Соловей в клетке

Ольга Сторми

Соловей в клетке

Пушкин – таким мирным благозвучным прозвищем наградили его сокамерники. Хотя в паспорте, который теперь как и положено по закону, хранился в личном деле, этот красивый человек был зарегистрирован как Соловьев Сергей Михайлович, а для родных и близких по-прежнему оставался Серёжей, Серёгой, Серым, сыночком, хорошим соседом, а также легкомысленным невезучим придурком, по глупости загремевшим в колонию.

В тот злосчастный день он проснулся в 9:40, умылся, сытно позавтракал, а в 10:50 уже все полетело под откос. Соловьеву казалось, что он обдумал и просчитал свои действия вдоль , поперек и по диагонали, поэтому вероятность плохих последствий практически равна нулю.

Он, конечно, подозревал, что отвозит не самую безобидную посылку, но охотно поехал. Одиннадцать тысяч за десять минут послужили для Соловьёва твердым аргументом. Он собирался накупить качественных вещей себе и матери с отцом, сразу же после поездки заявиться в фирменный магазин и оставить там все заработанные деньги. Как во сне прошли следствие и суд, и Соловьев Сергей Михайлович занял своё место в промозглой обшарпанной камере на ближайшие четыре года.

Первое время его взгляд блуждал по углам колонии, паутинам на мизерных окнах, трещинам и неровностям стен. Он ощущал себя несправедливо загнанным в клетку зверем, которого не считают за живое существо. Он уже хотел покончить с собой, но вдруг увлекся чтением книг, на их страницах Соловьев находил утешение и возможность уйти из реальности. Истории, которые они рассказывали, обогащали ум, расширяли горизонты. Это давало опору, силы и возможность подняться над ежедневной рутиной.

Молодой, видный, умный, сильный, спокойный парень. После нескольких тяжелых месяцев в неволе, Сергей открыл в себе огромную тягу к литературе и внезапный талант рассказывать интересные истории. Он постоянно фиксировал свои мысли в тетради, превращая их в увлекательный сюжет. Буквы, слова, предложения, строки, абзацы, страницы…

Сочинял красиво, складно, очень душевно. Вскоре про это узнали сотрудники и обитатели колонии. Пушкин старательно продумывал слова песен для отряда, любовные письма на волю верным женам и разным женщинам, с которыми крутили романы заключённые, придумывал даже торжественные речи для тюремного начальства. Для каждого заказа он подбирал свои слова, стиль, настроение, чувствовал, как именно нужно писать, на чем сделать акцент или наоборот умолчать. Благодаря способности умело излагать мысли за других, Соловьев почти не подвергался наездам со стороны матерых зеков, наоборот, те щедро благодарили его за каждое слащавое красноречивое послание для очередной наивной дурочки по ту сторону решетки. Лишь некоторые личности , в которых навсегда поселилось фундаментальное природное зло, периодически провоцировали его.

У Пушкина всегда были хорошие импортные сигареты и его любимый мятный чай. Арестант планировал выйти в 2004, в двадцать девять с хвостиком лет, обязательно продолжить писать, только уже всерьёз, непременно закончить и попробовать издать книгу. Первые строчки пришли ему в голову во время очередной утренней проверки. «Я встретил рассвет в одиночестве, закатом любоваться буду тоже один. Здесь только я и мои мысли»

Пушкин мечтал, как его книга увидит свет, что он возьмет ее в руки, подарит экземпляр матери, соседям, продавцу в булочной.

***

Лариса Евгеньевна сидела в углу комнаты, скользя взглядом по старым фотографиям, на которых ее сын был еще ребенком. Рукоятка чашки с треснутым краем дрожала в ее слабых руках. Она потеряла счет времени, сидя в этой комнате, перед яркими кадрами Сережкиного счастливого детства, которое так быстро и ненадолго промелькнуло в её жизни.

Она вспомнила, как каждый вечер они проводили время вместе, читали сказки, она слушала его радостные истории, они громко хохотали, рисовали, изучали мир. Казалось, никто не мог быть более близкими, нежели мать с сыном. Но с годами, что-то начало меняться.

Постепенно, Сережин интерес к общению с матерью угасал. Она заметила, что время, проведенное вдвоем, сокращалось, а каждая их беседа ограничивалась поверхностными фразами.

Боль пронзила ее сердце. Она вспомнила те моменты, когда пыталась достучаться до него, но он уклонялся от откровенных разговоров. Он старался скрыть свои настоящие мысли и чувства, замалчивал переживания.

Женщина задумчиво взглянула в окно, видя, как дождь медленно стекает по стеклу. В ее сердце зародилась надежда на то, что время и любовь смогут залечить эту пропасть и снова сблизить их двоих – мать и сына. Она ошибалась.

***

Обыск начался внезапно, первым как всегда вломился Зарубин, за ним ещё двое с каменными лицами. Заключенных оперативно вывели из камеры, быстро построили в гулком мрачном коридоре. Соловьев привычно упирался вспотевшими ладонями и лбом в холодную стену, придумывал продолжение истории. Он заполнил уже почти всю тетрадь, сорок листов, исписанных идеальным, практически каллиграфическим почерком. Пушкин особо не разбирался в жанрах и формах современной литературы, писал по наитию, но понимал, что его история из короткого рассказа очевидно превращается в настоящую полноценную книгу.

Зарубин – угрюмый начальник службы безопасности, почти всегда изымал большинство личных вещей. Этот раз не стал исключением , тетради не было, значит отправили на дополнительное изучение. Что они там собирались найти, неизвестно, история банальная, незамысловатая, про одинокого грустного человека по имени Захар, запертого в четырех стенах. Соловьев не описывал колонию, а придумал условную невидимую комнату на острове. Там всегда была хорошая погода, светило и грело солнце, но одиночество для главного и единственного героя стало клеткой. Будущей книге Сергей присвоил название – «Соловей в клетке». Тогда он еще не осознавал, насколько шедевральным получается произведение.

Трое соседей по камере наводили порядок после разгрома , Соловьев же надеялся, что его драгоценную тетрадь зашвырнули куда-то надзиратели, суетливо рыскал по углам в поисках рукописи.

– Забрали, – словно прочитал его мысли Тихий. На самом деле его звали Александр Девяткин, но за грубый и громкий голос этому тридцатилетнему мелкому вору определили новое блатное имя – Саня Тихий.

– Точно? – вздохнул расстроенный Соловьев.

– Ага, – пробасил в ответ сокамерник, – Сам видел. Будут разбирать, чего ты там понаписал. А я только привык к этому твоему Захару. Он как я – одинокий волк, застрял в неподходящем месте в неподходящее время.

– Бумага всегда есть, – не унывал Пушкин, – Продолжу, и вам почитаю.

Тихий довольно оскалился почти беззубым ртом, другие двое – Крот и Рыжий тоже заулыбались. Крот, потому, что любил надолго забиваться под одеяло с головой, а Рыжий просто за цвет волос и веснушки.

Книга Соловьева оказалась для них маленьким спасительным миром, в котором они могли оказаться, словно на время покидая колонию. В тесной тюремной библиотеке хранилось множество интересных книг, но благодаря Пушкину, соседи по камере становились непосредственными участниками создания истории, иногда он прислушивался к советам сокамерников и добавлял что-то с их слов в сюжет книги. Чаще всего их идеи были безумны или примитивны, но Соловьев умудрялся даже из этой кучи ерунды выкроить что-то стоящее, дополнить, преобразовать в интересный сюжет.

Скрежет массивной железной двери прервал задушевную беседу Тихого и Крота. Они обсуждали мировую экологию и глобальное изменение климата.

– Соловьев на выход!

Пушкин резко поднялся , отложил потрепанный блокнот и направился под конвоем охраны в соседний корпус.

Он оказался в чистом, залитом полуденным солнцем, кабинете, на тщательно выбеленных подоконниках зеленели растения. Перед заключенным стоял прибранный стол – настольная лампа, стакан с ручками и карандашами, лежал рисунок на альбомном листе, открытый блокнот, а рядом тетрадь с рукописью «Соловья в клетке»

Пушкину захотелось немедленно схватить свои труды, убежать в камеру, и писать, писать, писать…

Но он не мог. Не имел никакого права. Соловьев просто стоял , осматривал обстановку, фиксировал на память солнечные лучи, свободно гуляющие по потолку и линолеуму. Он заметил свое отражение в зеркале на стене – высокий, изрядно похудевший, усталые впавшие глаза, колючий мелкий ежик когда-то густых и блестящих черных волос.

Дверь с табличкой «подсобное помещение» медленно приоткрылась. Первое, что бросилось в глаза оцепеневшему Соловьеву – расстегнутая верхняя пуговица на кружевной блузке. Затем он увидел огромные голубые глаза под круглыми очками, тонкие губы, белоснежные гладкие волосы до плеч, уловил сладкий аромат духов. Его прошибло огнем, ладони вспотели, зрачки расширились. Впервые за долгое время увидеть молодую женщину, идеальную, словно богиня… Это стало настоящим испытанием для Пушкина. Заключенный думал, что не устоит на ногах, голова закружилась, он сглотнул слюну , шумно вдохнул и выдохнул.

Она спокойно и плавно подошла к столу, чистая как икона, прекрасная как майский цветок.

Осколки потерянной свободы зазвенели где-то глубоко внутри, заключенный сразу понял – она здесь новенькая. Слишком живой взгляд, в глазах море, а не пустота. Её голос звучал так же нежно, как она выглядела.

– Добрый день, прошу, – женщина указала жестом на кресло рядом со своим рабочим столом.

Соловьев покосился на охранника , тот кивнул. Заключенный присел. Он буквально утонул на месте, ему было слишком мягко, комфортно, тепло. После мрака холодной камеры, все казалось нереально уютным.

– Меня зовут Елена Александровна, я – психолог. Мы будем встречаться с вами раз в неделю, беседовать, анализировать, чтобы помочь вам встать на путь исправления.

Пушкин позволил себе слегка улыбнуться, вспомнил, как в шутку написал заявление на посещение психолога, даже не мечтал, что настолько повезет, и он будет еженедельно приходить на душевные разговоры к самому ангелу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.