Усадьба Дом Совы

– Значит, дом безопасен? – я улыбнулся, как от отличных новостей.

– Полностью безопасен! – Виктория тоже осторожно улыбнулась.

– А тогда заходите в гости! Познакомитесь с моей женой. Попьете чаю, походите по комнатам, подышите воздухом в безопасном доме.

– Я думаю, это не уместно, – ответила она. – Наши отношения строго профессиональные, и ничего больше. В дом я не войду, хотя он, конечно же, совершенно безопасен. Есть у вас что-то еще?

– Нет! – я встал.

Пока нет, но если в доме все еще полно отравы, то у меня будет еще много вопросов. И однажды ей придется войти в мой дом и вдохнуть его воздух, хочет она того или нет.

9

На первый этаж я ехал на лифте, хватит с меня лестниц. По пути набрал номер врача, и он почти сразу снял трубку.

– Состояние стабильное, без изменений, – сообщил он. – Для уточнения диагноза нужны дополнительные обследования.

В переводе с врачебного языка на человеческий это значит: «Ваша жена все еще в коме, но жива. И ребенок жив. И мы понятия не имеем, что случилось и как их лечить».

Я рассказал о плесени. Доктор заверил меня, что плесень так не действует, но взялся провести анализ на токсины. Уже что-то.

Плесень там, или что-то еще, а дом явно отравлен. Люди входят в него, и начинают болеть, а потом умирают. Мы вошли, отравились и начали болеть. И очень хорошо, что Делия в больнице. Она далеко от дома, от ядов, и не вдыхает новые порции отравы. А вот мне нельзя входить в дом лишний раз. Если надо будет, я сожгу его вместе со всеми токсинами, но я должен знать наверняка, что происходит, и пока не выясню, лучше держаться от него подальше.

Я сидел в парке, под большой цветущей сиренью, и не ощущал ее запаха. Цветы пахли землей, а все птицы ухали, как совы. Одна села на дорожку передо мной. С меня уже хватит сов. Я шикнул на нее, но она не улетела. Я швырнул в нее камень, и сова лениво поднялась в воздух.

– Ты с кем воюешь? – спросил наглый сопляк, идущий мимо

– С совой! – ответил я.

– Какая сова, придурок? – он хохотнул.

Кровь текла по его лицу, барабаны гремели и совы садились на его голову, но он ничего этого он не видел. Видел только я, и никаких сов здесь не было, на самом деле. Я закрыл глаза. Солнце грело лицо, его свет пробивался сквозь веки, и я сидел, пока свет не померк. Наверное, туча закрыла солнце. Я открыл глаза. Не туча, а ветки огромного дерева, такие толстые, что на каждой можно повесить по десятку человек. Я сидел на земле под дубом в моем саду.

– Ол сонуф! – пробормотал я, и встал.

В доме мне жить нельзя. А как мне уйти из дома, когда я не просто хожу во сне, а хожу домой? Я отпихнул в сторону очередную тушку мертвого голубя, и уже не задумался, откуда она взялась. Через весь город я прошел пешком, но силы только прибавились, когда я вошел в свой сад. Надо действовать, пока мои батарейки снова не сели, этот приступ внезапной бодрости долго не продержится. И если я не могу уйти, то действовать буду прямо из дома. Найти нужный сайт, отыскать телефон, позвонить, оставить заявку – на это я еще был способен.

Я вооружился телефоном, и через полчаса все было готово. Завтра утром мой дом проверят на токсины. Человек в респираторе и белом халате соберет образцы воды, воздуха, оскребет немного штукатурки. Яды, радиация, бактерии – я заказал проверку на все, что только смог найти. Деньги открывают многие двери, и я не скупился, когда делал заявку. Дом травит жильцов, и я узнаю, чем, а до тех пор не стану травится сам. Пора уезжать.

Машина ждала в гараже, и я сел за руль. Нажал на газ, но мотор не отреагировал. Я нажал снова – ни звука. Черт! Что бы ехать, надо сперва завести мотор! А для этого нужны ключи. Я нашел их в кармане, а потом долго сидел, и не мог вспомнить, зачем они мне нужны. Ключами отпирают дверь, что бы войти, но я уже внутри, я вошел в машину! Ключи нужны для чего-то еще. Нужны, что бы ехать! Я потянулся к замку, рука задрожала и ключи упали на пол. Когда я наклонился за ними, голова закружилась. В машине совсем не осталось воздуха!

Я задыхался. Ощупью я нашарил ручку двери и выпал наружу. Воздуха не было и снаружи. Ноги подломились, когда я попытался подняться. Грохот барабанов взорвался в голове, они оглушали, стучали, они звали меня к дубу, приказывали копать.

Встать я не смог, и от дома пришлось ползти. Хорошо, что соседей у нас нет, и никто не любовался в окно грязным человеком, который ползет по земле, бьет траву кулаками и хриплым шепотом ругается на весь мир. За воротами ограды Усадьбы стало легче, и я сумел подняться, и уже не боялся, что снова кинусь к дому. Меня шатало, но я мог идти и отошел подальше, а потом вызвал такси.

До отеля удалось добраться без приключений. Таксист косился на меня, но кто может его винить? Я сидел на его заднем сидении, весь грязный, бормотал что-то под нос и зажимал уши, что бы ни слышать барабанов. Он мог бы высадить меня сразу, но довез до места.

Дом звал меня, и руки искали землю, которую можно раскапывать, но в доме ждет смерть. Туда нельзя возвращаться! Я там умру. Делия умрет. Наша дочь умрет еще до того, как родится. Не скажу, что это придавало сил – скорее пугало до смерти. А вот страх уже придавал сил!

Кажется, я говорил, что предпочитаю следовать не за чувствами, а за разумом? Что ж, когда разум превратился в комок из безумия, кошмаров и галлюцинаций, настало время последовать чувствам, и чувство страха вело меня прочь от дома. Я не боялся умереть, на самом деле, не моя смерть пугала. Я боялся оставить Делию одну, на больничной кровати, где она будет лежать, пока ее губы синеют. Я не мог с ней так поступить, моя семья – моя ответственность. Так было, даже пока нас было двое, а теперь – тем более.

Я сунул деньги человеку за стойкой отеля, поднялся в номер, повалился на кровать, прямо в грязной одежде и сразу провалился в сон. Барабаны били, и совы тучами закрывали свет. В этот раз я тащил к камню ребенка. Кровь мертвой Делии уже пропитала землю, дала ей жизнь, но этого было мало. Моя дочь станет новой жертвой.

– Ты всегда мог выбирать! – сказала мертвая Делия, и на каждом слове кровь толчками выплескивалась из распоротого горла.

– Ты всегда мог выбирать! – сказал другой я, мой двойник, стоящий у камня с бронзовым ножом в руке. – Это все – твое решение, твоя вина! Вы все могли выбирать!

Двойник поднес нож к своему горлу, и его кровь полилась на землю. Она смешивалась с кровью Делии, цветы росли из кровавых луж, и это было прекрасно. Он шагнул ко мне, и боль обожгла мой живот. Нож вошел в него, двойник поворачивал лезвие в ране и повторял:

– Это твоя вина! Ты всегда мог выбирать.

Я закричал, но не услышал своего же крика. Барабанщики начали свой вечный стук, и мой двойник запел: «Ол сонуф, Артан. Цодокаре! Ол сонуф!». Я закричал снова, но вместо крика услышал свой голос, говорящий: «Это моя вина! Я могу выбирать. Я должен выбрать, пока не поздно!»

10

От этого кошмара я не проснулся, не заорал во сне от боли, воображаемой, но и совершенно реальной. Мысль, что я могу выбирать, утешила меня, и я смотрел, как кровь стекает на землю и даже радовался ей. Сон рассыпался, угас, и я спал до самого утра, а когда проснулся, еще долго лежал с закрытыми глазами. Я слушал мир вокруг, и не слышал птиц. Ощупал то, на чем лежу, и нащупал не мокрую землю, а простынь. Тоже мокрую, от моего же пота, смятую в комок, но все же простынь.

Веки осторожно поднялись. Унылый белый потолок сказал мне: «Доброе утро!». Просто облезлый потолок, а не небо и ветки дуба. Я проснулся в том же номере отеля, в котором уснул. Хорошее начало дня! Ноги почему-то лежали на подушке, но это не важно. Главное, что я никуда не уходил из номера. Может быть, небольшая разлука с домом пошла на пользу, яды выветрились, и я теперь начну приходить в норму.

Пока я отдавал ключи парню за стойкой на первом этаже, он спросил:

– В этот раз окончательно?

– Что окончательно? – не понял я.

– Уходите окончательно, или опять вернетесь, как ночью?

Хорошее начало дня потускнело и покрылось ржавчиной.

– Я уходил ночью? – спросил я парня за стойкой.

Хотите знать, как люди смотрят на сумасшедших? Задайте им такой вопрос.

– Вы уходили ночью. Почти на всю ночь. Вернулись час назад. Вы что, не помните?

– Я во сне хожу! – соврал я, причем совершенно честно.

И ушел. Догадаться куда я ходил ночью, было не сложно. Нечего и проверять, я и так знал, что яма под дубом стала больше, и в ней появилось тело еще одной мертвой птицы. Голуби меня беспокоили больше всего. Они не вписывались в теорию о серой плесени. Токсичная плесень в доме может отравить их, но не может свернуть им шеи!

Я посчитал варианты, загибая пальцы, как ребенок. Номер один – голуби сходят с ума и бьются головой о дуб или стены дома, пока не умрут. Тогда повсюду должны быть следы крови, но я их не видел. Хотя мозги у меня уже серьезно съехали набекрень, и я не мог гарантировать, что следов на самом деле нет. В таком состоянии я мог бы и медведя не заметить.

Второе – в округе завелся маньяк, который убивает голубей и забрасывает их ко мне домой, на что мало шансов.

И номер три. Я поморщился. Этот вариант мне совершенно не нравился, но придется признать очевидное – голубей могу убивать я сам. Если плесень свела меня с ума, и теперь я во сне хожу и копаю ямы, то могу и голубей убивать. Хотя не понятно, как мне удается их ловить. Попробуйте догнать голубя! Тем более догнать его, и не проснуться.

Все станет ясно, когда появятся результаты анализов всего, что лаборанты соберут у меня дома. Если конечно, я сам там буду и впущу лаборантов! Придется еще раз окунуться в атмосферу Дома Совы, в его историю, красоту и смерть, летающую в воздухе.

По пути домой я купил перчатки и респиратор, хотя чувствовал, что это как покупать презерватив, когда уже стал отцом. Дом меня отравил, и дышать через фильтры уже поздно. Но и вреда от этого не будет, так что я купил еще и защитные очки, напялил все это на себя, и прошел мимо дуба, стараясь не смотреть в яму. Она звала, но совсем тихо, и я прошел в дом без приключений.

И решил, что меня обокрали. Ноги почти помчались наверх. Чисто рефлекторно я готов был мчаться по лестнице, проверять камеры и всю съемочную аппаратуру, хрупкую и дорогую. Но не побежал. Гостиная опустела, и в первую секунду я решил, что в дом забрались воры, но разве вор станет красть мебель и делать перестановку?

Огромный зал на входе в дом я называл гостиной. Понятия не имею, как назовет это архитектор, особенно учитывая все странности дома, но я звал это так. Мебель ей досталась от прошлых владельцев, и уже давно никто не жил тут достаточно долго, что бы создать свой стиль. Шкаф для одежды из резного дуба соседствовал с пошарпанным диваном, шикарные кресла, которые не стыдно поставить во дворце, окружали журнальный столик из стали и стекла, с древним ламповым радио на нем. Каждый владелец притаскивал сюда что-то свое. И ни один толком не знал, для чего ему вообще огромный зал на входе в дом. Казалось, что каждый мой предшественник старался просто запихать в него побольше мебели, а у нас с Делией до этого пока не дошли руки.

А теперь зал опустел. Кресла отодвинуты в стороны. Столик я нашел на втором этаже, где он нагло перегородил коридор. Радио пришлось искать дольше всего, его я обнаружил во дворе, на клумбе. В гостиной сдвинулось все, что могло двигаться. Что-то я нашел под лестницей, что-то в соседних комнатах. Зал опустел и стал похож на место для балов или молебнов. С учетом купола на доме и шпиля на нем, мне вспомнилась именно церковь и зал для молитв.

Хотя я и не помнил, что делал ночью, теперь это не сложно было понять. Сомнительно, что бы убивающий голубей маньяк стал переставлять мою мебель, пока я рою яму под дубом. Вот чем я занимался ночью – переставлял мебель, освобождал место в гостиной. Кто бы только еще знал, для чего!

Уйти, сбежать – нормальное желание того, кто попал в беду, кто чувствует опасность, и не знает, откуда она идет. Желание, продиктованное чувствами! Я сдержал его. Разум важнее чувств, и он говорил, что нужно ждать лаборанта. Анализ даст ответы. Скоро я буду знать, чем отравлен дом.

11

Лаборант предупредил меня, что для сбора образцов по всему списку, который я заказал, ему придется взять образцы штукатурки, и кое-где, в самых незаметных местах, могут остаться царапины на стенах.

– Можешь снести их целиком и забрать с собой, если унесешь! – ответил я, и лаборант взялся за дело.

Он собирал пробы воздуха в разных комнатах, наливал в баночки воду из всех кранов, соскребал со стен штукатурку, отколупывал кусочки обоев, творил еще что-то. Я не следил за ним. Он знает, что делает, а я все равно не смогу этого понять. И даже если он решит что-то спереть, то я все равно не увижу, что он делает. В доме было светло, я точно это знал, но бродил в темноте, слонялся от стены к стене и почти ничего не видел. Для меня в доме стояла тьма.

– Вам не темно? Не включить свет? – спросил я.

И второй раз узнал, как смотрят на сумасшедших. Дом и так тонул в ярком дневном свете, а я видел вокруг сумрак. Респиратор мешал дышать, и я сдернул дурацкую маску, вышел во двор и запустил ее в полет через забор. И проорал вслед проклятия. В доме не было темно, а во дворе – тем более. Но я почти ничего не видел. Темнота пришла только ко мне лично, когда яд добрался до глаз. Если это паралич зрительного нерва, то зрение мне уже не спасти. Слепой фотограф! Это конец всему.

Лампы в доме я все равно зажег, но светлее не стало. Свет умирал, рассыпался пылью. Я светил себе прямо в глаза, и свет слепил меня. Но стоило сделать шаг в сторону от лампы, и среди яркого света я оставался в темноте.

Лаборант закончил свои научные ритуалы и уехал, пока я пытался собирать вещи, почти ощупью. Бродил по этажам, хватал одежду, запихал ее в сумки, а потом снова доставал оттуда и уносил обратно. Только через несколько кругов этой карусели я понял, что мешаю сам себе. Так уйти не получится. Надо бросить все, выйти за дверь, и ничего не пытаться брать с собой.

На пороге я остановился. Уйти нужно. Это говорил разум. И тут же чувства кричали, что уходить нельзя. Дом убивал меня, я сходил с ума, почти ослеп, и все равно не мог шагнуть за порог. Это мой дом! Он мне нужен, я должен быть здесь. Больной, слепой, мертвый – не важно. Мне надо остаться, быть здесь, дышать воздухом Дома Совы, пить его воду и умереть на его полу.

Так, наверное, себя чувствует наркоман, когда видит шприц с дозой. Он сделает укол, даже если знает, что это его убьет. Есть искушения, которым нельзя сопротивляться. Дом Совы был моим шприцем, и я не мог отказаться от него. Я останусь здесь и спокойно умру. Мне решать, кто умрет, и если это буду я, то со смертью придет покой. Никаких больше проблем. Никаких беспокойств, только тишина и темнота. Я могу остаться здесь, это мне решать.

Мне решать! Эта мысль обожгла, как искра от костра. Я вспомнил о своем праве решать и выбирать. Вспомнил о Делии. Я могу просто сдаться, лечь и помереть, но я не могу оставить ее одну. Я не дам ей погибнуть в больничной палате, и если для этого нужно уйти из дома, я уйду. Если для этого нужно сжечь дом, или весь город, то я спрошу, где спички!

– Это мне решать! – заорал я. Заорал на дом, на себя, на людей из своих снов, которые уже почти не отличались от реальности. – Мне решать, и она не умрет. Ты понял? И я не умру! Пошел ты!

Я толкнул дверь, пнул ее. Она не открывалась, и я, как идиот, лупил по ней кулаками, пока не вспомнил, что открывать нужно внутрь. Двери досталась следующая порция ругани, я вывалил на нее все проклятия, какие мог вспомнить. Стало чуть легче, и свет снова разгорелся вокруг меня. Дом отпускал, злость сбивала его магию, придавал сил, и я понял, что могу открыть двери и уйти.

Дверь я открыл.

Но не ушел.

Делия шагнула через порог.

– Ух ты! Ты меня встречаешь! Да еще такими словами. Решил с воздухом поругаться, или это все ко мне относилось? – она поцеловала меня, но выскользнула из мои рук, когда я запоздало попытался ее обнять.

– Дели? А ты как вообще тут? Ты сама как? А там разве тебе не надо было в больнице быть? – пробормотал я что-то невнятное.

– Отличное красноречие! – она снова поцеловала меня. – Ты у меня мастер вдохновляющих речей.

Делия. Моя жена. Та моя жена, которая должна лежать в коме, и ради которой я собирался сжечь город, пока орал на дверь. Совсем немного она провела в разлуке с домом, но уже пришла в себя, здоровая и полная сил, не то, что я.

– Тебя выписали? – дурацкий вопрос, но я не мог придумать тогда ничего лучше.

– Нет, я сама ушла. От больницы толку нет, а у нас тут большой отличный дом. Посмотри! Это же дворец. Даже почти что храм! И мы собирались сделать студию наверху. А давай утром возьмемся за дело? Соберем побольше рабочих, пусть переделают третий этаж под съемку. А внизу сделаем комнаты для гостей, пусть в доме всегда будет много людей. Хочу гостей, хочу балы, вечеринки!

Вечеринки? «Хочу много гостей» – она правда это сказала, или у меня все еще галлюцинации? Вот уж чего никто из нас никогда не одобрял, так это столпотворения чужих людей в доме.

– Пойдем, – Делия взяла меня за руку. – Я так давно не была дома, что уже забыла, где тут спальня. Покажешь?

Я шагнул за ней, и понял, что иду легко. Я не устал, наоборот, давно не чувствовал себя так хорошо. Темнота ушла, дом светился. О чем я думал? Уехать, бросить все это? Ни за что! Это же наш дом. Мой дом, именно тут я и должен быть! Я шел прочь от входной двери, держал жену за руку, и силы прибавлялись с каждым шагом. Сегодня кровать в спальне на втором этаже ждет серьезное испытание.

Телефон зазвонил в кармане.

– Не бери! – Делия остановилась на ступеньках, и расстегнула молнию на юбке. То, что открылось мои глазам, влекло куда больше, чем звонящий телефон, но я все равно покосился на экран. Звонили из больницы. Наверное, решили сказать, что мою жену можно забрать домой. Спохватились, наконец, она уже дома!

Телефон звонил, а Делия медленно шла наверх, и ее одежда слетала с тела, как листья осенью, но что-то было не так. Я не мог понять, что именно, но это чувство грызло меня, какой-то подвох. Слова про гостей – они совсем не в ее духе! А телефон все бился в истерике, и я снял трубку. Больничный доктор звонил сообщить мне радостную новость – моя жена вышла из комы.

– Да неужели? Вышла, и уже до дома дошла! – так я хотел съязвить в ответ, но не успел.

– Я передам ей трубку! – продолжил доктор.

– Этьен? – знакомый голос с трудом прошептал мое имя на той стороне. – Ты дома? Уходи оттуда. Там все плохо. Очень! Полный…

Делия закашлялась и замолчала, но я понял, что она хотела сказать. Доктор снова перехватил телефон.

– Не будем утомлять вас, сейчас не время для долгих разговоров, берегите силы! – это он сказал явно Делии, а продолжил уже со мной. – Ваша жена очнулась, ребенок жив. Состояние сознание пока помраченное, но это пройдет. Я бы советовал навестить супругу утром, в приемные часы.

Он что-то еще говорил, про анализы и МРТ, но я не слышал. Одна Делия стояла на ступеньках, уже раздетая и звала в спальню, где мы устроим взбучку нашей кровати. Вторая Делия, в больнице, едва шептала и говорила со мной по телефону. Делия в больнице просила уйти из дома, а Делия на ступеньках звала остаться, принять дом и полюбить его. Привести в него гостей. Но моя Делия никогда не устроит в доме сборище для орущих соседей. И не попросит меня остаться там, где ждет смерть.

– Ты кто? – спросил я Делию на лестнице, вздрогнул, и открыл глаза.

Я стоял в прихожей, перед входной дверью. Один. Я оглянулся, но на ступеньках не было ни Делии, ни ее одежды, зато телефон валялся на полу у меня под ногами. Я спал стоя, видел сон, и не мог отличить его от реальности. Проснулся, и все равно не мог отличить. Я поднял телефон и посмотрел список вызовов. Номер доктора числился в нем последним, разговор мне не приснился. Я нажал кнопку вызова, и почти сразу гудки сменились знакомым мужским голосом.

– Это Ломбар, опять, по поводу моей жены. Связь была не очень, я, кажется, не все расслышал.

– Я же говорю – все в порядке! – ответил доктор. – Физически, во всяком случае. Сознание пока несколько затуманенное, но это пройдет.

Да, разговор мне не приснился, Делия очнулась!

– Я забыл спросить, – продолжил я, – вы сделали анализ на токсины?

– Да, там тоже все в порядке. Никаких токсинов. Пока не знаю, в чем была причина комы, но ваша жена не отравлена. В том числе и плесенью.

Вот теперь я открыл дверь и вышел из дома. Наверное. Я шел вперед, но не был уверен, что иду на самом деле, что это не сон. Огромная стая сов кружилась над домом, барабаны звали, приглашали копать, и я побежал. Выскочил за ворота и бежал прямо по дороге. Кто-то сигналил, а кто-то ругался, машины объезжали меня по встречной, а я бежал, сколько мог. И в моем состоянии это значило: «Бежал не очень долго».

Силы закончились, я задыхался и едва не падал. Пришлось остановиться. Я пытался восстановить дыхание, кашлял и глядел себе под ноги, в землю. Рукой я уперся во что-то, что бы ни упасть, и ощущал под пальцами холод стальных прутьев. Толстых, старых, таких, как в ограде моего дома. Я поднял взгляд, и понял, что смотрю на ворота Дома Совы.

Алису, в ее страну полную чудес и кошмаров, заманил белый кролик. Я пришел в свою страну чудес за криком совы и грохотом барабанов. Совы окружали меня, ухали, кричали и я закричал на них, швырнул камень в стаю, но не попал ни в кого. Да и не мог попасть. Эти совы жили не в Усадьбе, а в моей голове. Я сел на землю, спиной к воротам, что бы ни видеть свой шприц, и вызвал такси.

Пришлось довольно долго ждать, но я победил! Бросил дом и уехал в отель. Такси покачивалось, и я начал дремать на заднем сидении.

– Просыпайтесь! Приехали, – таксист тронул мое плечо.

Я сунул ему деньги, выбрался наружу, не дожидаясь сдачи, толкнул ворота и вошел во двор Усадьбы. Путешествие закончилось там же, где начиналось. На дорожке, ведущей к дому, я сидел на земле и хихикал, а потом хохотал, и плакал, и снова хихикал. Я не могу уйти. Кто сказал, что все дороги ведут в Рим? Все дороги ведут в Дом Совы! Нельзя уйти из этого дома. Можно бежать, скрываться, мчаться на другой край света, но все дороги ведут сюда. Я уходил, засыпал и возвращался во сне. И во сне заказывал такси на обратную дорогу к дому.

Сова сидела передо мной на траве, я шагнул к ней, а она побежала прочь. Пешком, вместо того, что бы взлететь. Я пошел следом, и не удивился, когда сова вывела меня к яме под дубом.

И вот тогда я снова взбесился. Только злость и ненависть придавали мне тогда сил. Они, и страх оставить Делию одну.

– Сука! – орал я. – Ты яму хочешь? Выйди сюда и скажи мне в лицо! Сука!

Я пинал землю, и пинал дуб, бил его кулаками. Злость качает адреналин, снимает все запреты, забирает усталость. Пока смиренные добровольно ложатся на крест, люди в гневе убивают своих палачей и взрывают миры, и порой только так можно сохранить рассудок.

– Хочешь яму? – орал я – Я тебе устрою яму, не выберешься!

Адреналина от этого приступа буйства хватило, что бы выйти за ворота и не возвращаться. Не возвращаться во сне, во всяком случае. Вернуться придется, но на моих условиях. Хватит с меня попыток убежать! Я дошел до магазина инструментов и купил лопату. Нужно копать? Ладно! Я выкопаю яму, узнаю, что на дне, и покончу с этим.

Я копал, и дом смотрел мне через плечо. Он всегда говорил, что решать буду я, и сейчас ободрял мое решение. Ему нравилось то, что я делаю, я это чувствовал. А еще ему нравились мои мысли про сожженный город. Дом одобрял смерть и кровопролитие.

Я копал, и не задыхался, не сбивал дыхание. Впервые я добровольно делал то, что хотел дом, и он подпитывал меня. Свет больше не гас, и барабаны не стучали, а вместе с землей из ямы летели старые кости. Кости птиц, собак, людей. Бедренная кость, очень старая. Череп с пробитой в затылке дырой. Плевать! Я копал, пока лопата не ударилось обо что-то большое и твердое.

Руками я разгреб землю и нашел камень. Такой я видел в своих снах, старый, и покрытый узорами. Эти же узоры украшали стены дома, и хотя я не мог разглядеть шпиль на крыше, я не сомневался, что и на нем найдется такой же рисунок. Я разгреб только верхушку камня, откопать его весь будет очень тяжело. Я попробовал, и нашел другие камни. Не такие, как этот, а просто камни, большие и старые, похожие на кусок древнего фундамента. Камень заложили в этот фундамент и построили что-то, что давно разрушено. И на его месте стоит Дом Совы. Я не имел понятия, зачем мне камень, но все это время пытался откопать именно его.

Несколько часов я копал без передышки, и только теперь заметил это. Тело болело. Руки покрылись мозолями. Я выбрался из ямы, добрел до дома и уснул прямо на полу своей прекрасной овальной гостиной, в которой вполне можно было устраивать балы.