Куколка. Ничего и не было

Она улыбнулась такой постановке вопроса. Парень был совершенно серьезен и даже немного напряжен. Навострил слух, чтобы слышать ее тонкий голос из-под насыщенной музыки, потому что Татьяна говорила откровеннее и тише. Он уперся обеими руками в барную стойку, а глазами впился в ее красное от духоты и алкоголя лицо.

– Врожденный порок неудачницы, – Татьяна зажмурилась, чтобы сдержать слезы, которые , наоборот, выкатились из глаз. Одна из них разбилась о сосновую столешницу, а вторая впиталась в цветоложе одного из подсолнухов на платье.

– Я знал, что дело в учебе.

На лице бармена промелькнуло выражение торжества и застыло в самодовольной улыбке.

– Не совсем,– Татьяна заплакала.

Вспомнила, как мама впервые поставила ее у станка. Она была тогда еще в том возрасте, когда воспоминания не сохранялись. Но это запечатлелось. Всего один эпизод: молодая мама улыбается, подводит ее к перекладине на двух ножках, похожей на маленькую вешалку, и показывает, как вставать в первую позицию. Татьяне больно и неудобно, и она плачет. А мама не реагирует и выкручивает ей лодыжки. Дальше Татьяна помнила себя лишь такой, которая легко могла вставать не только в первую, но и во вторую, и в третью позицию.

А сегодня она стояла у станка в экзаменационном зале, как та трехлетняя девочка. Ей было больно и неудобно, хотелось плакать. Но рядом была уже не мама, а пятеро малознакомых людей, суровых, ожидающих от нее великих свершений и превосходного мастерства, которым она не владела. Вставая после падения, Татьяна услышала очень тихое замечание от Прохорова: «Кривоножка». В опустошенных глазах экзаменаторов, потерявшим к ее выступлению всякий интерес, Татьяна увидела собственное будущее: густую тьму, полную безызвестность, пустоту одиночества, безделье и ненужность. Не дав ей закончить, Афанасий Семенович тяжело вздохнул, стараясь не смотреть на Татьяну, будто видеть ее больше не мог, и сухо попросил позвать следующего.

Алкоголь приглушал боль, сжигающую все нутро, но этот же алкоголь развязывал язык, расслаблял нервы и выпускал эмоции наружу. Татьяна сама не понимала, что с ней происходит. Она ведь никогда до этого не была пьяна и не думала, что может так запросто взять и расплакаться перед незнакомцем в публичном месте.

– Кто ему дал право называть меня «кривоножкой»? Да, я упала, но с кем ведь не бывает. Он же педагог, в конце концов! – Татьяна начала возмущенным тоном, но постепенно скатилась на жалостливый писк и всхлипывания. Хоровод мыслей почти неосознанно вытекал наружу. – А Муравьева сказала, что балет – это не мое. Да какого черта?! Это не ей решать, мое это или нет. Но самое обидное, что она права. Это не я!

Она ударила ладонью о стол и разрыдалась.

– Это все мама. Она хотела, чтобы я стала прима-балериной, раз у нее не получилось. А я… я ее подвела… Она все делала, чтобы я только занималась, она так в меня верила… – Татьяна все ниже опускала голову на стойку. Хотелось выбить саму из себя. – Я разбила ей сердце. Она меня не простит. Я должна была лучше стараться. Но я не могла. Я и так из последних сил танцевала. Я, правда, я, правда, не могла…

Она посмотрела на бармена с извинением, представляя мамино лицо, шмыгнула носом, осознав, что мамы здесь нет, и снова проревела: «Ааа». Парень вздохнул, но не перебивал. И Татьяна не останавливалась. Выплескивала все до последней мысли.

– Муравьева – балерина от бога, а я так… Никчемность! Неужели все это было зря?! Столько сил! У меня ведь даже детства нормального не было. Только балет. Эти вечные тренировки, репетиции, спектакли. Жесткий график, жесткие диеты. И все только смеются над тобой. Даже подружки… У меня и парня никогда не было. Из-за этого гребаного балета… А теперь все напрасно. Надо же так… провалиться на госе! Меня теперь не допустят к выпускному спектаклю. И восемь лет – в трубу!

Татьяна рыдала в голос, грудь сильно раздувалась и сдувалась, слезы текли ручьями. Люди в баре оборачивались на них. Бармен озирался и неловко пожимал плечами. Вид у него был потерянный и в то же время сочувствующий. Он достал из-под стойки бумажные салфетки и протянул Татьяне. Она их приняла с благодарностью и высморкалась.

– Еще шот, – сказала, слегка успокоившись.

Парень убрал грязные салфетки и положил перед ней почти целую пачку чистых, а затем приготовил еще одну стопку текилы.

– А ты? – жалостливо спросила Татьяна, глядя на одинокий шот перед собой.

Бармен молча налил и себе. Так же молча они выпили. И потом еще какое-то время молчали. Парень смотрел на нее с любопытством и эмпатией, а Татьяна отводила опухшие красные глаза. Ей стало стыдно и за то, что она неудачная балерина, и за то, что расплакалась перед ним, и за то, как сейчас выглядела. Представляла себя размякшей помидориной, увлажненной рассолом из слез.

К ее счастью, бармена позвали две девушки с другой стороны стойки, теперь еле стоящие на ногах. От них исходил пар – они только что вернулись с танцпола. Щеки у обеих были красные, волосы растрепаны, юбки, и без того мини, задраны до неприличия. Их заметно шатало. Держась за стойку, обе выпячивали полуголые попы на всеувидение. На это быстро среагировали парни с танцпола и примкнули сзади.

Татьяна испугалась, что может довести себя до такого же состояния. Теперь ей ничто не казалось невозможным. Она осмотрелась по сторонам. Бар под завязку заполнился опьяневшей толпой, напоминавшей банку с червями. Танцующие так же некрасиво извивались под плавную музыку, чуть ли не обвивая друг друга. Но на лицах под глянцевым слоем пота блестело удовольствие. Толпа заряжала весь бар своей энергетикой. Татьяна заметила, что даже сидящие за столами двигались под музыку.

Потихоньку плавные звуки, стягивающие движения, духота, смешанные запахи и больше всего алкоголь расплавили Татьянино сознание. Она легла головой на барную стойку. Теперь было плевать, что стало с ее любимой шляпой, и с сумочкой, и, наконец, с ней самой. Сзади она почувствовала объятие потных рук. Кто-то что-то говорил ей на ухо, называл красоткой, о чем-то спрашивал. Потом она услышала едва узнаваемый за приступом гнева голос бармена. Руки тут же отлипли от нее. Где-то на заднем фоне Татьяна еще различала музыку и крики. Потом мягкие руки подняли ее голову, бармен что-то озадаченно говорил ей в лицо, но она уже не разбирала и отключилась.

***

Кому интересно, визуалы героев есть в моих соцсетях (ссылка на странице автора в разделе "Об авторе" )

Глава 2. Секс, кино и мозаика (1)

Сначала в Татьяне проснулся желудок. Он заурчал вперед того, как она открыла глаза. А потом о себе дала знать голова, точнее, расколотая на тысячи кусочков черепная коробка. Возникло стойкое ощущение, что мозг весь вытек, и внутри образовался вакуум. Сознание кружилось, как в невесомости. По крайней мере, Татьяна так себе невесомость представляла.

Она перевернулась на бок и только потом открыла опухшие веки. Постельное белье сильно пахло кондиционером. Татьяна поморщила носик и протерла глаза. Приподнявшись на локте и схватившись за голову, осмотрелась.

Она лежала на раздвижном диване напротив окна, зашторенного портьерами шоколадного цвета. Светлые, с едва различимым геометрическим узором, обои кое-где отклеивались от стен. Древесно-серый ламинат на полу изрядно протерся. Сбоку от дивана стоял компьютерный стол, заваленный мелочевкой. Над ним висел плоский, но масштабный телевизор. Провода, как лианы, оплетали все вокруг и около. Зеркало на дверце шкафа-купе треснуло. По правую сторону окна находился стеллаж с книгами, мятой бумагой и разбросанной канцелярией.

Татьяна даже с похмелья ужаснулась тому, до чего хозяин довел эту квартиру своей неряшливостью. У них дома не было ни пылинки. Став директором танцевальной студии, мама даже уборщицу наняла, потому что сама уже не успевала заниматься домашними делами, но жить в такой грязи не могла себе позволить.

У окна Татьяна заметила кресло-кровать. И на нем кто-то спал. Она непроизвольно громко ахнула и тем самым разбудила его.

Парень вскочил на постели и в испуге огляделся. Когда его взгляд поймал Татьянин силуэт, оба вскрикнули.

– Это… твой дом? – спросила она, признав в незнакомце вчерашнего бармена.

– Ага, – кивнул он ошеломленно.

На секунду Татьяна успокоилась, но после запереживала: «О, черт, что было?». Первыми в голову пришли самые страшные версии развития событий. Она тут же осмотрела себя: платье плотно обтягивало фигуру, по ощущениям бюстгальтер и трусы тоже, и колготки давили на живот. Ее никто и не пытался раздеть. И спали они на разных кроватях. Татьяна с облегчением выдохнула.

– Что я здесь делаю?

– Ты меня узнаешь хоть? – тряхнул головой парень.

– Да. Ты бармен. Мы пили текилу.

– Отлично, – он улыбнулся. – А потом ты внезапно вырубилась. К тебе пристал какой-то мерзкий тип. Я его отвадил, но не знал, что с тобой делать, не знал ведь твоего адреса или знакомых. Телефон был заблокирован. В общем, пришлось везти к себе. Только не подумай, я не распускал руки.

Он выставил ладони вперед и торопливо ими замахал, якобы подтверждая свою непричастность. Татьяну это позабавило. Его искренняя улыбка располагала к доверию. Глаза слегка щурились. В них читалась растерянность и в то же время расслабленность. Но Татьяна резко вскрикнула, заставив и его встрепенуться.

– О, черт, мама! Мама меня убьет!

Парень застыл.

– Черт! Черт!! Черт!!! – причитала Татьяна, рыская рукой по постели в поисках смартфона.

– Телефон в сумке. Сумка в прихожей, – указал парень спокойным голосом, что сильно разнилось с ее полубешеным состоянием.

Татьяна соскочила с дивана и побежала к двери. Перед ней открылся темный коридор, в конце которого в общую черноте смешались тумба, одежда и обувь. В монохромной куче она легко отыскала белую сумочку и дрожащими руками достала смартфон. Он был разряжен. Зарядное устройство Татьяна с собой никогда не носила, потому что батареи с лихвой хватало на день, ведь некогда было пользоваться телефоном, а ночевала она всегда дома.

– Черт!

Татьяна плюхнулась на пол в полном непонимании, что делать дальше. Мама наверняка оставила тысячу пропущенных вызовов и полтора миллиона сообщений, допросила Дашу, близняшек и всех преподавателей, обзвонила все больницы и морги, устроила скандал в полицейском участке и подала заявку в «Liza Alert»2, а сама бегала полночи по улицам, ища ее в каждой помойке, пока не свалилась от бессилия в каком-нибудь глухом переулке.

Татьяне очень захотелось позвонить ей и все рассказать, но потом она одумалась. Мама ведь ее вообще в порошок сотрет, если узнает, что она, сбежав после проваленного экзамена, напилась и переночевала у первого встречного.

«Она точно не поверит, что я после такого девственница», – испугалась Татьяна. Хотя ее саму терзали сомнения на этот счет, но хотелось верить бармену.

Было необходимо что-то срочно придумать. Татьяна совсем забыла, где и с кем находится, пока пыталась напрячь больную голову сгенерировать хорошее оправдание всей этой ситуации. Но пропитанный спиртом мозг очень туго соображал.

Вскоре в коридоре показался парень с вопросительным выражением лица.

– Все в порядке? – говорил он так, будто стеснялся.

– Разумеется, нет! – раздражилась Татьяна, сидя на полу к нему спиной. – Я не знаю, что сказать маме. Со мной еще никогда такого не случалось! Она меня убьет. Надо что-то придумать. У тебя есть зарядка?

– Ну, для моего телефона есть, конечно. Не знаю, подойдет ли тебе.

Он снова исчез в комнате и вернулся через минуту с белым блоком питания в руке. Татьяна взяла USB-провод и сравнила с выходом на своем телефоне. Было очевидно, что разъемы не совпадали, но она все равно попыталась вставить провод. Ничего не вышло. В бессильной злобе она швырнула зарядное устройство на пол. Парень спокойно поднял его, пробормотав:

– Аккуратнее, мне это, вообще-то, нужно.

Татьяна не обратила внимания, делала вид, что сосредоточенно думает о важном. На самом деле, просто злилась и проклинала себя и весь белый свет за то, что с ней вчера случилось. Будто это не она упала во время экзамена, будто не она сбежала от всех сразу после, будто не сама решила напиться в попутном баре. Она сидела спиной, но парень мог чувствовать разряды маленьких молний, испускаемых ее напряженным телом.

– Я могу воспользоваться твоим телефоном? – чуть менее раздраженно спросила Татьяна.

Он молча протянул телефон. Она набрала номер мамы и позвонила. Пока шли гудки, сердце успело сжаться до размеров атома, отдаваясь в груди соответствующей болью. Оно боялось даже биться, но потом волнение взяло верх, и пульс резко участился. Чем дольше мама не отвечала, тем быстрее раздавались удары. Наконец, Татьяна услышала знакомый голос. Он был встревожен.

– Мам, это я.

– Куколка, где ты?! Ты в порядке?!

– Д-да, все х-хорошо, – Татьяна растерялась. Соображать срочно в стрессовой ситуации не было ее сильной стороной.

– Ты понимаешь, что я уже все возможные телефонные номера обзвонила в поисках тебя! Где ты была, неблагодарная?! Ты хоть понимаешь, я всю ночь не спала! Места себе не находила! Я одновременно рада и очень-оочень-ооочень зла.

Татьяна вся сжалась под этими криками, хоть они и были всего лишь в телефонной трубке.

– Маам… я все объясню, – проговорила виновато. – Но главное, со мной все хорошо. Ты не переживай.

– Разумеется, с тобой все хорошо! А матери вот плохо! Меня чуть инфаркт не хватил! На маму тебе совсем плевать? Сначала провалила экзамен, а потом пошла шляться где-то всю ночь и звонит сама невинность, – мама так орала в трубку, что каждое слово разносилось по прихожей эхом. – Я, значит, улаживаю ее провал на экзамене, звонила тут Прохорову, унижалась, лишь бы тебе тройку поставили, а с ней, видите ли, все хорошо! Раз у тебя такое отношение к матери, не знаю, где ты и с кем, но домой можешь не возвращаться.

Раздались короткие гудки. Татьяна не сразу все осознала. Просидела минуту в шоке, проклиная собственную трусость. Потом увидела зеркало и захотела посмотреть на себя, несчастную. Лицо было опухшим. Обычно тонкие черты расплылись и погрубели. Растрепанные волосы походили на паутину, так же пушились и путались. От природы пепельные совсем потускнели. А серые глаза покраснели. В уголках засохли слезы вперемешку с тушью, превратившись в сухие черные корочки, которые тут же осыпались на щеки, когда Татьяна попыталась их стереть. Тональный крем растекся по всему лицу. Помада побагровела и расползлась по щекам с обеих сторон.

Захотелось рыдать, и она заплакала.

– Эй, ты чего? Не такая уж ты и страшная… – попытался пошутить парень.

Татьяна пуще разревелась. Он обнял ее, не сильно прижимая к себе, и аккуратно гладил ладонью по голове, пока она не успокоилась. Тогда, придя в себя, Татьяна застыла от неприличной близости, резко затихла и отпихнула его за плечи. Сердце опять заколотилось. Но не от страха.

Парень отпрянул и закачал головой. Большие карие глаза извинялись. Она в них вглядывалась, постепенно заливаясь краской стыда. Вспомнила, как непривлекательно выглядит сейчас. Срочно требовалось привести себя в порядок. Татьяна только смогла причесать неаккуратную прядь на плече. Словно прочитав ее мысли, он показал, где ванная, и оставил ее там на добрых полчаса.

Холодная вода благоприятно сказалась на лице и самочувствии в целом. Пухлость спала, с ней и краснота. Сняв испорченный макияж, Татьяна ощутила, как задышала кожа. После горячего душа все ее тело расслабилось, ломота пропала, голова стала соображать быстрее.

Парень гостеприимно предложил надеть его футболку и шорты, которые были настолько широки, что просто спадали с ее худенькой талии. Зато футболка по длине сошла за платье, и Татьяна решила обойтись только ей. В объятиях просторного хлопка она почувствовала себя гораздо комфортнее, чем в облегающем ситце и синтетических колготках.

После всех этих, казалось бы, стандартных процедур ее самочувствие и вместе с ним настроение улучшилось. Из ванной Татьяна вышла снова изящной и спокойной.

Парень хозяйничал на кухне. Пахло молочной кашей и кофе. Когда Татьяна показалась в проеме двери, он снимал с плиты маленькую кастрюльку. Там еще бурлила густая рисовая масса. Он бросил туда кусочек сливочного масла, а затем порезанное кубиками яблоко, и перемешал. Татьянин желудок заурчал во весь голос. Парень обернулся.

– Уже готово, – сказал улыбчиво и поставил на стол две тарелки, наполненные кашей. – Кофе пьешь?

Татьяна кивнула, усаживаясь за стол перед одной из тарелок. Она, как голодный хищник, облизнула губы, предвкушая интересную трапезу, ведь не знала, какой должна оказаться рисовая каша на вкус. На протяжении всей жизни мама кормила ее на завтрак геркулесом. Татьяна обожала овсянку и не представляла свое утро иначе. А здесь было что-то другое, неизведанное, но пахло вкусно.

Она с любопытством набрала ложкой небольшую горку. Вкус поразил ее. Татьяна и раньше ела отдельно рис, отдельно яблоки и отдельно пробовала молоко, но никогда вместе. Каша оказалась сладкой и нежной с легкой фруктовой кислинкой. Это было непривычно. Первые две ложки Татьяна посмаковала, как гурман.

Вскоре перед ней возникла и чашка с черным кофе.

– А что сливок нет? – с претензией спросила она. Мама всегда готовила для нее молочный кофе.

Парень хмыкнул и достал из холодильника бутылку молока.

– А подогреть? – Татьяна пила кофе только горячим. Остывший он терял в насыщенности.

Поджав губы, парень исполнил ее просьбу.

– Спасибо, – довольно сказала Татьяна.

Парень усмехнулся и сел напротив. Сперва глотнул кофе, только потом приступил к каше.

– Приятного аппетита, – весело пожелала она и отправила очередную ложку в рот.

– Хм, давно мне никто не желал приятного аппетита за завтраком. Спасибо. Тебе тоже.

Татьянин взгляд тут же уловил «холостяцкость» его квартиры. Когда-то ремонт здесь делался с любовью и вниманием, на которое способна только женщина, желающая обуютить домашний очаг, но давно. Все потускнело. Здесь царил относительный порядок. Вещи лежали на своих местах, покрытые пылью. Татьяна сделала вывод, что парень пользовался кухней мало.

На столешнице гарнитура в ряд стояли бутылки с различными этикетками и наименованиями алкогольных напитков, что сразу выдавало его род деятельности. На холодильнике висела всего пара магнитиков и то рекламных, а не тех, которые привозят из отпусков. Не было никаких семейных фотографий, что Татьяну удивило, ведь мама любила вывешивать их совместные снимки и специально для памятных событий купила пробковую доску на кухню. Эта же квартира копила в себе только пыль и никаких следов семейной жизни.

Из декора на стене осталось плоское блюдо для главного яства праздничного стола, запеченной утки или пышного торта. Блюдо было стандартным, белым, с цветочным рисунком в центре и тонкими узорами на ободке. Интересным его делали уродливые линии, пронизавшие всю плоскость целиком, как шрамы, которые остаются на вечную память. Его явно собрали из осколков, идеально ровно.

Татьяне стало любопытно, почему парню давно никто не желал приятного аппетита и где его родители.

– Давно ты один живешь? – как можно деликатнее спросила она.

– Почти год. Как девушка меня бросила.

Он не поднимал глаз, фокусируясь на каше. Татьяна решила не продолжать тему. Она рассчитывала побольше узнать о его семье, а не о девушке, но сделала вывод, что родители не живут здесь еще дольше.

– Что будешь делать? – спросил он после минутной паузы.

– Не знаю, – вздохнув, Татьяна уставилась в магнит на холодильнике, рекламирующий доставку пиццы. – Надо что-то придумать в свое оправдание и снова позвонить маме.

– Почему просто не сказать правду?

– Ты что?! Мама никогда мне такое не простит. Она меня и так не простит. А так вообще убьет.

– Она… деспот?

– Нет, конечно, – с чувством ответила Татьяна. – Просто она меня очень любит. И переживает. И она в меня очень верила, все для меня делала, а я…

– Да, ты рассказывала вчера, – кивнул парень.

Она вытаращила миндалевидные глаза, отчего они стали круглыми.

– Не помнишь? – он усмехнулся. – Ты напилась и разрыдалась. И рассказала все про экзамен, про мать, преподавателя и Муравьеву. Про то, какая ты неудачница, и что у тебя, считай, не было жизни…

– Не продолжай, – перебила Татьяна, покраснев, и от волнения начала поглощать кашу с еще большим аппетитом и еще большими порциями, будто хотела заесть стыд. Но это не помогло.

Доев кашу, она взялась за кофе. Напиток оказался на вкус горьковато-пряным, разбавленным корицей и кардамоном. Он был ровно такой крепости, которая требовалась, чтобы взбодриться от похмелья. Татьяна впервые задумалась о времени и посмотрела на круглые часы над дверью. Они показывали половину первого.

– Я просто хотел сказать, что, возможно, какие-то вещи ты принимаешь серьезнее, чем нужно, – парень вгляделся в Татьянино лицо. – Твоя мать не истина в последней инстанции, как и преподаватель или Муравьева. Даже если она так в тебя верила, ты ей ничего не должна. Она сам вкладывала в тебя свою веру, без гарантий и процентов. Может, балет, действительно, не твое. И еще не поздно над этим задуматься.

Татьяна молча пила кофе, хмуря тонкие брови. Он посмотрел со вниманием, ожидая реакции, но за утешающей речью ничего не последовало.

– Пока не решишь, что делать, можешь оставаться здесь. У меня сегодня как раз выходной.

– Спасибо, – она улыбнулась.

Глава 2. Секс, кино и мозаика (2)

Завтрак они докончили молча. Парень, попивая кофе, читал новостную ленту в телефоне, а Татьяна глядела в окно. За ним стояла чудесная погода. От недельных ливней и след простыл. Небо расцвело во всей синеве. Только на горизонте плавали остатки вчерашних грозовых туч, отливая фиолетовым. В окнах отражалось зенитное солнце, приносящее в город лето. Все готовилось цвести и пахнуть. Начиналась новая жизнь.

При такой погоде грех было страдать и плакать. Все призывало двигаться дальше. Татьяна желала бы только знать, в каком направлении. Сейчас ей даже домой путь был закрыт. К ее счастью, вчерашний бармен, абсолютно незнакомый человек, оказался добрым и даже порядочным. Она и не надеялась на такое бескорыстное отношение. Мама всегда учила, что все мужики – козлы, что им нужно только одно, поэтому стоит ими пренебрегать, манипулировать и получать от них лишь необходимое, включая секс. Татьяна и до сих пор в это верила, ведь не имела никогда близких отношений с противоположным полом.

Но вот первый ее опыт ночевки вне дома, наедине в квартире с незнакомым парнем, по крайней мере, пока проходил хорошо. Она чувствовала себя здесь в безопасности, как минимум не чувствовала от него угрозы. Он даже не смотрел на нее сейчас, а с интересом читал новости. Он ее накормил, позволил здесь остаться и не попросил ничего взамен. Он не походил на козла. Хотя его почему-то бросила девушка. «Девушки, наверное, просто так не бросают, – подумалось Татьяне. – Значит, он тоже чем-то плох».

Она внимательнее присмотрелась к парню. Он показался еще красивее, чем вчера. Был спортивен. Имел гладкую и белую кожу. Губы, четко очерченные линией, не толстые и не тонкие, могли бы прописать в стандарте мужской внешности, если бы такой составили. Вел он себя уверенно, но без высокомерия. Даже умел готовить. Каша показалась Татьяне вкуснее всех яств на свете, хотя она подозревала, что ее критичность в этом плане притупилась диким голодом, ибо она не ела ничего со вчерашнего обеда.

Мысли прервал яркий экран смартфона, неожиданно оказавшийся перед глазами. На нем высвечивалась красочная картинка с бытовым юмористическим посылом. Татьяна улыбнулась. Такое случалось с каждым. Парень тоже улыбался. Потом заблокировал телефон и, сделав последний глоток кофе, поставил грязную пиалу и чашку в раковину.

– У нас самообслуживание, – предупредил он, указывая на ее посуду.

– Я должна это помыть? – переспросила она.

– Ну, предполагается. Я, конечно, гостеприимный, но не настолько, – он оскалился и принялся мыть все то, что уже валялось в раковине.

Образ прекрасного рыцаря в розовых доспехах распылился перед Татьяной. Такими вещами она дома не занималась. Мама облагородила ее от бытовой рутины, ведь у нее была более важная миссия – танцевать и учиться. И она с ней не справилась. В груди уплотнилась обида.

– Смотри, что хочешь, пока я занят, – парень кивнул на смартфон, оставленный на столе. – Только не порно.

Татьяна выпучила на него глаза и залилась смущением по самые веки, а он ухмылялся, как ни в чем не бывало.

– Я такое не смотрю, – в ней все благородство вознегодовало. Но сразу вспомнилось, как подружки, близнецы Лиза и Вера показывали короткое видео, где мужчина с женщиной занимались сексом. Татьяна против воли увлеклась – просто впервые видела такие откровенные сцены. Она хотела бы вычеркнуть это из памяти, оттого только пуще раскраснелась и перевела взгляд на смартфон.