Власть и прогресс

И тысячелетний исторический опыт, и то, что предстает нашим глазам сейчас, свидетельствуют об одном: не стоит ждать, что новые технологии автоматически, сами собой принесут общее процветание. Это будет зависеть от нашего экономического, социального, политического выбора.

В этой книге мы исследуем сущность этого выбора, сравнивая исторические и современные свидетельства взаимосвязей между технологиями, заработной платой и неравенством, и говорим о том, что можно сделать, чтобы направить инновации на службу общему процветанию. В первой главе, задающей основы наших рассуждений, мы постараемся ответить на три фундаментальных вопроса.

В каких случаях новые машины и производственные технологии ведут к увеличению доходов трудящегося человека? Что требуется, чтобы переориентировать технологии на построение лучшего будущего? И почему мышление, распространенное сейчас среди предпринимателей в сфере высоких технологий, особенно нынешний энтузиазм по поводу искусственного интеллекта, толкает общество в ином, куда более тревожащем направлении?

Прицепной вагон прогресса

Оптимизм касательно общей выгоды от технического прогресса основан на простой и привлекательной идее «прицепного вагона производительности». Вот ее суть: новые машины и новые методы производства, повышающие производительность, стимулируют рост заработной платы. Локомотив прогресса мчится вперед – и за ним, словно в прицепном вагоне, катятся не только предприниматели и владельцы бизнеса, но и все общество.

Экономисты давно уже признали, что потребность в разных типах рабочих задач (а следовательно, в работниках разных специальностей) необязательно растет с одинаковой скоростью, а значит, инновации могут увеличить неравенство. И все же технологический прогресс обычно воспринимается как прилив, подхватывающий все суда; считается, что так или иначе какую-то выгоду от него получит каждый. Никто не останется за бортом, и, уж конечно, никому не станет хуже! Согласно расхожему мнению, чтобы выправить крен неравенства и создать еще более прочные основания для общего процветания, работникам необходимо приобрести побольше таких навыков, которые будут востребованы и в присутствии новых технологий. Афористично выразил эту мысль Эрик Бриньолфссон, один из передовых экспертов по технологиям:

«Что мы можем сделать для общего процветания? Ответ не в том, чтобы замедлить развитие технологий. Вместо того чтобы сопротивляться машинам, нам нужно с ними соревноваться. Вот стоящий перед нами великий вызов».

Теория, стоящая за идеей «прицепного вагона производительности», прямолинейна: когда производительность увеличивается, бизнес стремится увеличить и выход продукции. Для этого нужно больше рабочих, так что предприятия начинают нанимать новых людей. А когда несколько предприятий стремятся нанять людей одновременно, то начинают за них конкурировать – и повышают зарплаты.

Да, такое случается, но не всегда. Например, в первой половине XX века одним из самых динамичных секторов в экономике США была автомобильная промышленность. Ford Motor Company и General Motors (GM) одновременно вводили новое электрическое оборудование, строили более эффективные заводы, выпускали новые, усовершенствованные модели автомобилей; их производительность росла – росло и число рабочих, занятых в отрасли. От нескольких тысяч человек, выпускающих всего 2500 автомобилей в год в 1899 году, к 1920-м годам число людей в индустрии выросло более чем до 400 тысяч. К 1929 году и Ford, и General Motors продавали около 1,5 млн автомобилей в год. Благодаря такому беспрецедентному расширению производства зарплаты в отрасли, в том числе и для рабочих без образования, сильно выросли.

На протяжении большей части XX века быстро росло производство и в других отраслях – и это влекло за собой рост доходов. Стоит отметить, что с конца Второй мировой войны до середины 1970-х годов зарплаты выпускников колледжей в США росли более или менее с той же скоростью, что и зарплаты работников, имеющих только среднее образование.

К сожалению, то, что произошло дальше – и что мы видим своими глазами, – никак не сочетается с идеей «прицепного вагона», неудержимо мчащегося вперед. Распределение прибыли от увеличения производительности зависит от того, как именно изменяются технологии, и от правил, норм и ожиданий, определяющих поведение менеджмента с работниками. Чтобы в этом разобраться, поговорим о двух звеньях, связывающих между собой рост производительности и рост зарплат.

Во-первых, рост производительности увеличивает потребность в рабочих, поскольку бизнес стремится получить больше прибыли, выпуская и распространяя все больше товаров, – а для этого требуется больше рабочих рук. Во-вторых, потребность в дополнительных руках заставляет поднять зарплаты: это необходимо, чтобы привлечь и удержать рабочих.

Однако ни то, ни другое не гарантировано. Для начала, рост производительности необязательно увеличивает потребность в рабочей силе. Стандартное определение производительности – это средняя выработка на одного работника, то есть общее количество продукции, разделенное на общее число работников. Очевидно, надежда здесь на то, что по мере увеличения выработки на человека бизнес захочет нанимать все больше людей.

Но увеличение средней выработки – еще не повод для работодателя нанимать новых работников. Куда важнее для компаний предельная производительность: дополнительный вклад, который приносит работник, производя больше продукта или обслуживая больше клиентов за то же время. Понятие предельной производительности не совпадает с выработкой или со средней прибылью от каждого работника; выработка может расти, в то время как предельная производительность стоит на месте или даже уменьшается.

Когда автомобильная компания внедряет новую модель автомобиля, как делали в первой половине XX века Ford и General Motors, как правило, это повышает спрос на автомобили компании; при этом возрастают и прибыль от каждого работника, и предельная производительность. Чтобы обеспечить дополнительный спрос, компании требуются дополнительные работники – например, сварщики и красильщики, – и она готова при необходимости больше им платить. А теперь посмотрим, что произойдет, если вместо этого автопроизводитель установит у себя на заводе промышленных роботов. Большинство задач по сварке и окраске могут выполнять роботы – и выходит у них дешевле, чем когда ту же работу выполняют люди. В результате средняя производительность компании значительно возрастает, однако потребность в живых сварщиках и красильщиках снижается.

Чтобы различие между средней и предельной производительностью стало нам еще понятнее, рассмотрим известное шутливое предсказание:

«В будущем на заводе будут работать лишь двое сотрудников – человек и собака. Задача человека – кормить собаку, задача собаки – не подпускать человека к оборудованию».

Этот воображаемый завод может производить немало продукции, так что его средняя производительность – выработка, поделенная на одного сотрудника (человека), – будет очень высока. Однако предельная производительность работника здесь ничтожна: единственный сотрудник занят лишь кормлением собаки, и подразумевается, что человек с собакой спокойно могут пойти погулять – выработка от этого не снизится. Если улучшить оборудование на этом заводе, выработка повысится; но вряд ли стоит ожидать, что владельцы завода поспешат нанимать новых сотрудников с собаками – или повышать зарплату уже нанятому.

Многие новые технологии, в том числе промышленные роботы, расширяют набор задач, выполняемых машинами и алгоритмами, – и оставляют без работы людей, выполнявших эти задачи раньше. Автоматизация повышает среднюю производительность, но не повышает, а часто даже снижает предельную производительность работника.

Именно автоматизация беспокоила Кейнса; он писал о ней в начале XX века, так что проблема отнюдь не нова. Многие прославленные изобретения раннего периода британской индустриальной революции были направлены именно на то, чтобы заменить труд живых ремесленников прядильными и ткацкими станками.

Что верно для автоматизации, то верно и для многих сторон глобализации. В последние несколько десятилетий серьезные прорывы в системах связи и логистике привели к массовому выводу производства за рубеж; такие задачи, как сборка или клиентское обслуживание, теперь зачастую выполняются в других странах, где труд дешевле. Вывод производства за рубеж снижает расходы и увеличивает прибыль таких компаний, как Apple, чья продукция состоит из деталей, производимых по всему миру, а сборка почти полностью осуществляется в Азии. Работники, которые привыкли выполнять эти задачи дома, теперь остались без работы. Никакого «прицепного вагона» глобализация за собой не повлекла.

Автоматизация и вывод производства за рубеж повысили производительность, многократно увеличили прибыль корпораций, но не принесли ничего даже отдаленно похожего на общее процветание. А ведь это не единственные возможности увеличить экономическую эффективность. Существует – и существовало на протяжении истории – множество способов повысить выработку. И сейчас, наряду с автоматизацией и выводом за рубеж, есть инновации, повышающие личный вклад работника в производительность. Например, новое программное обеспечение, облегчающее работу автомобильных механиков и позволяющее достичь большей точности в работе, увеличивает предельную производительность работника. Это совсем не то же самое, что установить в цехах промышленных роботов и заменить ими людей.

Еще важнее для роста предельной производительности создание новых задач. В период грандиозной реорганизации автомобильной индустрии, предпринятой Генри Фордом начиная с 1910-х годов, многие задачи начали выполнять машины. В то же время новые методы массового производства и конвейерной сборки повлекли за собой целый ряд новых задач – конструктивных, технических, управленческих, – которые могли выполнять только люди (подробнее об этом в главе седьмой). Новые машины создают новые области применения человеческого труда, а следовательно, и новые возможности для рабочих внести свой вклад в производство и повысить свою предельную производительность.

Новые задачи играли важнейшую роль не только в раннем автопроме США, но и во всем процессе роста наемного труда и повышения зарплат на протяжении последних двух столетий. Многих популярных в наши дни профессий – рентгенологов, промышленных дизайнеров, операторов компьютеризированных механизмов, программистов, специалистов по компьютерной безопасности, аналитиков данных – 80 лет назад просто не существовало. Даже люди, занятые в профессиях, существующих уже довольно долго, – банковские служащие, преподаватели, бухгалтеры – в наше время выполняют самые разные задачи, которых не существовало до Второй мировой войны, в том числе те, что связаны с компьютерами и с современными средствами коммуникации. Почти во всех этих случаях новые задачи появились следом за технологическими достижениями и стали серьезным фактором роста занятости. Кроме того, эти задачи составляют важнейший элемент роста производительности – помогают выпускать новые продукты и эффективнее организовывать производственный процесс.

Причина, по которой не сбылись худшие опасения Рикардо и Кейнса, тесно связана с этими новыми задачами. На протяжении XX века производство быстро автоматизировалось, но это не снижало потребность в работниках, поскольку сопровождалось другими изменениями, открывавшими для людей новые рабочие места и области деятельности.

Также автоматизация промышленности может повысить занятость – в этом секторе или в экономике в целом, – если достаточно серьезно снижает расходы или повышает производительность. Новые рабочие места в этом случае могут возникать или из неавтоматизированных задач в том же секторе, или из расширения деятельности в связанных с ним секторах. Так, в первой половине XX века стремительный рост автопрома породил потребность в рабочей силе для целого ряда неавтоматизированных технических и вспомогательных функций. Не менее важно и то, что рост производительности в сфере автопрома в эти же годы повлек за собой расширение нефтяной, стальной, химической промышленности (просто вспомните, из чего делаются корпус автомобиля, шины и бензин). Кроме того, массовое производство автомашин совершило транспортную революцию – а это, особенно вместе с изменением географии больших городов, повлекло за собой возникновение и развитие новых торговых, сервисных, развлекательных предприятий.

Однако автоматизация, не дающая серьезного повышения производительности («автоматизация с потерей качества», о которой мы пишем в главе девятой), едва ли создаст много новых рабочих мест. Например, кассы самообслуживания в продуктовых магазинах не особенно влияют на производительность – они просто перекладывают задачу отсканировать покупки с кассиров на самих покупателей. С появлением касс самообслуживания магазины начали нанимать меньше кассиров, однако никакого взлета производительности, создающего новые рабочие места, не произошло. Продукты не становятся дешевле, производство продуктов не растет, так что и для покупателей ничего не изменилось.

Столь же тяжелым оказывается положение работников, когда новые технологии, как паноптикон Иеремии Бентама, служат для надзора. Улучшение наблюдения за работниками может привести к умеренному повышению производительности; но основная его задача – заставлять работников прилагать больше усилий, а также иногда снижать их вознаграждение. Подробнее мы поговорим об этом дальше.

Словом, автоматизация с потерей качества и усиление надзора за работниками никакого «прицепного вагона» за собой не влекут. И даже когда новые технологии заметно изменяют к лучшему производительность, не стоит ждать появления «прицепного вагона», если они направлены исключительно на автоматизацию без учета интересов работников. Промышленные роботы, совершившие революцию в современном производстве, не приносят рабочим никакой или почти никакой пользы, если не сопровождаются другими технологиями, предлагающими новые задачи и рабочие места. В некоторых случаях (например, так произошло в сердце американской экономики, на Среднем Западе) повальная роботизация, напротив, привела к массовым увольнениям и погрузила регион в продолжительную депрессию.

Все это приводит нас к, возможно, важнейшему понятию в мире технологий – к выбору. Зачастую перед нами мириады путей развития технологий в целях увеличения производительности – и еще больше способов эти технологии применять. Как задействовать цифровые инструменты: для надзора? Для автоматизации? Или для создания новых творческих задач? Куда направить наши усилия, на каких принципах строить будущее?

Поскольку принцип «прицепного вагона» работает далеко не всегда, а механизмов автокоррекции, направляющих прогресс в сторону общего блага, не существует, каждый наш выбор в этой сфере влечет за собой серьезнейшие последствия – и те, чье положение позволяет выбирать, приобретают все больше экономической и политической власти.

Подводя итоги, повторим, что первое звено в причинно-следственной цепи, управляющей «прицепным вагоном», зависит от конкретного выбора. Чтобы «прицепной вагон» заработал, необходимо использовать существующие технологии и развивать новые для увеличения предельной производительности работников, а не для усиления надзора, автоматизации труда или замены живых работников механическими.

Почему важен голос рабочих

К сожалению, одного повышения предельной производительности недостаточно для того, чтобы «прицепной вагон» повез нас к росту зарплат и улучшению жизненных условий для всех. Вот второе звено причинно-следственной цепи: увеличение потребности в работниках заставляет компании платить им больше. Но этого может и не произойти – по трем причинам.

Первая причина: отношения принуждения, существующие между нанимателем и наемным рабочим. На протяжении столетий, даже тысячелетий, большинство людей, занятых земледелием, оставались лично несвободны: они находились в рабстве или в кабале принудительного труда. Когда хозяин хочет, чтобы рабы трудились дольше, ему не требуется платить им больше денег. Чтобы добиться от них бо́льших усилий и получить бо́льшую выработку, он просто усиливает принуждение. При таких условиях даже революционные изобретения, такие как хлопкоочистительная машина на американском Юге, совсем не обязательно ведут к общему благу. Даже там, где нет рабства, но сохраняется принуждение, введение новых технологий может привести лишь к росту насилия и обнищанию крестьян, как мы увидим в главе четвертой.

Во-вторых, даже в отсутствие прямого принуждения работодатель вполне может не повышать зарплату вслед за повышением производительности, если его не вынуждает к этому конкуренция. Во многих ранних аграрных обществах закон привязывал крестьян к земле – это означало, что они не могли ни искать другое место работы, ни принимать предложения от других землевладельцев. Даже в Британии XVIII века наемным работникам запрещалось покидать хозяина и переходить на другое место; те, кто пытался найти работу получше, нередко попадали в тюрьму. Если единственная альтернатива работника – угодить за решетку, работодателю незачем расщедриваться на зарплату.

Этому мы находим множество подтверждений в истории. В средневековой Европе изобретение ветряных мельниц и улучшение севооборота, а также внедрение в сельское хозяйство лошадей значительно повысило производительность земледелия. Однако стандарты жизни большинства крестьян практически не изменились. Весь дополнительный продукт доставался узкому слою элиты и вкладывался прежде всего в строительство: именно в тот период по всей Европе выросли монументальные соборы. И в XVIII веке распространение промышленных станков и мануфактур в Британии поначалу вовсе не приводило к увеличению доходов рабочих, а, наоборот, часто ухудшало условия их работы и стандарты жизни. Зато хозяева мануфактур сказочно богатели.

Третья – и самая важная для современного мира – причина состоит в том, что заработную плату, как правило, не формирует стихийная сила рынка; за нее приходится бороться. Современная корпорация благодаря своему положению на рынке, размаху и владению новыми технологиями, как правило, способна получать значительную прибыль. Например, когда Ford Motor Company, приняв на вооружение новые методы массового производства, начала производить дешевые и качественные автомобили, это оказалось чрезвычайно выгодным делом. Основатель компании Генри Форд в начале XX века стал одним из богатейших предпринимателей мира.

Экономисты называют такие сверхприбыли «экономической рентой» (или просто «рентой»), подчеркивая, что они значительно превышают нормальную доходность капитала, которой могут ожидать акционеры, учитывая риски таких инвестиций. Там, где на сцену выходит экономическая рента, зарплаты рабочих определяются уже не только безличными силами рынка, но и возможностью «поделить ренту» – способностью рабочих добиться, чтобы часть этих прибылей перепадала им.

Один из источников экономической ренты – власть на рынке. В большинстве стран количество бизнес-команд, действующих в одном секторе, ограничено, и возможность войти в сектор, как правило, определяется наличием необходимого капитала. В 1950–1960-х годах бейсбол в США приносил огромную прибыль, однако сами игроки получали не так уж много, даже когда доходы от телетрансляций осыпали бейсбольные команды золотым дождем. Ситуация начала меняться с конца 1960-х, когда игроки нашли способы организоваться и потребовать более справедливого распределения доходов. В наше время владельцы бейсбольных команд по-прежнему процветают, однако вынуждены делиться со спортсменами намного большей долей ренты, чем ранее.

Наниматели могут делиться рентой и для того, чтобы расположить работников к себе и мотивировать их трудиться усерднее, и потому, что этого требуют господствующие общественные нормы. 5 января 1914 года Генри Форд совершил свой прославленный шаг навстречу рабочим – ввел гарантированную минимальную оплату труда, пять долларов в день, чтобы удержать рабочих на предприятии, уменьшить число прогулов, а также, возможно, снизить риск забастовок. С тех пор к подобным мерам прибегают многие наниматели, особенно когда становится трудно нанимать и удерживать сотрудников или когда мотивированность сотрудников критически важна для успеха корпорации.

В целом можно сказать, что, даже если Рикардо и Кейнс ошиблись в частностях, суть они уловили верно: рост производительности не влечет за собой непременное, автоматическое повышение благосостояния для всех. Это возможно только при условии, что новые технологии повышают предельную производительность работника, а компании делятся полученной в результате прибылью со своими сотрудниками.

И, что еще важнее, конечный итог зависит от того, какие дороги мы выбираем – на экономическом, социальном, политическом уровне. Новые машины и технологии не нисходят на нас в готовом виде с небес. Мы сами решаем, какими им быть: направить ли их на автоматизацию и надзор, чтобы снизить стоимость ручного труда, или создать новые задачи, обеспечив благосостояние наемных работников. Они могут стать источником общего блага или растущего неравенства в зависимости от того, как мы их используем и в какую сторону направляем наш научно-технический поиск.

В принципе такие решения следовало бы принимать обществу в целом. На практике их принимают управленцы, предприниматели, идеологи и иногда политические лидеры. Именно их выбор определяет, кому прогресс принесет благо, а кому – лишь беды и горькое разочарование.

Осторожный оптимизм

В последние десятилетия неравенство стремительно растет, многие представители рабочих профессий оказываются не у дел, и «прицепной вагон» производительности не спешит на помощь; однако не стоит впадать в отчаяние. Наука действительно совершает прорыв за прорывом, и у нас остается немало возможностей обеспечить общее процветание на основе новых научных открытий, если мы решимся развернуть колесницу прогресса и двинуться в ином направлении.

Технооптимисты правы в одном: цифровые технологии действительно совершили революцию в процессе научного поиска. Совокупные знания всего человечества теперь доступны каждому. Ученые получили доступ к неисчислимым новым инструментам наблюдения и измерения, от атомных микроскопов до МРТ и сканирования мозга. А мощные компьютеры позволяют обрабатывать огромные массивы данных с такой скоростью и точностью, какая показалась бы невероятной еще 30 лет назад.

Научная работа строится кумулятивно: в своей работе ученые опираются друг на друга. До недавних пор научные знания распространялись медленно. В XVII веке Галилео Галилей, Иоганн Кеплер, Исаак Ньютон, Готфрид Вильгельм Лейбниц, Роберт Гук и другие ученые делились своими открытиями в письмах, доходивших до адресатов недели или даже месяцы спустя. Свою гелиоцентрическую систему, в которой Земля вращалась вокруг Солнца, Николай Коперник создал в первом десятилетии XVI века. Письменно Коперник изложил свою теорию в 1514 году, однако самая известная его книга «Об обращении небесных сфер» была опубликована только в 1543-м. С 1514 года прошло почти столетие, прежде чем Кеплер и Галилей, опираясь на работу Коперника, начали свои исследования; и еще более 200 лет минуло, прежде чем его идеи стали всеобщим достоянием.

В наше время научные открытия – особенно те, в которых есть острая необходимость, – распространяются со скоростью света. Создание новой вакцины обычно занимает годы, но Moderna Biotechnology Incorporated предложила вакцину от коронавируса всего через 42 дня после 10 января 2020 года – дня, когда шиповидный белок SARS-Cov-2 был впервые описан в научной публикации. Полная разработка, тестирование и одобрение вакцины, предлагающей надежную и эффективную защиту от серьезной болезни, вызываемой вирусом COVID, заняли меньше года. Никогда еще барьеры на пути распространения идей и технических новинок не были так слабы, а кумулятивная сила науки – так велика.

Однако, чтобы обратить эти достижения на благо миллиардов людей по всему миру, нам необходимо изменить направление работы. Начать следует с противостояния слепому технооптимизму нашего времени, а затем разработать новые пути использования открытий и инноваций.

Хорошая и в то же время плохая новость заключается в том, что мы используем знание и науку в соответствии со своим ви́дением – с нашим пониманием того, как превращать знания в технологии и методы для решения конкретных проблем. Именно видение определяет наши цели и подсказывает, как их достичь, какие альтернативные методы рассматривать, а какие нет и что в итоге считать приобретением, а что – потерей. Короче говоря, наше видение – это то, чего мы ожидаем от новых технологий и как определяем их потенциальные плюсы и минусы.

К сожалению, даже в лучшие времена направление научного поиска и то, как мы используем уже известные инновации, задают в первую очередь власть имущие. Таким образом, новые технологии и их применение оказываются тесно связаны со взглядами и интересами влиятельных людей – и нередко дорого обходятся всем остальным. К счастью, и наше видение, и наш выбор можно изменить.