Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор

– Люди, будьте бдительны! – сипел Стрельников, пока его размазывали по кушетке. – Держите шинкарей под замком! Таким не место среди нас – таким место среди них!

– Да вы меня токо пустите! – рвался Коллинз. – Я ему покажу мое место!

– Твое место возле чана, – возразил ему Фредди. – Посему застегни хохотальник и дай выпить!

– Дай! Нам! Пить! – грохнула общественность.

Фил вздохнул, но покорно поплелся в «Шинок». И выпивка в тот день все-таки была бесплатная.

А венский набор и по сей день хранится у Брайана. Было из-за чего шум подымать!

А обои, приклеенные им, отвалились вскоре прямо ему на голову. И штукатурка. Вообще весь дом рассыпался, как плохой сахар. И ушел Брайан жить к… Но это уже другая история.

/ – картинка №4 – /Грибная икра для медведя-шатуна, или Жрите, любезные!/

Однажды Стингов медведь отравился грибной икрой. Икру он делал сам – собирал опятов и маслятов, пихал их в мясорубку, одной лапой придерживал рвущуюся наружу коричневую скользкую массу, а другой – энергично крутил ручку. Потом добавлял соли и специй по вкусу, и немного свежей зелени – для аромата. Выложив на блюдо икру, он также готовил рагу из петушьих гребней и почек, клал на оное пулярку и подавал себе на стол.

А потом начинал так громко чавкать – чав-чав-чав… Нет, вот как: ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ, – что заглушал даже лекции преподобного мессира Д. Р. Дикона по христианству, англиканству и, по особой просьбе Фредди, зороастризму. Боуи еженедельно на два часа запирали в хлеву, дабы простой люд мог прочитать лекцию – каждый, про что хотел. А Дикон хотел читать лекции исключительно на религиозные темы. После лекций происходили шумные диспуты, оканчивающиеся, как правило, кучей-малой…

Но вернемся все же к икре. Медведюшка на этот раз дал маху – побросал в блюдо немного тертой брюквы, а даже сапожнику Флетчу было известно, что от смешения брюквы с маслятами здорово пучит живот и жутко хочется летать. Медведь же, однако, этого не знал, да и вообще он жрал брюкву с чем попало – с семгой, с черничным вареньем, и даже с тараканами. Но с грибами ел впервые. И вот вам результат – охолонулся. Брюхо у него раздуло – будьте нате! Поэтому несчастное животное захныкало и, подойдя к Стингу, жалобно сказало:

– Ну, вот и смертушка моя пришла!

– Кто? Что? Куда пришел? – побледнел Самнер, шустро пряча за спину баллон с пивом. – Не дам!

– Никто не пришел, – разозлился медведь.

– А, это просто ты с ума сошел? – натужно рассмеялся Стинг, пытаясь засунуть баллон в штанину.

– Помираю я, – голосом примадонны сообщил медведь. – Дохну. Подыха-аю!

– Да тебя и колом не перешибешь! – отмахнулся Стинг, и присосался к банке. Медведь, до смерти пораженный таким явным равнодушием со стороны хозяина, так расстроился, что тут же побежал топиться. До Темзы, однако, дело не дошло, так как на набережной Гризлу встретился Фредди, деловито жующий что-то, завернутое в бумажку. Да-да, прямо с бумажкой.

– Чего это ты жуешь?

– спросили они одновременно.

– Куда это ты идешь?

– Куда я жyю? – удивлeннo повторил Фредди. – Ясное дело, в живот! Куда ж еще?! Чего же боле? – и он разразился клохчущим, полузадушенным смехом.

– Чего я иду? – удивленно повторил медведь. – Топиться, ясное дело! Куда же еще? – и он уже приготовился тоже вдосталь наквохтаться, но тут вспомнил о своей суицидной миссии и пригорюнился. – Пропускай, чего встал? У нас район свободный, кто когда хочет, тот и топится! Пропусти немедля!

– Meдля! – упер руки в боки Фред. – Топиться, да? И без моего сыновнего благословения? Ты же мне, – и он всхлипнул, – как мать и отец родной. Ы!

И Фредди с медведем, обнявшись, так захныкали, что Темза чуть не вышла из берегов. Из берегов, впрочем, вышел дедушка Джорджа Харрисона с удочкой и чуть не отхлестал плакунов, еле спаслись они. Но рев все равно не стих, что характерно.

– Летать хочу, – плакал медведь, – а животная сущность не позволяет.

– Заратустра позволяет, – ревел Фредди. – Лети, голуба! Лети на здоровье!

– Крылёв нету! – заливался медведь. – Без крылёв – какой я вальдшнеп?

– Обрезали? – ноздри Фредди затрепетали, чуя несправедливость.

– И не было их! – сухо напомнил мишка. – Я же зверь.

– А, стоп! Крылья! – встрепенулся Фредди. – Всего-то делов… Пошли!

И пошли они не куда-нибудь, а к Дэвиду Боуи. Медведь занял позицию в арьергарде, а Фредди присел под окном у Боуи и закукарекал, подражая Хетфилду:

– А во-от продаю старые дубины! А во-от почти даром новые аксолотли!

Буй, высунувшись на миг из окна (ему стали любопытны аксолотли), попал прямо в лапки медведя, который слегка его прижал и содрал с него крылышки. Боуи тут же сел на землю и заплакал, размазывая по щекам грязь и типографскую краску (как раз за распечаткой свежего номера «Вестей с полей» застали его подлые медвежьи заговорщики). Фредди утешил его куском репки и стал играть с ним в бабки и дедки (это игра запрещенная, и о ней не расскажем).

А медведь, нацепив крылья, ринулся вниз с обрыва, радостно заревел, и…

И тут действие грибов кончилось… Не будем же более о грустном!

/ – стих №2 – / Ода английскому огороду, или Уж!!! /

Однажды Дэвид Роберт Буй

Забрался в огород,

И вдруг он видит – из гряды

Торчит огромный рот.

А в этом рту торчит морковь,

И смачно так хрустит,

И Дэвид руку протянул —

А ну, как угостит?

– А ну, как я не угощу! —

Сказал нахально рот, —

Тебе мозги прополощу,

И станешь ты комод!*

(*Существует версия, что имелся в виду римский император Коммод, но насчет этого нам никаких рекламаций не поступало. – прим. авт.)

А Дэвид в это время – хвать

Морковку изо рта:

– Тебя я лихо обманул,

Дырявая тахта!

Но рот, вдруг выпрыгнув из грядки,

Оказался Джоном,

Он показал Маису пятки

И отправился в булочную за свежим батоном*.

(*Мы понимаем, что это попирание устоев, но короче написать никак не получилось, а ни за чем другим Джон, как мы ни умоляли, отправиться не захотел. – прим. авт.)

– Росли чтоб пятки изо рта,

Я сроду не видал! —

Сказал так Дэвид Боуи,

И следом побежал.

Потом на грядках очень быстро

Выросли носы,

А за носами очень быстро

Выросли басы.

Там вырос Пол Маккартни, также

Билл Уаймен, Дафф,

А вслед за ними выползли

Медведь, баран, удав,

Пятнадцать кошек, бегемот

И маленькая зебра,

А также Фредди Меркури,

Брай Мэй и сколопендра!

Мэй с диким ревом от нее

Запрыгнул на забор,

А Фредди в спину ему кинул

Тухлый помидор.

А Стинг, явившись из окна,

Как Спас Нерукотворный,

Изо всех сил метнул им вслед

Топор и дрын подпорный —

Из-за чего и рухнул дом,

Его родной домина!

Стинг-Самнер плакал и кричал

Вслед Боуи: «Дубина!»

А Дэвид отвечал:

– Ты что,

Причем тут я, осел!

Лови скорее Дикона,

Пока он не ушел!*

(*Как вы помните – в магазин за свежим батоном. – прим. авт.)

Во всем один он виноват,

Зарылся он в гряду,

А я теперь через забор

Дороги не найду!

– Найдешь! – кричал сердитый Стинг, —

Сейчас я покажу!

И он, как истый Стивен Кинг,

Отдал Буя Джорджу.

А Харрисон был очень зол

На Боуи неделю —

Ведь Буй ему налил чернил

В любимые ботинки!*

(* Как вы сами понимаете, комментарии излишни. – прим. авт.)

Маис был без дубины нынче,

Сдал ее в утиль,

И за сто фунтов приобрел

Большой автомобиль.

(Пошто так дешево? А в нем

Мотора нет уже,

И он стоял у Роджера

Лет десять в гараже.)

Ворчащий Харрисон засунул

Боуи в багажник,

Но перед этим выудил

У недруга бумажник,

Пошел, напился и проспал

Пятнадцать дней в овраге…

А Боуи в багажнике

Со злости слопал краги*!

(Краги – кожаные шоферские перчатки до локтей, с раструбами. – неожиданно в тему прим. авт.!)

Пока его не выпустил

На волю Коллинз Фил

И под завязку «Кенсингом»

Его не напоил.

И стал наш Боуи опять

Сильнее всех на рынке,

И снова начал отбирать

У бабок с маслом крынки.

И с маслом тем он ел блины,

И на глазах мужал,

А Харрисон в своем овраге

Изловил ужа…

Отныне Брайан Гарольд Мэй

Спокойно спать не мог —

Его будил огромный уж,

Похожий на шнурок.

И он в окно смотрел на Мэя

Так, что тот вопил,

А Харрисон на радостях

Часы свои пропил…

(Нам тут поступают телеграммы с требованием продолжить сюжетную линию романтической связи Джона с батоном хлеба, но отвечаем вам со всей прямотой – на это мы не уполномочены. – последнее прим. авт.)

/ – картинка №5 – / Искатель потерянного музея, или Революшенри! /

Однажды Фредди пошел в музей Революции. А так как он не знал, существует ли такой музей в Лондоне, то он просто шатался по району, время от времени начиная тревожно метаться и с беспокойством интересоваться у прохожих:

– Вы, мерзавцы, небось, не знаете, что я иду в музей Революции? А? О!

Но в ответ он получал только тумаки или, в лучшем случае, плевки на поля своего широкополого сомбреро. А где он его взял? Сейчас узнаете.

Во время своих странствий Фредди наткнулся на гражданку с сомбреро на голове и сорвал с нее шляпу с криком:

– Поносила, дай другим поносить! Не одна ведь! Люди ждут.

– Ну ты и лещ! – густым басом ответила гражданка, и Фредди с ужасом узнал в ней Марка Нопфлера. – Шляпку мою захотел? А ты знаешь, лис паршивый, что таких шляп уже нигде не делают, и что если бы ты, гамадрил, мне ее испортил, то всю жизнь алименты бы мне платил. Денно. И нощно.

Марк закончил свою патетику и протянул руку:

– Штраф!

И Фредди с ужасом узнал в Марке Нопфлере Ринго Старра.

– За что? – обомлел несчастный искатель.

– А за то, ребро ты адамово…

– Клейтона или Смита?

– А у тебя деньги есть? – вопросом на вопрос ответил Ринго.

– Пока есть… – трусливо придержал рукой карман Фредди. – А чегой?

– А тогой, – нравоучительно изрек Блюститель, – что деньги имеет только Адам Смит. А Клейтон их сроду не жевал.

– Точно, – закивал Фредди, вспоминая, как Клейтон вчера приходил к ним на студию просить в долг, и как он, Фредди, с наслаждением выкидывал его в окно. А Брайан при этом играл на гуслях похоронный марш…

– Итак, о деньгах, – прервал его сладкие воспоминания Ринго. – Плати штраф!

Фредди со вздохом выгреб из кармана всю мелочь и отдал ее Ринго, который немедля выписал ему квитанцию, упрятал штраф в один из своих необъятных карманов, снял шляпу, обдул пыль, сказал: «Пусть ее», и с гордостью вручил Фредди. Тот нахлобучил шляпу на уши, земно поклонился Блюстителю, и, насвистывая, пошел в музей.

Пройдя сто метров, он остановился и даже захрюкал от бешенства – с противоположного тротуара, стоя за одним из лотков, ему весьма приветливо улыбался Элтон Джон и держал в зубах объявление низкого содержания:

«ТОЛЬКО СЕГОДНЯ! БЕСПЛАТНАЯ РАЗДАЧА БРАЗИЛО-ЯКУТО-МЕКСИКАНСКИХ ШЛЯП – СОМБРЕРО!»

Элтону можно простить невольный грех – он не обучался в колледжах, как квины, он только закончил консерваторию, и то давно, и до всего доходил своим умом. Но его ум как-то не дошел до того, что Бразилия и Якутия – две большие разницы. А когда ему об этом тактично намекали, он рычал и плевался. А Фредди успокоиться не хотел долго. Отвесив подзатыльник Элтону, он три квартала спасался от Боуи, который подрабатывал (sic!) у Элтона (sicsic!!) секьюрити (sicsicsic!!!). Отвязавшись от Боуи (очень много sic), Фредди придумал новую забаву – растер по стеклам «Шинка» разной дряни, и долго громко злобно хохотал, довольный проделкой. Затем он пошел в ресторан и проделал там одну из своих старых шуток – напился, упал, пролетел два лестничных пролета и выбил стеклянную дверь. И уже под вечер, бреда окольными путями домой, он-таки наткнулся на музей Революции. Лбом. Но что это было за здание, Фредди не понял, пнул его, отшиб еще и ногу, опосля чего уполз домой, подвывая и обещая страшно отмстить. Всем. И музейщикам в частности. И отмстил. Но это уже совсем другая история.

/ – картинка №6 – /«Рьяный вегетарьянец», или «Шинок» – приют для всех убогих?/

Однажды жил да был, жил да был не очень страшный Жилдабыл, а совсем не страшный Коллинз Фил. Вполне такой нормальный Фил. Умный, но хитрый. Хитрый, но добрый. Добрый, но в кредит не отпускал. В кредит не отпускал, ко всем верил. Всем верил, но всех дурил. Всех дурил, но никого не обманывал. Никого не обманывал, но был не простак. Не простак, но… Да хватит уже, честное слово!!!

А важно то, что Фил после встречи с барашком совершенно опустился и перестал есть мясную пищу. Стоило ему взять в зубы смачную котлетку, как он тут же встречался взглядом с укоризненным глазом барана. Фил краснел, бледнел и выбрасывал котлетку в окно, где ее тут же ловил в сачок керосиновых дел мастер Элтон Джон. А Фил катастрофически терял вес. Он уже не был тем упитанным коротышкой. Напротив, он стал таким щуплым, что его даже путали с Брайаном, и если Фредди и вмазал единственный раз за всю свою жизнь Филу по затылку, так только потому, что спутал его со спины с Гарольдычем.

– Глуп, как пуп, – ругался Коллинз на следующий день в «Шинке». – Спутать меня – с этим хлыщом! Эва!

– Твой Мэй, – раздался вдруг чей-то вопль, – сидит тут на месте Фила и буровит с копытным!

И на лысину Коллинза обрушился такой хлопок, что бедный шинкарь чуть не отдал Богу не только свою измотанную душу, но и кое-что иное. Развернувшись, он узрел сзади не кого иного, как Дэвида Боуи собственной персоной.

– Уг, – смущенно кашлянул Боуи. – А где Мэй?

– Откель я-то знаю? – сердито сказал Фил, потирая хлопнутое. – Я шинкарь.

– А чего отощамши? – недоверчиво спросил выглядывающий из-за плеча Боуи Джон.

– Это называется – лечебное голодание! – поднял палец Фил. – Лечусь я. Жру одни лекарства. Поэтому и голодаю.

– А зачем тебе Мэй? – поинтересовались Фил с Боуи у Джона.

– Да говорили, что он в «Шинке», – пожал плечами Джон. – А мне выпить не с кем. А Мэй…

– А Мэй только вчера просох, – сухо сказал Боуи.

– А хрум тамид жочах, – невнятно сказал Джон, поедая БигФилбургер («две лосиных котлеты-гриль, специальный синий сыр, муравьи, салат-латук, все на булочке с кинзою – не стошнил? Все это – БигФил!»).

– Это хорошо, – кивнул Боуи, – а точнее?

– Сам черт ему не брат, – прожевал Джон, и тут заметил жадный взгляд Коллинза. – Ой, извини, больше нет…

– У меня есть, – сжалился Элтон Джон, вынул из сачка и протянул бармену котлету, внешний вид которой показался Коллинзу до боли знакомым.

– Твоя, – поддакнул Элтон. – Вот уж не думал…

– Он вообще редко думает, – встрял Джон. – Только по вторникам, после обеда.

– Что ты способен на такие фигли-мигли, – закончил Элтон.

– На такие хрюки-щуки, – поддержал Боуи.

– На такие зиги-заги, – встрял Джон.

– На такие экивоки, – влез баран.

Все с неодобрением, а кое-кто даже со злобой посмотрели на него.

– Чего надо? – свирепо спросил Коллинз. – Уйди, животное!

– Опять ешь котлеты? – хрипло поинтересовался барашек. – Из моего мясца-то ты ведь котлетки жрешь, каннибал!

– Они лосиные! – фальшивым голосом возопил Коллинз.

– А лоси, можно подумать, не люди?! – пресек баран. – Всех маралов в зоопарке переел, Злобный Убийца с Чаном! Потом за медведя примешься, а там и до Ринго недалеко? Съешь ему ручки – гам! Съешь ему ножки – гам!

– Всегда на страже! – это вошел Ринго. – Штрафы со всех вместе, или с каждого по отдельности?

– Ринсмен, это не по-конституционному, – выступил вперед Боуи.

– Я и суд присяжных, я и адвокат, – прервал гнусные инсинуации Старр. – Штраф!

– Нас же больше, – скучающим голосом сказал Джон, и все, очень неожиданно для Ринго, и в особенности для барана, набросились на них и скрутили. Не сразу, но шум битвы долетел даже до мило храпящей прабабушки Боуи, глухонемой с тринадцати лет. Она пробудилась, расправила помятые со сна уши и, видно, кое-что все-таки услыхала, потому что открыла рот и сказала первую за сто лет фразу:

– «Шинок» – приют для всех убогих, подруг он дней моих сурових, – после чего хлопнулась на подушку и вновь погрузилась в сладкий сон.

Ринго и баран были закачены под стойку, и баран был неприятно поражен и даже напуган, когда увидел, что Фил тут же впился зубами в огромный сочный мыш-кебаб (еще одно шиночье фирменное блюдо).

А Ринго даже сквозь старый нашейный платок, запиханный ему в говорилку, продолжал бубнить размеры и показатели штрафов. Только спустя три дня, когда Ринго торжественно, при большом скоплении народа, пообещал не требовать штрафов с проштрафившихся, а баран поклялся больше не устремлять на Фила коробящих честь и достоинство последнего взглядов, их отпустили и вдоволь накачали детским шампанским. И теперь, если баран еще и пытался укоризненно взглянуть на Коллинза во время поедания последним сосиски или бифштекса, сам Коллинз устремлял на барана свой новый фирменный взгляд «Барашек в бумажке», так что баран немедленно линял и становился фиолетовым. В крапинку. И – что особенно важно – его не надо было для этого даже стукать! Во как!

/ – стих №3 – / Зловещий доктор, или Плавали – знаем! /

Однажды доктор Фу Манчу

Купался ночью в Темзе,

И пятку желтую свою

Он тер усердно пемзой.

Как вдруг узрел

По берегу гуляющего Мэя,

И док решил перепугать

Носатого репея.

Китайский доктор вдруг потер

Брусочком пемзы палец —

И Мэй от звука страшного

Полиловел, как заис.*

Он побежал в свой Кенсингтон

И стал там всех стращать,

Пока его не начали

Кровянкой угощать.

Наш Брай вцепился в колбасу

И обо всем забыл,

Как только в славный бутерброд

Клыки свои вонзил.**

А Фу Манчу доскреб пяту

И в свой Китай уплыл,

Ругая непугающихся кенсов

Что есть сил…

* (Заис – кенсингтонский подвид зайцуса стингозоопаркуса вульгариса. Отличается лиловым окрасом (это в честь него сложена известная баллада «Про заика», начинающаяся строками «О, Заис! Ты такой сиреневый, Как лед, И уши черные, Как черное стекло…"), тягой к спиртному и, как следствие, пониженной плодовитостью. – прим. авт.)

** (Его тоже можно назвать «рьяным вегетарьянцем». А можно и не называть. – прим. авт.)

/ – сказка №1 – / Страшная Шапочка, или Белый Кролк /

Однажды Фредди оставили сидеть с Джоновыми детьми. Не задаром, конечно. За еду, питье, ночлег и пару новых хитов. А сами Диконы пошли в кино. И вот когда Фредди съел и выпил все, что ему оставили, и отрепетировал новые песни, он переловил детей, которые разбежались от его пения и попрятались кто куда, уложил их в кровати и стал рассказывать им сказку. Но так как единственную сказку он слышал в далеком детстве, рассказывал он ее по-своему:

– Жила-была однажды маленькая – вот такусенькая – девочка. Однажды она пошла в лес и потерялась. Ау, ау, где вы, сволочи? – никого нету. Ходила, ходила она – глядь, дом стоит из шоколада. Нет, кажется, из пряников… Или из пельменей? Плевать. Пусть будет из сосисок. Девочка обрадовалась, съела все сосиски, пряниками закусила. Стала толстая-претолстая, как ваша ма… хм-м, как тетя Валя. Неважно. Папа знает. Так вот. А ну, не крутиться! Не то по сусалам. Вот, так-то лучше. Свалилась она и захрапела. Нет, сильнее, чем папа. Вот так – ХРА-А-А! Лежать! Глаза закрыть. Смирно!

Чав. Чав. Шсму-у-у… (звуки, как будто кто-то торопливо ест что-то очень сочное) Сказка? Какая еще вам ска… Ах, да. Так вот. Мимо шел волк. Увидел он толстуху и захотел съесть. А потом вспомнил, что он рьяный вегетарьянец! Что? Да, как дядя Брай. Нет, печень у волка не болела. Нет, он мясо не ел из принципа. Да, как дядя Пол. Заплакал тогда волк, взмахнул он просторными волосатыми ушами и полетел, полетел…

Да, я знаю. Нет, этот умел. А я говорю – не спорь со старшими! Вот черти пошли! Да никуда никто не пошел, что вы орете? Это я вас чертями назвал. Ладно, у него были крылья, он их у дяди Маиса одолжил. Что противный дядька Боуи делал в лесу? Нет, он не упал с Марса – на этот раз, во всяком случае. Нет, он не хотел тоже девочку есть. Он грибы собирал, ягоды там, арбузу-кукурузу всякую. Так вот, полетел волк, а мимо шел охотник, и он вскинул свое большое и кривое ружье…

Не плачь. А я говорю – не плачь. Я куплю тебе большой, с маком такой калач. Что-о-о?! Что значит «от тебя только фиги с маком дождешься?» Всем молчать! Немного осталось. Дорасскажу сказку и пойду себе спать. Вот… И убил волка. А волк-то, фьюить – и упал сверху на охотника! И раздавил его всмятку. Ну, хорошо, и в мешочек тоже раздавил. А мимо шел волшебник… Откуда я знаю? По делам. Он увидел охотника и волка и оживил их. Почем я знаю, зачем. Дурак был. Надо было из волка чучело набить и Габриелу продать, а охотника оставить – пускай валяется. Что с него взять? Гильзы? Хню…

Короче, оживил на свою голову. Волк тут же его съел и опять, туды его в качель, издох!!! Отравился к песьей маме. А охотник захотел на девочке жениться. Она уже выросла. Да. А пока она росла, он состарился и умер. Тут девочка заплакала и пошла домой. А дома-то – хе-хе! – уже не было! А потому, что она из дому ушла пятьдесят лет назад! Ничего не было. Ни дома, ни деревни, ни коровника даже со свинячьим загоном – все лесом заросло. Ну, что делать? Стала она жить в лесу. Спала в дупле, дралась с белками, питалась шишками, жуками и всякой дребеденью. А ты кашу за обедом не жрешь! Чем закончилось? А я почем знаю, чем закончилось? И жила она долго и счастливо… Нет, это не то, какое тут счастье, с жуками-то? А, вот! Жила, жила, и – хлоп! Умерла. Хха!!! Хотя смешного-то мало, на самом деле… Короче – спокойной ночи, малыши! А самый главный малыш в нашей семье – это я – сейчас пойдет и выпьет на ночь микстурки. Полторашку, а лучше – две!

/ – картинка №7 – / Злой и гадкий, или Мартин Гор /

Однажды Фредди пошел в гости к Полу Маккартни. Пол сначала долго не хотел его пускать в дом, но потом, когда Фредди пригрозил привести Боуи – да не одного, а с прабабушкой – Пол его все-таки пригласил на чашку чая. Однако пили они не чай, а настойку из традесканции, как хвастался Пол, «собственной возгонки, перегонки и сгущения». Так они угощались и не замечали четырех страшных глаз, которые, нехорошо блестя, наблюдали за ними с улицы через окно. Нет, это были не обделенные Боуи с прабабушкой, а… Но об этом пожже.

А пожже Пол пошел провожать гостя. Он довел Фредди до дома, они простились, облобызались, и…

Фредди пошел провожать Пола, а то вон Кокер ходит, еще обидит, не дай Бог! Доведя Пола до пристани, Фредди пожал ему руку, и…

Пол пошел провожать Фреда, а то ненароком упадешь, а я отвечай?

Так они ходили до середины ночи, пока у Маккартни не отказали ноги, и он с тяжким скрипом, как подпиленный дуб, не свалился в канаву.

Фредди облегченно вздохнул, развернулся, прошел пару десятков метров, и тут на него, ослабленного приемом вовнутрь неограниченного количества традесканки, напал Мартин Гор. Злой. Гадкий. Ему этим утром не позволили протрубить подъем в его новенький сверкающий пионерский горн, и он теперь в бешенстве метался по городу в поисках, кому бы. Обшарив нетрезвого Фредди, он выудил у него из потайных карманов пару фляжек традесканки, книжку «Катера и дрожки», часть шестую – «Умри, но замеси!», а вдобавок – к глубокому оскорблению Фреда – диск Джона Леннона «Представь себе» с автографом Коли Васина, который подарил Фредди Пол Маккартни. Напоследок Мартин Гор сделал и такую неприятную вещь – куснул Фредди за ухо и побежал вприпрыжку. Фредди, на своих негнущихся и спотыкающихся ножках поковылял за ним.

– Поймаю! – ревел он страшным металлическим тенором. – Ты, Имхотеп! Верни дискету, я все прощу! А то – не прощу! Знаешь, как я страшен?

– Неужто? – искренне изумился Гор, приостанавливаясь. – А кого вчера били в «Шинке»?

– Так я тогда не гневлив был, – смутился Фредди. – И не зол.

– Верно, – кивнул Гор. – Зол был Коллинз, у которого ты высосал поллитра цикория на коньяке, а потом с идиотским хихиканьем вывернул пустые карманы.

– Брехлив, как пес! – ощетинился Фредди. – Я задарма не пью.

– А Коллинз не наливает, – серьезно кивнул Мартин. – А вчера вот налил. На свою плешивую голову.

– Ну, так он, наверно, всю лысину ошпарил, – скребуче засмеялся Фредди. – Стоп. Отставить смех. Отдай мою пластинку!