Царь с царицей

– …С атаманом Вишневецким можно утвердиться в Каневе и Черкассах после падения Тавриды… Тогда Москва будет играть ведущую роль в южных литовских землях и смело претендовать на киевские древнерусские земли…

– …Главное, ханство Девлет-Гирея оказывается под угрозой удара с двух сторон: с одной стороны ударят черкесские князья и Вишневецкий, а с другой московское войско ударит – слабо не покажется…

– …Все сопутствует успеху похода на Тавриду: засуха и неурожай, мор среди крымчаков и падеж скота… А тут еще мятеж Тохтамыша против любимца султана Девлет-Гирея… Неужели не воспользуемся?..

– …Выгодное время для удара по Тавриде… Конечно, есть страх огромное войско с московских южных рубежей через Дикую степь перекинуть… Только чего страшиться – тяжелой дороги?.. Хан, даже если узнает, своего войска не соберет – лошади все подохли, ногайцы-союзники вымерзли, всего-то под десять тысяч нукеров наскребет по сусекам, не больше…

– …А султана Сулеймана захочет кликнуть на помощь Девлет-Гирей – тоже облом выйдет… Увяз по самые помидоры султан в затянувшихся войнах на Средиземноморье с Генуей и Венецией, в венгерской войне…

– …Может, конечно, какие-то силы перебросить султан Сулейман своему крымскому вассалу – только это будут крохи… Не посмеет султан увести все силы с венгерской войны, оторвать янычар от кровавой драки с венецианцами… Ведь Венецианская республика дерется насмерть за военную и торговую гегемонию на Средиземноморье… Султан не дурак – для него выгода от военной победы там, а не в Тавриде, где мор свирепствует…

Отмалчивался царь и тем распалял до ужаса бояр… Сильвестр и Адашев с сотоварищами даже нарочно отрядили боярина Андрея Курбского – для убеждения его закадычного друга с ранней юности – царя Ивана – не идти на Ливонию, а повернуть на Тавриду. Иван горько усмехнулся:

– Вот и самый последний резерв боярской Думы используется, чтобы царя склонить пойти на Тавриду… А знаешь, что Тохтамыш, поднявший неудачный мятеж против Девлет-Гирея, разгромлен… Прибежит с голым задом к царю русскому – и что он, неудачник, скажет?.. Что готов идти с московским войском на своего родича?.. Вот если бы он победил своего врага Девлет-Гирея, тогда бы другое дело, Андрей…

– Много ты хочешь, государь… Скажи еще, что хорошо бы Вишневецкий на хана с Хортицы выступил, разгромил хана и тебя позвал – Тавридой управлять…

– И то не плохо было бы… Только все бегут в Москву, когда им зад надерут и лезут своими душещипательными разговорами о своих промахах и неудачах…

– Так ведь разговоры Тохтамыша будут не пустые – весьма полезные для царя… Может, царь из Москвы недооценивает все выгоды для успешного рывка на юг – к теплому Черному морю… Язва моровая чуть не все его войско и конницу хана выкосила после засухи… Ногайские князья не придут к нему на помощь, потому что сами находятся в еще худшем положении… Вот что тебе Тохтамыш, побежавший в Москву, расскажет… А еще напомнит, что хану на помощь султана Сулеймана не приходится рассчитывать – у того и своих дел по горло…

Иван поглядел с внутренней горечью и досадой во взгляде на Андрея Курбского и сказал:

– Я внимательно наблюдал за тобой все время, пока бояре в Думе шумели… Ты молчал… Я грешным делом думал, что ты им веско возразишь… Как никак после Казани и нескольких походов на черемисов и татар ты приобрел заслуженную славу непобедимого воеводы… Кому поручать войско – как не тебе?.. А сейчас с глазу на глаз ты мне пересказываешь практически тоже самое, что я слышал в боярской Думе… Неужто ты думаешь, что мы сегодня удержимся в южных землях, устоим перед султаном?.. Я даже отбрасываю сложности перехода нашего войска через Дикое поле – ведь не тысчонку воинов надо через него в Тавриду перекинуть, а тысяч двести, а то и триста… А у султана могучая эскадра и войско больше нашего раза в два три… Тебя это не страшит, непобедимый воевода?

– Не страшит, государь… – твердо сказал Курбский. – Дай мне такое войско и прикажи идти на Тавриду… Я тут же свяжусь с верными нами черкесскими князьями и Вишневецким… Мы и хана уничтожим и султана побьем, даже если он все свои силы из Венгрии и Средиземноморья на меня бросит…

– И это при том, что Русь с Запада защищать будет нечем… Москва, все наши западные граница будут оголены… Меня даже не удар Литвы в сердце Руси – Москву – смущает, Андрей, не это главное… – Иван досадливо покрутил головой, показывая, что не такого откровенного разговора ожидал со старым другом. – Пугает меня гораздо больше вот что…

– …Не бойся, трусливый король Сигизмунд Август никогда не осмелится ударить по Москве… – бойко воскликнул Курбский. – Уж чего-чего, а этого он в уме не держит… – Курбский поморщился и выдохнул. – …С трусливым польским королем можно заключить вечный мир – лет на двадцать-тридцать…

Иван вздохнул и сказал очень грустным голосом:

– Возникни у нас заминка в Тавриде с султаном, король польский воспользуется удобным случаем, чтобы оттяпать у нас Смоленск… А вместе с ним Чернигов, Стародуб, верховские земли, что отошли к Москве вместе с отъездом литовских князей из древних старорусских родов – Шемячича, Можайского-Стародубского… Вот Дмитрий Вишневецкий рвется к нам со своими Каневом и Черкассами, только никогда князья его знаменитого рода не хозяйничали в русской земле, как у Шемяки и Можайского – потомков Дмитрия Донского… В том и разница – между Вишневецким и Шемячичем и Стародубским… Вспомни, какие войны вели мой дед и отец с литовскими королями, чтобы земли князей Стародубского и Шемячича за Москвой застолбить… Сколько крови русские пролили при моем отце, чтобы отбить Смоленск у Литвы – ведь его Витовт взял вооруженной рукой – навечно – не для того, чтобы Смоленск с бухты-барахты московские государи себе перетянули…

– Труслив и слаб ныне король Сигизмунд-Август… – усмехнулся Андрей Курбский и дерзко заглянул в глаза царю.

– Не скажи, Андрей… Литва спит и видит, как Смоленск и прочие земли князей Можайского и Шемяки от Москвы оттяпать и за Литвой закрепить… Пока мы не втянулись в войну с ханом и султаном на их территории – потеря Смоленска, Чернигова, Стародуба, Северских земель тебе кажется смешной… Только от своих городов и земель король никогда не отказывался… На всех переговорах послы их королей талдычат только об одном – отдайте Смоленск, Чернигов, Новгород-Северский и прочие города и земли литовские на юго-западе… А тут мы втягиваемся в затяжную войну с ханом, точнее, с султаном – на радость короля Сигизмунда-Августа… Он под шумок у нас Смоленск уводит… Другие города – и мы остаемся у разбитого корыта… Грузны седалища у бояр думских, мозги слабы, а языки остры для обвинений царя… Мол, такой выигрышной ситуацией любой дурак воспользовался бы… Так надо понимать, что дурнее последнего дурака царь, что он боится Курбского и других лучших воевод послать на Тавриду – в пасть султану…

И тут Курбский, побледнев от волнения, бросил свой последний шанс убедить царя послать его с войском на Тавриду:

– Только с успехом моего войска в Тавриде…. – он от волнения поперхнулся и недовольный своей оговоркой тут же поправился. – …Я хотел, государь, сказать… Нашего, твоего войска в Тавриде…

– Это не важно… – успокоил жестом Иван своего друга. – Неважно, моего, твоего – хотя лучше, нашего русского войска…

– Так вот, с успехом нашего войска против хана, которого мы очень быстро разобьем, и тут же развернем боевые действия против султана… Черкесские князья и князь Вишневецкий нам сильная подмога… Мы можем вполне успешно продолжать войну с турками, потому что на султана ополчится вся Европа. Она не останется безучастной, глядя на то, как мы в одиночку деремся с султаном в Крыму… Европа свои интересы будет блюсти…

– Вот оно что… Наконец-то я услышал от непобедимого воеводы то, что не услышал даже от злокозненных бояр с грузными седалищами и острыми языками… – Иван сокрушенно помотал головой. – …Вот и крестовый поход против неверных готов… Венецианская республика – на радостях победы воеводы Курбского над крымчаками и мелкими союзническими отрядами турок – сажает все войско воеводы на корабли, и на Константинополь!.. Так что ли?.. Вековая мечта папы отбить у султанов христинскую столицу императора Константина осуществилась… И Курбский на острие папской мечты – так?..

– А что, я бы не прочь… – Курбский с вызовом, дерзко и холодно взглянул на старого друга, словно не Иван, а он, Андрей, был государем. – …Папе ведь ничего не стоит повернуть войско Польши и Литвы на турок султана… А там к нам присоединятся венецианцы, генуэзцы, германцы, венгры…

– И во главе папского войска – ярославский князь Андрей Курбский… – усмехнулся с недоброй улыбкой Иван. – …Конечно, после взятия Константинополя папа уже не может смириться, что Курбский всего-то только ярославский князь, пора о более высоком его чине… Как насчет государя Московского, император Андрей?..

– Не зли меня, государь… – проскрежетал зубами Курбский. – Я не заслужил такого издевательского отношения… Презрительной насмешки не заслужил от государя, которому верой и правдой… – С белыми от ярости глазами, со сжатыми кулаками Курбский дышал тяжело и скрипел от бессилия зубами только потому, что не мог оскорбить Ивана, ответить ему достойно и дерзко. – …Не ценишь, не любишь ты своих князей – воевод первых… – И уже с неприкрытой угрозой прошипел. – …Зря ты так, государь, ой, зря…

Иван, видя, что переборщил со старым другом детства и юности, решил пойти на попятную. Чувствовал, что что-то с этого мгновения может надломиться в дружеских отношениях с Курбским, тем более, что, увлекшись, в пылу полемики, записал ярославского князя в любимцы папы, короля и даже почему-то в государи московские… Только деваться было уже некуда, да и просить прощения Ивану не хотелось – сам Курбский его подвиг на возбужденные речи – и добился своего, получил от царя в споре под завязку…

Иван вздохнул и примирительно сказал:

– Ну, ладно, будя… Твой поход на Тавриду временно отменяется… Не огорчайся, Андрей, у тебя будут возможности показать себя во всей своей красе непобедимого воеводы… Только не в крымском походе… Куда?.. Сам догадываешься – куда пойдем… Только все еще обмозговать хорошенько надо… Смоленском рисковать не буду, как, впрочем, Черниговом, Стародубом, Новгород-Северским… Наверное, зря я так – про твой поход на Константинополь вместе с королем Сигизмундом-Августом по приказу папы… – Иван машинально подумал – «Попросить или не попросить у Курбского извинения? Все же я его оскорбил и возбудил своим необоснованным подозрением в непомерном тщеславии, граничащим с потенциальным скрытым предательством – просить прошения?.. Нет, будь как будет – не буду унижаться… Пусть думает, что хочет… Не до извинения, когда я принял для себя важное решение в ходе этого напряженного разгоаора…» – …Я тебе вот за что благодарен, Андрей…

Курбский с белым, как мел лицом, вздрогнул всем телом, надеясь услышать слово благодарности, если не извинения от государя, когда-то такого близкого и душевного друга, с которым так весело дружили и грешили весело и незлобиво. Он прошелестел одними губами:

– …Благодаришь меня, государь – интересно за что же?..

– А вот за что благодарю тебя, князь Андрей Курбский… Что помог мне отточить одну великолепную мыслишку – нельзя идти на Тавриду и бесить тем султана, втянуть Русь в затяжные войны… Многовековые войны с султаном… Не готова Русь к такой войне с неверными… Вспомни, сколько лет ждала Москва, не выступая против Орды, пока мой дед Иван не решился на Угре сбросить с себя окончательно ханское ярмо Волжской Орды… И то с помощью союза с ханом Менгли-Гирея… А сейчас нельзя нам рисковать Смоленском и прочими городами и землями, втянувшись, как в омут, в затяжную войну с крымчаками и турками… Как я о Смоленске раньше не подумал?.. Вот тебя за это и благодарю… И еще тебя благодарю, что ты меня утвердил в главной государевой мысли насчет Вишневецкому… Я ему велю сдать свои Черкассы и Канев королю Сигизмунду-Августу, чтобы он не втянул меня в войну с ним, потому что с королем я пока в перемирии и думаю лишь об одном – как бы продлить с ним «вечный мир»… Сам догадываешься почему – для русского прорыва к морю через пространства Ливонии…

Не этого слова благодарности ждал от друга-царя тщеславный боярин Андрей Курбский. Заскрипел он в бессилии зубами, закрыв глаза, повторяя про себя в тихой ярости к царю и всему его семейству только одно страшное слово – «Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…»

С тяжелыми плохими предчувствиями – после разговора с Курбским – предстал Иван перед Анастасией. Заговорил с ней через силу, усталым голосом, словно под тяжестью обрушившегося здания дружбы, которое строилось Бог знает сколько много лет, да обрушилось в одно мгновение. Вспоминал с тихим ужасом Иван ненавидящие глаза Курбского при прощании – и худо на душе становилось…

И с женой, которой скоро рожать, разговор долго не зачинался… Положил царь Иван свою буйную головушку царице на колени, а та его нежно гладила, как маленького мальчугана, по головке.

– …Устал я в последнее время, милая, настолько, что даже сон не берет… Лежу с открытыми глазами и взываю разумом, чтобы в сон упасть и во сне море увидеть… И в сон не проваливаюсь, и моря не вижу… Встаю – и иду бояр и советчиков слушать… Даже сил нет с ними ругаться… Им то кажется, что они меня убедили и переубедили, мол, пора на Тавриду идти, воспользовавшись тяжелым положением хана… Мол, пора втянуться в войну затяжную – на многие годы, а то и на века – с турецким султаном… – Иван взял руку Анастасии и прижался к ее теплым пальчикам губами. – А я… – Он тяжело, обессилено вздохнул. – Худо мне, милая… Вот сегодня я нашел неожиданное объяснение, которое не находил в споре с боярами – почему нельзя идти на Тавриду и ввязываться в войну с султанам и в авантюру Вишневецкого – принять его, отъезжика, с Каневом и Черкассами, чтобы король взбеленился… Смоленск с Черниговом, Стародубом, Новгород Северским и Рыльском – мои главные, веские доводы… Собрал в кулак эти весомые доводы, которые все боярские наскоки и боярские нездоровые бредни – об необходимом Руси крымском походе – все перевесят… Да только смоленским доводом и словом обидным неосторожным друга обидел – считай, что потерял…

– Не Курбского ли? – спросила Анастасия.

– Да, Андрея… – выдавил из себя удивленный Иван и, подняв медленно голову с колен Анастасии, заметил, что она разволновалась и даже покраснела. – Как-то неудобно вышло… Приписал ему то, чего нет и, наверное, никогда не будет… Мол, король Сигизмунд-Август и папа римский только спят и видят, как Курбского перетащить на свою сторону и использовать его воеводский талант, например в крестовом походе христиан против неверных… Чуть с языка не слетело: вот используют тебя в походе на Константинополь, а после его взятия папа и король тебя перенаправят против русских. Неловко вышло как-то, теперь уже ничего не поправишь – я ведь его безосновательно обвинил, что он мое место хочет занять…

– Это как?.. – непонимающе спросила Анастасия и покраснела пуще прежнего. – Место моего супруга?..

– При чем здесь твоего супруга?.. – Иван поморщился и покачал головой, надо же, куда нелепый разговор повернулся. – …Место царя не прочь бы занять тщеславный князь Ярославский… Обидел я его сгоряча – возможно, и друга потерял, и врага на всю оставшуюся жизнь приобрел… Вот она такая правда русская – говоришь ее и не знаешь, выколет или не выколет она глаза старому другу твоему…

Анастасия долго и напряженно молчала, как бы отстраняясь от Ивана. Потом снова тяжело вздохнула и с неловким придыханием, показывающим, что ей очень тяжело дается вопрос, все же спросила Ивана:

– Скажи, почему ты меня в царицы выбрал из десятков и сотен девиц на царских смотринах в Москве?.. Ведь там столько красавиц было, и из родов более знатных и богатых, чем наш, а ты выбрал меня – почему?..

Иван с нескрываемым удивлением уставился на Анастасию, смотрел во все глаза на нее, неприбранную, беременную, задающую такие странные вопросы… И вдруг что-то у него в мозгу щелкнуло, возникла какая-то неожиданная связь между именем Андрея Курбского, о котором он только что рассказывал, и смотринами царских невест, выбором царя Анастасии Захарьиной… «Бог ты мой, а я ведь никогда не говорил ей и даже самому себе не признавался, что мне в голову запало пророчество преподобного Геннадия Костромского Любимградского, пришедшего в дом ее отца Романа Юрьевича Захарьина и благословившего детей – Данилу, Никиту, Анастасию… Братьям святой отец ничего не напророчил, а сестрам их предсказал княжескую и царицыну участь… Дай Бог память, как мне о том рассказывал Курбский?.. Старшая Анна выйдет замуж за Моложского князя Василия Сицкого… А младшей Анастасии преподобный Геннадий Любимоградский вроде так сказал… «Ты еси розга прекрасная и ветвь плодоносная, будешь ты нам государыней царицей»… Вроде такие были слова святого отца в пересказе Курбского – и ведь врезались в мою память… Пророчества святых отцов на меня действуют на меня одуряющее – к ним тянешься, как на свою погибель… Было пророчество Максима Грека – и смерть младенца Дмитрия-царевича стала явью… Было пророчество Геннадия Костромского – и моя женитьба на Анастасии стала явью… Сначала счастливая женитьба, правда, а потом несчастливая погибель царевича, которому все князья присягнули, даже князю Старицкому руки выломали – крест целовать Дмитрию…»

– О чем ты так глубоко задумался, милый?.. – нежно проворковала Анастасия и провела теплой рукой по его волосам и щеке.

– Конечно, о тебе… Скажи, Анастасия… – Иван поперхнулся, но все же совладал с собой, чтобы задать тяжелый, мучительный вопрос. – Тебе о чем-нибудь говорит имя преподобного Геннадия Костромского… Был когда-либо у вас дома еще при живом батюшке Романе Юрьевиче у вас в московском доме на Дмитровке святой отец Геннадий Любимградский… – Сердце Ивана бешено колотилось, ибо он приблизился к тайне его брака с Анастасией.

– Конечно, родной… – проворковала Анастасия. – Он несколько раз был у нас на Дмитровке…

– Он что-либо предсказывал тебе и твоей сестре Анне?..

– Анне – нет… – тихо ответствовала Анастасия. – …А мне раз действительно предсказал, благословляя…

– А что предсказал Геннадий?.. Вспомни, это очень важно для меня…

Анастасия не стала долго себя упрашивать и, разрумянившись, с нежной улыбкой на губах призналась:

– Он предсказал, что я стану государыней царицей…

– А твоей сестре Анне он не предсказал, что она выйдет за ярославского князя Василия Сицкого?..

– Нет, он только мне предсказал такую невероятную судьбу…

– Почему – невероятную?..

– Как будто сам не догадываешься – сколько боярынь московских и из разных концов земли русской мечтали выйти замуж за царя русского… – спокойно промолвила Анастасия. – …Только одно я знаю, так маменька Ульяна Федоровна мне рассказывала – никаких предсказаний Анне не было, только мне…

Иван замялся, но все же после непродолжительных сомнений и борений с неуверенностью своей решился спросить:

– А откуда о предсказании преподобного Геннадия мог узнать князь Андрей Курбский?..

Анастасия ахнула:

– Это Курбский рассказал тебе, что преподобный Геннадий предсказал мне судьбу царицы?

– Да…

– Наверное, маменька Ульяна рассказала эту старую историю о преподобном князю Андрею или его родичам… – сказала нетвердым голосом Анастасия, почувствовав какую-то неловкость.

Иван уловил неожиданную перемену настроения в поведении супруги и ее нешуточное волнение и тут же задал первый, пришедший ему на ум вопрос:

– Курбский что – сватался к тебе?..

Анастасия опустила голову и молчала. Потом она медленно подняла голову, и Иван увидел в ее глазах слезы.

– Маменька мне об этом ничего не говорила… Единственное, только раз обмолвилась… Кто-то из родни Андрея Курбского, узнав от пророчестве преподобного Геннадия, бросил – вот хорошо бы женить нашего юного князя на Анастасии… Когда-нибудь и наш Андрей станет царем, раз женился на девице, которой предсказано быть царицей…

Иван тяжко вздохнул и подумал: «Очень даже может быть, что Анастасия нравилась Андрею Курбскому, и он не прочь был бы стать женихом и мужем девице, о которой его родичи говорили – ей сам Геннадий Костромской напророчил быть русской царицей… Князь Курбский даром что ли такой воинственный и тщеславный… Только зачем он мне рассказал о уже сбывшемся пророчестве Геннадия в отношении старшей сестры Анны, вышедшей к тому времени за князя Василия Андреевича Сицкого, и о пророчестве Анастасии – быть царицей?.. Ведь он меня в угол загнал – я на других девиц на смотринах даже не смотрел… Думал только об Анастасии, говорил чуть ли не с ней единственной… Неужто какой-то тонкий расчет?.. Зачем ему надо было повязать мистическим пророческим словом?»

– Ты, знаешь, я даже и не думала тогда на смотринах – о предсказании преподобного Геннадия…

– Зато я думал ежечасно… – признался Иван свистящим от волнения голосом. – Курбский меня повязал словом пророческим, как когда-то иерей Сильвестр испугал своими ужасными страшилами – о гневе Божьем… Один решил стражем души моей стать, когда его никто не просил об этом… Другой решил меня женить почему-то на девице, в которую был…

Иван осекся на полуслове и подумал: «…В которую был влюблен… Наверняка, Анастасия нравилась в юности Курбскому… Может, какие-то родовые связи были бояр Захарьиных и князей Курбских по линии отца Андрея и бояр Тучковых по линии его матери… Все перепуталось, смешалось в моих отношениях дружеских с Курбским… Друзья детства и юности – не разлить водой… Сколько книжек вместе при свечах перечитали – не счесть… Не рассказывать же Анастасии, что с влюбленным в нее давно князем Курбским мы вместе в дикие игрища «в покойника в саване» играли и насилию над девками и грязной содомии предавались, как… Ведь он меня в Сильвестровы руки передал – чтобы тот душой моей завладел, страх гнева Божьего за грехи содомские юности в ней поселил… Чтоб я из пут поповских не вырвался… И вот выясняется, что он и женитьбу мою устроил – сыграв на моей вере в пророчества… И царевича с Сильвестром и Адашевым погубил… Может, он и вправду царем хочет стать?.. Тщеславен невероятно первый воевода русский – из молодых да ранних… Вот и старой дружбе конец – так все быстро порушилось… А вдруг он зло какое задумал – Андрей Курбский – уже не с детьми моими, а с царицей, на которой он меня женил, повязав мою душу цепями пророчества?.. Сбывшегося пророчества с мой женитьбы… Как сбылось пророчество и погибели царевича Дмитрия на Белоозере… Худо, дрянно на душе – давно море не снилось… Не Черное, а Балтийское… А чтобы его воочию увидеть, всего-то надо ерунда – осуществить прорыв сквозь Ливонию трусливых и развратных немецких рыцарей, погрязших в роскоши, распутстве, в той же содомии, как мы когда-то с Курбским…»

Иван, занятый своими мыслями, в каком-то умиротворенном полусне не предавал никакого значения словам беременной Анастасии, которую слушал вполуха – голос ее звучал все глуше и глуше, все дальше и дальше – и он уже совсем не реагировал на их смысл:

– Мне недавно стала прислуживать Мария Магдалина, полька родом, вдова… Она себя просит называть Магдалыня… Ее рекомендовал мне твой первый советчик Алексей Адашев… Сейчас она правоверная православная – набожная жуть… Приняла православие уже в Москве по настоянию Алексея… Он сам великий постник, святоша и кого угодно обратит в благочестие… Говорят, в умерщвлении плоти Адашев превзошел черных монахов… Его дом всегда полон каликами перехожими и юродивыми с прокаженными… И вот к Алексею пришла неизвестно откуда эта многодетная вдовая полька… Адашев обратил ее из латинской веры в православие Она такая славная, чуткая добрая – Магдалыня… Так чудно и нежно ухаживает за мной… Представляешь, у самой Магдалыни пятеро детей – все сыновья… А еще она по настоянию Адашева – для умерщвления плоти и уничтожения грехов, сотворенной в прошлой жизни колдуньи польской носит тяжкие железные вериги и постится, как никто… Постница она страдалица великая – раз через это от своего прошлого отрешилась и в благочестии сравнялась с великими юродивыми и монахинями… А когда ради интереса я начинаю ее расспрашивать, иногда начинает говорить такие странные вещи, о которых она еще в Польше была наслышана… Говорит, просьбам православной царицы нельзя отказывать… Ей, оказывается ничего не стоит угадать у роженицы – задолго до рождения – пол ребенка в чреве матери… Она даже уверяет, что может при желании пол ребенка изменить, раз она знает наговоры… И это при том, что в христианской жизни, по примеру своего наставника Алексея Адашева набожна – жуть… Вот я и полюбопытствовала – кого рожу… Знаешь, кого тебе подарю, государь?.. Сына…

До Ивана уже дано не доходил смысл слов Анастасии… Голос царицы удалялся все дальше и дальше… Но ему было так приятно, что именно для него звучит голос его обожаемой нежной супруги… Он давно был в полусне или во сне с полузакрытыми глазами – и все же ощущал тепло ее ладони и чудный далекий рокочущий голос… «Как это чудно – мы вместе… Царь с царицей… И Царицын голос сливается с далеким рокотом волн морских…»