Смерть пахнет сандалом

Дядюшка Хэ, не спеша потягивая вино и закусывая собачатиной, медленно проговорил:

– Ты действительно хочешь иметь тигриный волосок?

– Дядюшка Хэ, я вам и вина налил, и мясца принес, если не скажете – значит, вы просто обманщик. Вернусь домой, все жене расскажу. Я-то может, и дам себя в обиду, а вот жена моя меня в обиду не даст, она своим языком без костей враз тебя до ворот управы доведет, батогов по мягким местам получишь.

После упоминания жены дядюшка Хэ спешно сказал:

– Сяоцзя, добрый Сяоцзя, теперь все скажу, но ты должен поклясться, что никому не передашь сказанного, особенно своей жене, иначе даже если добудешь тигриный волосок, ничего ты с ним не увидишь.

– Хорошо, хорошо, хорошо, никому ничего не скажу, даже жене. А если кому-нибудь и скажу, пусть у моей жены живот заболит.

– Ты, Сяоцзя, мать твою, что за клятвы даешь? – осерчал дядюшка Хэ. – Какая связь между мной и тем, что у твоей жены живот болит?

– Как какая? У нее живот как заболит, так у меня душа будет болеть, из-за этой ее боли я так переживаю, плакать хочется!

– Ладно, – сказал дядюшка Хэ, – скажу, пожалуй! – Он выглянул на улицу, боясь, что подслушают. Там шелестел ливень, вода стекала со стрехи белой занавеской. Когда я поторопил его, он сказал: – Осторожность не помешает, если кто услышит, не видать тебе сокровища. – Потянулся он ко мне через стол, придвинулся горячим ртом к моему уху и зашептал: – Твоя жена часто ходит к начальнику Цяню. У него на кровати расстелена шкура тигра. Выдерни из нее волосок – горя от того никому не будет. Только запомни: пусть твоя жена поможет тебе выдернуть волосок завитой, золотистого цвета, лишь такой – настоящее сокровище, никакой другой не сработает!

Когда жена, отнеся собачатину, вернулась, было так темно, что ни зги не видать.

– Ты чего так поздно?

Она усмехнулась:

– А ты раскинь мозгами, дурень, разве не надо было подождать, пока начальник наестся? К тому же на улице дождь, пасмурно, да и стемнело рано. Ты что еще огня не зажигаешь?

– Я цветов не вышиваю, книг не читаю, чего переводить масло в лампе?

– Молодец, Сяоцзя, правильно рассуждаешь. Бедные и богатые относятся к маслу в лампе по-разному. К тому же мы с тобой не бедняки. Названый отец сказал, что начиная с этого года наша семья будет освобождена от уплаты налогов деньгами. Так что жги лампу спокойно.

Я высек огонь и зажег лампу с соевым маслом, она шпилькой для волос приподняла фитиль, и комната залилась светом, как на Новый год. В свете лампы ее лицо раскраснелось, глаза блестели, словно она выпила не меньше полцзиня выдержанного шаосинского.

– Ты что, вино пила?

– Вот уж действительно у обжоры нюх острый. Названый отец испугался, что я замерзну, пока доберусь до дома, вот и налил мне остатки вина из кувшина. Дождина хлещет как из ведра, кто-то продырявил дно Небесной реки… Не оборачивайся, я переоденусь, все мокрое.

– Зачем переодеваться? Залезай сразу под одеяло!

– Хорошая мысль, – хихикнула она. – Кто посмеет сказать, что наш Сяоцзя глупый? Наш Сяоцзя все смекает.

Она сняла одежду и бросила ее в деревянный таз. Сверкнуло белизной тело, как вытащенный из воды большой угорь, раз! – и она шмыгнула на к ан, два! – залезла под одеяло. И я тоже, скинув штаны, забрался туда что голозадая обезьяна.

– Не трогай меня, дурень, – сказала она, завернувшись в одеяло. – Я весь день пробегала, кости рассыпаются.

– Да не трогаю я тебя. Хочу лишь, чтобы ты согласилась добыть для меня тигриный волосок.

– Глупый, – хохотнула она, – где я тебе его добуду?

– Сегодня один человек рассказал мне, как ты можешь это сделать.

– Кто сказал?

– Какая тебе разница, кто меня надоумил? В любом случае, я хочу, чтобы ты мне добыла волосок. Только мне нужен обязательно завитой да золотистый.

Ее лицо вдруг залилось краской, и она заругалась:

– Это что за сукин сын тебе все это вещал? Гляди, спущу я шкуру его собачью на барабан! А ну говори, что за ублюдок тебя подстрекает?

– Хоть убей, не скажу, я уже дал клятву на твоем животе. Если скажу – у тебя живот заболит.

Она покачала головой:

– Дурень ты дурень, жена должна тебе еще игрушки подавать. Ну где я тебе на свете такое найду?

– Если кто угодно может раздобыть это чудо, то разве моя жена не сможет? Я о тигрином волоске полжизни мечтал. Умоляю тебя, помоги мне заполучить его!

Жена теперь была уже в крайнем раздражении:

– Ну где мне добыть его? Еще какой-то завитой… Вот дурак, совсем болван!

– Говорят, что тигриная шкура лежит на кане у начальника Цяня. Если такая шкура в самом деле у него есть, значит можно с нее и волосок поиметь.

Вздохнув, она проговорила:

– Сяоцзя, Сяоцзя, ну что я тебе могу сказать на это?

– Прошу тебя, помоги мне добыть волосок. Если не станешь этого делать, то я тебя больше не отпущу носить собачатину. Народ вообще говорит, что ты носишь одну человечину.

Она стиснула зубы:

– Это кто еще говорит?

– Не твое дело, кто говорит, в любом случае, говорят.

– Хорошо, Сяоцзя, – сказала она. – Я добуду тебе волосок, а ты не будешь приставать ко мне?

Я рассмеялся во весь рот.

На другой вечер жена и впрямь помогла мне получить тигровый волосок. И вручила мне его – золотистый такой – со следующими словами:

– Держи крепко, а то улетит! – А потом расхохоталась, да так, что выпрямиться не могла. Я крепко держал этот волосок с колотящимся сердцем. Неужели так легко я заполучил сокровище, о котором мечтал полжизни? Я внимательно рассматривал волосок. Действительно, завитушкой, с золотистым верхом, как и говорил дядюшка Хэ. Держа его, я чувствовал, как немеет запястье. Какое тяжелое это сокровище! Поднял голову и сказал жене, что сейчас посмотрю, из кого она переродилась. Поджав губы, она усмехнулась:

– Посмотри, посмотри, феникс я или павлин?

– Дядюшка Хэ говорил, что ты – белый тигр!

Ее лицо тут же переменилось, и она зло бросила:

– Так вот кто этот старый болтун, что мелет всякий вздор! Вот завтра же названый батюшка притащит его к воротам управы и всыплет ему пару сотен палок, чтобы тот опробовал вкус жареного мяса с бамбуком.

Сжимая в руке тигриный волос, я не мигая смотрел на жену в ярком свете лампы. Сердце билось неуверенно, руки подрагивали. Правитель Небесный, о Правитель Небесный, сейчас я увижу истинный облик жены. Кем она предстанет передо мной? Свиньей? Собакой? Зайчихой? Овцой? Лисой? Ежихой? Пусть превращается в кого угодно, только умоляю, не в змею. Я с детства боюсь змей. И сейчас боюсь, уже взрослым, только наступлю на плетеную веревку, как отскочу в сторону на три чи. Мать говорила, что змеи могут обращаться в женщин, а красивые женщины – по большей части змеи. Заснув в объятиях змеи, обратившейся женщиной, можно проснуться с высосанными напрочь из башки мозгами. Оборони, Правитель Небесный! Пусть будет жаба, пусть ящерица. Все не страшно, только не змея. Если она – змея, то соберу все свое свиное хозяйство и поджав хвост убегу куда глаза глядят. Мечусь из одной крайности в другую, как катающийся по земле осел, и все поглядываю на жену. Я специально сделал фитилек в лампе повыше. Огонь пламенеет, как цветок граната, ярко освещая всю комнату. Ее иссиня-черные волосы будто только что смазаны соевым маслом. Блестящий лоб краше выступов белого фарфора. Изогнутые брови как два ивовых листка. Белоснежный нос, будто вырезанный из нежного клубня лотоса. Искрящиеся влагой глаза – черные виноградинки в яичном белке. Чуть-чуть большеватый рот, накрашенные красным губы. Уголки рта подняты вверх, как у свежего водяного ореха. У меня даже глаза разболелись, а увидеть, кем она была в прошлой жизни, так и не удавалось.

Скривив уголки рта, жена насмешливо проговорила:

– Ну что, усмотрел? Говори, из кого я переродилась?

Я растерянно покачал головой:

– Не вижу, ты остаешься собой. Что же это такое, почему, попав ко мне в руки, это сокровище не действует?

Она ткнула пальцем мне в голову со словами:

– Злой дух тебя попутал. Всю жизнь на волосинке построил. Мать по ходу рассказала тебе сказку, а ты, что называется, взяв колотушку, принял ее за иглу. Теперь-то выкинул это из головы?

Я покачал головой:

– Ты не права. Как моя матушка могла обмануть меня? На этом свете кто угодно может обмануть меня, но не матушка.

– Почему же тогда ты с тигриным волоском в руке не видишь, из кого я переродилась? А я про тебя и без волоска могу сказать, что ты – из свиньи, из тупого хряка.

Я понимал, что это она ругается. Без тигриного волоска она не может видеть мой истинный облик. Но вот почему же я все еще не могу видеть ее истинный облик с волоском в руке? Почему потеряло силу это сокровище? Э-э, плохо дело! Дядюшка Хэ ведь говорил, что если я открою кому-либо его имя, сокровище потеряет силу. А разве я сам только что не проговорился, назвав его имя? Я страшно расстроился. Какая глупость, пустил на ветер с таким трудом добытое сокровище.

Я застыл с волоском в руке, и горячие слезы полились у меня из глаз.

Увидев, что я плачу, жена вздохнула:

– Дурень, когда ты перестанешь глупости пороть? – Она перегнулась, отобрала у меня тигриный волосок и – фух! – сдунула его. Волосок исчез бесследно.

– Мое сокровище! – И я зарыдал во весь голос.

Она обняла меня за шею и стала утешать:

– Ну будет, будет, перестань дурачиться, давай я тебя обниму и поспи хорошенько.

Я вырвался из ее объятий с криком:

– Мой волосок, мой тигриный волосок! – В его поисках я обшарил весь кан. В душе я тут же возненавидел жену лютой ненавистью. Заплатишь мне за мое утраченное сокровище, поплатишься за все! Я схватил лампу и с рыданиями и ругательствами продолжал искать.

Жена непонимающим взглядом смотрела на меня, все покачивая головой и вздыхая. И наконец сказала:

– Не ищи, он здесь.

Я был вне себя от радости:

– Где? Где?

Взяв указательным и большим пальцем изогнутый тигриный волосок с золотистой верхушкой, она вложила его мне в руку со словами: «Следи за ним хорошенько, еще раз потеряешь, я не виновата!» Я крепко сжал его, хоть и не действующее, но все же ценное сокровище. Но почему оно все-таки не действует? А ну-ка попробуем еще. Я снова уставился на жену, думая про себя: если сокровище подействует, то моя жена точно окажется змеей, змеюка она и есть. Но жена так и осталась женой, и больше ничем.

Она добавила:

– Послушай меня, дурачок, твоя мать рассказала тебе сказку, моя тоже мне ее рассказывала, она говорила, что этот тигриный волосок совсем не в любое время может действовать, только в особо опасные моменты. А иначе и быть не может! Ведь добыть это сокровище стоит стольких трудов! Как бы ты жил дальше, если б вокруг были одни животные? Послушай меня: спрячь это свое сокровище куда подальше, а когда настанет нужда, тогда и достанешь его, и оно, конечно, будет действовать.

– Ты правду говоришь? Не обманываешь?

Она кивнула:

– Ты мой родной муж. Ну как я могу тебя обманывать?

Я поверил ей, нашел красную тряпицу, завернул в нее сокровище, перевязал веревкой не знаю сколько раз, а потом спрятал в расщелине стены.

2

Мой отец и впрямь суров! Упрямо отправил назад посланных начальником Цянем служащих управы. Ты, отец, не знаешь, насколько строг начальник Цянь, а я, возможно, даже слишком хорошо знаю. Сяокуй с маслобойни в Дунгуане только плюнул в сторону его паланкина, как его тут же заковали в цепи и увели. Полмесяца спустя отец Сяокуя нашел поручителя, продал два м у земли и выкупил сына. Но ноги у Сяокуя вдруг оказались разные, одна длинная, другая короткая, и он ходил, загребая ими и выписывая на земле разные фигуры. Все называли его иностранцем, говоря, что эти фигуры вроде как заморские буквы. После этого кто бы ни поминал начальника Цяня в его присутствии, Сяокуй падал сразу в обморок с полным ртом слюны. Сяокуй понял, какой суровый человек начальник Цянь, и теперь никогда не плюется в сторону его паланкина. Только завидев паланкин, он хватается за голову и бежит прочь. Отец, вы сегодня немаленькую беду на себя навлекли. Я мало в чем разбираюсь, но вот в отношении начальника Цяня я совсем не дурак. Хоть он и названый отец моей жены, но это человек нелицеприятный, если он арестовал даже такого никудышного малого, как мой тесть, то с какой стати он пощадит тебя?

Тем не менее я понимал, что отец не тот человек, которого можно легко одолеть. Мой отец не размазня, которого можно проткнуть, как кусочек соевого творога, он человек железный, в столице многое повидал, срубил столько голов, что только на повозке возить или в лодку грузить. Если схлестнуть их с начальником Цянем, то это будет битва дракона с тигром. И заранее не известно, кто кого одолеет. Сегодня, в этот самый опасный момент, я вдруг вспомнил про свой тигриный волосок. На самом деле я никогда и не забывал про него. Жена говорит, что это мой талисман, с ним можно превращать неудачу в удачу. Я торопливо запрыгнул на к а н, вынул из щели в стене красный сверток, развернул его слой за слоем и увидел тот самый тигриный волосок, изогнутый, с золотистым кончиком. Держа сокровище в руке, я ощутил, как волосок пришел в движение. Он выпирал, как пчелиное жало, и впивался в ладонь.

Большая белая змея толщиной с ведро стояла перед каном, вытягивая голову и выбрасывая пурпурный язычище. Ее алые губы то размыкались, то смыкались, и в конце концов из них донесся голос моей жены: «Сяоцзя, что ты задумал?» Правитель Небесный, ты прекрасно знаешь, что я боюсь змей, но как нарочно сделал мою жену змеей. Истинный облик моей жены – большая белая змея. А я десять с лишним лет валялся с ней на кане, не зная об этом. «Сказание о Белой Змейке» сразу вспомнил, вспомнил и то, как моя жена в свое время выступала в театре и в этой пьесе играла Белую Змейку, а я – ее любимого Сюй Сяня. Чего же прямо тогда она не высосала мои мозги? Моя жена все же не полностью змея, лишь родилась с головой змеи. У нее есть ноги, руки, спереди – пара титек, на голове растут волосы. Но и змеиной головы было довольно, чтобы у меня душа в пятки ушла. Тигриный волосок обжигал ладони, как угли, и я отбросил его. В этот миг все мое тело покрылось испариной.

Жена презрительно рассмеялась. Увидев ее истинный облик, ее нынешняя внешность мне вдруг показалась чуждой и страшной. Большая, толстая и извивающаяся белая змея, прятавшаяся в ее теле, могла в любой момент разодрать тонкую оболочку и явить свое первоначальное обличье. А возможно она уже знает, что я увидел ее истинный облик. Может, поэтому как раз улыбка на ее лице стала поразительно пустой и фальшивой. «Ну что, увидел? – спросила она. – Из какой твари я переродилась?» Неожиданно ее глаза стали излучать холодный свет. Изначально красивые-прекрасивые, они стали отвратительными и злыми, это были настоящие змеиные глаза!

Я попытался за глупой улыбкой скрыть панический страх. Губы не шевелились, лицо онемело, наверняка в ожидании того, что сейчас она дыхнет на меня своим ядовитым дыханием и ужалит меня насмерть.

– Не видел… – пролепетал я. – Ничего не видел…

– Обманываешь, – холодно процедила она. – Ты непременно должен был что-то увидеть. – Изо рта у нее вылетела струйка холодной вони – точно змеиный запах. Смрад ударил мне в лицо. – Рассказывай как есть, из какой твари я переродилась? – На ее лице блуждала странная улыбка, на коже поблескивали светлые пятнышки, похожие на чешую.

Я решительно не хотел говорить правду, правду говорить – себе вредить. Обычно человек глупый, в такой момент я проявил себя совсем не как дурак. – Ничего я не видел, правда.

– Ты меня не обманешь, Сяоцзя, ты – ребенок, не умеющий врать. Все лицо у тебя покраснело, и пот выступил. Быстро говори, кто я? Лиса? Или хорек? А может быть – угорь?

Угорь – двоюродный брат змеи, все теплее и теплее, в западню она меня загоняет. Нет, я на ее удочку не попадусь, если сама не скажет, что переродилась из белой змеи, из меня такой глупости не выдернет. Скажи я это, она сразу же может обрести свой истинный облик, разинет пасть размером с таз для крови и проглотит меня. Нет-нет, она же знает, что у меня с собой нож. Как садану, брюхо ей вспорю, она тоже в живых не останется. Своим языком, что потверже клюва дятла будет, она может пробить дыру в моем черепе, а потом все его содержимое высосать начисто. Вытянет мозг мой из головы и за костный мозг примется, а потом будет кровь высасывать, пока одна кожа не останется, в нее она и завернет груду пустых костей. Давай, давай, строй свои козни. Стальными клещами мне рот не откроешь. Мать давно говорила, мол, если ничего не знаешь, то о чем ни спросит даже святой небожитель, ничего из тебя все равно не вытянет.

– Не видел я ничего, правда.

Она вдруг сменила суровое выражение лица и расхохоталась. После этого змеиного в ее лице стало меньше, а человеческого – больше, в основном осталось в ней только человеческое. Она переместила свое нежное тело на внешнюю сторону кана и при этом, обернувшись, проговорила:

– Возьми свое сокровище и погляди, из какой скотины переродился этот твой отец, сорок четыре года убивавший людей. Думаю, моя догадка почти наверняка будет точной: он от ядовитого змея!

Опять змея! Ясное дело, как говорится, «вор кричит – держите вора». Но меня такими уловками разве проведешь?

Сокровище я засунул в щель в стене. Теперь я жалел о том, что связался с ним. Люди все-таки мало понимают, какую беду могут накликать на свою голову, а чем больше знаешь, тем больше неприятностей. А главное – нельзя познать подлинное обличье человека, потому что, познав его, уже не отделаешься от знания этого. Вот познал я истинное обличье жены, получается, самая лучшая жена на свете и не жена вовсе. Если бы я и не знал, что она на самом деле змея, то все равно бы не осмеливался бы дремать в ее объятиях. Ну вот теперь знаю, что она змея. И вот как я теперь смогу даже подумать спать рядом с ней? Не стану я разгадывать и подлинное обличье отца. И так уже близких людей совсем нет, жена вон – змея. Один отец и остался.

Спрятав сокровище, я вошел в главный зал. Представшая перед глазами картина повергла меня в трепет. Силы небесные, на сандаловом кресле моего отца примостился на корточках черный барс, худой, кожа да кости. Он покосился на меня, выражение глаз знакомое. Я понял, что черный барс и есть подлинный облик моего отца. Барс раскрыл огромную пасть и, поглаживая усы, сказал:

– Ну что, сынок, теперь ты знаешь? Твой отец – главный палач великой империи Цин, отмеченный похвалой нынешней государыни императрицы. Не суждено ему быть забытым среди людей нашего ремесла!

У меня сердце захолонуло. Всего бросило в дрожь. Правитель Небесный, что же это, в конце концов, такое? Мама говорила, что тот человек, который добыл в провинции Гуаньдун тигриный волосок, спрятав его, видел только настоящий облик людей. Отец его уже не был старым мерином, а мать не была старой сукой. И вот я тоже спрятал волосок в трещине стены. Почему же тогда мой родной отец – черный барс? Думал, у меня в глазах рябит, словно сила этого сокровища осталась в моей руке и продолжала давать о себе знать. Мало того что моя жена – белая змея, теперь отец предстает в образе черного барса. К такому концу меня привел мой жизненный путь? Я в панике выбежал во двор, набрал ведро холодной воды из колодца, разбрасывая во все стороны брызги, вымыл руки, промыл глаза, чуть ли не всю голову засунул в ведро. Странные вещи происходят одна за другой с утра, голова уже вспухла, может, от холодной воды полегчает.

Когда я вернулся в главный зал, на кресле из красного сандала с резными спинкой и подлокотниками по-прежнему сидел черный барс, а не мой отец. Зверь презрительно глянул на меня, выражение глаз явно говорило, что он ждал от меня чего-то большего. На крупной, покрытой пушистым мехом голове высилась красная шапочка в виде арбузной корки, по краям шапочки торчали поросшие густой шерстью уши, которые будто бы стояли настороже. Вокруг широкой пасти железными проволоками топорщились во все стороны усы. Высунув большой колючий язык, барс проворно облизал себе щеки и нос, потом раскрыл красную пасть и зевнул. На нем был длинный халат, сверху – коричневатая куртка-магуа, которую надевают поверх халата. Две большие толстые лапы, торчащие из широких рукавов, смотрелись так странно и забавно, что я не знал, плакать мне или смеяться. Лапы чрезвычайно ловко перебирали сандаловые четки.

Матушка когда-то говорила, что тигр, перебирающий четки, лишь прикидывается добрым человеком. Что же тогда следует ожидать от барса, перебирающего четки?

Я медленно пятился назад. По правде говоря, я собирался бежать. Жена – большая белая змея, отец – огромный черный барс, ясно, что жить в такой семье невозможно. Кто бы из них ни проявил первым свою дикую природу, терпеть дальше обоих у меня намерения не было. Если даже они раньше испытывали расположение ко мне и не собирались сожрать меня, как можно жить в вечном страхе за свою жизнь? Как можно жить с притворной улыбкой и бояться, что у них возникнут подозрения на мой счет. А если они и засомневаются во мне, то уже некуда будет и деться. Этот черный барс, хоть и немолодой, но задние ноги, скрещенные на кресле, у него крепко напряжены и с виду полны упругости. Прыгнет на пол и сразу пролетит по меньшей мере чжан. Длинные клыки что зубья бороны, хоть и старые. Легонько куснет и горло сразу перережет. Даже если я, напрягая все силы, уберегусь от старого барса, то большая белая змея точно меня не упустит. Матушка говорила, что зрелая змея – это полдракона. Как придет в движение, любого скакуна обгонит. А родная мать матушки видела, как змея с руку толщиной и длиной с коромысло догнала в траве олененка. Тот прыжок за прыжком несся как стрела. А что же змея? Подпрыгнув передней половиной тела, она понеслась, раздвигая траву по обеим сторонам и шелестя, как ветерок. Непонятно как, но она заглотнула олененка одним глотком. Моя жена толщиной с ведро и двигается по сравнению с проглотившей олененка змеей не знаю во сколько раз быстрее. Хоть я и бегаю быстрее дикого зайца, все равно это не сравнится с тем, как она уносится в облачные дали.

– Сяоцзя, ты куда? – послышался сзади угрюмый голос. Обернувшись, я увидел, что черный барс приподнялся в кресле. Передние лапы – на подлокотниках, задние – на зеленых плитках пола, ясный взгляд уставлен на меня. Силы небесные, старик уже собрался прыгнуть вперед, если сейчас прыгнет, то даже в худшем случае окажется на середине двора.

Сяоцзя, Сяоцзя, ни в коем случае не паникуй, наказывал я себе, чтобы набраться смелости, и, хохотнув, произнес:

– Отец, я с той свиньей должен разобраться, свинину надо продавать свежей, тяжелой и манящей…

Барс холодно усмехнулся:

– Тебе нужно приготовиться к тому, чтобы сменить ремесло, сын мой, это как другую кисть брать в каллиграфии. Забивать свиней – низкое занятие, а вот убивать людей – высший класс.

Продолжая отступать, я сказал:

– Верно говоришь, отец, отныне я свиней колоть не буду, буду учиться у вас забивать людей…

В это время белая змея подняла голову, на белоснежной шее замерцали серебряным светом большие чешуйки размером с медную монету. Помереть можно от страха! Из большой пасти вырвался смех, похожий на кудахтанье несушек, кладущих яйца. Я услышал ее голос:

– Ну что, Сяоцзя, разглядел, нет? Отец твой из какого животного переродился? Из волка? Тигра? Или ядовитой змеи? – На моих глазах шея с чешуйками стремительно вытянулась вверх, красная кофта и зеленые штаны соскользнули вниз по цветастой змеиной коже. Черно-красное жало во рту чуть не коснулось моих глаз. Мама!

Объятый ужасом, я резко отпрыгнул назад. Бах! В ушах раздался громоподобный звук, перед глазами запрыгали золотые искорки. Мама! Изо рта пошла белая пена, и я потерял сознание…

Потом жена рассказала, что у меня случился приступ падучей. Ерунда все это, у меня вообще никогда не было падучей, откуда ей было взяться? Ясно, что от испуга перед змеей я шаг за шагом отступал и ударился затылком о дверной переплет, где как раз был вбит здоровенный гвоздь. Вот гвоздем мне и пробило голову, и я сразу потерял сознание.

Я услышал, как откуда-то издалека женский голос зовет меня:

– Сяоцзя… Сяоцзя…

Не знаю, чей это был голос: матери или жены. Голова раскалывалась от боли. Я хотел открыть глаза, но веки были будто приклеены, и не разлепишь. До меня донесся какой-то неясный аромат, следом за которым я ощутил запах гнилой травы, а потом и знакомую вонь свинарника. Голос настойчиво звал:

– Сяоцзя, Сяоцзя…

Внезапно прохладой пахнуло мне прямо в лицо, и в голове вдруг просветлело.