Счастье ходит босиком

«Как она не устает все время говорить, да еще с таким напором?» – в очередной раз подумала Женя. Энергия, исходящая от Аллы, опровергала законы физики. С точки зрения науки расход энергии должен чем-то компенсироваться, восполняться откуда-то. А тут энергия изрыгалась бесконечно, настойчиво и непрерывно. Лет тридцать уже. Женя привыкла. Так уж вышло, что вся их жизнь проходила на глазах друг у друга. Стаж отношений постепенно перерос в дружбу.

Знакомство пришлось на студенческие годы. За бесперебойное вещание местные остряки прозвали Аллу «московским радио». Потом в их компании появился тощий студент Гера, которому звук московского радио понравился. Вскоре сыграли свадьбу. Шаг за шагом Гера шел вперед, пока не вышел в дамки. Из студента средних котировок он превратился в успешного бизнесмена. Стал миллионером. А Алла, соответственно, миллионершей. Такая карта выпала. Алла быстро вышла из игры победителем. Переквалифицировалась в арбитра. Судила, выставляла оценки.

Жене выпала другая карта. Тоже ничего. Не шваль, но и не козырный туз. Условный валет. Карта с лицом, а не порядковым номером, хоть и невысокого веса. Вся ее жизнь оказалась пригвожденной к работе. Ее знали и ценили как крепкую журналистку, которую, как известно, ноги кормят. Она устала, но колода все не кончалась. Игра продолжалась, покой ей только снился. Работа заполняла ее до краев, не оставляя свободного пространства. Детей у Жени не было, Бог не дал. Так что лучше уж работа, чем пустота.

Женя любила Аллу, как любят поток света, упругость ветра, давление водяной струи из-под крана. Но советоваться с ветром или водой не будешь, исповедоваться им нелепо. И Женя давно, еще в молодости, научилась дружить с Аллой «в одну сторону». Оставаться немым собеседником. Слушать, молчать и думать о своем.

Например, сейчас она активно обдумывала, как улизнуть от надвигающейся опасности в виде кофейни. Прямо по курсу сияла вывеска: одна буква была с дефектом, она мигала, как будто у нее нервный тик. Кофейный запах подманивал даже слепых. Шансов, что Алла пройдет мимо, почти не оставалось. Кофейня появилась совсем некстати. У Жени в кошельке лежали последние бумажки, именуемые дензнаками. И предназначены они не для кофе. Да еще в таком пафосном месте – прямо в центре города. Кофейня представлялась Жене воронкой, которая засасывает в свой водоворот бумажные кораблики, сложенные из денежных купюр.

Алла нежадная. Она вполне могла бы угостить Женю, купить ей кофе вместе с жирным эклером, даже с двумя. Но ей и в голову не приходил такой расклад. В их отношениях Женя играла роль умницы, успешной журналистки, энергичной деловой женщины, чьи мысли питали умеренно прогрессивные издания. Нет, Женя не была скрытной. Рассказами о своих проблемах она порой перегружала телефонные линии, раскаляла кабели и собственные нервы. Но звонила она другим людям. Плакалась в жилетки так, что их можно было выжимать от слез. Но в жилетки других людей. С Аллой она свои проблемы не обсуждала. Держала марку. Сохраняла лицо. Слишком удачливой и беспроблемной казалась ей жизнь Аллы. А для откровенности нужна надежда на понимание. Понимание рождается из подобия. А какое подобие в жизни бездетной работающей журналистки и неработающей жены миллионера, обремененной счастьем иметь дочь?

Тут в сумочке Жени очень кстати пискнул телефон. Пришла эсэмэска. Сообщение было ожидаемо: «Оплата не произведена, на карте недостаточно средств». Эта милая услуга называлась «автоплатеж». Стоит появиться деньгам на карте, как заботливые руки электронной системы уносят их в сторону теплосетей, энергетических компаний, городской телефонной сети и других вампиров, патронируемых родным государством. Выходит, сегодня вампиры не смогут пососать ее кровь – кончились денежки. Наступило денежное малокровие. Озабоченность на лице оказалась весьма кстати, и Женя обыграла ее в свою пользу:

– Ты пока попей кофе, а я должна пару-тройку звонков сделать. Достали уже своими эсэмэсками.

Подразумевалось, что «достали» ее коллеги, рвущие на части деловую Женю, которой даже кофе попить некогда. Дескать, она бы сейчас с радостью взяла капучино с корицей, но на ее таланты началась активная охота коллег. Надо сделать серию деловых звонков, иначе где-то что-то лопнет. Алла отнеслась к одиночному кофе с пониманием. Ну раз надо. С ее многолетним стажем домохозяйки отношение к Жениной работе было почти благоговейное. Деловой звонок казался экзотичнее, вкуснее, чем кофе со сливками.

В их дружбе, надежной, долгой и плоской, каждая из подруг играла определенную роль, на которую наматывалась паутина их отношений. Алла изображала неработающую даму, купающуюся в радостях, оплаченных щедрым и богатым мужем. Разговоры имели ограниченный, но стабильный репертуар: путешествия, хобби, прирост семейных активов. Все сводилось к радости обладания деньгами, раскрашивающими жизнь в разнообразные и волнующие краски. Никаких бед и забот сквозь эти краски не проступало.

У Жени другая роль: она старательно соответствовала образу деловой, успешной журналистки. Для встречи с Аллой «искала окно» в своем графике. Давала почитать материалы. Жаловалась на сумасшедшую жизнь. Намекала на командировочные приключения. Как бы между прочим вспоминала известных людей, с которыми ее сводила журналистская судьба. И даже бездетность обращалась в относительное преимущество. Дескать, у кого-то задача воспитать ребенка, а у нее – воспитать страну. Короче, придавала своей жизни максимально эффектную позу.

Каждая из подруг виртуозно разыгрывала свою историю, отнюдь не придуманную, но словно отретушированную. Все, что затуманивало и усложняло эти образы, не впускалось в круг их отношений. Нюансы тут лишние. Таковы были правила игры. У дружбы тоже есть правила. За их нарушение можно пожизненную дисквалификацию схлопотать. Подруги понимали, что у образов есть изнанка. Потертая, полинявшая, с прорехами, откуда иногда капают слезы. Но они не показывали своих изнанок, довольствуясь витриной друг друга. И такая плоская, одномерная дружба оказалась крайне устойчивой. Она как будто распласталась, растеклась блином по поверхности их жизни. Ее не комкали ветры перемен, не корежили жизненные подробности. Все проходило, а дружба, приплюснутая к земле, оставалась.

* * *

Женя не то чтобы не умела завидовать. Еще как умела! Со слезами и бессонными ночами. Но материальное благополучие Аллы ее не волновало, не задевало. Иногда Женя сама удивлялась тому олимпийскому спокойствию, с которым она принимала хронику материальных побед подруги. Ну еще один коттедж, ну кругосветный вояж, ну новая машина. Делов-то!

Конечно, Женя любила Аллу. Но для зависти это не помеха. Зависть способна перемолоть женскую дружбу в труху, в щепки разгрызть, проглотить и не поморщиться. Тут другое. Богатство приходило к Алле постепенно, давая время на каждом витке свыкнуться с новым раскладом. Если бы они расстались в юности, а сейчас встретились, Женя наверняка прорыдала бы всю ночь в подушку, потому что неожиданное богатство подобно чуду, подарку судьбы. И страшно жалко, что одарили не тебя. Несправедливо и обидно. Но Алла всегда была рядом, ее восхождение по лесенке материального успеха в деталях известно и понятно Жене. На чудо, на подарок судьбы это не походило. Каждый раз спину подставляли конкретные обстоятельства, понятная логика, по которой что-то доставалось Алле и пролетало мимо Жени. И каждый раз Женя убеждалась, что это если и несправедливо, то закономерно. Понять для нее означало принять.

Но главным намордником на зависть являлось чувство легкого превосходства, которое испытывала Женя по отношению к подруге. Для нее общение с Аллой – игра на понижение. Бытовые советы Аллы были востребованы, с благодарностью приняты, с воодушевлением исполнены. Но вот обсудить страну, или кино, или книгу с ней не хотелось. Точнее, забавно иногда услышать ее мнение как представителя простейших суждений – чисто журналистское любопытство. А ведь когда-то Алла была умницей, одной из лучших студенток их курса. Но, как говорила их общая знакомая, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть: «Аллочка долго не работала. И это начало сказываться». Вот это «сказываться» и было главной платой за материальный успех. Женя платить такую цену совершнно не готова, поэтому и завидовать не могла.

С Аллой хорошо общаться наедине, а при людях как-то неудобно, даже конфузливо. Однажды пошли в магазин. В дешевый, разумеется, потому что Алла частенько скатывалась в скупость, объясняя это разумностью и экономностью.

– Мы же в районе для богатых живем. Сама понимаешь, там цены в магазинах ломовые. Гера правильно говорит, что греча – она и есть греча. Так зачем за нее переплачивать?

Магазин был похож на склад. Коробки громоздились прямо в проходах. Одна тетка примерилась к щели, поняла, что застрянет, и пошла в обход. А Алла протиснулась. Женя пожалела белый плащ, осталась у прохода. Как назло, в это время они обсуждали последнее турне Аллы. И из щели между коробками, как из громкоговорителя, полетели в магазинный эфир рассказы, как они с мужем в Париже устриц «обожрались». Нелепость и комичность ситуации Аллой не улавливались. И это тоже ответ на вопрос, почему Женя ей не завидовала.

* * *

Алла завела хромающую подругу домой. Ей хотелось показать шмотки из Милана. Женя пошла охотно. Она надеялась на лейкопластырь и кофе. Отвергнутый капучино с корицей так и стоял перед глазами. В качестве платы она готова была выслушать рассказ о миланском счастье еще раз.

Яна, отправленная в Милан, – единственная дочь от единственного мужа. Такое тоже бывает. Алла с мужем обошлись без трюков с разводами. Прошли жизненную трассу ровно, без визга тормозов, без клаксонов. Монотонно шли на средней скорости, а в итоге обогнали всех лихачей. Включая Женю, с ее разводами, любовями, сюжетами для романов.

Идея отправить Яну в Милан родилась не на пустом месте. Девушка постоянно пребывала в каких-то квелых страданиях. Поводом являлось все, что ее окружало: погода, молодые люди, работа, страна. На душевные муки накладывался нескончаемый насморк, регулярная простуда как фоновое состояние. Носовой платок спасал то от слез, то от соплей. Трудилась Яна как-то пунктирно: работа и увольнение чередовались с затейливостью азбуки Морзе. Иногда Женя думала, что Алла высосала из жизни столько витальности, вобрала в себя столько энергии, что Яне ничего не осталось. Вот он – закон сохранения энергии. Яна умела страдать так же активно, как Алла действовать.

Но девушка умела рисовать, любила обматывать себя тканями и, привстав на носочки, кружиться по комнате. Родители сочли это за выброс творческой энергии, вполне достаточной для покорения Европы. Милан, столица моды, казался городом, где потенциал раскрывается с той же неизбежностью, как распускается бутон розы под жарким итальянским солнцем. Так родилась идея отправить дочь в Милан. Найти свой город не менее важно, чем встретить своего человека. Солнечный Милан, казалось, обрекал на счастье. А между словом и делом в этой семье зазор был небольшой.

Женя имела другое мнение на этот счет. Бывшие соотечественники, которых она повидала в своих поездках, напоминали подранков. Возвращаться гордость не велит, а там они никому не нужны. Но у Яны хороший старт. Папа купил ей квартиру в центре Милана, оплатил учебу. Может, и правда все сложится. Бывают же счастливые исключения.

– Ты себе не представляешь! Это просто шикардос, а не квартира. Этаж четвертый, голуби его не любят, гадить не станут. А главное, стиралка, плита, утюг – все есть, от прежних хозяев осталось. А что? Денег лишних не бывает, – Алла светилась оптимизмом и довольством.

Женя хотела спросить про голубей, но поняла, что не стоит. Научной подоплеки тут явно нет. Просто оптимизм у Аллы такой силы, что сшибает воображаемых голубей именно с того этажа, где они покупают недвижимость. Это мелочи, можно промолчать. Для возражений нет ни желания, ни технических возможностей. Алла не оставляла зазора в словах, клала их, как кирпичи, – плотно и веско.

– Янчик хозяйкой себя почувствовала, стала уже что-то прикупать. Ну тоже, дурында, за дуршлаг 500 рублей отдала. Это если в наши рубли пересчитать. Я ей говорю, ты чего, не могла потерпеть? Я тебе в следующий раз хоть десять этих дуршлагов привезла бы. У нас же еще советские остались. А что? Завернула бы в трусы и привезла.

«Почему в трусы?» – хотела спросить Женя, но передумала. «А какая разница? В трусы или в полотенце? Может, у Аллы трусы лишние».

– А главное, мы с мужем говорим ей: питайся нормально. Денег не жалей. Сама знаешь, их у нас как у дурака махорки. Я ей фирму нашла, которая наборы привозит для готовки. Вообще! Прямо уже отмеренные привозят. Поняла? Прямо рецепт с натуральной картинкой и к нему все-все. Ну ты поняла? Сырые продукты, но помытые и порезанные. Готовые для готовки! Об-со-лют-но!

Женя давно смирилась, что «абсолютно» в Аллином исполнении начинается с буквы «о». Глупо поправлять. Пусть говорит, как ей удобно.

– Но я с той фирмой немного страшно поругалась. Написала им на сайт. Прикинь? Соль не положили. И подсолнечного масла в набор не положили. Все-таки, раз говорят, что, кроме плиты, ничего больше не нужно, так надо всем обеспечивать. Дело же не в деньгах, а в принципе. Мне соли не жалко, но так неприятно, как будто тебя на деньги разводят.

Женя кивала. Да, неприятно, когда разводят. Она недавно одну работу сделала, а заказчик исчез. Вместе с ее деньгами. Пьет сейчас, зараза, капучино с корицей. А она экономит. Вообще-то Женя хорошо зарабатывала. Но в этом месяце случились незапланированные траты, пара-тройка финансовых атак на ее бюджет. Он и лопнул. Это поправимо, в следующем месяце брешь залатается. Может, муж работу найдет. Период его безработицы затянулся, угрожая превратиться в хроническое состояние. Со всеми вытекающими последствиями для их отношений. Но эту тему лучше вынести за скобки, на самую окраину сознания. И подумать о том, как успеть выправить ситуацию до летнего отпуска, чтобы уехать без долгов. Если вообще получится уехать. Женина жизнь висела на гвоздике в кабинете главного редактора, как Буратино у Карабаса.

За этими мыслями, кажется, упустила нить разговора.

– Ну ты согласна со мной?

– Наверное.

Как можно не согласиться с Аллой, у которой куда ни кинь – всюду шикардос. И как хорошо, что у нее есть Алла, которая не дает думать о неприятностях в полную силу, разбавляет своими горестями – то ей пакетик с солью не положили, то подсолнечное масло в мензурку не налили.

Между тем на столе, как грибы, густо выросли какие-то плошки с едой. Поскольку Алла была плотно занята разговором, создавался эффект скатерти-самобранки. Но Женя-то знала: это еще одна удивительная способность Аллы – говорить и делать одновременно. Как всегда, застолье получилось познавательным. Каждый листок салата сопровождался комментариями, откуда он родом. Если из магазина, то из какого и почему. Если из собственного огорода, то у какого забора лучше растет. Жареная курочка спровоцировала обсуждение собственного курятника, который запланирован на задворках их земельных владений. Алла была вулканически деятельной домохозяйкой. Хорошо, что Гера догадался купить коттедж с необъятным земельным наделом. Риелтор думал, что земля покупается под теннис или гольф. Наивный! Намечались курятник, пруд с карпами, теплица. Алла и пасеку потянула бы, но медоносов вокруг нет. Она уже узнавала.

* * *

Прошло два года. У Жени все текло по прежнему руслу. Безумный шеф, кошмарный график, скромные доходы. Муж из безработного превратился в полуработающего. Это когда на работу ходит, а денег ему не платят. И взгляд как у побитой собаки.

А вот у Аллы «шикардос» только окреп. Гера отстроил линию делового фронта настолько, что его присутствие на работе стало необязательным. На радостях они купили дом на Кубе и стали жить там вахтенным способом – то Гера, то Алла. Вместе получалось редко, поскольку коттедж на родине требовал внимания. К тому же Алла обзавелась курятником, который стал объектом неустанной заботы и предметом непрекращающихся обсуждений, а нанимать прислугу не хотелось.

– Гера правильно говорит, что чем больше у меня рабочих, тем я богаче, а чем больше слуг, тем беднее, – цитировала Алла мужа.

Женя хотела поправить, что это говорил не Гера, а Давид Рикардо. И было это еще в начале XIX века. Но какая разница? Зачем расстраивать подругу? Да еще накануне ее дня рождения. Не рядового, а юбилейного. 50 лет – настоящий юбилей, а остальное – просто круглые даты.

В качестве подарка Женя придумала снять памятный фильм. Врезать туда поздравления общих знакомых под красивую музыку, втиснуть кадры семейной хроники, детские фотографии Аллы. Как журналист она могла сделать не лубочное видео, а настоящий шедевр. К тому же сэкономила бы на подарке, что немаловажно. Словом, Женя окунулась в творческий процесс под кодовым названием «Вам – шедевр, мне – экономия». Главные роли в фильме, разумеется, должны сыграть Гера и Яна. Наверняка они приедут на день рождения. Но фильм к этому дню должен быть уже готов. То есть весь материал с мужем и дочкой нужно отснять заранее. Проблемка, однако. Один на Кубе, другая в Италии.

Но Женя была журналистом высшего класса. А это значило умение не просто ставить слова друг за другом, а искать нужных людей и договариваться с ними. Так она нашла выход на показ мод в Милане и добилась, чтобы освещать это судьбоносное для России событие отправили именно ее.

С Кубой вышло еще проще. На Острове свободы сидел ее знакомый репортер и ждал, когда умрет Фидель Кастро, чтобы оперативно рапортовать об этом миру. Но Кастро тянул, репортер изнывал от безделья. Женя была с ним в хороших отношениях, объяснила замысел фильма, накидала примерные вопросы. Дала адрес особняка (коттеджа? виллы?), где томился от одиночества Гера.

Через день в скайпе Женя увидела обгоревшую и потолстевшую морду коллеги. На Кубе только местным голодно, а командированным – полный рай.

– Ну как? Сделал? Я – твоя должница. Хочешь снежок для тебя в морозилке сохраню?

– Эй, подруга, тут такое дело… А кем тебе этот мужик приходится?

– Никем. Мужем подруги.

– Так никем или мужем подруги?

– Тебе поболтать захотелось? Ты ходил к нему? Беседовал? Запись на сколько минут?

– Ходил. И беседовал. Но не с ним. Его дома не было. Понимаешь, ты подруге, наверное, не говори… тут такое дело… не один он.

– Двое? – Женя сразу поняла, что стоит за этой цифрой.

– Трое, если быть точным. Вот-вот родит. Шоколадная такая, из местных. Красивая, если честно. Лопочет «Husband», муж то есть.

Женя быстро закруглила разговор. Налила себе коньяку и запила эту новость. Утопила в себе. Никто ничего не узнает. А для фильма она сделает кадры с Герой по скайпу. Качество, конечно, посредственное, но зато прозвучат положенные по сценарию слова: как Гера любит Аллу, как благодарен ей, как скучает в разлуке. Получится слащаво, но вполне традиционно. И все пойдет как прежде. Гера ведь не повезет свою «шоколадку» в Россию. Шоколад вообще в холодильнике хранить неправильно. А Россия – это страна-холодильник с небольшими перерывами на разморозку. Значит, Алла и дальше останется счастлива в своем замужестве. Тем более что у нее больше ничего нет.

Гера вышел на связь точно в назначенное время. Говорить с ним было трудно, и не только по причине открывшихся обстоятельств. Гера обладал на удивление нечеткой дикцией, вызывающей ассоциацию с посиневшими от холода губами. Ситуация становилась совсем критической, когда Гера говорил и улыбался одновременно. А с Женей он всегда общался только так. Она ему нравилась. Вот когда он орал на подчиненных, четкость звуков была как у диктора Центрального телевидения.

Жене в первые годы их знакомства приходилось прислушиваться, напрягаться. А потом плюнула. Смирилась, что понимает меньше половины. Нашла свою игру. Пока интонация утвердительная, можно просто кивать или мычать что-то одобрительное. Если интонация поползла вверх, значит, назревает вопрос. И тут важно сказать нечто предельно обтекаемое, эластичное по смыслу. Еще лучше погрузить ответ в неожиданное чихание или подавиться косточкой. Женя всегда трусливо тянулась к съестному, когда к ней подходил Гера.

– Привет, Герыч! Выглядишь потрясно! При таком климате и социализм не помеха? – начала Женя, предусмотрительно обложившись яблоками.

– Машина времени отдыхает, – отбил подачу Гера. – Хотя с деньгами везде терпимо… – дальше шло неразборчиво.

Гера любил поговорить с Женей на общественно-политические темы, давая понять, что признает в ней интеллектуальную ровню. Любил настолько, что лучился улыбкой, сминающей слова в кашу звуков.

Женя быстро свернула дискуссию, обозначив рамки:

– Герочка, мне бежать скоро. Давай по пунктам. Ну я писала тебе. Обычные для юбилейного фильма истории – как познакомились, смешные случаи, разные милые подробности… Ну что мне тебя учить? Говори сколько хочешь, я потом все красиво порежу, смонтирую. Ты же меня знаешь.

Гера набрал побольше воздуха и уже открыл рот, но тут произошло нечто непредвиденное. И ненужное ни Жене, ни Гере. Совсем ненужное. С громким воем, держа наперевес окровавленный палец, в кадр въехала «шоколадка». Въехала как-то очень грамотно – вместе с длинными ногами и круглым животом. Она играла в ребенка, потерявшего голову и остатки самообладания при виде крови. Морщилась от боли и тыкала окровавленный палец Гере в рот. Что он должен быть сделать? Подуть? Пососать кровь? Зализать рану? Залепить жвачкой?

Жене стало смешно. Она прекрасно поняла ситуацию. Скорее всего, русский Ромео попросил «шоколадку» испариться на время сеанса связи. Та смекнула, что разговор состоится с домом, и раскромсала себе палец. Нет такой любовницы, которая не хотела бы оказаться разоблаченной перед женой. Кстати, Женя недавно чистила рыбу, так кровищи поболее было. Красотка явно себя пожалела. Так себе порез, смотреть не на что. Господи, ну почему мужики такие тупые? И ведь лижет палец! Как собака лижет. В Жене все закипело – такая гремучая смесь женского протеста с национальной гордостью: «Только русский лох-миллионер может лизать рану кубинской шалаве, оставив дома крепкую жену с курятником в придачу». Хотелось уйти, громко хлопнув дверью. За неимением двери хлопнула крышкой ноутбука.

Снова налила себе коньяку. «С этой семейкой и спиться недолго», – начала она разворот в сторону шутки. А вечером, снова выйдя на связь, дала Гере честное пионерское слово молчать.

– Не бойся, я тебя не выдам. Алла не узнает.

– Она знает.

Женя молчала, раздавленная удивлением.

– Ты только не говори с ней об этом. Ей неприятно будет. Она перед тобой фасон держит, – сказал Гера на удивление разборчиво. Не улыбаясь.

* * *

В Милан Женя прилетела, вымотанная стыковочными рейсами. Родная редакция, как обычно, сэкономила, отправив ее на перекладных. Но хоть такси оплачивают. Это большое послабление. Причем только за границей. Считалось, что на родных просторах журналист должен пользоваться общественным транспортом или собственным кошельком. А за рубежом можно хоть в булочную на такси ездить. За этой щедростью стояло опасение, что журналист заблудится в буржуазных джунглях, начнет обращаться за помощью и распугает окружающих своим английским. Честь страны требовала его изоляции в салоне такси. Конечно, выросло поколение молодых журналистов, которые говорили на английском лучше, чем писали на русском. Но бухгалтерия не улавливала новых веяний, за что Женя была ей искренне благодарна.

Бросив сумку и собственное тело на заднее сиденье, Женя передала бумажку с адресом водителю и задремала. Как хорошо! Скоро ей предстоит созерцать Милан с высоты четвертого этажа, где нет срущих голубей.

Но водитель привез ее к дому, где четвертого этажа не было. Совсем, как ни считай. Перепутать адрес Женя не могла. Готовя сюрприз для Аллы, адрес она добывала иным путем. Списалась с Яной через Facebook, предупредив о тайной миссии своего визита. Не могла же Яна перепутать собственный адрес? Конечно, она с тараканами в голове, но не в такой же степени. Все понятно, водитель – дебил. Эта универсальная версия вообще многое объясняла, и Женя часто ею пользовалась. Наверняка еще вчера рекламировал кетчуп, красавец конченый. Города не знает. И что теперь делать?

Итальянец понял, что ему достался тяжелый случай: пассажир – дебил. Он тоже часто пользовался этим объяснением. Пришлось брать за руку, хотя хотелось взять за шкирку, и подвести к латунной табличке с фамилиями жильцов. На лице пассажирки проступила радость. Слава богу, хоть читать умеет. Нет, легче кетчуп рекламировать. Но там все места футболисты заняли. Реклама кетчупа – венец, высшая точка футбольной карьеры.

– Чао, синьора!

– Чао и мерси, – продемонстрировала Женя высокий культурный уровень, прикинувшись полиглотом.

* * *

Яна открыла так быстро, как будто стояла под дверью и сторожила звуки шагов. Даже звонить не потребовалось. В долю секунды Женя поняла, что случилось что-то плохое, тяжелое. Яна сильно прибавила в весе. И это не вес утрамбованной радостной пиццы или разрывающих тело жизнерадостных спагетти. На Яне словно повисли килограммы рыхлой никчемности, тягучей бессонницы и желеобразной тоски. В глазах застыла воздушная тревога. Жизни в ней стало еще меньше. Было очевидно, что Милан не разбудил силы, а высосал остатки.