пейзажем, но во время обычных пробежек и тренировок он мог смотреть по сторонам.

Рядом с домом стоял трехколесный велосипед, на краю поля – мешок с удобрениями. Какэру нравилось наблюдать за такими повседневными вещами. В дождливые дни велосипед заносили под навес. Содержимое мешка с удобрениями постепенно уменьшалось, и вскоре его меняли на новый мешок.

На душе было как-то тепло, когда он обнаруживал в этих картинках изменения. Хозяева не знали, что Какэру утром и вечером бегает по этой дорожке, а трехколесный велосипед и мешок с удобрениями занимают его мысли. Они жили своей жизнью, перемещая предметы и используя их по назначению. Думая об этих людях, он испытывал некоторое удовольствие. Ему казалось, что он тайком заглядывает в мирную размеренную жизнь, спрятанную внутри коробки.

Посмотрев на часы, он обнаружил, что уже шесть тридцать утра. Нужно было бежать обратно в Аотакэ на завтрак.

Пробегая мимо небольшого парка, Какэру краем глаза обратил внимание на что-то необычное. Остановившись, он вытянул шею и заглянул в парк. Киёсэ сидел один на скамейке в парке.

Ступая по дорожке, присыпанной песком, Какэру вошел в парк. Киёсэ сидел неподвижно, опустив голову вниз. Какэру остановился возле турника и посмотрел на нового друга.

На Киёсэ была футболка и поношенные темно-синие трикотажные штаны. Судя по всему, он выгуливал Ниру: на скамейке лежал красный собачий поводок. Киёсэ закатал правую штанину брюк и массировал икру. Какэру увидел шрам, похожий на след после операции, от колена до голени.

Киёсэ все еще не замечал Какэру, но Нира, игравшая в кустах, бросилась к его ногам. К ее шее был привязан гигиенический пакет. Собака обнюхала ботинки Какэру влажным носом, а затем, видимо окончательно убедившись, что это свой человек, энергично завиляла хвостом.

Какэру наклонился и стал теребить морду Ниры обеими руками. Казалось, собака не может сдержать восторга при виде знакомого лица на улице, она подвизгивала и кряхтела, будто старик, у которого в горле застрял леденец.

Услышав эти звуки, Киёсэ наконец-то поднял голову. Он поспешно опустил штанину. Наигранно бодрым голосом Какэру поздоровался с ним и сел рядом.

– Ты и Ниру выгуливаешь, Хайдзи-сан?

– Я тоже бегаю каждый день, заодно и выгуливаю. Просто мы с тобой здесь впервые встретились.

– Мне надоедает бегать одной дорогой, поэтому я периодически меняю маршрут.

Какэру чувствовал, что ему хочется сократить расстояние между собой и собеседником. Словно пустить ультразвуковую волну в море в поиске рыб.

– …так ты бегаешь для здоровья? – спросил Какэру, но тут же прищелкнул языком от досады.

Он же собирался пустить ультразвуковую волну, а вместо нее запустил торпеду. Так рыба испугается и спрячется в глубине моря. Сверкнув спинным плавником, она нырнет на самое дно, чтобы сохранить секрет. Какэру поторопился, из-за чего теперь и паниковал. Как ему надоел собственный характер: что на уме, то и на языке.

Однако Киёсэ, судя по всему, не рассердился, на его лице была лишь растерянная улыбка, как бывает, когда человек решил больше ничего не скрывать. Какэру, понимая, что не способен на манипуляции и тонкие вопросы, молча ждал, что предпримет Киёсэ. Киёсэ осторожно коснулся его правого колена.

– Для меня бег – это не здоровье и не хобби, – прямо ответил Киёсэ. – Наверное, и для тебя тоже.

Какэру кивнул. Но если бы его спросили, зачем он бегает, то он бы не смог ответить. Хотя и в резюме для почасовой подработки в графе «Хобби» он не стал бы писать «бег».

– Я получил травму в старших классах.

Киёсэ убрал руку с колена и легким свистом подозвал Ниру. Нира, беззаботно гулявшая по парку, тут же подбежала к нему. Киёсэ наклонился и прикрепил собачий поводок к красному ошейнику.

– Но сейчас она почти зажила. Я ощущаю, как чувство ритма и скорость возвращаются, бегать становится опять приятно.

Увидев шрам, Какэру многое понял. Киёсэ, как и он, серьезно занимался легкой атлетикой. Он так настойчиво гнался за ним на велосипеде в ночь их первой встречи, потому что интересовался бегом.

Нира на поводке тянула Киёсэ, чтобы он уже сдвинулся с места. Сдерживая ее, Киёсэ спросил у Какэру:

– Пойдем домой?

Какэру откинулся на спинку скамейки и открыл рот после некоторого колебания:

– Вы привели меня в Тикусэйсо, так как поняли, что я тоже легкоатлет?

– Погнался я за тобой, потому что увидел, как ты классно бежишь, – ответил Киёсэ. – Но в Тикусэйсо я тебя отвел, так как мне показалось, будто ты бегаешь невероятно свободно. Ты бежал с не свойственным для магазинного воришки удовольствием. Мне это очень понравилось.

– Понятно. Теперь можно и домой.

Какэру встал со скамейки. Ответ Киёсэ не задел его.

Утро набирало силу, постепенно пробуждался пустынный парк. С большой улицы доносились гудки машин. Где-то хлопали крышки почтовых ящиков, из которых доставали газеты. Люди бодро шли на работу и в школу.

Если вдохнуть полной грудью весь этот воздух вместе со всеми звуками, то, казалось, его свежесть может наполнить все тело до самых кончиков пальцев.

Какэру вышел из парка вместе с Киёсэ, и они побежали обратно в Тикусэйсо. Нира поняла, что они направляются домой, и бежала впереди. Звук когтей Ниры, скребущих по асфальту, давал понять, с какой скоростью они движутся. Какэру знал, что бежит медленнее, чем обычно. Однако его это ничуть не смущало. Киёсэ, бегущий рядом с ним, с Нирой на поводке, похоже, хорошо умел контролировать свое тело. Так мог бегать лишь человек, который тренировался каждый день, прикладывая к этому немалые усилия.

– Хайдзи-сан, – вдруг спросил Какэру, не в силах сдерживать любопытство, – почему гигиенический пакет несет Нира?

– Потому что я не хочу его носить, – ответил Киёсэ, будто это обычное дело. Он всегда говорил без колебаний.

Но Какэру было жалко Ниру: «У собак же нюх развит гораздо острее, чем у людей, а тут приходится нести гигиенический пакет с какашками. Наверное, Нире тяжко приходится».

Не обращая внимания на переживания Какэру, собака радостно бежала вперед. Свернутый колечком коричневый хвост покачивался за спиной, словно задавая ритм.

В начале апреля обитатели Тикусэйсо внезапно засуетились.

Все стали часто ходить в университет: то на ознакомительные мероприятия, то на регистрацию на лекции. Не в силах усидеть на месте ни секунды, они сновали туда-сюда, словно пчелы на весеннем ветру.

После церемонии начала учебного года Дзёдзи и Дзёта воодушевились и с задором стали искать университетские секции с хорошенькими девчонками. Никотян, у которого уже поджимал возраст, серьезно изучал «Руководство по легкому получению баллов», тайно распространявшееся среди студентов, и раздумывал, какие лекции стоит посещать.

Каждую ночь по всему Тикусэйсо из комнаты Кинга разносилось его сонное бормотание: «Найти работу, найти работу». Юки, который в прошлом году уже сдал экзамен на адвоката, не присоединился ни к одному семинару и теперь вечерами шастал по клубам и погружался в волны музыки. Муса и Синдо, серьезные парни со своими целями, не обращали внимания на окружающих и сразу же записались на лекции, а теперь искали подработку.

Какэру быстро зарегистрировался на лекции и завел первые знакомства. Денег у него не было, поэтому он что ни день присоединялся к вечеринкам первокурсников, где можно было бесплатно выпить. Никто не расспрашивал его, что он делал раньше и что собирается делать потом. Какэру быстро вписался в университетскую жизнь, где собирались люди, которые не вмешивались в чужие дела.

Наконец-то закончилась запись на курсы для всех студентов, с завтрашнего дня начинались лекции. После вечерней пробежки Какэру вернулся в Тикусэйсо и увидел, что из дырки в комнате близнецов свисает табличка, на которой написано: «Сегодня новоселье Какэру. Общий сбор в комнате близнецов в семь вечера».

«Мое новоселье», – Какэру почувствовал какое-то тепло.

Прошло почти две недели с тех пор, как он приехал сюда, каждый вечер они придумывали повод собраться: устраивали попойки или играли в маджонг в чьей-нибудь комнате, а теперь еще и новоселье. Он был счастлив.

– Всем привет, – сказал он и пошел по коридору.

На кухне Киёсэ и близнецы готовили еду для вечеринки. Киёсэ обжаривал репчатый лук и кусочки чеснока в большом воке. Почему-то пахло оливковым маслом, хотя его обычно не используют, когда жарят в воке. Это озадачило Какэру. Киёсэ с серьезным видом наблюдал за огнем и вдруг сказал:

– Погнали!

В этот момент Дзёта проворно открыл банку с помидорами и вылил содержимое в вок. Похоже, они готовили соус для пасты.

Одной рукой Дзёта выливал помидоры из банки, другой подкидывал овощи на сковородке. Он готовил какое-то другое блюдо, на сковородке подпрыгивали кусочки листовой горчицы и мальки, и ко всему прочему по кухне теперь разносился душистый аромат кунжутного масла.

– Мы решили обжарить рис с овощами и мальками, – радостно сказал Дзёта, заметив Какэру. – Тебе нравится горчичная зелень?