ТЦ Мечта

Смешно звучит, но не хочу больше умирать.

Ни сейчас, никогда больше.

На самом деле, Умирать больно, и страшно.

Безумие, просто безумие…

Придется вносить изменения, поэтому стал писать на новом листочке: «спуститься в туалет на цокольном этаже, отмыться, привести себя в порядок, продолжить обход…»

*

Слоу.

У него есть блокнот с авторучкой.

Записывать, что с ним происходит, чтобы потом вспомнить, оценить свои действия в мелочах.

Так ему посоветовал доктор. Психиатр.

Ведь у него амнезия: не помнит отчетливо, что было вчера.

Неделю назад, месяц, или год.

А всё остальное, случившиеся с ним загодя, до того, как попал сюда, вспоминается как сейчас.

Но он хочет забыть, как кошмарный сон.

Первое, что он делает, после того как встал, умылся, сделал дела в унитаз, пишет на чистом листочке блокнота.

Он лежит на тумбочке, рядом ручка с синими чернилами.

Его никто не заставляет этого делать, оно получается спонтанно, само собой, – вот он пишет:

«Прежде чем станет лучше, будет хуже».

Потом вспомнил, написал библейские истины:

«Не убий ближнего своего.

Не воруй у брата своего.

Не прелюбодействуй с женой, с ее дочерьми, ближнего своего…..»

Наверно, это твиты из рая.

Долбаный «твиттер», гребаные социальные сети, они сведут его с ума окончательно.

Вечером, когда наступает отбой, обычно кричит:

– Откройте мне двери …!

Ведь он находиться в отдельной палате психиатрической больницы: белые стены, белый потолок, окно с решеткой.

Завтрак, обед, ужин, а потом сон, по устоявшемуся графику, распорядку в жизни.

Во время них, в переменах, делает записи в блокноте.

Потом, после отбоя бьется головой об стены, об бетонный пол, об потолок.

Ведь он научился летать, правда, во снах.

В комнату врываются люди в белых халатах.

Они делают немного больно, надевают смирительную рубашку, скручивают руки.

«Не убий, ближнего своего…»

Наверно он, сын Человеческий, а не божий.

Память воскресла, обрела очертания, поэтому он вспоминает, как когда-то висел на кресте, через несколько поколений назад, во времени.

Принимал муки тяжкие, но никто не оценил.

Ни тогда, ни сейчас.

Пока помнится, но ведь пройдет минута, он забудет напрочь, что происходит в данное время.

Но старается помнить.

Посланный ему твит из Рая.

Он царапается пальцами, ногтями, кусается зубами, чтобы оставить после этого хоть какую-то зарубку.

Но бесполезно, он засыпает…

– Вот факинг дьявол! Смотри-ка, как кусается.

Один из санитаров показал укушенную ладонь, старшему из них. Он проговорил:

– Мда, собака, сколько людей он ограбил. Будь моя воля, давно бы его прикончил. Знакомился в «социалках», потом их грабил; без разницы, мужчина, женщина, девушка.

Но решает здесь Док, поэтому так. Черт бы его побрал! Ладно, идите по своим делам.

– Вышли вон, что тут непонятного!

Скомандовал Старший.

Санитары вышли. Когда они удалились, Старший подошел к кровати, где лежал «он», спутанный, уколотый успокоительным средством.

Возле кровати, тумбочка.

На ней лежит блокнот с авторучкой.

Он раскрыт, исписан мелким неровным почерком.

– Ничего, завтра как новенький будешь.

Проговорил Старший, убирая исписанный блокнот в карман халата. Взамен кладя на тумбочку другой.

Точно такой же. Еще не исписанный блокнот, с чистыми листочками, пододвигая к нему авторучку с синими чернилами.

*

Ну да, было дело, не так давно лежал в «психиатричке».

Что тут такого, стыдного, миллионы таких людей находятся среди нас. И ничего, мир как-то живет.

Люди сходят с ума по разным причинам.

Только не совсем помню, из-за чего сюда попал.

Наверно совсем дурной был тогда, творил нехорошие вещи.

Но их не помню, те пустоголовые поступки: кражи продуктов из маркетов, отбирание сумочек у дам, крушил стекла на лимузинах, отрывал зеркала, разбивал фары, вытаскивал магнитолы, всякие ценности.

А там, меня вылечили, почти.

Санаторий элитного класса, что сказать: кормешка, жильё, полное обеспечение.

Витаминчики колют, мне нравится, правда.

Да еще бесплатная прислуга, которые меня обслуживали как высокородного герцога, иногда кормят с ложечки, так как руки бывало, связаны.

Но как-то раз, наступило солнечное утро, главный доктор сказал на обходе при всех, что могу теперь выписываться оттуда. Стоял, а потом медленно осел на кровать, от всего: от удивления, от возмущения, от волнения, а мне нельзя волноваться.

Как же так? Что мне теперь делать, куда пойду, чем заниматься…

Эти насущные вопросы, так или иначе, неотвязно полезли в голову. Доктор придвинул стул, стоящий возле тумбочки, сел напротив меня:

– Выйдете вон, мне нужно с ним поговорить наедине.

Обратился он к своей докторской свите.

Те послушно вышли из моей уютной и домашней палаты, мы остались вдвоем, тогда доктор заговорил:

– Ты уже здоров…

– Но я…

– Не перебивай, плиз. Ты уже здоров, ты можешь жить как любой свободный человек. Ты ветеран боевых действий, бывший полицейский, но это не дает тебе право оставаться здесь до конца твоих дней, понимаешь?

– Не, не, не совсем понимаю вас, Док.

Пробормотал в ответ.

– Ты занимаешь чужое место. Чужое, пойми, Слоу.

Нам надо лечить других людей, а ты занимаешь их место.

Больница не резиновая, понимаешь.

– Понимаю, куда пойду сейчас?

– Хороший вопрос Слоу, отличный даже.

Док потер ладони как бы от радости, или от свалившейся проблемы, на шеи других людей.

– Вот и ладненько, короче: из твоих накопленных денег с пенсии, мы подобрали тебе жилье в аренду, так, на первое время. Конечно не королевский дворец, не центр города, и не отдельный пентхаус, но думаю, тебе понравится.

За неё уплачено за год вперед.

– Это комната на третьем этаже в кондоминиуме: есть мебель, телевизор, душ, туалет, кухня, горячая вода, отопление, даже балкон. Соседи превосходные, все душевные. Вот адрес, как до него добраться: какое метро, какие автобусы.

Доктор передал мне обширную записку.

– Вот ключ от входной двери дома, а этот от комнаты.

Запоминаешь? Держи.

Он ткнул мне в руки две железки на пружинном колечке.

– Спасибо док, но я…

– Никаких но, – вот смотри, что принес тебе еще в подарок.

Доктор из-за спины как заправский фокусник извлек красочную коробочку.

– Телефон, то есть, смартфон, правда китайский.

Но тебе всё равно пойдет на первое время.

Я молчал, не зная как реагировать.

Док распаковал коробку, достал телефон, протянул мне.

– Бери, он теперь твой. Он с сим-картой, можешь звонить куда хочешь, да еще с интернетом.

– Спасибо док. Но я…

Доктор махнул рукой:

– Ничего не знаю, бери, бери.

Пришлось взять в руки, крутить в руках эту красивую пустышку, поэтому делать вид, что радуюсь, хотя на душе отчаянно скребли кошки.

– Там, номера, кое-какие есть, можешь звонить по ним, когда станет совсем туго.

– Выпишу тебе направление, чтобы в аптеке тебе выдавали таблетки. Они помогут, но тоже в начале, во время адаптации к нормальной жизни.

– Но я, но как?

– Не знаю.

Доктор встал, развел руками.

– Не знаю, откуда мне знать, я же не всеведущий Шива.

Просто могу посоветовать; найдите работу, для начала.

Сходи на «биржу труда», в ней тебе обязательно что-то подыщут.

Доктор пошел к двери, но вдруг остановился:

– Ты пишешь еще, в нем?

Взглядом он показал на лежащий блокнот на тумбочке.

– Да сэр, пишу.

– Пиши и впредь, должно тебе помочь тоже.

Не забывай об этом: составь график на день, или на неделю, пиши маленькие заметки, что происходит с тобой.

Буквально два-три слова.

Кстати, там, в телефоне есть один сайт, его вбил в память.

Вообщем слушай книги, когда не захочется спать.

Да еще тебе нельзя волноваться, ни в коем случае.

Тебе нельзя волноваться, запомнил?

– Нет, о чем я, тогда лучше запиши, прямо сейчас, заглавными буквами: «Мне нельзя волноваться».

Взял блокнот, стал выписывать наставление доктора.

Оно получилось очень громоздким, поэтому врезалось мне в память.

– Всего хорошего, Слоу.

Доктор аккуратно закрыл дверь за собой.

Тем же днем, меня выписали, еще до обеда.

Заставили снять больничную пижаму, надеть обычную одежду, которую носят люди, там на улицах.

Нет, на обед остался, переодетый, сидя с гражданскими вещами где-то в коридорах.

А что еще делать, разве можно было пропасть такому сочному пудингу?

Хотел было остаться на ужин, ведь меня там ждал отменный кусок жареной индейки, с овсянкой.

Но почти силком, охрана вытащила меня за ограду, столь гостеприимного заведения.

– Иди нахер отсюда!

Озлился на меня Старший, конвой под его полным руководством.

– Больше не появляйся! Ты понял?

– Да сэр, гребаный ублюдок.

– Поговори мне еще тут; вообщем, – Док решил тебе малость денег подкинуть на жизнь.

Старший показал конверт.

– Но мы тут посоветовались с парнями, зачем тебе: слишком много будет. Тем более компенсация за укусы, ведь ты же кусаешься как собака, а лечение стоит денег. Еще моральный ущерб.

Он разорвал конверт, достал из него пачку денег: по бумажке дал охранникам за молчание, большую часть банкнот отсчитал, положил к себе в нагрудный карман белого халата.

Оставшиеся бумажки, Старший швырнул мне, через прутья калитки в заборе.

– Да-да, подбирай с земли, ты же собака, Слоу.

Напоследок, уходя, он сплюнул.

Конечно, мне пришлось так сделать: деньги, это деньги.

На дороге они обычно не валяются.

Их было несколько бумажек, целиком они составляли то ли три фунта, то ли четыре, то ли все пять.

Не миллионер в общем, но надраться хватит.

Так решил, когда направился к себе, в новый дом.

А блокнот на страничке обновился новой записью:

«доехать до дома на метро, зайти в дом, познакомится с человеками, осмотреться, сходить в магазин, купить…»

Да было нормально, доехал в метро, правда, там какой-то негрятёнок, вокруг меня бегал по вагону.

Или я вокруг него, но неважно.

В доме оказались сплошь странные разрисованные люди, со страшными рисунками, сделанными прямо на коже.

Некоторые были мускулистыми, некоторые хилые и слабые, торчки называются, а те были боссы, как понял чуть позже. Когда у меня забрали деньги, последние, от Дока, пять фунтов.

Ведь здорово проголодался к вечеру, хотел послать людей по привычке в больничке, взять покушать что-нибудь, но они отобрали у меня деньги.

Не силой, а так, «развод» называется.

Всё так, да только дурак не поймет, что это не так.

– Мне нельзя волноваться, мне нельзя волноваться…

Выговаривал вслух, особенно для себя, когда сломал руку самому мускулистому мужику, биг боссу по ихнему.

Деньги вернули, правда, два фунта с мелочью, с бутылкой коньяка, с копченым окороком.

Коньяк и окорок, помогли мне забыть об этом маленьком недоразумении.

Соседи вправду тут оказались душевными, даже слишком.

Что ни день, то концерт по заявкам: душат, и душат, друг друга, прямо слеза прошибает от такой любви.

Через стенку живет Исмаил с семьей, он турок, понимает только по-турецки, продает какие-то «шишки».

Шиш-шиш-шиш, – только слышится оттуда.

Через другую стенку живет проститутка, Миша, или кто там ее, короче она приводит клиентов себе домой.

Как приходит клиент, из-за стенки той, раздается:

Трах-трах-трах….

Бьется то ли голова об стену, то ли спинка кровати.

Тарахрах, когда они вместе кончают, трясется стена.

Снизу и сверху, необычные люди, у них все время бывает тихо, только иногда у них слышатся тихая музыка, вроде как играют на пианино.

Иногда думаю, что они маньяки.

Тихо разделывают своих обездвиженных жертв, под аккомпанемент Рахманинова.

Потом искал работу, там же работал, где взяли;

Официантом в кафе, в наряде с передником, правда, только один день, покуда не разбил поднос с заказом об голову малолетнего щенка, который посмел указывать мне, куда ставить тарелки на столик.

Заправщиком на автозаправке, один день.

Покуда не вставил шланг одному сэру, в заднее анальное отверстие, за грубость, проявленную по отношению ко мне.

Он еще сказал:

– Вставь в себе в зад этот шланг, че ты тупишь!

Сказал, что не могу, и не желаю вставлять себе что-то в жопу. Но раз так он хочет попробовать испытать на самом себе, почему бы нет.

Может кому нравится, я же не знаю.

Залить полный бак, в анал.

Только порвал штаны, добрался до трусов, как меня остановили: там выбежал весь персонал вместе с директором, у которого оказались почему-то выпученные глаза, как у окуня, который глотает воздух на берегу.

Уволили, даже без денег.

Потом была автомойка, работал автомойщиком.

Работа поначалу нравилась, знай себе, поливай водой туда-сюда автомашины. Пока один сэр не докопался:

– Не так моешь, не туда брызгаешь…

Пришлось, показать джентльмену, в галстуке, в белой сорочке, с золотыми запонками, кто тут прав.

«Кёрхер», его фамилия, с четырьмя паскалями давления.

Мокрый джентльмен, дядя с подмоченной репутацией и с мокрыми намыленными усами уехал после скандала на «прадо».

А меня выгнали, правда, десять шиллингов уж дали на пиво.

Работал грузчиком в маркете, правда, один день, покуда не разбил ящик дорогого вина.

Просто споткнулся, об какую-то ерунду, поэтому ящик с вином вылетел из рук.

Хотя можно было его спасти: упасть самому вниз, принимая на себя удар от падения, но там можно было разбить голову.

Ну а что, мне дороже своя целая голова, чем разбитый ящик с пойлом. В итоге не заплатили ни одного пенса.

Раздавал рекламки в костюме зайца, покуда меня не послали на хер, за то, что чересчур настойчиво вручил парню листовку. А мне волноваться нельзя…

– Нельзя, нельзя, – твердил себе, когда гнал того пидораста по проспекту добрых полчаса.

Клеил листовки с объявлениями на рекламные щиты, покуда у меня не украли портфель, со всеми вещами: листовками, клеем, самим портфелем.

Ведь портфель самый дорогой из всего имущества.

Заплатили мне деньги за работу?

Конечно, нет: вычли полностью, за утрату.

Искал ли работу дальше? Разумеется.

Но не всёгда получалось с положительным результатом.

Нашел работу на стройке, подсобником каменщика, думал, дорасту до главного.

Мы строили высотное здание.

Мне нравилось, покуда мой каменщик, за кем закреплен, не приказал поднять на высоту двадцатого этажа еще кирпичей.

Исполнил его приказание: сбегал вниз, с помощью «кара» с полозьями, погрузил в лебедку тюк кирпичей в упаковке.

Всё было ничего: управлял лебедкой, нажимая на кнопку, тут пролетела стая ворон, тут захотел пожелать им доброго утра. Но перепутал кнопки, от резкого рывка тюк кирпичей развязался, рассыпался, кирпичи полетели вниз, как бомбы с «фантома» во Вьетнаме.

Я сам испугался, а внизу как раз ходил с инспекцией прораб с инвесторами.

– Ложись!

Кричу. Сам ныряю в какой-то подвал, только наблюдаю, как с неба сыплются кирпичи.

Они такие круглые, или квадратные, кажутся, когда они вертятся в небе.

Бух-бух-бух… слышатся щебенистые хлопки об землю.

Слава богу, прораб в каске, ему прямо по темечко прилетело кирпичом.

Но так как он находился в каске, которая оказалась потом треснутой, благодаря этому он остался жив, правда немного заикается сейчас. По слухам.

Другие члены тоже были в касках, да их не задело.

Обошлось малой кровью, как говориться.

Ну а меня, пинком под зад.

Со стройки. Ладно, разрешили спецодежду забрать.

Мда. Смешно может кому-то.

Только мне не смешно, на самом деле.

Работал дворником, сантехником.

Да всем, кем можно было быть на этом свете.

*

Салли.

Навстречу Слоу шла девушка в черном тонком пальто, плавно подчеркивающей изгибы ее фигурки, грациозно ступая каблучками сапожек по мраморному полу.

На ее головке не имелось головного убора.

Рыжие волосы едва доставали ей до плечиков.

Короткая прическа, кончики разметавшихся волос по сторонам, только прикрывали ей ушки и затылок.

На основании бледной шейки виднелся тонким ободком черный кожаный чокер, сцепленный блестящим кольцом на горле. Так как пальто на груди расстегнуто на две пуговицы, а вырез черной кофточки не скрывал ее шейку.

Она рассеянно оглядывала вокруг обстановку, мимолетно оценивая дорогое убранство, или ничтожества, преклоняющиеся перед ее стройными ножками.

Девушку зовут Салли, недавно исполнилось двадцать два года, или вроде того.

Сегодня она появилась в ТЦ с утра, не из-за шопинга, а как бы вполне с официальным визитом, намереваясь арендовать торговое место, под небольшой маникюрный салон.

Деньги, на такое занятие, у нее обязательно будут, от отца.

Уж она постарается, выпросить у него по возможности больше. Можно даже сказать, что она девушка из высшего общества, ведь он сам герцог Йоркширский.

Но она этого совсем, не чувствовала.

В детстве, рано лишилась матери, по причине ее смерти от рака груди.

Папа с ней толком не общался, ведь он постоянно проводил время в клубах: сигарных, бильярдных, конных, и прочих, в которых тусовались лишь одни чистокровные джентльмены.

Поэтому он, не мешкая, после смерти мамы, сразу переложил воспитание осиротевшей четырехгодовалой дочки, на плечи прислуги и гувернанток.

Отдавая ее на проживание, в отдаленное поместье в своем графстве Йоркшира.

В возрасте семи лет ее обследовали ведущие доктора психиатрии, после того случая, как она насадила золотых рыбок из аквариума на булавки, а сушёных бабочек с коллекции, наоборот сняла с булавок, отправила плавать в аквариумной воде.

Тогда ей поставили диагноз: задержка психического развития, с нервным расстройством на почве чего-то там пароноидального.

Училась в школе она потом вполне нормально, правда немного специализированной, закрытой для общего посещения, созданная для таких учеников, немного с задержками, прочими расстройствами.

Школа-интернат, почти тюрьма.

Она с тринадцати лет познала <>, проживая в одной большой комнате с десятью девочками.

После окончания той школы, отец отослал ее учиться на профессиональных курсах.

Она выбрала дизайнерство и маникюр, так как ей нравилось красить ногти, заниматься придумыванием чего-то такого, что на свете еще не было выдумано.

У нее была наблюдательность, большая фантазия точно как у «Алисы из Зазеркалья», сформированный ум соответствующий ее возрасту.

Кроме небольших недостатков, из области психики, она обладала многими достоинствами особо важных для молоденькой девушки, а именно симпатичной внешностью: пухлые губки, чистенькая без прыщей кожа, стройные ножки, аппетитная рельефная попа.

Но почему-то постоянного полового партнера у неё не имелось до сих пор.

Ей приходилось довольствоваться мимолетными связями в одном пивном баре, куда она ходила раз в месяц в одиночку без подружек, в них знакомилась с пьяными парнями, которые поили ее крепкими коктейлями, потом почти принужденно затаскивали ее в мужской туалет, засовали по-быстрому члены ей за щёку.

Стравливали ей на лицо или куда придется, тут же без слов и прощаний быстро исчезали из поля зрения, по обыкновению думая, что она будет настаивать дать за интимное обслуживание какие-то деньги.

Да еще была связь с преподавателем истории: плотным лысоватым мужчинкой, который после уроков первым ее лишил девственности, обучил азам сексуального поведения, которые немного спустя превратились в половые девиации, возникшие на почве ее психических отклонений.

Лесбийские отношения тоже наложили свой неизгладимый отпечаток.

Ей особенно нравилось грубое подчинение, когда ее берут почти насильно, не спрашивая дозволения.

От этого у неё от текущей смазки набухали тесные трусики.

Ей приходили мечты о причиненной боли, сделанной мужчиной; что ее связывают, надевают ошейник, мочатся ей на лицо, стегают по заду ремнем, или засовывают в анал какой-нибудь предмет.

Еще в эротических фантазиях, ей представлялось, как она садиться попой на лицо парня, затем открывает свой маленький краник с горячим дождиком.

Салли не могла ничего с этим поделать, она считала себя от этого самой последней извращенкой.

Но она не могла претворить в жизнь похотливые мечты, поэтому просто носила на шейке черный кожаный чокер, как принадлежность к чему-то запретному.

Еще больше она опасалась, что ее интимные секретики раскроются, поэтому навсегда положат на лечение в психбольницу с решетками на окнах.

Ведь об этом обязательно позаботится сам строгий папА, боящийся больше всего на свете, за появление любого компромата: сплетен, слухов, видео, – грозившие бросить тень, на свою чистейшую незапятнанную репутацию в элитном обществе джентльменов.

*

Моя работа за всем наблюдать, конечно, ходить.

Делать «обходы», каждый час по периметру здания, хотя в основном внутри помещений по всем этажам.

После того как отмылся от крови в туалете на цокольном этаже, то заодно прошелся там, поднялся на первый этаж и продолжил обход.

Из подвесных динамиков на всё ТЦ раздавалась ритмичная песня одного известного певца, в котором постоянно повторялся рефрен «you may go» (я пойду).

Она шла навстречу мне, немного растерянная, отвернув лицо с маленьким носиком в сторону, нервно комкая в руках что-то, наверно тонкие кожаные перчатки.

Девушка прошла мимо, теребя рукава чуткого пальто.

Тоже прошел мимо, лишь потом, через пару шагов увидел черный предмет на полу.

Потерянная перчатка от той девушки.

Пришлось поднять, обернутся, окликнуть ее.

– Мисс, это не ваше? Наверно вы обронили.

Она обернулась: тонкая беззащитная талия, темно-рыжие волосы, карие глаза, подведенные черной тушью, припухлые губы, накрашенные в тон внешности кофейной помадой.

– Вы мне говорите?

– Да мем. Наверно вы потеряли?

– О боже, наверно да, это мое. Я такая растеряха по жизни.

Теряю и теряю всё время.

Она приняла перчатку, положила в карман пальто.

У девушки оказался на удивление низкий голос, почти как у парня, немного хрипловатый, но он всё равно подходил к ее необычному очаровательному облику.

– Ничего, иногда так бывает.

Говорю, успокаивая.

Дрожащие ресницы, застенчиво вздымающаяся грудь под тоненькой кофточкой, обещали много такого, незабываемого, будто знал, наперед.

– Меня зовут Салли.

– Очень приятно, Слоу.

– Слоу?! медленный? а по вам не скажешь.

– Кому как.

– А ты гуляешь вечером?

– Бывает, – подтвердил.

– Может погуляем сейчас, попьем кофе, сходим на фильм.

– Мем, я на работе.

– Давай телефонами обменяемся?

– Нельзя мем, на работе нахожусь. Мне жаль, но сейчас не до этого. Работа.

Развел руки в стороны, показывая, что да, мол, вот такая вот жизнь. Она тоже разочарованно повернулась, ушла прочь, гордо подняв носик, храбро цокая каблучками по мраморной плитке.

Салли, Салли…

Не попробыванная девушка моя, или уже чья-то.

Хотя какая в этом разница.

Проблем выше крыши и больше.

Чтобы связываться с телочкой, или дочкой, какого-нибудь важного босса из нашего города.

Обычно обход начинается с «ювелирок», на первом этаже.

Хотя, о чем это я.

Почему-то обернулся, ей вслед, наверно черт меня дернул.

Пятна крови, на мраморном безупречно чисто вымытом полу, оставляла та девушка.

Обычно они не смываются половой тряпкой с порошком: сначала застывают, будто гипсовая маска, потом рассыпаются на мелкие частицы, но остается ободок.

Круглый, будто выверенный по циркулю.

– Что с вами?

Вернулся к ней, спросил.

– Ничего, обычные дела. Пошла кровь из носа, так бывает иногда у меня, то ли от давления, то ли от чего-то еще.

– Могу ли вам чем нибудь помочь?

Можешь, кроме как уложить телочку на тот диван пропахший мочой, повседневными носками.

Полезла в голову шальная мыслишка.

Правда она так вкусно пахнет, от запаха можно сойти с ума.

– У вас есть салфетка?

На конце ее носика, свешивалась большая капля крови.

Не большая, а просто офигенно большая.

– Да есть.

Но тут вспоминаю, что свои салфетки использовал для устранения такой же причины.

Фак!! Если знал наперед, то носил с собой целую упаковку этих салфеток, да презервативов тоже.

– Прошу мисс, последовать за мной, тут близко.

В комнату охраны, там есть.

Этот диван тоже, всплывает в моих мыслях.