Детская книга для девочек

Геля молча покачала головой, подумав, что для начала ей бы хотелось, чтобы Виталик Сухарев полюбил ее хоть как-нибудь.

– Это мужчины полагают, что главное на свете – Справедливость. И пусть полагают, пусть ради этого стараются, это их долг и предназначение. Но только мы, женщины, способны понять, что главное – Любовь. Никакая справедливость ее не заменит. Справедливый мир, в котором не правит Любовь, это ужасно. Никогда тот, кого любишь, не будет для тебя одним из миллиона. И никогда ты не захочешь, чтобы тот, кто тебя любит, относился к тебе по справедливости. Любовь выше справедливости и всего на свете. Мы, женщины, знаем это по праву рождения. – Люсинда вынуждена была прерваться, потому что разом загудели все машины (они уже минут пятнадцать торчали в пробке на Садовом).

Люсинда досадливо поморщилась, пережидая, а Геля подумала, что получилось даже торжественно.

– Знала это и самая первая из женщин, Ева, – продолжала Фея, когда шум утих. – Но если главная наша сила – Любовь, то главная слабость – жгучее любопытство. Вот и Ева, не совладав с любопытством, сорвала Яблоко, и оно пустилось в странствия по свету. Началась земная жизнь, где доброе и злое, жизнь и смерть, радость и страдание переплетены в клубок, распутать который невозможно. Там, где оказывалось Райское Яблоко, царили свет, тепло, радость. Когда оно исчезало, воцарялись мрак, холод и ужас. Мир тоже похож на яблоко, но он огромен, а Райское Яблоко очень маленькое, оно не может быть повсюду. Кроме того, Райское Яблоко таит в себе страшную опасность. Поскольку оно такое красивое и похоже на самый прекрасный в мире алмаз, им хотят завладеть многие, ни перед чем не останавливаясь. Его вечно кто-то хочет распилить на кусочки, или огранить, или вставить в оправу. Эти попытки наносят Яблоку рану, ему больно. А когда Райскому Яблоку больно, Любовь превращается в свою противоположность…

– Ненависть? – ахнула Геля.

– Да. Шестьдесят четыре карата концентрированной ненависти – страшная разрушительная сила. Всякий раз, когда кто-нибудь покушается на цельность Яблока, в мире происходит катастрофа. Ведь войны случаются из-за того, что место, которое должна занимать любовь, занимает ненависть.

Они с Феей немножко помолчали, потому что было грустно – словно холодная тень всеобщей ненависти могла дотянуться и до маленького красного автомобильчика.

Наконец Геля сказала:

– Теперь мне понятно. Про сны, которые вы… гхм… насылали. Только…

Фея вопросительно подняла бровь.

– Мне снились три сна: один – про Райский Сад, другой – как раз про войны и катастрофы. Но был еще и третий. Про какого-то человека, который рыл яму на холме. В пустыне. Скажите, – Геля помедлила, – кто этот человек?

Глава 7

– Тео Крестоносец, – ответила Люсинда.

– Тео де Дорн! Пятый сын Арнульфа Дорна; отправляясь в крестовый поход, получил от отца кинжал. Сражался пехотинцем вместе со старшими братьями Петером и Клаусом в войске Гуго Вермандуа. Был посвящен в рыцари лотарингским герцогом Годфруа за бой близ Дорилеи… – девочка осеклась под насмешливым взглядом Феи.

– Это все тоже из Интернета?

– Да, – обреченно кивнула Геля, – статья из Википедии «Фандорины». Ее папа написал… У папы хобби: изучать историю рода Дорнов. Он нам в детстве часто эту историю рассказывал вместо сказок, – и грустно добавила: – Я почти всех известных Дорнов – Фандориных наизусть помню, могу нормального человека до смерти уморить… Извините.

– Ничего, так даже лучше, – Люсинда вывернула руль и сделала неприличный жест в сторону толстого дядьки на «лексусе», который пытался их подрезать, – не придется много объяснять.

– Как это «не придется»? – возмутилась Геля. – Я не понимаю, при чем тут Тео Крестоносец?!

– А ты подумай.

Геля стала вспоминать сон – пустыня, город (теперь понятно, что это Иерусалим), холм, синеглазый дядька в яме – и почти сразу догадалась:

– Там в пыли что-то блестело. Это было Яблоко? Тео его нашел?

– Да! Этот сукин сын его нашел! – Фея в сердцах стукнула обеими руками по рулю, и машина от этого испуганно вякнула.

– Зачем же обзываться плохими словами? – обиделась за предка Геля.

– Плохими?! Я тебя умоляю! Для этого человека еще не придумали достаточно плохих слов! – прорычала Фея.

Выглядела она в этот момент не очень – зеленые глаза злобно сверкали, губы кривила саркастическая усмешка и даже, казалось, волосы слегка шевелились, как у Медузы Горгоны (если бы Медуза носила короткую стрижку, конечно).

– А вы, я вижу, его… недолюбливаете? – осторожно поинтересовалась Геля.

– О-у, да! Тео де Дорн – воплощение худших качеств мужчины. Они вечно выдумают себе какую-нибудь дребедень, обзовут «идеей», свято в нее уверуют и потом ради этой «идеи» готовы разрушить и залить кровью полмира!

Люсинда говорила так зло, что Геле даже стало немножко жалко бедных мужчин.

– Крестоносцы! – продолжала бушевать Люсинда. – Нет, ну ты подумай, как можно, прикрываясь именем милосердного бога, ворваться с саблями и копьями в город, где живут маленькие дети, женщины, старики, устроить ужасную резню, грабить и убивать, при этом «радуясь и плача от безмерной радости». Какая идея может это оправдать? И это у них называется «победа правого дела»! Покрыли себя позором, как… как… – Люсинда посмотрела на Гелю и проворчала уже спокойнее: – Ладно, ты еще маленькая про такое слушать.

– Тео, – с опаской, но и упрямо напомнила Геля.

– Вернемся к Тео, – кивнула Фея. – И вот, представь, что по воле случая к одному из этих так называемых христовых воинов, человеку упертому, лишенному воображения, попадает в руки Райское Яблоко. После того, как на целую тысячу лет враги Любви зарыли его под землю и крест-накрест запечатали это место самым страшным заклятием (впрочем, это отдельная история, я не буду тебе ее сейчас рассказывать). Тео, разумеется, ничего не понял – мужчины часто лишены настоящего зрения, они видят только то, что доступно глазу. Рыцарь де Дорн принял Райское Яблоко за алмаз и обменял его на сто кусков драгоценного индийского шелка.

– И вы поэтому его так ругаете? Его вина в том, что он продал Яблоко?

– Ну, скажем, не вина, а преступная неосторожность. С одной стороны, он выпустил Яблоко на волю, и мир стал понемногу наполняться Любовью, меняться к лучшему. Но Тео оставил Яблоко без защиты, поэтому уже почти тысячу лет оно катится по свету как придется, не защищенное от злобы, глупости и жадности. А все потому, что он совершил преступление…

– Вы же сказали – преступная неосторожность!

– Правильно. Преступления не всегда совершаются по злому умыслу. Бывает, что по неосторожности или незнанию…

– Но это не избавляет от ответственности, – грустно закончила Геля.

– Верно. Тео совершил преступление – продал Любовь за деньги, чтобы из кучи камней сложить замок с железной крышей. Увы, мужчины часто делают эту ошибку: им кажется, что камень и металл долговечней хрупких и невесомых чувств. Но Тео де Дорн – наш общий предок, Ангелина, и поэтому все Дорны, и мы с тобой в том числе, несут ответственность за судьбу Райского Яблока. Раз потеряли – должны найти.

– Как же мы его найдем? – уныло протянула девочка. – Где оно сейчас может быть?

– Этого я не знаю. Но я знаю, где оно бывало в прошлом. Многое в истории Яблока неизвестно. Оно то мелькало где-то, то вдруг на века исчезало. Но некоторые его появления зарегистрированы в хрониках или воспоминаниях. Во всяком случае, можно догадаться, что речь идет именно о нем.

Люсинда замолчала, взглянув на Гелю с сомнением, словно не была уверена, стоит ли рассказывать дальше.

– Что с ними не так? С этими хрониками? – решительно спросила Геля. – Вы не хотите рассказывать, потому что думаете, что я не пойму?

– Теперь уверена, что поймешь, – скупо улыбнулась Фея. – Дело в том, что так называемые исторические события – это в основном хроника потрясений и несчастий. Войны, катастрофы, перечень императоров, отличившихся особенной жестокостью. Это потому, что вспышку ненависти гораздо проще заметить и зафиксировать, чем постепенные изменения к лучшему. Райское Яблоко воздействует на окружающий мир медленно, как…

– Я знаю! – вскричала Геля. – Как ионизатор воздуха!

– Что? – удивилась Фея.

– Ну, у моей бабушки есть такая штука – ионизатор воздуха, – принялась объяснять девочка. – Он «производит очистку, дезинфекцию, ионизацию и увлажнение воздуха, что позволяет создать идеальный микроклимат», это в инструкции так написано. Короче, воздух становится чистым и полезным, а люди, которые им дышат, – здоровыми. Но все происходит незаметно и постепенно, только грозой немножко пахнет. Так и Яблоко действует, да?

– Хороший пример, – сказала Люсинда с веселым изумлением, но потом очень серьезно добавила: – Однако у Яблока, в отличие от ионизатора, есть одно крайне опасное свойство…

– Если ему сделать больно, то в мире происходит катастрофа. Я помню, – кивнула Геля.

– Именно поэтому некоторые люди – ограниченные, невежественные, темные люди – считают Яблоко зловещим артефактом, причиной бед и несчастий.

– Так оно же и есть причина бед! То есть… Яблоко не виновато, что с ним так обращаются. Нарушают инструкцию по эксплуатации, вот. Его надо найти и… И я не знаю – что. Рассказывайте же скорее, где его видели, а то я сейчас умру от любопытства!

– Тео де Дорн продал Яблоко Аршандо де Сент-Аньяну, одному из девяти монашествующих воинов, принявших обет бедности и основавших впоследствии орден тамплиеров, – медленно начала Люсинда. – Но вывез из Иерусалима так называемый алмаз не он, а доверенный оруженосец рыцаря Жоффруа Бизо, молодой трубадур Бертран де Валейра.

Яблоко отправилось в другой «розовый город» – Тулузу.

Там, в Окситании, стране жгучего солнца и коротких теней, Яблоко хранилось более ста лет. И это единственный период покоя, о котором нам доподлинно известно. В XII–XIII веках Окситания была самой культурной страной Европы и отличалась неслыханной по тем (да и не только по тем) временам терпимостью – не было непреодолимых межсословных барьеров, любой чужеземец, прибывший в страну Ок, мог стать ее полноправным гражданином; иудеи, притесняемые и гонимые во всем христианском мире, могли спокойно исповедовать свою религию. Женщины получали образование наравне с мужчинами. Слава трубадуров гремела повсюду. Трубадуры научили мир любить и славить Даму. Женщина, которая в христианской традиции считалась «сосудом греха», существом нечистым, превращалась в высшее существо, служение которому составляло цель жизни куртуазного рыцаря…

– Ладно, про куртуазных трубадуров я помню, – не выдержала Геля, – но в остальное чего-то слабо верится… Просто либерте-эгалите-фратерните – как в рекламе сигарет. Это же средневековье, а вы какие-то сказки рассказываете.

– Книжки надо читать, а не по интернетам шастать, – парировала Люсинда. – Впрочем, в чем-то ты права. Окситания, озаряемая лучами не только солнца, но и Любви, в разгар средневековья достигла такого уровня культуры, какого остальная Европа смогла достичь лишь в эпоху Возрождения. Однако ни любовь, ни солнечные лучи не могут никого защитить. Над Окситанией стали сгущаться тучи – хитрый и жадный папа Иннокентий Третий нацелился добраться до богатств владетельных синьоров Прованса и Лангедока и уничтожить катаров, называемых еще mondis – чистыми. Да и тогдашний король Франции, Филипп Второй Август, был не прочь прибрать к рукам окситанские земли.

– Катары – это еретики! – вспомнила Геля.

– Еретики, – подтвердила Люсинда. – La fe sens obras morta es – «Вера без добрых дел мертва» – такой у них был девиз. Однако речь сейчас не о них. Раймон Четвертый, граф Тулузский, сколько мог, избегал войны. Но в 1209 году он совершил роковую ошибку – решил преподнести в дар Иннокентию перстень с драгоценным алмазом, привезенным из Святой Земли.

– Яблоко?

– Да. Алмаз был отправлен ювелиру Жану де Нотрдаму, несмотря на предостережения Эсклармонды де Фуа, одной из Совершенных (так тоже называли катаров).

– Она знала? – жадно спросила Геля. – Знала про Яблоко?

– Едва ли. Просто женщины лучше чувствуют внерациональное и невидимое. То есть понимают истинную суть вещей. В том же году кровожадные полчища крестоносцев под предводительством аббата Арно-Амори вторглись в окситанские земли…

– А с Яблоком что случилось?

– По некоторым сведениям, Эсклармонде де Фуа удалось увезти его в Монсегюр, цитадель катаров. В 1244 году Монсегюр пал, и следы Яблока затерялись. Но в 1665 году алмаз всплыл в Лондоне. Карл Второй, Merry King, преподнес своей любовнице, герцогине Кливленд, круглый алмаз удивительной красоты…

– Великий пожар 1666 года, – прошептала Геля.

– Ты меня удивляешь, – приподняла бровь Люсинда.

– Папа, лицей и интернет, – ехидно ответила девочка. – А дальше?

– Снова Франция. Летом 1792 года Мария-Антуанетта совершает очередной безрассудный поступок – заказывает придворному ювелиру ожерелье и велит огранить круглый розовый алмаз.

– Французская революция? Но революция – это же хорошо! Всякие обездоленные и бедные получают равноправие! – возмутилась Геля.

– Либерте-эгалите-фратерните? – не менее ехидно поинтересовалась Фея. – А реки крови? Гильотина? Аристократы на фонарных столбах? Аристократы – тоже люди, между прочим.

– Все это бесполезно, – вздохнула Геля. – Ну, знаем мы, что Яблоко было в Лондоне или Париже давным-давно, – какой в этом толк, если мы не знаем, где оно сейчас? Мы ведь не можем достать его из 1792 года…

– Еще как можем, – заверила ее Люсинда. – Есть способ. Но воспользоваться им можешь только ты.

Глава 8

Пока Геля сидела, глупо открыв рот, и обдумывала, как бы помягче намекнуть двенадцатиюродной родственнице, что такое бесстыдное вранье не проглотит даже первоклашка, не говоря уж о серьезном человеке одиннадцати лет, Люсинда стала деловито излагать подробности:

– Есть способ перемещения во времени, доступный только девочкам, – попадать в прошлое по восходящей материнской линии. От отца ребенку – и сыну, и дочери – передается связь духовная, это очень важно. Но по материнской линии – телесная, а это открывает уникальные возможности. Довольно легко, например, попасть в жизнь собственной матери во сне. Такое случается довольно часто само по себе. Возможно, и тебе приходилось видеть во сне что-то странное, каких-то незнакомых людей, которые кажутся тебе почему-то очень знакомыми или даже родными, они тебе что-то говорят, но смысл их речей смутен или непонятен?

Геля кивнула, как загипнотизированный кролик.

– Так знай, что ты попала в сон своей мамы или бабушки, или прабабушки, или еще более давнего предка по женской линии. О, это удивительная тема! Я заинтересовалась ею еще в юности, изучая практики бразильских знахарок, ритуалы, используемые колдунами и шаманами диких племен, а также видения католических монахинь. После многих лет исследований и экспериментов я изобрела способ, при помощи которого могу сделать так, что ты проникнешь в сон твоей матери или матери твоей матери… Ну и так далее, – Люсинда выдохнула. – Эта незримая связь сохраняется на века, разве что немного слабеет со временем.

– Ну, допустим. Допустим, что… Ладно, – проворчала вконец замороченная Геля. – Но что толку, если попадешь в прошлое во сне? Во сне же ничего не сделаешь!

– В том-то и состоит главный фокус моего открытия! Тот самый Slumbercraft, с помощью которого я установила с тобой сновидческий контакт, может не только направить тебя в сон твоей мамы или бабушки, но и посредством дополнительного импульса оставить в ее теле после пробуждения. – Фея многозначительно посмотрела на Гелю. – То есть переместить в соответствующее время.

– Все страньше и страньше, – пробормотала девочка, но Фея, похоже, еще не закончила свою лекцию.

– Это поразительное умение, свойственное только нам, женщинам, я назвала ретрораппортация.

– Ретрорапо… что? Похоже на скороговорку. Карл у Клары, и все такое…

– Ретрораппортация. Что тут сложного? – раздраженно поинтересовалась Фея. – Латинский глагол portare означает «переносить», retro – назад, а rapport – это термин, обозначающий установление психической связи в гипнозе между гипнотизером и гипнотизируемым.

– О да, проще простого, – хихикнула Геля. – Ретрораппортировались, ретрораппортировались, да не выретрораппортировались…

Но Фея так на нее посмотрела, что пришлось извиняться и кротко просить ее продолжать.

– O’key. Времени у нас совсем мало, – кивнула Люсинда. – Я могу ретрораппортировать тебя в тело твоего предка по женской линии.

– Вау, – вяло восхитилась Геля.

– Самое обидное, что я не в силах проделать это сама с собой, – трагическим голосом произнесла Люсинда. – По двум причинам. Во-первых, один и тот же человек не может переноситься во времени и управлять Slumbercraft. А во-вторых, ретрораппортироваться можно лишь в очень раннем возрасте. Ах, если бы я могла оказаться на острове Барбадос в 1702 году! – размечталась Фея. – В это время Яблоко там точно появлялось, а моя семь раз «пра» бабка – и как раз по материнской линии – именно тогда была в тех краях! Я бы проснулась ею и сделала то, что должно быть сделано! Но я открыла тайну ретрораппортации слишком поздно, уже совсем-совсем взрослой…

Но Геля вконец задолбалась слушать про предков – двенадцатиюродная Фея оказалась даже хуже папы в этом смысле – и решилась снова перебить Люсинду:

– Скажите, а почему – я? Почему вы именно меня выбрали? Только потому, что я происхожу от того крестоносца? Но у него, наверное, полно потомков по всему миру за тыщу лет!

– Да, на свете много девочек, ведущих свое происхождение от Тео Крестоносца, хотя большинство из них об этом и не подозревает. Но скрещение двух необходимых для дела линий встречается только в тебе одной.

Глава 9

– Ты уникальна! – Люсинда посмотрела на Гелю с гордостью энтомолога, только что открывшего новый вид гусениц. – Во-первых, по отцовской линии ты из рода Дорнов, то есть разделяешь нашу ответственность. Во-вторых, по женской линии ты происходишь от одной девочки, которую звали Поля, Аполлинария Рындина.

– Какая же это девочка, – не сразу сообразила Геля. – Это моя прабабушка, Аполлинария Васильевна, я о ней от мамы слышала. Какая она была красивая, даже в старости, а в молодости – вообще! И, между прочим, шкатулка с пастушкой тоже ее!

– Кому ты это рассказываешь? – хмыкнула Фея. – Я потому и выбрала этот предмет. Надеюсь, что он нам пригодится. Но про это позже. Не перебивай!..В-третьих, Яблоко в начале ХХ века находилось в Москве, где родилась и выросла твоя прабабушка. А в-четвертых, и в самых главных, 13 марта 1914 года Поля Рындина упала и ударилась затылком о порог, да так сильно, что потеряла сознание и долго лежала как мертвая. Врачи думали, что она не очнется.

– Наверное, в коме была, – прокомментировала юная всезнайка, – это когда человек долго не приходит в сознание и вообще ни на что не реагирует, правильно?

– В общих чертах. Кома в переводе с греческого значит «глубокий сон». Ну а уж сон разума – это моя сфера знаний, мое царство. Я ведь Фея Снов. – Люсинда ободряюще улыбнулась Геле и свернула в какой-то дворик. – Я могу поместить тебя в спящее сознание Поли Рындиной и научу, что нужно сделать, чтобы очнуться. Вытолкну тебя из комы, понимаешь? И потом каждый раз ночью, когда ты заснешь, мы будем общаться. Я буду узнавать от тебя, что произошло за день, и говорить тебе, что делать дальше. Все, приехали. – Фея припарковалась и заглушила мотор. Из машины, однако, выходить не спешила.

– Вас что-то тревожит? – спросила Геля, заметив, что Люсинда хмурится.

– Дистанция почти в сто лет, – ответила Фея. – Мне еще не приходилось использовать аппарат через такую толщу времени. А у нас с тобой был всего один удачный сеанс двусторонней связи. Ладно, – бодро продолжала она, – я думаю, Slumbercraft не подведет. Теоретически все должно сработать. А если получится ретрораппортация, значит, получится и связь. Может, не всякий раз, но получится.

– А что, если вы меня туда запустите, а обратно вытащить не сумеете? – вдруг испугалась Геля, но Фея заверила:

– На этот счет можешь не беспокоиться. В прошлом ты пробудешь примерно шесть недель, а потом вернешься. Это я тебе гарантирую.

Вместо того, чтобы поинтересоваться, что это за гарантии такие, Геля простонала:

– Шесть недель? Шесть?! А мама, а папа, а лицей?

– Время в прошлом движется в 365 раз медленнее. Это я установила экспериментально. Тебе достаточно отсутствовать несколько часов, чтобы в прошлом миновали недели. А пару часов мы как-нибудь найдем. Ну что – по рукам? – Фея протянула Геле узкую холеную ладонь.

– По рукам, – вздохнула девочка.

Фея вышла из машины. Геля тоже выбралась, красный автомобильчик пиликнул вслед сигнализацией.

Подошли к двухэтажному особнячку, стоявшему в глубине двора.

Дом был старый, а дверь оказалась новомодной, железной. Фея провела пластиковой карточкой в электронном замке. Дверь с легким всхлипом отворилась, и они вошли.

Поднялись по боковой лесенке на второй этаж, и Фея распахнула дверь комнаты, в которой почти не было мебели, – только тяжелые портьеры на окнах, большое кресло, рядом – журнальный столик на гнутых ножках. На столике… ноутбук? Серебристый аппарат, похожий на средних размеров чемоданчик, с двумя то ли колонками, то ли черт знает чем. А у стены – расстеленная кровать.

– Но я совсем не хочу спать! – воскликнула Геля.

– Об этом можешь не тревожиться, – рассмеялась Люсинда. – Я же Фея Снов. У нас не так много времени, если ты, конечно, хочешь вернуться домой не слишком поздно. Поэтому слушай, в чем будет состоять твое задание.

Глава 10

– Я догадалась. Нужно достать Яблоко и доставить вам, – сказала Геля.

– Увы, это невозможно. Ретрораппортация через сон не позволяет перетаскивать из прошлого физические объекты. – Люсинда развела руками. – А если бы такое и было возможно, все равно красть из прошлого Яблоко Любви нельзя. Любовь нужна всякому времени. И вообще, украденная любовь еще никому счастья не приносила. Нет, ты должна сделать кое-что другое – покрыть Райское Яблоко неким защитным слоем, который сделает его неуязвимым, убережет от враждебного воздействия.

– Волшебное снадобье, да? Вы мне его дадите?

– Что это детей все тянет на волшебство? – устало поинтересовалась Фея. – Нет никакого волшебства, есть научные открытия, изобретательность, ум, счастливый случай. Я бы легко могла дать тебе состав, который сделает Яблоко неуязвимым. Изготовить его сегодня несложно. Но, повторяю, невозможно перетащить что-то из одного времени в другое через сон. Ты должна будешь изготовить снадобье в 1914 году сама.

– Но как?!

– У меня нет времени тебе это объяснять. Каждая минута, которую мы теряем здесь, в прошлом равна 365 минутам, то есть шести часам. К тому же не хочу сейчас перегружать тебя лишними сведениями. – Фея указала Геле на кровать, а сама прошла к столику, раскрыла «чемоданчик» (внутри оказались экран и клавиатура, как Геля и предполагала), нажала какую-то кнопку, машина загудела. – У тебя и так будет очень много трудностей, особенно в первое время. Успеется, – Фея успокаивающе кивнула экрану, – мы ведь будем на связи, а ты проведешь в теле прабабушки достаточно долго…

Пока Фея колдовала над своим странным ноутбуком, Геля подошла к кровати, потрогала подушку. От постельного белья шел слабый сладковатый запах луговых цветов.

– Одно меня беспокоит, – бормотала Люсинда, остервенело пробегая пальцами по клавиатуре, – насколько качественной будет связь. Ты там вот что: постарайся разыскать шкатулку с танцующей пастушкой и почаще на нее смотри наяву, – обернулась она к Геле, – чтобы во сне, как только раздастся «Милый Августин», несмотря на сонное оцепенение мозга, сразу сообразила, что нужно сделать. Увы, будильником, как вчера ночью, воспользоваться не получится – этот фокус работает только в настоящем времени.

Девочка кивнула, но Люсинда уже не смотрела на нее. Уткнувшись в монитор, отрывисто бубнила:

– Настройки… Подготовка к работе… Информация…

Геля повздыхала, посидела на кровати, потом все-таки прокралась за спинку феиного кресла и с интересом уставилась в экранчик. Ноут как ноут, ничего особенного. Два окошка открыты – по одному, темному, со страшной скоростью бегут колонки зеленоватых, совершенно непонятных символов. А в другом мелькают фотографии и текст.

– Настоящие досье, как в американсих фильмах, – восхитилась Геля. – А это что за тетьки?

– Эти, как ты выразилась, тетьки – твои предки по женской линии. Вот Аполлинария Васильевна Рындина, родилась в 1902 году, вышла замуж за Игнатия Герасимовича Максимова. Ее дочь, Альбина Игнатьевна Максимова, родилась в 1934, вышла замуж за Фархата Равилевича Мамаева, штурмана гражданской авиации. Ее дочь… Да, вот, кстати, – извернувшись в кресле, как кобра на гнезде, Люсинда взглянула на Гелю, – в вашем роду, как я заметила, с давних пор существует традиция называть девочек на букву «А». Твою прабабушку звали Аполлинарией. Ее мать – Аглаей. Твою бабушку – Альбина. Ее муж, Фархат Мамаев, хотел непременно татарское имя для дочери, но все равно выбрали на ту же букву – Алтын. А ты – Ангелина.