Мой друг бессмертный

«Нет – не было никакой жертвы! – сердито подумал Лешка. – Обычный несчастный случай!»

Но в таком случае, при чем тут бандит на джипе? Что, и его не было? А все эти разговоры о Жертвеннике, «почему он пришел в своем теле», «возьмите меня вместо него» и все такое?

А как же поход к мертвой бабушке? Замысловатый глюк на почве сотрясения?

Неожиданно Лешке пришло на ум, что Виктору хотелось бы, чтобы он так и рассуждал, – нашел подходящее рациональное объяснение и на этом успокоился.

«Нет уж, – подумал Лешка. – Будем разбираться. Оставим пока тему „глюк это или не глюк". Допустим, все это случилось на самом деле. Тогда сразу возникают вопросы:

– кто такой Виктор?

– кто такой бандит?

– кому его принесли в жертву и зачем?

– что делать, чтобы этого больше не повторилось?»

Ну, на последний вопрос ответ ему уже дали – не ходить на перекресток. Насчет предпоследнего – Виктор что-то намекал насчет предков, которые его продали. Вопрос «кому» повисал в воздухе. Лешка остро пожалел, что впопыхах не успел спросить Виктора, кто такой бандит, – они явно были знакомы. В общем, ключи ко всем загадкам находились у Виктора, который сам был непонятно кто и непонятно где. И ничего о нем не известно, кроме имени и способности к оживлению мертвых.

Итак, задача номер один – выяснить, кто такой Виктор. «Тот бандит звал его Сянь», – вспомнил Лешка. Может, Виктор тоже из их бандитской тусовки? Они там все друг друга по никам зовут. Или это не прозвище, а просто фамилия?.. Виктор Сянь. А что, звучит неплохо. Нормальное евро-китайское сочетание. Вроде Брюс Ли. Надо будет поискать его в Интернете, кстати, – вдруг он известная личность?

Лешка попытался припомнить в деталях внешность спасителя. Вроде на китайца он не особо походил. Лицо, в общем, правильное. Кожа скорее смуглая, чем желтоватая. Борода короткая, но густая. Темно-карие глаза, высокие скулы, прямой нос. Скорее уж на казаха похож. Хотя, кто его знает, – может и китаец, и монгол или полукровка откуда-нибудь из Сибири. Какой-нибудь уйгур или хакас. Эти народности вроде входят в зону влияния китайской культуры, исповедуют буддизм, и их представитель вполне может носить китайскую фамилию.

С оживлением и запуском сердца, на Лешин взгляд, все было более или менее понятно. Сянь был либо врачом, либо экстрасенсом – впрочем, одно другому не мешало. В общем, целителем. Это слово ему как-то очень подходило. Да и фамилия у него китайская, а китайцы в таких делах рубят.

Лешка сгрыз яблоко до самых косточек, огрызок кинул на соседскую тумбочку; судя по звуку, промахнулся. Соседи, так и не найдя себе третьего для «тыщи», увлеченно играли в «верю-не верю».

– Пять тузов!

– А вот тебе еще один сверху!

– Не верю!

– А вот и получи!

– Ах ты зараза!

– Пацаны, можно не орать? – ворчливо попросил Лешка. – Мне из-за вас не уснуть.

Пацаны без возражений сбавили тон. В больнице были свои преимущества. Лешка закинул руки за голову и принялся размышлять дальше. По поводу Виктора больше ничего в голову не приходило. Тогда он переключился на бандита.

Стоп, сразу сказал себе Лешка. Справедливости ради. Почему я с ходу обозвал мужика на джипе бандитом? Только потому, что мне его рожа не понравилась? Откуда я вообще знаю, кто он? Почему не преуспевающий бизнесмен? Или помощник депутата?

Нет, кем бы ни был тот тип, Лешка точно знал, что догадка насчет бандита гораздо ближе к истине. Нормальные бизнесмены – такие, как папа, – выглядели совсем не так. Наоборот, папа всячески старался подчеркнуть свою респектабельность, внушить людям доверие. Имидж порядочного человека очень много для него значил. Нет, конечно, без демонстрации собственной крутизны не обходилось, но делалось это не так в лоб, а намеками, деталями – часы там какие-нибудь швейцарские, ноутбук последней модели… Если бы в папином облике хоть что-то наводило на мысль о связях с криминалом, это был бы серьезный удар по его репутации. Папа ни за что не купил бы себе такой пижонский джип, на котором только на «стрелки» ездить…

Бот в чем разница! – сообразил Лешка. Весь имидж того типа строился на откровенном устрашении. Явно и косвенно сигнализировал: «Я опасен». Но если он не бандит, то зачем ему это надо? Может, охрана? Лешке вспомнился персонаж одного фильма с классной профессией – «специалист по решению проблем»…

Тут на Лешу снизошло озарение. Тип на джипе – убийца! По своему социальному положению он может быть кем угодно, но, определенно, его специальность – убивать.

Ага. Забирать жизни. Вот он и приехал забрать Лешину жизнь… «Может, это была сама Смерть?» – подумал Лешка.

По спине у него забегали мурашки. «Может, так у всех бывает? – предположил Лешка. – Когда человек начинает умирать, к нему приезжает Смерть в облике бандита на черном джипе…»

Лешка повернул голову и посмотрел на дельтапланериста. Этот все время лежал, молчал и слушал плеер. И с кровати не вставал даже в туалет, потому что у него был перелом позвоночника.

«К этому уж скорее не на черном джипе, а на черном истребителе», – подумал он.

– Эй! – окликнул он его. – Летчик!

Тот отреагировал не сразу. Медленно вытащил наушники, медленно повернул голову. Глаза дельтапланериста были окружены огромными фиолетовыми синяками.

– Чего? – тусклым голосом спросил он.

– Расскажи, как разбился.

– Не помню.

– Как это? Не помнишь, как упал?

– И что потом было, тоже не помню, – монотонно заговорил парень. – Ребята снизу видели, рассказали – падал, как мешок с картошкой. А я только помню, как взлетел, а потом открываю глаза, вижу – трава, грязь…

– У него потеря памяти, – вмешался мальчик, получивший по лбу железякой. – У меня тоже, но только на несколько минут.

– И у меня, – добавил парень с аллергией на фаст-фуд. – При сотрясении так и должно быть.

«Ага! – обрадовался Лешка. – А я всё помню! Это неспроста!»

Впрочем, это тоже ничего не доказывало…

Глава 4

Ники приходит домой и подбирает песню

После репетиций Ники всегда возвращалась домой в двенадцатом часу, хотя никто не заставлял ее сидеть на Леннаучфильме так долго. Но Ники не любила торчать по вечерам дома. Ей там было скучно. Мама приходила с работы поздно и, едва поужинав, раскладывала на кухонном столе свои бумаги и снова погружалась в цифры какого-нибудь квартального отчета (она работала помощником бухгалтера – самая унылая и запарная работа). Ники не видела смысла в том, чтобы так вкалывать, поскольку денег все равно постоянно не хватало. Уж лучше бы мама пришла к начальству, которое, по мнению Ники, на ней откровенно наживалось, и стукнула бы там кулаком по столу. Но мама, к сожалению, была слишком мягкой, робкой и уступчивой, как раз из тех людей, на ком удобно ездить и приятно пахать. Так что финансовое благополучие в ближайшие годы их семье не грозило.

Поедая купленное у метро мороженое, Ники брела по пустынному Ланскому проспекту в сторону дома. У парадной родной хрущевки ее ожидал сюрприз. Под фонарем, лучась и испуская блики, красовался зализанный черный джип с серебряным логотипом «INFINITY» на решетке радиатора. Среди ржавых «Жигулей» и древних иномарок он выглядел роскошно до неприличия. Ники окинула джип неприязненным взглядом и прошипела: – Опять притащился!

При виде безупречно чистого бока «инфинити» ей вдруг ужасно захотелось взять какой-нибудь гвоздик и выцарапать на нем слово из трех букв. Или, на худой конец, зафигачить камнем в стекло. Но Ники, конечно же, не стала этого делать. Потому что была уверена – Толик все равно узнает, кто это сделал. Толик почти читал мысли и с легкостью распознавал любое вранье.

Толик, вернее Тиль Крюгер, был велик и крут. Он занимался каким-то бизнесом – Ники было не очень-то интересно, каким, – и являлся маминым начальством. В последний год Толик завел себе отвратительную, с точки зрения Ники, привычку – периодически наезжать к ним домой. Обычно ненадолго – забирал или привозил какие-нибудь бумаги. Мама при его появлении начинала метаться, лебезить и угощать его чаем. Толик выхлебывал чай, решал вопросы и укатывал восвояси. Ники относилась к Толику с подозрением и неприязнью. Особенно последнее время, с тех пор как ей начало казаться, что он к ним зачастил.

Ники поднялась по вонючей лестнице, открыла дверь своим ключом, проскользнула в крошечную прихожую в виде буквы «Г» – и едва не наступила на сияющие черные ботинки сорок пятого размера. Три четверти вешалки занимало кашемировое пальто, источающее слабый запах дорогого одеколона. Ники пришлось пристроить куртку на тумбе под зеркалом. Толик вообще занимал как-то много места, особенно в их малогабаритной квартире. С кухни доносились голоса. Ники скинула ботинки, прошла в носках до кухни и заглянула внутрь.

– Приветик, – небрежно поздоровалась она. – А вот и я!

– Где тебя черти носят? – вместо приветствия напустилась на нее мама. – Первый час!

– Не первый, а одиннадцать с небольшим, – возразила Ники, быстро изучая диспозицию на кухне. Толик восседал на «своем» стуле за кухонным столом, уткнувшись мясистым носом в какую-то таблицу. Перед ним стояла нетронутая чашка чаю и ваза с печеньем. Ники машинально отметила «гостевую» бумажную скатерть, папку с бумагами перед Толиком и тяжелый взгляд, которым он ее наградил. На приветствие Ники он ответил кивком, напоминающим движение, которым отгоняют муху. По его угрюмой роже было ясно, как он рад ее видеть.

«Ага, – ревниво подумала Ники. – Думал, я только перед закрытием метро появлюсь? Бот и обломись!»

На плите на маленьком огне стояла кастрюля, из которой аппетитно пахло пельменями. Ники сразу вспомнила, чтос обеда ничего не ела.

– Иди пока в комнату, – перехватила ее взгляд мама. – Подожди минут пятнадцать. Мы с Тилем Ивановичем закончим, тогда поужинаешь.

– Я сейчас есть хочу! – попыталась качнуть права Ники.

– А не надо шляться по ночам неизвестно где!

С этими словами мама выпроводила Ники из кухни и прикрыла за ней дверь.

– Я не шляюсь, а музыкой занимаюсь! – крикнула Ники через дверь, обиженно отправилась в гостиную, плюхнулась в кресло и включила МТВ, нарочно сделав звук погромче.

Интересно, ей только кажется, что Толик положил глаз на маму, или нет? Ники никак не могла определить, имеют ли ее подозрения под собой какую-то почву. С одной стороны, Толик вел себя с мамой абсолютно по-хозяйски – ну да, как и положено боссу. Пользуясь ее безответностью, нагружал сверхурочными заданиями. С другой стороны, может, это только предлог, чтобы без помех к ним таскаться? Да и мамино поведение настораживало. Не то чтобы она была в него откровенно влюблена, но ее манера поведения… Какая-то уж слишком преданная, слишком заискивающая. Впрочем, как уже было сказано, мама была человеком мягким. Ники из-за этого даже отчасти перестала ее уважать.

На экране закончил трепаться ви-джей, и появился новый клип, которого Ники раньше не видела: какая-то рокерша, стриженая девица с гитарой, страдает на фоне сюрреалистических новостроек. Ники вспомнила свою песню про черное солнце и опять обозлилась на Нафаню и Рэндома. «У меня бы тоже получилось, – думала она, критически разглядывая девицу. – Я красивее. И голос не хуже. И песню хорошую сочинила – сама! А эти бараны считают себя гениальными, а над настоящим талантом только насмехаются. Ну ничего…»

Под этим «ничего» подразумевалось, что Ники совсем скоро станет такой крутой рок-звездой, что парни из «Утра понедельника» удавятся от зависти. Как это произойдет, Ники пока не знала. Ей бы еще научиться играть на бас-гитаре… Нафаня только обещает поучить, а как до дела, так сразу в кусты…

На журнальном столике неожиданно зазвенел телефон.

– Алё! – сняла трубку Ники. И тут же сморщилась, поскучнела. Звонила бабушка. Желала поговорить с мамой. Узнав, что мама сидит на кухне с «толстомордым буржуем», высказала по его поводу пару ласковых, осчастливила Ники вестью, что на днях приедет в гости, и повесила трубку.

Ники тяжко вздохнула. Визиты бабушки последнее время выливались в большие семейные разборки, крайней в которых неизменно оказывалась Ники. И на Леннаучфильм не сбежать – бабка смертельно обидится и в следующий раз будет еще въедливей.

Настроение у Ники упало ниже нуля. Она выключила телик, пригорюнилась. На кухне шуршали бумагами и бормотали. Ники задумчиво посмотрела в окно поверх экрана, встала с кресла и ушла в свою комнату.

Комната была длинная и узкая, темная, захламленная. Обои Ники разрисовала всякими лозунгами и оклеила афишами любимых рок-групп. На письменном столе громоздилась пыльная пирамида из журналов вперемешку с альбомами, учебниками и непонятно чем – у Ники уже несколько недель не доходили руки ее разобрать. На тумбе у подоконника загадочно зеленел аквариум с одинокой рыбкой неизвестной породы. В окно скребся опадающий клен.

Ники подтащила к шкафу табуретку, влезла на нее и сняла сверху акустическую гитару в клеенчатом чехле. Извлекла ее на свет, села на тахту, положила инструмент на колени, погладила по желтому боку. Эту гитару она купила месяца полтора назад в музыкальной комиссионке в Апраксином дворе. Вернее, гитару ей купил Нафаня. И даже не ей, а, скорее, себе. Вообще-то, Ники увязалась в Апрашку за компанию с Нафаней, которому нужна была какая-то хреновина для ударной установки. Гитару покупать никто не собирался. Но Нафаня, как водится, увидел ценную вещь и сразу весь загорелся. «Супер! Покупай! – убеждал он Ники, ощупывая и чуть ли не обнюхивая сокровище. – Ты смотри, за такие смешные деньги – такой раритет! Начинать лучше всего именно на акустической! Чего – денег нет? Ладно, давай я сам ее куплю и сдам тебе в аренду…»

Ники, тщательно складывая пальцы, изобразила на грифе хитрую фигуру и взяла аккорд «ля-минор». На прошлой неделе Михалыч, не выдержав Никиного нытья, сломался и обучил ее «трем блатным аккордам».

– А подберу-ка я ту песню из подвала! – внезапно решила она. – Как там начиналось…

Потекли минуты. Ники осторожно трогала струны, ее пальцы блуждали по грифу, губы шевелились. Комната наполнилась мелодичными звуками. Трех аккордов явно не хватало, однако вскоре Ники удалось изобразить что-то похожее. Еще бы вспомнить слова…

«Как я их вспомню, если я их даже толком не расслышала?» – с сожалением подумала Ники.

Ники несколько раз спела мелодию без слов, копируя торжественную интонацию неизвестного певца, пока не решила, что она звучит в точности как на Леннаучфильме. Попыталась придумать свой текст, но, как нарочно, слова не шли.

«К такой мелодии нужны особенные слова», – подумала Ники. А особенные, настоящие слова просто так не выдумаешь. Они сами приходят.

Ники закрыла глаза и тихонько посидела – пока внутри не стало так же тихо, как в комнате. Может быть, эти слова где-то рядом, только и ждут, когда Ники позволит им дать себя услышать. Как черное солнце. Случайно обернешься – а оно уже там…

В прихожей глухо хлопнула дверь. Ники моргнула и открыла глаза.

– Вероничка! Тиль Иванович ушел, иди ужинать! – донеслось с кухни.

«Ужинать! Пельмени!» – Рот Ники наполнился слюной. Она мгновенно забыла о песне, бросила гитару на тахту и понеслась на кухню.

Перед сном Ники попыталась приспособить к мелодии свои слова про черное солнце, но безуспешно. Потом утомилась и легла спать.

Чего только не наснилось Ники в ту ночь!

…Окно раскрыто настежь – не то распахнуло ветром, не то его открыла сама Ники. А может, стекло просто исчезло, растворилось в воздухе. Ники стоит и смотрит на улицу, ветер порывами дует ей в лицо. Ярко светит полная луна. Со всех сторон нарастает шелест листьев, шорох веток, обрывки невнятных возгласов, далекий плач… Раскидистый клен, растущий прямо перед окном комнаты Ники, резко взмахивает ветками, как огромная птица, привязанная за лапу. Последние листья вспыхивают ярко-желтым на фоне тьмы, трепещут, отрываются, улетают.

«Дерево танцует погребальный танец, – как будто кто-то говорит у Ники в голове. – Ветер обрывает пожелтевшие листья.

Я слышу их прощальные крики.

Одни как будто головой мотают в отчаянии: „Нет, нет!"

Другие – тянутся вслед за ветром, умоляя: „Пожалуйста, пожалуйста!"

Третьи, улетая, крыльями машут: „Прощай, прощай!"»

Ники смотрит, как красивый резной лист надувается, будто парус, вспархивает и улетает в темноту.

«А ведь получается песня! – соображает девочка. – Может, подойдет к той мелодии?»

Тут издалека, из-за облаков, доносится зов:

– Вероника!

В тот же миг Ники становится прозрачной, невидимой, легкой, как кленовый лист, и вылетает за окно. Ветер уносит ее в небо.

…Ветер уносит листья в небо, закручивая их, швыряя в разные стороны, щедро разбрасывая над городом. Ники тоже то возносит, то бросает вниз. Ей кажется, она просто лист среди прочих листьев. Она летит над Ланским проспектом, над ржавыми крышами «хрущевок», и каждый серый кирпич в их стенах – как многотонный каменный блок, а улицы так широки, что не перелететь и за сто лет. Она видит, как из труб местной ТЭЦ выползают грозовые облака и скапливаются над городом.

– Вероника! – снова доносится из-за облаков.

…Черная, густая, как смола, вода незнакомой реки ходит кругом, сворачиваясь в спираль, словно гюрза перед броском. Ники перестает быть легкой и прозрачной, она больше не летит, а падает прямо в черный водоворот. Ее снова закрутило, стиснуло со всех сторон, понесло. Ники не страшно, она ничему не удивляется – это же сон! Только одна несуразная мысль пробивается на поверхность сознания, пока ее куда-то уносит вода: «Кто я?»

Водоворот становится все сильнее, стремительнее; мир бешено закручивается в глазах Ники…

…пока вдруг не выбрасывает ее наружу.

Она падает на что-то твердое, холодное и влажное. Каменная плита? Нет – это больше похоже на низкий прямоугольный каменный стол на сплошном цоколе. Из-под плиты пробивается трава, лезут какие-то настырные прутья, выползают зеленые побеги. Стол с одного края оплетен цветущим вьюнком. На каменной плите глубокие борозды, словно раны от меча.

Что это за место? Ники вспоминает. Что-то такое она в детстве видела…

– Надгробная плита, – догадывается она. – Это же могила!

– Вероника! – словно гром, раздается у нее прямо над головой.

…Ники поднимает голову и видит… воду. На месте неба – черная вода, а прямо над ней из воды восходит черное солнце. Смотреть на него невыносимо, но и не смотреть невозможно. Кажется, оно не излучает, а всасывает свет вместе с жизнью; что оно, не живое и не совсем разумное, все же обладает более сильной волей, чем любой человек.

«Не смотри на меня! – беззвучно молит Ники. – Только ничего не говори! Мне нельзя тебя слушать! Я же умру!»

Солнце заговорило.

Ники зажмурилась, зажала руками уши и от страха проснулась. За окном было еще темно, а на электронных часах – восемь тринадцать. Ники полежала минуту, приходя в себя, зевнула, вылезла из кровати и поплелась в ванную. Все равно пора было собираться в школу.

Глава 5

Мама, папа и поиски Сяня

Десять дней Лешу продержали в больнице, потом выписали. За это время короткие осенние каникулы успели начаться и наполовину пройти. Остаток каникул Лешка проторчал дома, играя на компьютере в «Дьябло-2». Наигрался до того, что опять зрение упало, просто выдохся, кроша полчища адских монстров. Прошел без проблем почти весь первый уровень – сумрачные леса и болота. Выбрал себе в качестве воина любимца-варвара, нарек его Страшила, раздобыл ему в каком-то склепе шикарный топор с романтическим названием «резня кромсать», обучил наводить на врагов порчу – а толку? В самом последнем подземелье к Страшиле подкралась помесь девки со скорпионом, накинулась на него из темноты как бешеная, ударила своим скорпионьим хвостом – и Страшила в мучениях помер на месте от яда. Лешу это глубоко возмутило – вот подстава, даже аптечки не помогли! Неудачливого варвара отбросило на начало уровня без оружия и доспехов, и чудесный топор безвозвратно сгинул. Лешка начал было все по новой, но мама озаботилась его здоровьем и принялась гонять от компа. Дескать, болеешь – так болей. А чем еще заняться, кроме игр? Гулять нельзя. Лешка хотел как-то выйти во двор проветриться, но только оказался снаружи, как голова закружилась, в глазах потемнело – еле до квартиры по стеночке дополз. Телик смотреть надоело, да и нечего – одни сериалы, и от рекламы тошно. Читать лень. Друзья где-то оттягиваются, у них каникулы. Димка уехал с родителями в Кировск, на горных лыжах кататься, Славка разок заходил, сыграли в хот-сит в «Героев», но через полчаса пришлось прекратить – голова разболелась. Тоска! Скорее бы, что ли, в школу!

Такие печальные мысли бродили в голове у Леши, задумчиво сидящего перед монитором. На экране реанимированный варвар Страшила прорубал себе путь через отряд зомби.

– Алешка, ты опять?! Кыш от комьютера! – донесся из прихожей мамин крик.

– Да я только почту снять!

Лешка быстренько «свернул» картинку. И вовремя – в дверях возникла мама. Одета она была так, будто собиралась уходить, возле уха держала телефонную трубку. Мама с подозрением уставилась на экран, но, не увидев там привычного игрового пейзажа, смилостивилась:

– Ладно, три минуты.

– Десять!

– Пять!

– Семь с половиной!

В ответ – тишина. Лешка обернулся к двери, но мамы там уже не было. Из коридора донесся удаляющийся голос:

…Але? Танечка? Наконец-то! Что-то нас сегодня часто разъединяют…

«Еще на полчаса», – насмешливо подумал Лешка и снова развернул «Дьябло».

Мама болтала по телефону уже второй час, он засек,

– …Кто он? Администратор в Малом оперном? Сколько ему лет – тридцать? А дочери двенадцать? А, так он не родной… Ну понятно…

«Опять сплетничают!» – возмутился Лешка. Как ей не надоест рассказывать одно и то же всем своим бездельницам-подружкам?

– …Умненькая, старательная… Тань, ну я не знаю… Я же последний раз преподавала года три назад…

Нет, деловой разговор. Тетя Таня, мамина бывшая коллега по школе, в очередной раз пытается навязать маме ученицу по английскому. А мама, как всегда, отбивается.

– Спасибо, милая, но я никак… Два раза в неделю, по полтора часа… Сколько? Триста? Нет, не могу! Я не торгуюсь, просто абсолютно нет времени! Столько дел, что буквально ни минуты свободной не остается даже на себя, ношусь как угорелая… Ах да, самое главное – у меня же занятия! Танечка, я же тебе еще не рассказывала…

«Врет», – подумал Лешка. Какие у нее дела? По телефону с подругами трепаться? С утра смотрела телик, потом сходила в магазин, притащила кучу еды, мясо пожарила. Вкусное. Сама, что характерно, ничего не ест – бережет фигуру. Потом свалила в парикмахерскую и проторчала там часа три. А на голове что было, то и осталось, никакой разницы…

Мамин голос зазвучал громче, интонации стали бойче. Теперь она уговаривала тетю Таню составить ей компанию на занятиях по тибетской йоге.

– Чудесно, Танечка, ощущения просто поразительные! Там все так спокойно, так снимает стресс – комплекс разработан специально для жителей мегаполиса… Я один раз сходила – и просто ожила… Что ты, милая, никакая растяжка не нужна! Подумаешь, нет подготовки! Никаких «ноги за голову», только работа с тонкими энергиями, гармонизация биополя… И главное – глубокое расслабление. Это же дыхательная гимнастика, – мама засмеялась, – как в школе: подняли руки – вдох, опустили – выдох…

Вот, например, занятия эти – так называемая тибетская йога. Мамино новое увлечение. До того была аква-аэробика. Про эту тибетскую йогу Лешка тоже слышал уже раз четвертый – всем подругам было рассказано во всех подробностях. С его точки зрения, эти тибетские йоги были отъявленными лентяями. Судя по тому, как мама описывала их йогу, они только и делали, что расслаблялись.

– …Все, я уже убегаю. До свидания, Танечка, звони, не пропадай!

В коридоре мама со стуком положила трубку на базу. В тот же миг Лешка опять свернул «Дьябло» и кликнул мышью на иконку «аутлук-экспресс».

– Так-так… – раздался за спиной мамин голос.

– А я что, я почту снимаю!

– Вот скажу отцу, чтобы поставил пароли на все игры!

– Он не сможет. Да и все равно я их потом взломаю…

Лешка оглянулся. Мама стояла в дверях комнаты уже в пальто и длинном шарфе, стройная и изящная, как танцовщица; вокруг ухоженного лица – в художественном беспорядке темно-русые прядки.

– Я пошла на йогу. Приду часов в одиннадцать.

– А чё так поздно?

– Ну, такое вот неудобное расписание…

– Хочешь, анекдот в тему расскажу? – с невинными интонациями спросил Лешка. – Одного чувака спрашивают: «Как вы расслабляетесь?» А он отвечает: «А я не напрягаюсь!»

Мама звонко засмеялась. Лешке ее смех с детства очень нравился.

– Долго не сиди. Хоть глаза собственные пожалей!

– Я только почту.

– Честное слово?