Во власти чувств

Наконец, он глубоко вдыхает и, переплетая пальцы в замок, медленно произносит:

– Ты ничего не натворила. Мне просто нужно обсудить кое-что. Вернее, кое-кого.

Папа берет в руки ручку Montblanc, и я замечаю, как ее нервно крутят его пальцы. Не выдержав, я прерываю затянувшуюся тишину:

– И кого же? – спрашиваю, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Он поднимает глаза, словно только что вспомнил, что я тут, и, говорит, с трудом скрывая внутреннее беспокойство:

– Не нервничай, просто послушай. Решение будешь принимать ты.

Конечно, это легко сказать! Сам-то он едва сдерживает волнение. Эта гнетущая атмосфера давила на меня сильнее, с каждым его словом. Да я бы сейчас лучше занималась вскрытием лягушек или переписывала теоретически заметки по анатомии, чем сидеть здесь и ждать продолжения разговора, который явно не сулит ничего хорошего.

– Лиам Аллистер просит твоей руки.

Эти слова повисли в воздухе, будто они – неизбежность, от которой уже нельзя было уклониться.

Глава 2.

Слова папы эхом отдавались в моей голове. Грудь сдавило так, что я едва могла дышать, воздух в комнате стал казаться слишком тяжелым. Я не могу подобрать слов, чтобы описать состояние шока, в котором сейчас нахожусь. Вокруг меня всё кажется размытым и нереальным, словно я нахожусь в каком-то кошмаре, из которого невозможно проснуться.

– Ты о ком? – мой голос был почти не слышен, срывался на шепот.

Надеюсь, это не тот человек, о котором я думаю. Лучше уточнить. Возможно, я не так расслышала и он говорит о каком-то другом человеке, однофамильце. Или это просто нелепая ошибка…Розыгрыш, на крайний случай.

– Лиам Аллистер, – он произносит это имя спокойно, – Он присутствовал на последнем благотворительном вечере. Даже пожертвовал круглую сумму.

Не понимаю, зачем это нужно было сейчас упоминать, но по папе было видно, насколько самому ему был неприятен этот разговор. Он не смотрел на меня. Сосредоточился на безделушках, расставленных на полке – маленьких фигурках, привезенных им из разных стран.

Мне и не нужно было это. Единственное, что я сейчас хотела – объяснение.

– Ты говоришь о том женатом мужчине, который годится мне в отцы? – мой голос задрожал, – Папа, у него есть ребенок!

Я не могла поверить, что мы вообще это обсуждаем. Только чувствовала, что паника тугим узлом начала закручиваться внутри меня. Я, как оказалось, боялась таких тем, как огня. И страх этот был всепоглощающим.

В голове промелькнула дикая мысль: а в каком именно статусе он просил моей руки у отца? Хочет, чтобы я была его любовницей? А что? Такому человеку как он, просить об этом не страшно. Меня передернуло от отвращения. Он не смеет даже находиться со мной в одном помещении, не говоря о чем-то большем. Я ни за что не позволю этому случиться.

Какого черта я должна связывать свою жизнь с человеком, биография которого – кровавый список преступлений? С человеком, который живет так, что любая ошибка может стоить ему жизни? Или как у них это обычно бывает?

Я уже собиралась высказать все это вслух, но папа перебил меня:

– Перестань говорить чушь. Он старше тебя всего на четырнадцать лет. Это куда лучше, чем какой-нибудь сопляк, у которого нет своих мозгов.

Его голос стал резче. Он не просто пытался убедить меня, он начинал злиться. А когда папа злился, он становился еще больше непреклонным, чем обычно. Вот оно веселье. Начинается.

– Ты серьёзно? – я почти рассмеялась, но в этом смехе не было радости, только горькая злость, – О каких мозгах идёт речь, если он всего добился благодаря жестокости и убийствам?

Я почувствовала, как мои пальцы вцепились в ткань юбки, сжимая её с такой силой, что побелели костяшки.

– И да, у него есть ре-бе-нок! – отчеканила я, проговаривая каждую букву, словно боялась, что папа меня просто не услышит.

Но он слышал. И, судя по его выражению лица, это не имело ровным счётом никакого значения.

В нашей семье уважение к мужчинам было не просто нормой – это считалось неотъемлемой частью воспитания. Меня с детства учили, что последнее слово всегда остаётся за мужчиной, ведь именно они принимают решения, ведут дела и управляют семьёй.

Но, в отличие от многих девочек своего возраста, чьи семьи жили примерно так же, я всегда находила лазейку, чтобы высказать свою точку зрения, не переходя черту дозволенного. Мне казалось, что я умею балансировать между традициями и собственными убеждениями. А сейчас всё выходило из-под контроля. Разговор сворачивал в сторону, где у меня не оставалось ни власти, ни шанса повлиять на отца. А если я не успокоюсь, он просто закроет тему, оставив меня перед фактом.

Я была вспыльчивой – порой слишком. Близкие знали: если я завожусь, лучше оставить меня в покое, пока буря не утихнет. Но с отцом этот номер не проходил.

– Успокойся! – его голос стал жёстче, как всегда, когда он считал, что я перегибаю, – Ты не знаешь всей правды, так что перестань строить догадки.

Может, я действительно не права в формулировках, но другого выхода нет. Если сейчас отступлюсь, потом будет поздно.

– Я совершенно спокойна, – процедила я, хотя пальцы дрожали.

Отец тяжело вздохнул, как будто ему не хотелось произносить следующее:

– У него нет ребенка, Эмилия.

Слова его прозвучали настолько неожиданно, что я на мгновение потеряла дар речи. Нет ребенка? Но… все говорят, что есть.

– Что значит «нет ребенка»? – мой голос прозвучал тише, чем мне хотелось бы, – Об этом же говорят все!

Папа поморщился, будто я только что сказала что-то абсурдное.

– Все это – сплетни, – он сделал паузу, давая мне осознать сказанное, – Я бы не стал говорить с тобой об этом, если бы не был уверен.

Я почувствовала, как внутри всё закипает. Эмоции сменяли друг друга с бешеной скоростью: сначала шок, потом гнев, а теперь… растерянность?

– Ты хочешь сказать, что он не женат, у него нет ребенка, и он просто решил, что может прийти к тебе и попросить моей руки? – я нервно рассмеялась, качая головой, – Это вообще законно?

– Это не сделка, Эмилия. Это предложение, и решение остаётся за тобой, – папа откинулся на спинку кресла, его взгляд стал изучающим. – Никто не принуждает тебя к этому браку.

Вот только в его голосе слышалось слишком много «но».

Никто не принуждает, но и отказываться – не лучшая идея?

Никто не заставляет, но он явно видит в этом определённые плюсы?

– А ты чего хочешь? – прямо спросила я, вглядываясь в его лицо.

Монкриф чуть заметно усмехнулся, и я не смогла разобрать, была ли это усталость или удовлетворение от ожидаемого им вопроса.

– Я хочу, чтобы ты подумала. Без эмоций. Без истерик.

Без истерик? Легко сказать, когда все это похоже на кошмар, от которого невозможно проснуться.

Доля спокойствия все же во мне присутствовала… Я понимала: все должно случиться только в том случае, если я дам согласие и захочу рассмотреть его кандидатуру. В этом плане папа всегда был понимающим, не так ли?

– Я просто хотел это с тобой обсудить, – спокойнее продолжил он.

– А что тут обсуждать? – я пожала плечами.

Для меня вопрос был закрыт. Если у него есть сомнения, значит, и разговаривать нам особо не о чем. Мы мыслим по-разному.

– Эмилия, он хороший парень. Взрослый, самостоятельный. Его возраст – это преимущество. Он готов к серьезным отношениям, ему нужна семья.

В его голосе слышалась твердая уверенность. Папа, конечно, видел в этом плюсы. Как отцу ему, возможно, было важно, чтобы мой будущий муж был серьезным человеком. И его намерения были исключительно искренними.

Другое дело, что мне хотелось думать об этом в последнюю очередь. Глубоко внутри я боялась, что его интересы не ограничиваются только моей судьбой. Что мой брак с Лиамом Аллистером – очень большая выгода для семейного бизнеса.

– А почему нельзя построить семью с девушкой своего возраста? С кем-то из своего круга? – я скрестила руки на груди, – Что будут говорить люди? «Эмилия Монкриф – жена мафиози?»

– Кому какое дело до того, чья ты жена? И он не мафиози. Все его доходы легальные.

– Серьезно? – я возмутилась, – С каких пор тебе все равно на мнение окружающих? Ты сам ведь знаешь, что его сторонятся из-за этого.

– Эмилия, – папа выдохнул, – Во-первых, я не «окружающие». А во-вторых, я верю, что это просто слухи. Лиам месяц не давал мне покоя. Кажется, он сильно влюблен.

Влюблен? Он что, сумасшедший? Мы ни разу даже не разговаривали! Я даже не знаю, какой у него голос. И он, скорее всего тоже.

Безусловно, у меня никогда не было недостатка в мужском внимании. Люди называли меня красивой и утонченной. Брюнетка с глубокими карими глазами, густыми бровями и длинными ресницами – это сильно бросалось в глаза.

Да, хорошенькая внешность была частью меня, но настоящее очарование заключалась в том, как я умела себя подать. Я всегда старалась делать все, чтобы меня видели не просто как красивую девушку, но и как личность. Со своими мечтами, целями и амбициями.

Или, может быть, дело было не только во мне? Может, его вообще интересует только моя фамилия и статус семьи?

Встав с кресла, я почувствовала, как ноги предательски подкашиваются. Тема замужества всегда вызывала у меня тревогу, а упоминание Лиама Аллистера только усилило этот страх. Я понимаю к чему клонит папа, но глубоко внутри тлеется надежда, что это всего лишь неудачная, первоапрельская шутка. И мне плевать, что сейчас июнь.

– Думаю, тебе стоит всё обдумать, – сказал он, его голос был спокоен, но в глазах еще читалась настойчивость.

– Пап, подожди! – воскликнула я, чувствуя, как все таки паника стала побеждать, – Ты же помнишь наш уговор? Я выйду замуж только за того, кто мне понравится?

Сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди – этот разговор пугал меня всё сильнее.

– Мили, иногда мне кажется, что я тебя слишком избаловал. Что, если я приму решение без твоего согласия?

Он просто блефует, я знаю… Папа часто использовал такие приёмы, чтобы надавить на меня, когда другие методы не срабатывали. Сейчас, кажется, именно такой случай.

Но я ведь не проблема, и моя жизнь – не его бизнес.

– Пожалуйста… – выдохнула я, стараясь сдержать слёзы.

– Хорошо, иди к себе, – ответил он, его голос смягчился, но я не была уверена, что он действительно прислушается к моему мнению.

От нахлынувшего облегчения я поцеловала его в щёку и слегка обняла – это было моё немое «спасибо». Затем я пулей вылетела из кабинета. Сердце всё ещё колотилось, и по пути в свою комнату я настойчиво пыталась успокоиться, но все безуспешно. Надеюсь, этот разговор в прошлом.

Мне казалось, пока я шла к себе, стены коридора сужались вокруг меня. Тревога не отпускала, пока я не увидела белую дверь, ведущую в мою комнату. Возникло сильное желание позвонить Ли, и рассказать о разговоре с папой. Мне просто хотелось отвлечься – ее голос и слова, которые она умело подбирала каждый раз, когда мне нужна была поддержка, отгоняли прочь все тревоги и сомнения. И я верю, что в этом случае будет так же.

– Ли, ты нужна мне, – встревоженно произнесла я, как только она ответила на мой звонок.

Её голос был уставшим и сонным: скорее всего она только что вернулась с шумной вечеринки по случаю помолвки кузины, и мечтает о теплой кровати, а не о разговоре со мной.

– Что случилось?

– Я только что вышла из кабинета отца. Он сказал, что Лиам Аллистер просит моей руки. Папа, мне кажется, почти дал согласие!

– Подожди, что? Лиам Аллистер?

Я быстро рассказала всё, что произошло. Ли молча выслушала меня, а потом успокоила, что папа всё-таки прислушается, и откажет. Её шок был не меньше моего, и, чтобы отвлечься, мы быстро свернули разговор и перешли к обычным девчачьим темам.

После разговора с подругой, я решила не спускаться к ужину, чтобы не мозолить глаза домашним, боясь что они начнут заваливать меня разными вопросами, связанными с моим неожиданным визитом в кабинет папы. Пожалуй, я сегодня обойдусь без еды. Наемся вдоволь завтра, когда все раскидаются кто куда.

Спать не хотелось, несмотря на сильную усталость. В голову лезли дурацкие мысли о человеке, который посмел просить моей руки.

Ненавижу таких, как он. Самодовольных, считающих что весь мир в их руках, мужчин.

***

Утро было по-настоящему сладким – наконец наступил долгожданный выходной. Никакой учебы, только отдых и удовольствие. Мне вообще не хотелось вылезать из мягкой кровати, но мой бедный желудок, лишенный ужина вчера вечером, был со мной не согласен. Есть хотелось ужасно.

Как раз домашние уже давно разъехались по своим делам, и я осталась наедине с тишиной и возможностью наслаждаться одиночеством до самого обеда. После чего в планах было поехать в одно из самых любимых мест в городе.

Я потянулась к окну, чтобы открыть шторы и впустить в комнату солнечный свет, которого здесь сейчас так не хватало, но на винтажном столе, стоявшем около окна я заметила нежный букет гортензий.

На минуту меня окутал страх из-за вчерашнего разговора с папой, но я все таки решилась открыть голубую записку, на которой был изображен мой любимый Лондон.

«Aegroto dum anĭma est spes esse dicĭtur»

Латынь…. Это, похоже, была мама.

«Пока у больного есть дыхание, есть и надежда»

Рядом с вазой стояла небольшая плоская упаковка, оставленная, вероятно, домработницей. Все это выглядело так красиво, что на моих губах невольно появилась счастливая улыбка. Я взяла упаковку в руки и, чувствуя ее форму, поняла, что внутри – книги.

У меня нет слов… Я тут же начала ее открывать, и ахнула от шока. За ней пряталось три тома описательной анатомии человека в антикварном издании двадцатого века. Эти книги стоили баснословных денег, а найти их было практически невозможно… Где она их нашла?

Я тут же потянулась за телефоном, чтобы написать сообщение маме и поблагодарить её. Но прежде чем я успела набрать его, на экране всплыло одно

непрочитанное.

«Я уже в клинике, Мили. Решила дать тебе выспаться»

Мама, 7:34

Ее клиника была одной из лучших в стране. Специализируясь на кардиологии, она предлагала передовые методы диагностики и лечения сердечно-сосудистых заболеваний – от минимально инвазивных операций до индивидуальных программ реабилитации.

Сюда приезжали люди с разных уголков мира – за надеждой, за спасением и последним шансом. В коридорах часто можно было встретить пациентов самых разных возрастов и национальностей. Они делились историями своей жизни на другом конце света, обсуждали традиции, которые казались чужими.

Когда мне было семь, мама часто забирала меня после уроков на работу. Я подолгу бродила по длинным коридорам, умудряясь заводить знакомства с незнакомцами. В их глазах, в их голосах, в их жестах открывался для меня мир взрослых – полный загадок, боли и надежды.

С тех пор мое желание знакомиться с каждым встречным тут как-то поугасло. Теперь, вместо бесконечных прогулок по коридорам, у меня была возможность работать медсестрой в свободное время. Конечно, до настоящей работы мне было далеко – я выполняла самые простые обязанности. Иногда делала уколы, иногда ставила капельницы, но даже за эту возможность была ей очень благодарна.