Венец для королевы проклятых

– Нам придется уехать в Кастель-Мар, – произнося эти слова, она хотела провалиться сквозь землю, – а потом, когда срок траура закончится, Сигриберт обещал найти тебе хорошего мужа.

Но Амаласунта лишь фыркнула, сморщив хорошенький носик.

– Вот еще! Наверное, какого-нибудь деревенского мужлана. Я не желаю всю жизнь прозябать в какой-то дыре! И не хочу уезжать в Кастель-Мар, или как он там называется…

– Вообще-то ты там родилась, – заметила Гвендилена.

– Может быть, – отрезала Амаласунта, – но умирать я там не собираюсь!

Она повернулась и быстро пошла прочь, стуча каблуками. Слушая звук ее удаляющихся шагов, Гвендилена чувствовала, как ее сердце словно покрывается ледяной коркой.

«Я одна, – думала она, – я совсем одна… Больше у меня нет никого. И наверное, уже не будет».

Глава 10

Утром, едва открыв глаза, Гвендилена увидела небо, затянутое плотной пеленой облаков, и свинцово-серое море вдали. Весь мир казался ей холодным и мрачным, как этот промозглый и пасмурный день…

Хотелось повернуться лицом к стене и заснуть снова, но отчего-то сон не шел. Нехотя Гвендилена потянулась за серебряным колокольчиком. Служанка – та самая, рыжая и веснушчатая – принесла кувшин и таз для умывания.

– Доброе утро, госпожа…

Она замялась, и Гвендилена сразу заметила это. «Весь город уже знает, что я больше не королева, – думала она, плеща в лицо ледяной водой, – надо уезжать поскорее, чтобы, по крайней мере, дожить свои дни в тишине и спокойствии, подальше отсюда!»

Подавая полотенце, служанка не смогла сдержать зевоту и, расчесывая волосы Гвендилены, уронила гребень.

– Что за неуклюжая! – вспылила Гвендилена. – Почему ты движешься, как сонная муха? Ты что, не выспалась? Твой любовник не давал тебе спать всю ночь? Если уж ты хочешь предаваться утехам, по крайней мере, постарайся быть более расторопной!

– Простите, госпожа, – девушка покраснела и опустила глаза, – дело совсем не в этом! Сегодня во дворце многие не спали. Тут такое было…

– В чем дело? – насторожилась Гвендилена. – Что произошло и почему я об этом не знаю?

Поняв, что сболтнула лишнего, служанка смутилась еще больше.

– Ничего, госпожа, – быстро проговорила она, – ничего не произошло, в самом деле, ничего…

Лгать девушка явно не умела. Пальцы ее нервно теребили край передника, глаза бегали, и даже лоб покрылся испариной. Гвендилена сразу поняла – во дворце этой ночью случилось нечто из ряда вон выходящее!

– Говори, – приказала она, – говори все, что знаешь. Да, я уже не королева, но пока еще могу приказать высечь тебя или отправить работать в свинарник!

И задумчиво добавила:

– А может, то и другое вместе.

Из глаз девушки брызнули слезы. Она упала на колени, закрыв лицо руками.

– Прошу вас, госпожа, не наказывайте меня! Я не сделала ничего плохого, ничего… Умоляю вас!

– Говори, – твердо и холодно повторила Гвендилена, – говори, и тебе ничего не будет за это.

В ее голосе было нечто такое, что служанка сочла за лучшее взять себя в руки. Шмыгнув носом, она утерла слезы ладонью и принялась рассказывать:

– Вчера король Сигриберт выпил много вина за ужином – так много, что слугам пришлось под руки отвести его в спальню.

«Видимо, хотел отпраздновать свою победу, – невесело подумала Гвендилена, – еще бы, он получил Терегист! Причем без особых усилий».

– Когда он хотел лечь в постель и откинул одеяло, то увидел, что там лежит госпожа Амаласунта, – продолжала служанка, – она была совсем голая! Сказала, что не хочет ехать в Кастель-Мар и ради этого готова на все.

На мгновение у Гвендилены потемнело перед глазами. «Только этого позора мне еще не хватало! Амаласунта всегда была дерзкой, но чтоб такое…»

– А что же Сигриберт? Он ведь ее родной дядя! – спросила она, чувствуя, как леденеют губы и колет в груди. Но служанка поспешила успокоить ее:

– Господин Сигриберт – благородный человек! Он настоящий король… – девушка мечтательно закатила глаза, и видно было, что она сама мечтала бы оказаться в его постели хоть на одну ночь. – Говорят, он даже сразу протрезвел.

– Что же он сделал?

– Сначала он попросил госпожу Амаласунту уйти, а когда она отказалась, завернул ее в одеяло и приказал своим слугам отнести ее в ее комнату – дескать, ей стало плохо и она ошиблась дверью… А потом велел им стоять на страже у двери до утра. Она кричала, отбивалась, но ее все равно унесли.

«Теперь об этом знают все во дворце… – с горечью думала Гвендилена, – а совсем скоро будут знать и в Орне. Слуги молчать не станут. Вряд ли тогда Сигриберт сможет выдать замуж Амаласунту хоть за кого-нибудь, даже если захочет!»

– Подай мне платье, – приказала она, – и пойди скажи королю Сигриберту, что я хочу поговорить с ним, чтобы принести извинения за этот досадный случай.

– Это невозможно, госпожа, – ответила служанка, – господин Сигриберт уехал рано утром, как только рассвело. Он не пожелал более здесь оставаться.

«Ну да, конечно… Его можно понять! – со вздохом решила Гвендилена. – Не каждый день человеку приходится видеть собственную племянницу в своей постели».

– Подай мне платье, – повторила она, – я хочу поговорить с моей дочерью.

* * *

Она вихрем ворвалась в комнату Амаласунты. Дочь спала, обняв подушку, и выглядела при этом такой юной и невинной, что Гвендилена даже заколебалась на миг – а что, если все, произошедшее ночью, всего лишь чей-то злой навет или досадное недоразумение?

– Амаласунта, проснись! Расскажи мне, что случилось ночью!

Девушка открыла глаза и, увидев Гвендилену, скорчила недовольную гримасу.

– Ничего не случилось! Зачем ты меня разбудила?

На мгновение Гвендилена потеряла дар речи.

– Ничего? Ты влезла в постель к родному дяде и считаешь это ничего не значащей мелочью? О твоем позоре сегодня же будут судачить слуги во дворце, а завтра – весь город!

Лицо Амаласунты стало злым, глаза сузились, и даже нос как будто заострился так, что она стала похожа на хищного зверька – не крупного, но опасного и свирепого.

– И что с того, если мне все равно придется уехать отсюда? Ты отреклась от престола и не подумала обо мне! По крайней мере, я хотя бы попыталась сделать что-то, чтобы изменить свою жизнь и не прозябать в глуши и безвестности, а ты не смогла!

Она окинула Гвендилену взглядом с головы до ног и добавила с нехорошей, кривой усмешкой:

– Впрочем, ты слишком стара для этого. А сейчас, – она широко зевнула и повернулась на другой бок, – если ты сказала все, что хотела, то дай мне поспать.

Глава 11

Путь до замка Кастель-Мар показался долгим и утомительным – может быть, не настолько, как много лет назад, когда Гвендилена преодолела его закованной в цепи рабыней, но все же. Амаласунта настояла на том, что желает ехать в отдельной карете, и Гвендилена не препятствовала дочери. Находиться рядом с ней для нее самой было бы тяжело.

За эти годы, оставшись без хозяина, Кастель-Мар изрядно обветшал. Теперь даже издалека он не казался сказочным замком, парящим над морем… Покидая его, Хильдегард оставил некоторых слуг во главе с майордомом Скаларием, чтобы присматривали за порядком, но их усилий было явно недостаточно. Скрипели полы, в щели задувал ветер, камины и печи немилосердно дымили, в комнатах пахло сыростью, и на стенах появилась противного вида серо-зеленая плесень. Гвендилена пыталась поначалу распоряжаться, наводить порядок, как-то налаживать новую жизнь, но совсем скоро махнула рукой. Ей стало все равно…

Больше всего ее огорчало теперь поведение дочери, Амаласунты. Приехав в замок и освоившись немного на новом месте, она даже не пыталась скрывать свои многочисленные любовные похождения. В ее постели мог оказаться кто угодно – и офицерджедри-айр из охраны, и секретарь, и даже слуга!

Последней каплей стал тот случай, когда Гвендилена увидела, как из комнаты дочери выходит смуглый красавчик – только вчера он прислуживал за столом, наливая вино. Заметив Гвендилену, он ничуть не смутился, напротив – браво подкрутил чуть пробивающийся ус и посмотрел весело и лукаво.

Обычно Гвендилена старалась не заходить в покои дочери, но это было уж слишком! Распахнув двери, она ворвалась без стука. Амаласунта лежала на кровати в одной сорочке, болтая босой ногой, и беззаботно мурлыкала какую-то песенку. В воздухе пахло духами, потом и еще чем-то неуловимым, но, несомненно, порочным.

– Встань и оденься, – брезгливо сказала Гвендилена, – я хочу поговорить с тобой.

– Так говори, – беззаботно отозвалась дочь.

– Ну не здесь же! – Гвендилена дернула плечом. – Жду тебя в малом каминном зале, и как можно скорее. Если не придешь, то очень пожалеешь.

Видимо, в ее лице и голосе, а главное – в глазах было нечто такое, что Амаласунта сочла за лучшее послушаться. Совсем скоро она вошла в каминный зал, одетая и причесанная. Правда, дерзости у нее ничуть не убавилось, это Гвендилена поняла стразу.

– Ты хотела видеть меня? Я здесь.

Скрестив руки на груди, Гвендилена принялась отчитывать дочь:

– Что ты делаешь? Ведешь себя как публичная девка в солдатском борделе!

Но Амаласунта вовсе не выглядела пристыженной или смущенной, напротив – зеленые глаза смотрели дерзко, и тонкие губы кривились в презрительной усмешке.

– Я дочь короля, не так ли? А потому могу делать то, что захочу!

– Взять на ложе раба – позор для благородной дамы!

– Это все из-за тебя! – выпалила она. – Если бы моя мать была женщиной высокого происхождения, я не осталась бы незамужней!

– Как ты смеешь так разговаривать со мной? – Гвендилена старалась говорить спокойно, но в голосе дрожала с трудом сдерживаемая ярость.

Но Амаласунту уже было не остановить.

– Смею! Мой отец был королем, а твой – дровосеком!

Это было как удар в лицо. Гвендилена почувствовала сжимающую боль в груди, в глазах на мгновение потемнело, и она с трудом сумела устоять на ногах.

– Он был старшим лесничим… – вымолвила она и не узнала свой голос – таким слабым и робким он ей показался.

– Старшим лесничим! – фыркнула Амаласунта. – О да, это совершенно меняет дело!

Дочь стояла перед ней, уперев руки в бока, похожая на осу в своем черно-желтом бархатном платье – тонкая, дрожащая от ненависти…

Гвендилена чувствовала, как ее переполняет гнев. Не помня себя, она замахнулась… Хлесткий звук пощечины отозвался гулким эхом. Рука будто сама вцепилась в темные вьющиеся волосы дочери. Ярость рвалась наружу, и злые слова выплескивали все, что накопилось на душе:

– Да, я незнатного рода… Да, мой отец был егерем и лесником, приносил домой дичь и порой продавал дрова, тайком срубленные в лесу! Я была служанкой, чистила котлы и носила платья, перешитые из мешковины… Но я вышла замуж за короля, а ты не смогла!

Амаласунта не ожидала такого. Но не боль была причиной того, что в ее глазах плескался страх. В этот миг Гвендилена готова была убить ее, и дочь почувствовала это.

– Отпусти… Отпусти меня! – тихим, каким-то задушенным голосом взмолилась она.

Гвендилена выпустила волосы дочери и устало сказала:

– А теперь убирайся. Можешь делать что хочешь, но я больше не желаю тебя видеть.

Амаласунта кое-как дрожащими руками поправила сбившуюся прическу и торопливо выбежала прочь, подхватив пышные юбки. Гвендилена не повернула головы, чтобы посмотреть ей вслед, но в груди что-то сжалось, болезненно и остро… А потом разлетелось на тысячу осколков.

Глава 12

С того дня Гвендилена стала тихой, задумчивой и почти перестала выходить из своих покоев. Этой зимой умер майордом Скаларий, без хозяйского присмотра замок окончательно обветшал, слуги стали ленивы и вороваты, но ей было все равно.

Она не замечала, как зимние снегопады сменились первой капелью. За окном бушевала весна, деревья покрывались листвой, звенели птичьи голоса, и сам воздух, что просачивался в духоту ее спальни сквозь приоткрытое окно, был таким пьянящим, вкрадчиво-нежным…

Раньше Гвендилена всегда любила весну и каждый раз чувствовала себя обновленной, помолодевшей и свежей, но сейчас не ощущала ничего, кроме усталости и досады, а главное – странной внутренней опустошенности, словно ей вдруг стало незачем жить.

Тяжелее всего было по ночам. Стоило лишь смежить веки, и спальню наполняли непрошеные гости. Зыбкие тени возникали из воздуха, обретали человеческие черты и проходили перед ней длинной чередой. Айя, бледная и прекрасная, в подвенечном платье, вышитом матерью, с кровоточащей раной на виске; Лейр Сладкоголосый гордо вскидывал голову, отбрасывая назад золотистые кудри, – вместо глаз у него зияли кровавые пустые провалы, но сейчас его, похоже, это не особенно беспокоило; Людрих, безобразно раздутый, с гримасой страдания на посиневшем лице; принцесса Эвина в белом одеянии с расплывшимися алыми пятнами; Римеран и Теобальд с окровавленными кинжалами; Хильдегард с маленькой вышитой подушкой в руках; Альдерик с черным шелковым шнурком на шее; Гила, держащая запечатанный конверт… Последним шел маленький Гердвин с красным яблоком в ладошке, и от его взгляда, от доверчивой и нежной улыбки, обнажающей чуть косой передний зубик, у Гвендилены просто сердце переворачивалось.

Они обступали ее постель и всю ночь до рассвета стояли молча, глядя на нее. Исчезали они только с рассветом, и лишь тогда Гвендилена могла поспать немного. Напрасно она пробовала зажигать свечи, приказывала служанкам ложиться спать у порога, окуривала спальню травойгеер,отгоняющей злых духов, и даже как-то позвала священника из храма Радующихся Сердец – того самого, что когда-то венчал ее с Хильдегардом. Он скороговоркой пробормотал несколько молитв, побрызгал вокруг освященной водой, но потом почему-то испугался и поспешил уехать, даже отказавшись от обеда и вина.

Но и днем было не легче. Гвендилена не чувствовала себя больной, но в ней словно сломалось что-то. Порой она даже не вставала с постели и целый день проводила, занятая собственными невеселыми мыслями. Она вспоминала всю прошедшую жизнь, день за днем, и недоумевала. Борьба, страдания – зачем все это было? Неужели только для того, чтобы лежать под шелковым балдахином, безучастно смотреть в окно и ждать неизвестно чего?

А что впереди? Только смерть… Но даже не это пугало ее больше всего. Гораздо сильнее Гвендилену тревожила мысль: а вдругтам,за гранью, где каждый из живущих заканчивает земное существование, и в самом деле что-то есть?

Однажды ей приснился Аннун – каменистая бесплодная земля под багровым небом, – и несколько дней она не находила себе места. Даже хотела послать за сестрами из обители Анрабены, но снова увидеть Майвин было бы невыносимо… Гвендилена ограничилась богатыми дарами и просьбой помолиться за нее, но легче не стало.

* * *

Весна уже перетекла в лето, и даже по ночам в замке стояла тяжкая, горячая духота. Гвендилена лежала без сна и в который раз думала о том, что до утра еще далеко, а ночные гости не думают уходить. С некоторых пор она завела привычку спать с кинжалом под подушкой, на случай, если кто-то из слуг позарится на немногие оставшиеся у нее драгоценности… Или для нее самой жизнь станет окончательно невыносима.

«Совсем как в родной деревне, когда я, опасаясь похотливого отчима, спала с ножом под подушкой, – невесело усмехнулась она, – надо же, прошло столько лет, и ничего не изменилось!»

Но этой ночью что-то пошло не так. Скрипнула дверь – и незваных гостей из иного мира как ветром сдуло! В тишине ее спальни послышались легкие шаги.

– Кто здесь? – встрепенулась Гвендилена.

Даже если в ее покои прокрался убийца, она готова была встретить его лицом к лицу! Рука скользнула под подушку, пальцы сжали рукоятку кинжала.

Она проворно вскочила с постели.

– Кто бы ты ни был – стой на месте! – крикнула она… и осеклась – перед ней стояла Амаласунта. Устыдившись, Гвендилена опустила кинжал. – Что тебе нужно? – спросила она.

Она старалась говорить строго и холодно, но сердце, проклятое сердце предательски дрогнуло. Дочь, одетая в легкое белое платье, с распущенными волосами, выглядела такой юной и невинной…

– Матушка… Матушка, прошу, прости меня за все! Прости за горе, что я тебе причинила, за жестокие слова, за то, что обращалась с тобой не так, как подобает…

Голос ее прервался. По щекам потекли слезы. В этот миг дочь выглядела такой близкой, родной, что Гвендилена порывисто обняла ее, прижала к себе. Уткнувшись лицом в плечо матери, она крепко, как когда-то в детстве, обхватила ее за шею.

Гвендилена с трудом сглотнула тяжелый комок в горле. Как долго она ждала этих слов! Гладя волосы дочери, перебирая темные вьющиеся пряди, она бессвязно повторяла:

– Да, да, мое дитя! Прощаю тебя за все. Теперь все будет хорошо, вот увидишь… Моя любимая девочка, ты снова со мной!

Слезы капали у нее из глаз, и казалось, будто они растопили лед в сердце. Сейчас Гвендилена чувствовала себя так, словно скинула с плеч тяжелый груз… Она обнимала дочь и почти не чувствовала, что та пытается отстраниться – еле заметно, но все же.

– Пойдем… Я хочу показать тебе кое-что! – Амаласунта таинственно улыбнулась. – Это мой подарок.

– Хорошо, – согласилась Гвендилена, отирая слезу со щеки. Время, когда она радовалась подаркам, давно прошло, но сейчас – совсем другое дело! То, что ее девочка решила чем-то порадовать, тронуло ее до глубины души. Казалось, вернулись те времена, когда маленькая Амаласунта приносила ей в кулачке ракушку, цветок, блестящий камешек – и так же улыбалась…

Она не заметила, что на лице дочери мелькнуло злое, мстительное выражение.

– Идем, – Амаласунта протянула руку, и Гвендилена последовала за ней.

Они прошли длинным коридором в левое крыло замка. Амаласунта остановилась у потайной двери, привычным движением нажала чуть заметный выступ… Каменная плита отодвинулась почти бесшумно, открывая путь в подземелье.

Они спустились в подвал по узкой крутой лестнице. Давно, еще в бытность фрейлины принцессы Эвины, Гвендилена знала, что в подвале оборудована особая комната – тайная кладовая, где когда-то мать Хильдегарда хранила свои сокровища. Правда, она сама там никогда не бывала… А вот Амаласунта шла уверенно, и видно было, что этот путь был для нее привычным и знакомым. «Когда она только успела найти этот тайник? – удивилась Гвендилена. – Все-таки, оказывается, моя дочь интересуется не только своими любовниками!»

Отворив тяжелую дверь, ведущую в маленькую кладовую, Амаласунта пропустила мать вперед. В лицо пахнуло холодом, пламя свечи задрожало и едва не погасло. Хотелось бежать отсюда прочь, но Гвендилена справилась с минутной слабостью.

Амаласунта наклонилась и с видимым усилием откинула тяжелую крышку сундука.

– Смотри, матушка! Это все для тебя!

В тусклом свете драгоценные камни сверкали и переливались, но почему-то их блеск казался зловещим, темным, как вода в омуте. Гвендилена взглянула и с трудом устояла на ногах. На самом верху лежал драгоценный венец – тот самый, что когда-то она нашла на берегу Бездонного озера. Это было невероятно! Через столько лет… Эта вещь имела особую власть, и противиться ей она не могла даже сейчас.

В этот миг Гвендилена позабыла обо всем на свете. Она опустилась на колени, протянула руку, вся подалась вперед… Венец снова был у нее в руках!

В последний миг она чуть повернула голову и боковым зрением успела увидеть тяжелую крышку сундука, окованную железом, летящую прямо на нее. И лицо дочери – злое, торжествующее… В этот миг она впервые узнала в ней себя и ужаснулась.

Потом была только вспышка боли… И темнота.

Эпилог

Когда Гвендилена снова открыла глаза, первым, что она увидела, было черно-багровое небо Аннуна. Она даже не слишком удивилась, оказавшись здесь…

Лежа на каменистой земле, она чувствовала, как горячий сухой воздух щекочет ноздри, и запахи были все те же – пыли, тлена и ядовитой травы. Кажется, время здесь остановилось еще тогда, много лет назад, когда она была всего лишь зеленой девчонкой.

Гвендилена попыталась подняться на ноги. Сделать это оказалось нелегко – руки и ноги были словно налиты свинцом, все тело болело, кружилась голова, а на зубах скрипел песок, принесенный горячим ветром, но лежать подобно раздавленной лягушке почему-то казалось особенно унизительно.

Она видела, как тусклый свет в черно-багровом небе постепенно гаснет, как тени, возникающие ниоткуда, обступают ее плотным кольцом, протягивают к ней руки, раболепно кланяются и расступаются, образуя жутковатый коридор, в конце которого виднеется остов Стеклянной башни.

«Все как тогда… – подумала она, – круг замкнулся, я вернулась туда, откуда пришла!»

На миг мелькнула мысль – а что, если попытаться снова обмануть судьбу, сбросить венец, нырнуть в озеро, а там будь что будет, но Гвендилена тут же отогнала ее как малодушную и недостойную. Какая-то часть ее рассудка знала – где бы она ни вынырнула, снова окажется здесь, потому что это место принадлежит ей по праву, так же как и она ему.

И это навсегда.

А если так – прочь малодушие! Она королева и останется ею, даже если ей придется стать королевой проклятых.

Гвендилена гордо вскинула голову. Она оглядела толпу уродливых теней, и под ее взглядом у многих появилось на лицах угодливое, раболепное выражение. Подняв руку, словно призывая всех к вниманию, она провозгласила:

– Приветствую вас, мои подданные! Я – ваша королева… И я пришла.