Молчание костей

Спуск привел меня к ледяной речке. Пришлось перебираться через огромные гранитные валуны, придерживая при этом юбку, чтобы не намочить. Тут я поскользнулась и, подняв вверх кучу ледяных брызг, приземлилась коленями и ладонями на скользкие камни. И пока я стояла на четвереньках, слишком ошеломленная, чтобы двигаться, вместе с холодом меня все больше и больше охватывало чувство беспомощности.

Неужели все, что я о себе думала, – что моя жизнь что-то да значит, – не более чем моя выдумка?

«Сейчас не время хандрить. Иди дальше, Соль». Это я умела.

Я сняла сандалии и принялась босыми ногами перепрыгивать с камня на камень, но слезы, обжигавшие мне щеки, застилали мой взор. Я прыгнула слишком далеко, нога соскользнула с края камня, и я снова упала вниз. Река вырвала сандалии у меня из рук.

– Нет! – закричала я, глядя, как черное течение уносит их все дальше и дальше. Эти сандалии сделала для меня сестра, и больше от нее у меня ничего не осталось.

«Иди дальше».

Когда я все-таки выбралась на берег, губы у меня уже посинели, а зубы стучали. Я снова углубилась в лес. Ветки и камни впивались в босые ступни, а сырость пробирала до самых костей. Нужно было развести костер. Я видела, как другие слуги высекают искры для костра из камней, однако сама так и не научилась. И все это время я не могла перестать думать о тигре. В бродящем меж деревьев ветре мне чудилось его дыхание, в хрусте земли под ногами – скрежет когтей, а русло реки громыхало его рычанием.

Вся гора была тигром – и голодным.

Я шла дальше, даже не зная толком, куда иду. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела свет впереди. Мерцание факелов. Я остановилась и пригнулась, наблюдая за движущимися сквозь деревья фигурами. Следом за ними вол тянул груженную ящиками повозку. Мужчин с факелами было пятеро, и все они были быстрыми, высокими, худощавыми, одетыми в неопрятные хлопковые одежды. Между ними на коне ехал господин в шелковых одеждах и высокой черной шляпе с бусами. Такая шляпа свидетельствовала о высоком положении.

У каждого мужчины было по дубинке и мечу. «Стражники, – подумала я… – Или же разбойники».

Я медленно поднялась, чтобы убежать, но в этот момент под моей ногой хрустнула ветка. Затаив дыхание, я увидела, как один из мужчин повернулся на звук, а потом быстро указал рукой в моем направлении. От группы внезапно отделилась тень человека, которого я до этого не замечала; он бросился ко мне, грубо схватил за руку, впился пальцами так, что чуть не сломал кость. Он подтащил меня к остальным. Ноги не слушались, и, когда меня отпустили, я тут же распласталась на земле перед всадником.

– Пощадите, господин!

Мужчина спрыгнул с коня. Я не смела поднять голову, так что видела лишь кожаные сапоги возле моей руки.

– Поднимись.

Что-то в этом голосе заставило меня поднять взгляд. Под светом звезд я увидела вытянутое лицо, волевой подбородок и высокие скулы. Лицо женщины.

– А теперь скажи, – произнесла она, – что ты здесь делаешь совсем одна?

Я потеряла дар речи. А что здесь делает она, одетая в мужскую одежду?

– На этой горе не стоит гулять в одиночку. Пойдем, мы проводим тебя до дороги.

Я последовала за ними. Среди людей я чувствовала себя в куда большей безопасности, чем одна, а тем более рядом с женщиной. Женщиной!

– Ты так удивленно на меня смотришь. – Должно быть, она заметила, как я пялюсь на ее маскировку. – Когда мне предстоит долгая дорога, я предпочитаю притворяться мужчиной. Так гораздо безопаснее, да и непрошеного внимания меньше.

Мои губы округлились в безмолвном «о».

Мы доехали до дороги. Впереди в темноте меня ждала столица.

– Куда ты направляешься? – женщина остановилась в ожидании моего ответа, пока ее слуги уводили вола в сторону от Ханяна.

Долго думать не пришлось: я тотчас представила, где хочу оказаться. Дома. В причудливой хижинке, где я жила после побега от первого хозяина и его охваченного чумой дома. В хижинке, где мы с сестрой и ее мужем впоследствии провели почти десять лет в качестве напкон ноби – крепостных, живших вдали от хозяев. Мы обладали относительной свободой, не считая того, что наш второй хозяин требовал с нас ежегодной выплаты дани, и большую часть дней я действительно была свободна. С какой любовью я вспоминаю эти яркие дни: голубое небо, чистый стрекот цикад… Я могла спокойно спать в тени старшей сестры, не боясь, что меня грубо разбудят. Иногда, когда зимой выпадал снег, сестра незаметно подтыкала мне соломенную циновку. А в Ханяне я чувствовала себя рабом, причем легко заменимым. Никому я была не нужна. Они просто бросили меня умирать на горе с тиграми.

– Ты в бегах, да?

Меня пробрал мороз.

– Нет, госпожа, я бы не посмела!

– Чуть ранее на горе мы проезжали мимо группы полицейских. Сейчас они наверняка уже уехали. Они сказали, что одна из их тамо пропала. Судя по твоей форме и отметке на лице, ты как раз она и есть.

Я дотронулась до шрама на щеке, и меня обожгло воспоминание о красном металле и шипении кожи.

– Иди. Беги отсюда, – продолжила женщина. – Не возвращайся против своей воли.

Я опешила.

– Почему вы меня отпускаете, госпожа?

– Потому что я не верю в крепостное рабство. Низшие классы были придуманы теми, кто хочет угнетать других.

Я чуть не споткнулась о собственную ногу. Я уже слышала что-то подобное. Но прежде чем я вспомнила где, вол громко закряхтел и повозка внезапно накренилась. Ящики посыпались на землю. Один из них открылся: наружу выпали рулоны шелка, а из них в темноту вывалились какие-то квадратные свертки. Книги?

Я бросилась было помочь их собрать, но женщина резко меня остановила:

– Стой, где стоишь.

Я замерла на месте. Слуги все собрали и сложили обратно в телегу.

– Просто выбоина, госпожа, – успокоил один из них. – Ничего не пострадало.

Однако я чувствовала, что взгляды мужчин прикованы ко мне, видела, как у них сжались кулаки и побелели костяшки, когда они двинулись в мою сторону. Женщина подняла ладонь, и слуги тут же попятились. Словно тигры от огня.

– Что ты видела? – спросила меня госпожа.

Несколько мгновений я колебалась в смятении. Я увидела обычные книги, которые лично мне ни о чем не говорили. Но я чувствовала, что в ее вопросе таится подвох.

– Я ничего не видела, – ответила я.

Женщина мягко кивнула в знак одобрения.

– Можешь отправляться своей дорогой.

Это какая-то ловушка? Я никак не могла понять, с чего бы аристократке проявлять такую доброту. Я тщательно продумала ответ:

– Я не могу бежать. Некуда.

– Но у тебя есть дом.

– Когда рабы сбегают, их родной дом проверяют в первую очередь. – А еще дом слишком далеко от могилы брата. Я должна была сдержать свое обещание. – Так что теперь у меня нет дома. Я не могу стать кем-то иным, не тем, кем меня породили.

– И кем же тебя породили?

– Служанкой. Я принадлежу полиции и должна вернуться обратно. Как и положено послушной слуге, – заверила я ее.

– Служанкой, значит… Посмотри-ка на свои запястья. Что-то я не вижу на них цепей.

– Но я заклеймена.

– Старые шрамы можно выжечь.

Сердце в моей груди забилось тяжелее и медленнее. Ее слова были опасны, мятежны – и в то же время так сладки.

– Выжечь?

– Наши судьбы не высечены на камне, дитя.

Она немного прошла со мной вдоль дороги, окруженной полями колышущейся на ветру травы. Совсем скоро она вернется обратно к своим слугам, а мне придется идти дальше одной.

– Например, раб Чан Ёнсиль[19]. Он прекрасно это осознавал и при короле Седжоне[20] занял должность при дворе и стал прославленным изобретателем. Даже в древние времена многие рабы благодаря своей храбрости становились генералами. Как никто не рождается сразу со всеми почестями, так никто и не рождается рабом.

Да кто эта женщина такая? Она поправила одежды, и я разглядела у нее на шее ожерелье с бусинами и странным украшением в виде двух перекрещивающихся деревяшек. Кривой, непропорциональный крест.

Три

Я сидела на краю террасы в окружении знакомых высоких стен полицейского ведомства. Облака над моей головой заслоняли звезды и щепку луны, ночное небо было непроглядно черным, и лишь где-то на востоке эхом разносилось волнение одинокой птички.

Все горело от боли, но больше всего ныла голова, наполовину покрытая уже засохшей кровью. Хеён успокоила меня, что все будет в порядке, и ушла за сумкой с лекарствами, чтобы обработать и перевязать раны. Мне оставалось лишь прижимать к ране кусок ткани и ждать.

Но сейчас я даже при большом желании не могла бы двинуть и мышцей. На меня навалился вес последних часов – с той минуты, как я проснулась в лесу в полном одиночестве, а потом на босу ногу дошла до ведомства, встретив по пути загадочную женщину, – и пригвоздил меня к месту.

– Так, значит, она вернулась, – услышала я слова проходившего мимо полицейского. Глядя на меня, он замедлился. – А я думал, убежит, как в прошлый раз.

– Вы бы видели ее, когда она только пришла, – ответила старшая служанка, в руках которой дрожал поднос с чашками. – Волосы свисают на лицо, а платье – ох, платье! – мокрое до нитки и порвано, прямо как у попрошайки какой-то.

– Айгу[21]. – Похоже, полицейского это все едва ли тронуло.

Я прижала кусок ткани и ладонь к ушам, пытаясь заглушить голоса, однако это не помогло – я все еще их слышала, пусть и не так громко.

– Вы только посмотрите на нее, да она же наверняка в ярости! Бросили ее там умирать, а она…

– Тихо!

Я сразу поняла, что причина их внезапного молчания стоит буквально в нескольких шагах от меня. У меня заколотилось сердце: на краешек террасы сел инспектор Хан, пусть и не совсем рядом со мной: между нами запросто поместилось бы еще два человека. А потом он заговорил глубоким и тихим, как ночь, голосом:

– Мы тебя не бросали.

Я смотрела на его грязные кожаные сапоги, не в состоянии придумать, что бы сказать в ответ.

– Я послал людей на твои поиски и только-только их отозвал. Я бы ни за что не бросил ни своих полицейских, ни тамо.

Я почувствовала, как на груди слегка полегчало.

– Спасибо, господин, – робко поблагодарила я, глядя на его сапоги.

Между нами повисла тишина. Я подняла взгляд и увидела, что он повернулся ко мне. Впрочем, сказать наверняка, смотрит ли он на меня, я не могла: тень от полицейской шляпы полностью скрывала его глаза.

– У меня была младшая сестра, – неожиданно пробормотал он. – Твоя ровесница была бы, если бы не умерла.

Я молча поблагодарила мертвую девчушку за то, что она напомнила своему брату о моем существовании. Иначе он бы наверняка бросил меня. Для большинства вельмож я была всего лишь служанкой, и заменить меня было проще простого.

– Я перед тобой в долгу, – вдруг сказал он.

Я удивленно моргнула.

– За что, господин?

– Без тебя я был бы уже мертв.

– Для меня большая честь служить вам, господин. Но приди я раньше, вас бы не ранили.

– Кровь была не моя, а моего коня.

Я вспомнила брыкающееся на земле животное, мотающее головой вверх-вниз.

– О…

– Подойди, – подозвал он меня.

Во мне разгорелось удивление. Инспектор Хан всегда держался поодаль как от полицейских, так и от тамо. Я подвинулась к нему и тут же задалась вопросом, чувствует ли он жар моей взволнованности.

– Протяни ладонь.

Я подняла руку, и он вложил в мою ладонь что-то тяжелое и холодное: украшение с кисточками, норигэ, как то, что было у госпожи О, – только другого цвета и формы. Это была вырезанная из янтаря черепаха на длинной кисточке из голубых шелковых нитей.

– Я хотел подарить его сестре на день рождения, но не успел. Доверяю его тебе до тех пор, пока не исполню данное тебе обещание.

– Обещание, господин?

– Скажи, что ты желаешь больше всего? – спросил он. – Обещаю, оно будет твоим.

Я все еще глядела на украшение, не веря своим глазам, и правда соскользнула с моих губ прежде, чем я смогла полностью осмыслить, что под ней может крыться:

– Дом.

Его взгляд скользнул к метке у меня на щеке, и я тут же попыталась забрать свои слова обратно:

– В смысле…

– Когда мы завершим расследование, я его тебе верну.

– Что, господин?

– Твой дом. Я отошлю тебя обратно.

Я замерла, а когда все-таки осознала его слова, мое сердце задрожало от потрясения. Меня отправят домой… В место, которое всем – знакомыми улыбками, запахами, распорядком дня, – абсолютно всем нашептывало мне: «Твое место тут».

Брат как-то говорил, что, если слишком долго и слишком сильно чего-то хотеть, в конце концов оно начинает казаться далекой, недостижимой мечтой. И для меня дом уже становился подобной мечтой. А инспектор Хан взял и своим обещанием поместил надежду прямо мне в руки.

Это ведь взаправду? Взаправду, да?

– Ты ведь не из придворных врачевательниц, которых сослали в полицию за плохие отметки, – заметил мужчина. – Так как же ты очутилась в ведомстве?

Мне не сразу удалось собрать в кучу мысли, разбежавшиеся в разных направлениях. Наконец я заговорила срывающимся голосом:

– Я была служанкой-ноби[22] и принадлежала господину Пэку. Других слуг связывают с их хозяевами контракты, однако я была собственностью господина Пэка. Когда он решил продать меня в ближайшее полицейское ведомство в Инчхоне, у меня не было никакого выбора. А потом… потом моя сестра подслушала разговор полицейского и командующего.

– Что она услышала? – поинтересовался инспектор.

– Полицейский сказал: «Может быть, вы сумеете вернуть расположение командора Ли, если пошлете им эту служанку. Она сильная, а полиции нужны сильные тамо». И после этого меня перевели в столицу, – я терзала нижнюю губу, гадая, действительно ли инспектор Хан может выполнить свое обещание. – Срок моей службы – одно поколение.

– Службу можно и сократить.

– Деньгами? Но у меня на это уйдет слишком много времени, господин.

– Свободу можно получить и благодаря выслуге перед государством. Обещаю: ты вернешься домой к новому году. А до тех пор береги это норигэ.

– Конечно, господин, – прошептала я. Я ему верила. – Буду беречь ценой своей жизни!

Мы тихо сидели рядом друг с другом, глядя на небо над стенами полицейского ведомства. Облака уплыли, обнажая белый, как кость, осколок луны.

* * *

Всю ночь я лежала без сна, вслушиваясь в шум дождя. Мою душу переполняли чувства, а голову – мысли, не дающие думать ни о чем другом. Я столько раз проигрывала в памяти, как я подстрелила тигра, что воспоминание начало блекнуть – словно рисунок, который слишком часто складывали и разворачивали. Произошедшее на горе Инван было тяжело забыть. Вот инспектор Хан широко раскрывает глаза при виде меня, усматривает во мне что-то, чего не видел до этого никто иной: возвышающуюся императрицу, крепко держащую в руках лук. Может быть, он даже почувствовал ко мне признательность, восхитился мной? Может быть, именно поэтому он понял, что я заслуживаю большей доброты? Что я заслуживаю награды – возвращения домой?

Когда наступило утро, голова у меня кружилась от грохочущих в ней волн нервного возбуждения и истощения. Я не сразу осознала, что комнаты слуг бурлят от разговоров.

– Началось!

– Что началось?

– Командор Ли приказал выпороть служанку Сои за побег, а инспектор Хан ее теперь допрашивает. Пойдем же!

Мне тоже было интересно, почему служанка Сои сбежала и что ее так испугало. Я переоделась и перевязала грудь; по правилам пояс от юбки ханбока[23] должен был проходить над грудью. Затем я надела сверху длинный жилет квэджа и закрепила все поясом. Теперь, когда я выглядела прилично, можно было и отправиться в главный двор, на звуки голоса инспектора Хана.

Я обошла толпу зевак и нырнула в самую гущу, расталкивая всех локтями и пробиваясь вперед, где мне никто не будет мешать. Инспектор Хан вышагивал перед служанкой Сои, привязанной к стулу.

Под глазами у нее залегли темные тени, а губы были искусаны в кровь. При взгляде на девушку я вдруг осознала, что забыла нечто важное. А потом вспомнила.

«Я не верю в крепостное рабство».

Интересно, не случайно ли хозяйка служанки Сои и та загадочная женщина разделяли одинаковые мятежные мысли? И еще один вопрос, куда более насущный: с чего бы служанке Сои убивать госпожу, если та предлагала ей в дар равенство?

Властный голос инспектора Хана прервал мои размышления.

– Знаешь ли ты, почему здесь оказалась?

– Потому что я личная служанка госпожи О, господин.

– Личных служанок у нее было много, но лишь одна из них нам нагло соврала, – выдержав паузу, инспектор сложил руки на груди и шагнул к девушке. – Ты сообщила тамо, что, прежде чем поднять тревогу, ты рано проснулась и пошла проверить, как спится твоей хозяйке. Но ты уже знала, что она исчезла, не так ли? У нас есть свидетель, который видел, как ты покидаешь поместье вскоре после исчезновения госпожи О.

– Я… меня попросили приглядеть за ней.

– Кто попросил?

– Мать госпожи О.

– Почему?

– Это неприлично…

– Мы тут убийство расследуем, служанка Сои. Не надо от меня ничего утаивать.

Ее глаза метнулись в мою сторону, как будто она почувствовала мое присутствие.

– Как я уже сказала тамо, у моей госпожи был любовник. Когда я увидела, как она ночью украдкой покидает поместье, я последовала за ней, господин. Она часто говорила о горе Нам[24], и я решила, что она пойдет туда.

– Рассказывай, что ты видела.

– Я шла по улице. Комендантский час уже наступил, так что все спали. К горе Нам я пошла в обход, чтобы осмотреть как можно больше улиц… – девушка умолкла. Даже сейчас, будучи привязанной к стулу, она умудрилась сесть прямо. А когда она подняла голову, в ее глазах засветилась внезапная ясность. – Я вспомнила. Я кое-кого видела.

Толпа замерла. Не было больше слышно шепота и размышлений, а тишину прорезали лишь звуки веера, которым обмахивался молодой вельможа, стоявший со своим слугой в первых рядах. Мужчина был одет в сверкающий на солнечном свете фиолетовый верхний халат; у него были блестящие угольно-черные глаза, изогнутые брови и не сходящая с губ ухмылка. Казалось, снисходительность была высечена у него на лице.

– Как выглядел этот человек? – продолжил инспектор Хан. – Отвечай без утайки.

– Он был на коне. В синем верхнем халате. Было в нем что-то подозрительное: кто будет бродить в комендантский час? Но было слишком темно, так что лица я не разглядела, а подойти не успела – он быстро уехал.

Зеваки дружно вдохнули и нахмурились – все, кроме молодого вельможи. Тот как ни в чем не бывало обмахивался веером, только уголки его губ приподнялись еще выше.

– Когда ты видела этого человека?

– Незадолго до рассвета, – ответила Сои.

– Почему ты так долго бродила по улицам после полуночи?

– Я искала госпожу, а когда не нашла, вернулась в поместье. Но потом я вспомнила, что госпожа Ким приказала мне следить за ее дочерью. И я так испугалась ее гнева, что решила поискать хозяйку еще раз. Хотела даже гору Нам обойти.

Инспектор Хан поднял бровь.

– Ты ведь могла нам это рассказать. Тем не менее ты предпочла сбежать. А сбегают только дети или преступники.

– Я слышала, что меня кто-то видел, и испугалась. – Волосы девушки, до этого уложенные в аккуратную косу, растрепались и теперь висели черными прядями, сквозь которые Сои глядела на инспектора. – Мою мать казнили за преступление, которого она не совершала. Я боялась, что со мной случится то же самое.

– Вот, значит, как. И ты была в хороших отношениях с хозяйкой, верно?

– Я… – буквально на мгновение она запнулась. – Да, была.

– Тогда были ли у госпожи О какие-нибудь особые причины упоминать тебя в своем дневнике? Почему она на тебя злилась?

Моя рука взметнулась к горлу. Дневник? Но полиция не находила никакого дневника. Инспектор блефовал, а служанка Сои ему, похоже, поверила. Она широко раскрыла глаза, и ее зрачки показались мне еще чернее, чем раньше.

– Она… она писала обо мне?

– Писала. Только вот о чем?

– Я… не знаю.

Время как будто замедлилось. Я вцепилась в воротник. Я одновременно хотела узнать правду и боялась ее. Неужели я настолько ошиблась в человеке, что, глядя ему прямо в глаза, не распознала убийцу?

– Дела твои плохи, – прошептал инспектор, – но ты можешь все исправить, если не будешь врать. А то, когда правду открою я, твоим словам уже никто не поверит. Пока не поздно – возьми дело в свои руки. Подумай, о чем я тебе говорил.

Сои огляделась по сторонам. Взгляд ее блестящих лихорадочных глаз остановился на мне.

– Клянусь, я бы ей никогда не навредила.

* * *

Взгляд Сои стоял у меня перед глазами, пока тамо развязывали ей руки и ноги и уводили обратно в тюремные помещения. Меня переполняли чувства жалости и почти что вины при виде ее пут. Я скоро вернусь домой, а она, может быть, никогда больше не покинет это место.

Допрос завершился, зеваки начали расходиться, и на многих лицах читались осуждение и сожаление. Мне приказали стереть кровь со стула для допроса. Кровь Сои. Я принялась за задание и только тогда заметила, что юный вельможа все еще не ушел.

Наши взгляды встретились.

Он выглядел не сильно старше меня. Лет на девятнадцать, может быть. Он был красив, но красота его была какая-то слишком идеальная, даже враждебная. Как морозная зимняя ночь: залитый лунным светом снег, острые, как когти, сверкающие сосульки и пробирающее до костей безмолвие.

У меня перехватило дыхание; я склонила голову и принялась ожесточенно оттирать брызги крови. Я продолжала тереть, даже когда от красного не осталось и следа. Все мое внимание было приковано к приближающимся шагам. К тени, нависшей над моей головой.

С трудом сглотнув, я подняла глаза. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда я увидела возвышающегося надо мной юного вельможу.

– Ты тамо Соль?

Я мигом вскочила, сложила руки перед собой и поклонилась.

– Нэ.

– Я слышал, ты помогаешь с расследованием дела госпожи О.

– Все верно, господин.

– Ты наверняка видела ее труп, – его взгляд сверху вниз был полон слащавости, а левая щека дернулась. – Как она выглядела?

Я удивленно моргнула, застигнутая его вопросом врасплох.

– Правдивы ли слухи? – настаивал он. – Говорят, она была сущей красавицей.

– Я… я не знаю, господин.

Он поднял бровь.

– Это не такой уж и сложный вопрос, девочка.

Его слова подняли на поверхность омута моей памяти образ мертвой женщины. Сначала показалось ее посиневшее лицо, затем широко раскрытые глаза, фиолетовый синяк на разинутом рте, темная дыра на месте носа. Смерть лишила госпожу О любой, даже малейшей капли красоты. И я не могла представить, какой она когда-то была, ведь я могла думать только об одном: что она была искромсана, зарезана, убита.

– Господин, – прошептала я, – я не могу представить, как она выглядела до… того, как ее убили.

Не успел он спросить еще что-нибудь, как к нам подошел старший полицейский Сим, и я еле удержалась от облегченного вздоха.

– Ну наконец-то! – пронзил воздух голос юного аристократа. – А я как раз хотел поговорить с тобой, полицейский Сим!

Полицейский Сим был куда старше меня и выглядел точь-в-точь как бродячий пес, которому каждый день приходится драться за последний кусок. Высокий, сухопарый на вид, лицо истощенное. Однако он был на удивление силен, да и жизнь повидал основательно – даже больше, чем инспектор Хан. Я сделала шаг назад и спряталась у него за спиной.

– Молодой господин Чхои Джинёп. – Я уловила в голосе полицейского Сима беспокойство. – Почему вы все еще здесь?

– Выглядишь так, будто несколько дней не спал, – юноша захлопнул веер и убрал руки за спину. – Я слышал, что, когда происходит убийство, полицейские по несколько недель могут домой не возвращаться – так поглощены расследованием.

Полицейский Сим все так же безмолвствовал в ожидании ответа.

Юноша хрипло рассмеялся.

– А ты, как и всегда, не склонен к разговорам. Что ж, хорошо. Я пришел выяснить, правдивы ли слухи о ее любовных связях.

– Я не имею права разглашать информацию.

– Приказ инспектора Хана, полагаю? Ты каждому его слову подчиняешься. Если слухи верны, то, пожалуй, госпожа О заслуживала такой участи. Раз женщина не в состоянии сохранить честь… то пусть лучше умрет, чем опорочит семью.

– Вашему отцу должно быть стыдно за вас.

Слова полицейского Сима меня поразили, но еще больше я удивилась спокойствию, с которым молодой господин их воспринял. В его глазах блеснула веселая искорка.

– Какая ирония, что подобной ремаркой меня пытается упрекнуть соджа – незаконнорожденное отродье, которого бросил собственный отец.

На скулах Сима заиграли желваки.

– Заслуживала жертва смерти или нет, решать не нам. Мужчина или женщина, аристократ или раб – никого нельзя убивать без дозволения правителя.