Вырожденцы

Если у щенка сверкнут глаза, пристрелю на месте. Пусть ещё докажут, что не было нападения на сотрудников при исполнении. Огонь в гетто открывать разрешалось только в случае крайней необходимости. Вот тут как раз и будет такой случай.

Фиолетовые существа непредсказуемы, вроде бы огнём не сожгут, воздухом не ударят. Явной напасти от них нет, но, когда не знаешь, чему противостоять, ещё хуже. Так что совершенно непонятно, чем думали в Совете города, когда помещали эту категорию вырожденцев в нейтралов.

Лео убрал платок и вынул из навесного кармана разгрузки шоколадный батончик. Мальчишка снова не взял, только что-то пискнул совсем по-звериному. У него дрожали губы, и он не мог договорить слово, спотыкался о согласные буквы.

– Н-не на-тт-о.

– Давай домой отведём? – Лео протянул руку.

Фиолетовый самостоятельно встал, отряхнул штаны и, вжимая голову в плечи, пошёл чуть впереди, постоянно на нас оглядываясь.

Я и Лео шли следом. Оба молчали и понимали, что не одобряли действий друг друга. Мальчишка чуть прихрамывал и постоянно озирался. Заглядывал то в проулки и дворы, будто его могли поджидать, то поглядывал с опаской на нас.

Не самый благополучный сектор гетто. Куда ни глянь, всюду аварийное жильё, заколоченные окна первых этажей, трещины по стенам. Мы как раз проходили рядом с таким полуразвалившимся домом.

Когда нужно было выделить часть города под вырожденцев, то оградили ту, где было меньше пригодных для жизни домов. Старые аварийные общежития, бараки и деревянные двухэтажки. В гетто попал лишь один хороший по тем временам район с новостройками. Там жили вырожденцы побогаче или посильнее. Болезнь не выбирала социальный статус, профессию и пол. Многие заразившиеся кончали с собой, только бы не допустить распространение вируса. В них ещё оставалось что-то человеческое. Но те, кто пытался выжить, да ещё и оставить потомство, – сущие животные.

Ничего я не услышал, да и заметил только в последний момент. Сверху прямо на нас летел огромный кирпич. Я прыгнул, сбив Лео с ног и оттолкнув его в сторону. Кирпич пронёсся мимо и совершенно бесшумно ударился об асфальт.

– Вирус тебя побери!

Я поднялся и подошёл к кирпичу. Попытался его взять, но пальцы нащупывали лишь воздух, пока не коснулись земли. Вот оно как! Никакого кирпича просто не было. Я огляделся, но фиолетовый мальчишка исчез, как будто провалился сквозь землю. Лео же сидел на асфальте и смеялся в голос.

– Ты бы своё лицо видел.

– Заткнись. Я тебе, вообще-то, жизнь спас. А если бы он был настоящий?

– Спа…аха-аха…сибо…аха!

– По правилам мы должны его найти и составить акт о нарушении.

– Никто же не пострадал. Кроме твоей гордости и моей задницы.

– Сейчас да. Но если он таким ушлёпком не боится совершать правонарушения, то что будет, когда он вырастет?

– Пра-а-авонаруше-е-ение, – Лео нарочно тянул гласные, зная, как меня это раздражает. – Да он тебя боится больше, чем ты его.

– Не путай страх с отвращением.

– Аха-ха…

– Дурак, ты Колесник. Вырожденцы нормального отношения не понимают.

На груди зашуршала рация:

– Ястреб, это Охотник. Приём.

– Ничего без нас не могут, – я отжал кнопку, – Охотник, это Ястреб. На связи!

– Выдвигайтесь к центральным воротам. Как приняли? Приём.

– Выдвигаемся. Принято.

Я отключился от связи и протянул руку, чтобы помочь Лео подняться.

– Неспокойный день…, – напарник отряхнул штаны, поправил разгрузку и снял с пояса дубинку.

Мы двинулись дальше по улице. Аварийное жильё сменили жизнеспособные домики. Центр гетто и площадь с воротами мало отличалась от улиц в самом Преморе.

Я хищной птицей высматривал среди редких прохожих фиолетового мальчишку, но его нигде не было. В целом, было на удивление пустынно. Странно для этого времени суток и района. Редкие цветные взрослые старались переходить дорогу, когда видели двух представителей городской власти в полном обмундировании с дубинками в руках. Те же, кто не успевал перейти на другую сторону, опускали головы, прятали глаза и жались к стенам домов.

Мы не обращали на них внимания, спеша к воротам, что отделяли гетто от нейтральной зоны и города. По пустякам нас не дёргали, я это прекрасно знал. Да и ворота – опасный участок. Нельзя допустить, чтобы нечисть прошла через заграждение. Конечно, впереди им предстояло преодолеть ещё один забор, и только после этого они попали бы в город. Но даже если допустить, что кто-то из них прорвётся на улицы Премора, то, без сомнений, мы – гвардия – загоним нечисть обратно. Но могут пострадать мирные жители. Такого нельзя было ни предположить, ни допустить.

В гетто и раньше случались волнения. Вырожденцы проводили собрания и устраивали пикеты, которые оборачивались потасовкой. Чаще такое происходило в те дни, когда Совет города всё же шёл на уступки этим животным, но они тут же пресекали всякую возможность человеческого отношения.

Случались в гетто попытки восстаний и побегов. Но тех нелепых «героев» давно нет в живых. Любая непокорность жесточайше пресекалась до следующих отчаянных баранов, что баламутили овечье стадо. Видимо, появился новый. И нам требовалось его остричь.

Прямо перед воротами стояла толпа вырожденцев, с каждым шагом наваливаясь всей массой на створки. Гвардейцы держали ворота, били по рукам, которыми звери пытались пролезть сквозь узкие проёмы. Я бы на их месте давно пустил ток по забору. Тогда пусть животные штурмуют, а ребятам нужно всего лишь сделать пару шагов назад.

Дежурный капитан на проходной вышке, как заведённый, повторял одни и те же слова:

– Ваши действия незаконны. Вам следует разойтись для вашей же безопасности. Ваши действия незаконны. Просьба покинуть площадь. Если требования не будут исполнены, мы будем вынуждены принять меры.

Но толпа не слушала его. Охрипший голос командира тонул в вое, визге и смехе. Собралась вся молодёжь гетто, настоящее цветное безумие. Будто у ворот кто-то решил высадить клумбу. Тут тебе и красные головы, и синие, несколько жёлтых, парочка оранжевых. Хотя их в своё время почти всех истребили. Удивительное дело, но их бабушки и дедушки, знавшие иную жизнь, были гораздо покорнее. Эти же, не знавшие ничего, кроме гетто, гораздо опаснее и страшнее.

У первых вырожденцев ещё было что-то человеческое, эти же просто звери. Если они так хотят свободы, может, их и стоит выкинуть в мир за пределами города. Сколько они протянут? Несколько дней или месяц. Будут убиты, сожраны зверьём и друг другом, или же просто помрут с голода. Но Совет города противился подобному решению. Отец говорил, что главы боятся. Якобы цветные выживут, мутируют, станут нападать на города, вернутся и принесут больше разрухи, поэтому лучше держать их тут, но под контролем.

Гомон нарастал. С прилегающих улиц к воротам спешили не только патрульные, но и новые вырожденцы. В их руках – плакаты, такие же яркие, как их головы и глаза, а ещё они несли сорванные цветы.

«Чудотворцы – граждане Премора».

Девушка с жёлтыми волосами держала белый плакат с надписью и фотографиями своих мелких сородичей. Они были такие же жёлтые, как их мать или старшая сестра.

Чудотворцами они себя называли сами. Такое название не нравилось церкви и простым гражданам. Для всех нормальных людей они оставались вырожденцами.

«Чудо каждому!»

Оранжевая деваха взобралась повыше над толпой, чтобы её было видно, и развернула полотнище, усеянное разноцветными звёздочками.

«Наши дети тоже хотят учиться».

«Наши таланты нужны вам».

Изобразительно-вырожденческое творчество подхватывали голоса из толпы, превращая надписи в кричалки.

– Мы одни из вас! Мы одни из вас!

– Расходитесь! Вы находитесь здесь незаконно. Ваши требования незаконны! Ради вашей же безопасности покиньте площадь. Расходитесь по домам.

Но народ только прибывал и не собирался внимать осипшему уже голосу капитана. Мы продвигались ближе. По цепочке нам передали, что пора готовиться теснить вырожденцев с площади.

Один из них, самый ретивый, с копной жёлтых волос, собранных в хвост, должно быть, лет шестнадцати, едва не влетел в нас. Парень выскочил прямо на меня, отделившись от толпы, которая осталась за его спиной.

– Вы дебилы! Если бы мы хотели, то могли вас давно убить. Мы жили когда-то вместе. Тут могли быть ваши родные, идиоты. Мы одной крови.

Но ни я, ни мои собратья по оружию с этим уродом не желали быть общей крови. Ретивого желтоволосика хотелось скрутить, но он вовремя отступил, будто почувствовав опасность. Опередил на шаг слаженные действия гвардейцев. Толпа сомкнулась, спрятав нахалёныша в своих недрах. Гвардейцы не полезли в разноцветное месиво. Лишь несколько ударов дубинками привели толпу в движение, чтобы та отступила от нас хотя бы на пару метров.

Я проверил шокер. Если начнут сопротивляться активнее, без него не обойтись. Главное, первым делом нейтрализовать синих и оранжевых, входивших в категорию опасных.

Как раз один из синевласок залез на столб. Створки ворот зашатались. Толпа вырожденцев отступила, словно они послушно выполняли чью-то команду. Приказ получили и гвардейцы по другую сторону. Две стихии, разноцветная и серая, почти одновременно отпрянули от преграды.

Ворота накренились сильнее. Ещё немного, и вовсе слетят с петель. Синеволосая сволочь наверняка применяла способности, хотя я и не мог увидеть отсюда его глаза. Иначе откуда взяться направленному воздушному потоку в безветренную погоду?

Ворота скрипели, но держались. Толпа встретила действия синеволосого паренька улюлюканьем, криками и смехом. Но смеяться пришлось недолго. Раздался выстрел, парень слетел на землю. Толпа, как один большой организм, затихла на долю секунды в оцепенении.

Я досчитал про себя до пяти, и разноцветное месиво с новой яростью обрушилось на нас и забор. Командование успело отдать приказ, ток дали по всему периметру. Вырожденцы бросились назад от ворот и шли прямо в наши руки.

Смерть отрезвляет непокорных, но кто-то не понимает с первого раза. У одного из наших загорелась штанина. Гвардеец упал на землю, чтобы потушить огонь. К нему тут же бросились ещё двое, чтобы прикрыть и оттащить от бешеной толпы.

Я высматривал оранжевые головы, но в этой радужной неразберихе было сложно выловить что-то конкретное. Яркие цвета, как солнечные вспышки. Темнее, светлее, но всё равно яркие. Мешанина из тел и лиц. Я отодвигал животных от себя, но они лишь плотнее прижимались. Тогда я ударил наотмашь, не очень понимая, куда бью. Пришлось буквально прорубать себе проход в этой разноцветной глыбе. Под моими ударами цветная крошка вперемешку с кровью сыпалась к ногам.

Мою руку перехватили. Я не сразу заметил того хвостатого и ретивого. Он заломил мне локоть назад и ударил с ноги. Удар пришёлся в щиток, защищавший колено. Ловкий желтоволосик! Я отступил, но не упал. И тут же обрушил удар на его спину и сразу наградил следующим, уже под колено, чтобы полежал.

Жёлтый взвыл и упал. Я вновь ударил по ногам, чтобы парень поубавил резвость. Когда я поднял руку для нового удара, то с ужасом обнаружил, что на ней повис хомяк.

Животные были строго запрещены во всём городе, гетто не было исключением. Конечно, плевали они на законы и правила, но не когда дело касалось их безопасности. Хомяк может нести угрозу всем. Последствий их заражения никто не изучал, просто предпочли истребить.

Хомяк? Это был именно хомяк, совсем как с картинки. Хуже того, он точно не был наваждением. Я чувствовал, как его мелкие острые зубы-иголки вцепились мне в кожу. Считалось, что если мелкая живность выжила после вируса и была вытравлена из города, то стала добычей более сильных тварей. Как он здесь оказался? Вряд ли такая мелочь способна нанести серьёзное увечье. На первый взгляд хомяк как хомяк. Я попытался стряхнуть его, но рыже-белый комок держался крепко. Мне пришлось ударить его другой рукой. Хомяк отлетел к забору, ударился о барьер, тут же заискрило, и он безвольной тушкой упал на землю.

Отвлёкся я лишь на несколько секунд, но этого хватило, чтобы следующий пропущенный удар пришёлся мне в живот. Желтоволосик не церемонился и протаранил меня. Кажется, Лео, который обычно прикрывал мне спину во всех потасовках, не успел среагировать.

Я повалился на землю. Цветное месиво перед глазами сменилось бегущими ногами. Они были в берцах, кроссовках, снова берцах, ярких босоножках, опять в берцах. Жёлтый сбил с меня шлем. Я перевёл шокер на максимум и ткнул не глядя. Пацан скорчился, скатился с меня и его забило в истерике. В то же мгновение над ним склонился кто-то ещё. Белые берцы, драные штаны, спортивная куртка, оранжевые волосы, короткая стрижка. Несмотря на длину волос и одежду, кажется, девчонка.

– Отошла, отошла! – я замахал рукой, вставая и нащупывая шлем.

Она не слышала или не хотела слышать. Девушка не отходила от жёлтого, испуганно осматривая его. Я не понял, куда откатился шлем, просто встал и пошёл к ним. Её оранжевые глаза ярко вспыхнули, и рукав моей серой формы воспламенился. Я захлопал ладонью в перчатке по плечу, сбивая пламя. Огонь не был сильным, лишь отвлёк меня, не принеся особого ущерба.

Где же они? Наверное, думали свалить, но не удалось. Оранжевая пыталась тащить желтоволосика, но ей было тяжело.

– Отошла! Отошла! – мне было уже не столь важно, отойдёт деваха или нет.

Я хотел схватить её за шиворот, приподнять и бросить, чтобы пришла в себя и не помышляла о побеге. Но она вывернулась, повисла на моей руке и вцепилась в кисть не хуже того хомяка. Я ударил её по лицу, девчонка разжала челюсти и осела.

Раздалось несколько выстрелов. Я машинально присел и огляделся в поисках шлема. Опасно быть в самом эпицентре без защиты, нужно выбираться. В десяти метрах от себя я увидел друга. Лео лежал, и под его головой растекалась кровавая лужица. Над ним склонилась красноволосая девчонка. Волосы распущены и прижаты воротом штопанной-перештопанной бордовой курточки. На вид наша ровесница. Её глаза недобро горели, как у той чудовищной лесной рыси. Казалось, она питается кровью друга, поэтому-то её глаза и полыхают алым пламенем.

– Отошла!

– Позвольте, я остановлю кровь, я могу! – она выставила вперёд руки, защищаясь.

– Отошла!

– Он не доедет до больницы…

Красная девка – обережник. Они действительно исцеляли и губили, так про них говорили. Могли быть ядом и лекарством одновременно. Довериться вырожденцу позорно, но жизнь Лео на другой стороне весов склонила чашу в пользу доверия. Я не мог поступить иначе.

– Вирус с тобой. Делай.

Смерть друга не входила в мои планы, поэтому пришлось погасить яростный огонь собственных чувств и сомнений.

– Не выживет, ляжешь рядом.

– Он выживет, – обережка была чем-то смущена. Она взяла Лео за руку, её глаза вновь ярко вспыхнули.

На площадь прибыло подкрепление – боевые элитные отряды на случай чрезвычайных ситуаций. Группа немедленно приступила к работе. Часть из них со щитами продолжила теснить толпу, другие стали оцеплять проходы с площади, третьи вышли на примыкающие улицы ловить восставших.

Я осмотрелся по сторонам, но желтоволосика с оранжевой кусачей девахой не было видно. Взяли ли их, или им удалось скрыться, я не знал. Хорошо бы, взяли.

Едва красная закончила оказывать помощь, как её подхватили под руки и поволокли на выход из гетто.

– Я ничего не сделала, я помогла…, – она не кричала, просто шептала слова, словно молитву или заклятье.

– Иди молча!

Обережка беззвучно продолжила шевелить губами. Нескольких вырожденцев, как и красную, вытащили за ворота, других ещё только вели с улиц. К гетто уже подъехали машины, куда грузили задержанных. Забор вновь был обесточен, площадь полностью оцеплена, а у ворот и вышек по всему периметру усилена охрана.

Нашими ранеными и убитыми, – вирус побери, были и такие, – занялись приехавшие медики. Меня же вместе с теми, кто не пострадал, отправили на базу. Нужно было сменить прожжённую форму, заполнить необходимые бланки, составить рапорт и ничего не пропустить в своём донесении перед руководством.

Лишь в душе, когда я снял с себя всю одежду, то обнаружил на руке два укуса. Пару мелких аккуратных точек, которые уже затянулись. Это, должно быть, хомяк. И второй укус. Не очень ровные зубы содрали пласт кожи и оставили глубокие вспухшие борозды.

Главное, чтобы эта больная ничего не занесла. Я обработал антисептиком оба укуса, смазал края зелёнкой и залепил пластырем. По-хорошему стоило выпить противовирусное, но в свободном доступе таких лекарств не было. Всё под строгим учётом, да и принимать их нужно в первый час после заражения. Разве можно заразиться от крохотных дырочек? Тут и крови-то совсем нет.

Переодевшись, я заехал в отделение, хотел посмотреть на задержанных. Оказалось, зря надеялся. Не было ни оранжевой, ни парня с жёлтыми волосами. После такой вопиющей акции, скорее всего, в гетто устроят тотальную чистку. Никто не спрячется. К тому же этих двоих я подробно описал в отчёте. Или захваченные вырожденцы сдадут дружков. Так будет даже быстрее.

На стульчике сидела знакомая красновласка. Казалось, задержание было для неё чем-то привычным. Увидев меня, она захлопала часто-часто ресницами, в попытке обратить моё внимание на себя. Не дождавшись от меня никакой реакции, обережка спросила:

– Извините, с ним всё хорошо?

– Тебе-то какое дело? – будь она человеком, правильно было бы сказать ей «спасибо». Но она им не была, поэтому я больше ничего не сказал, развернулся и ушёл.

Правда, заданный вопрос волновал меня ничуть не меньше красной. Из отдела я поехал прямиком в госпиталь.

Послушно дождался своей очереди, пока девочка-администратор не отложила телефон и не сказала мне:

– Я вас слушаю.

– Лейтенант Лев Колесник где лежит?

– Колесник? Да, уже спрашивали. Пятый этаж. Налево будет, как подниметесь, четвёртая палата.

– Спасибо.

– Недолго только. У него и так уже посетитель. Не утомляйте напарника. Напарник же? – девочка-администратор очаровательно улыбнулась.

– Именно.

Посетитель? Интересно, кто бы это мог быть? Колесник довольно нелюдимый. С родителями вечно нелады, из друзей лишь я. Есть девушка, но живёт на другом конце города, и он её постоянно прячет. Может, боится, что засмею? Как тогда, классе в пятом, когда он таскался за Ленкой с кривым носом и огромной россыпью веснушек. Из того возраста мы, конечно, выросли, но вдруг новая пассия тоже не красавица. А он знает, что я скажу ему правду и молчать не стану.

Я открыл дверь под номером четыре, и женщина, которая стояла в палате у друга, повернулась ко мне.

– Мама?

– Ой… Хорошо, что ты пришёл. Проводишь меня домой.

– А как ты тут оказалась?

– Рад, что ты здесь, – Лео сидел на кровати и выглядел довольно бодро, несмотря на перевязанную голову, – твоя мама принесла мне много вкусного и домашнего.

– Я ничего не говорил, не хотел расстраивать.

– Соседка была в том районе. Слышала выстрелы. В новостях же ничего не говорят, и сын ничего не расскажет. Так бы и не узнала. Я очень испугалась, а вы молчите. Начальство ваше тоже. Стала обзванивать больницы. В отделе-то у вас данных не допросишься. Так и узнала про Льва. Я рада, что с тобой всё в порядке.

– Да, Лёвке повезло меньше, чем мне.

Мама обняла меня и поцеловала в щёку.

– Я пойду, а вы поговорите, мальчики. Жду тебя внизу, – мама погладила меня по руке, и обернулась у двери на Лео, – Выздоравливай, Лёва.

– Спасибо.

Мама забрала сумочку со стула и вышла из палаты. Мы с минуту молчали, словно опасаясь, что она может вернуться и услышать то, чего не должна никогда узнать. Лео заговорил первым:

– Я пропустил что-то важное? По ощущениям меня вырубили в первые пару минут.

– Жалеешь, что не поучаствовал?

– Жалею, что мне пробили голову.

– Ты её береги. Это тебе за беспечность от кирпича. Ответка. Не стоило смеяться.

– Ага, не нужно было. А я хомяка видел, представляешь?

– Хомяка?

– Их же нет в городе, как и других животных. А тут прямо натуральный хомяк.

– Я бы предположил, что ты головой приложился, но, может, и морочь какая.

– А чего морочь?

– Да я тоже хомяка видел. Он в меня вцепился. Только я его в забор кинул. Был хомяк, и нет хомяка. Твой живой был?

– То есть было два хомяка?

– А пальцев сколько? – я гордо вытянул перед другом растопыренную пятерню.

– Два, как хомяка, – Лео засмеялся. У него затряслись плечи, друг сморщился и приложил ладонь ко рту, останавливая смех. – Не смеши меня своими пальцами, от любой тряски сейчас тошнит.

– Давай отдыхай, – я направился к двери, но друг окликнул меня у самого выхода.

– Слушай, вопрос. А девочку-обережника не видел?

– Красную?

– Да, которая меня, вроде как, спасла.

– В отдел забрали.

– Отпустят?

– Мне откуда знать? Я приказ выполняю, а не думаю, кого оставлять, кого отпускать, – вопрос друга вызывал раздражение, и, кажется, Лев сам это понимал.

– Ладно, иди. А то тётя Лида ждать долго будет. Нехорошо.

– Своим родителям не говорил?

– И не собираюсь.

– Будь здоров.

– Буду! – друг расплылся в ободряющей улыбке.

Я вышел из палаты и спустился по лестнице. Мама ждала меня под фонарём напротив больничного крыльца, как ребёнок, напевая себе что-то под нос. Может быть, повторяла завтрашний урок или готовила с классом очередной номер.

– Как твой день прошёл?

– Хорошо, сынок.

Мы направились вдвоём к больничным воротам. Я был уже на две головы выше матери, но рядом с ней всё равно чувствовал себя нашкодившим ребёнком, скрывающим разбитые коленки и разодранные штаны от родительского гнева. Даже рука под пластырем зачесалась, и я потёр её о футболку.

– Папа дома?

– Работает. Он теперь днём и ночью на своём производстве. Планирует попасть в Совет города. В этом году уже точно.

– Это же хорошо! – отец мог многое сделать для блага Премора.

– Это замечательно.

– Как в школе?

– Работаем. Поговаривают, что власти хотят обеспечить вырожденцам возможность поступать в наши университеты. Так и до общих школ дойдёт.

– Жесть. Именно из-за таких послаблений и погиб Илья.

– Не надо об этом, – голос мамы задрожал и стал едва слышным.

Я поспешил сменить тему. О брате мать не могла вспоминать спокойно. Пожалуй, никто из нас не мог.

– А отец что?

– Отец сделает всё, чтобы не допустить этого.

– И правильно. Я уверен, люди его поддержат. Многие пострадали от этих нелюдей.

– По новым правилам, что предоставил комитет образования, принято называть их чудотворцами. По крайней мере, в школах мы теперь должны говорить детям именно так.

– Бред какой! Не затем мы защищаем людей, чтобы пускать эту нечисть сюда, в наши дома, к нашим детям.

Меня затрясло, губы вмиг стали сухими, а тело прошиб озноб. От лёгкого летнего ветерка стало жутко холодно. Должно быть, я побледнел, или на моих щеках выступил болезненный румянец, но мама насторожилась и внимательно на меня посмотрела, немного наклонив голову набок.

– Не расстраивайся так. У тебя глаза воспалённые, – она поднялась на носочки и коснулась рукой моего лба. – Ох, и температура…

Глава 3. Привычная жизнь

Утром температура пропала. Не вернулась она ни на следующий день, ни через три дня, ни через неделю. Мама посчитала моё состояние последствиями тяжёлого дня и переживаниями за жизнь лучшего друга. Версия мне понравилась, и я тоже легко в это поверил. Правда же, глупо считать, что можно заболеть от крохотного укусика на руке? К тому же он быстро затянулся и не оставил даже шрама.

Сейчас я чувствовал себя превосходно. Словно во мне заработал неисчерпаемый источник энергии. Море сил, желаний и планов, на которые эту энергию следовало направить. А я, дурак, уже успел надумать себе всякого. Когда той ночью ломало всё тело – попрощался с жизнью. Под эти прощания и уснул, чтобы наутро проснуться в полном здравии, как будто не я ворочался несколько часов кряду, прежде чем боль отступила, и обессиленный сдался на милость сна.

Как это часто водится после болезни, когда тебя уже ничего не беспокоит, я бросил думать о плохом. Как говорила моя мама в детстве, «попустило от задницы, и во двор». Вот и сейчас «попустило». Только ждал меня не двор и друзья, а моя привычная жизнь.

Всю неделю я исправно ходил на службу, после произошедшего в гетто было тихо. Я бы даже сказал, слишком тихо. Вырожденцы прятались по норам и лишний раз не высовывались.

Во время патрулей я выискивал знакомые лица с потасовки, но ни оранжевой девахи, ни желтоволосика так и не встретил. Выкуривать цветных «насекомых» из зданий нам пока не разрешали. Нужно было лишь пресекать собрания на улицах и не давать собираться обитателям гетто группами более двух человек. В таких обстоятельствах ты не гвардеец какой, а личный тренер с индивидуальным спортивным планом для вырожденцев.