Бегство с Бодрой планеты

Денис Передельский

Бегство с Бодрой планеты

Жил я в Бадрии. Только не говорите, что такой страны нет на карте Вселенной. Где же я, в таком случае, жил?

Словом, жил я в Бадрии, крупнейшей стране Бодрой планеты, и там началась революция. Смею надеяться, что не я и не мои поступки послужили ее причиной. Вероятно, имелись и другие причины, ведь я не один жил в Бадрии. О том, что началась революция, мне рассказал мой слуга Тарбут из рода Дармудов (на Бодрой планете свято чтили традиции предков и не отменяли слуг), а ему недвусмысленно просигнализировал камень, влетевший в окно и угодивший бедняге в ногу. «Шайтан-майдан кулебяка!» – с достоинством выругался слуга, вспомнив уроки русского языка, которые я ему, порой, давал от скуки.

– Господин, похоже, революция начинается, – перевел он мне смысл своих слов и в доказательство продемонстрировал поднятый с пола камень.

Помолчав, слуга печально вздохнул и глубокомысленно добавил.

– У нас уже три года не было революции…

Поскольку камень был небольшим и с виду абсолютно безвредным, а на нем не было видно следов крови, я ошибочно решил, что волноваться еще рано.

– Тарбут, по моим расчетам, у нас есть не менее десяти минут на сборы, – хладнокровно сообщил я слуге. – Если мне не изменяет генетическая память моих земных предков, не единожды устраивавших революции на моей родной планете Земля, скоро в нас полетят камни покрупнее. А если повстанцам повезет, то дело дойдет и до веревки на шее или расстрела у ближайшей стенки. Видишь ли, мой верный друг, мы с тобой, грубо говоря, буржуи. А революция у вас, судя по оружию участников этого милого развлечения… да-да, судя по этому камню, что так неудачно угодил именно в тебя, явно не буржуазная.

Слуга тревожно зацокал языком, страшно выпучил глаза и покачал головой. Цвет его кожи от волнения стал еще более зеленым, чем был обычно. Тарбут и не догадывался о том, что является буржуем. Да и смысл слова ему был непонятен – на Бодрой планете буржуев отродясь не было, а привилегированное сословие именовалось словом «кайфу».

– А ты как думал? Суди сам – живешь у меня, инопланетчика, хоть и землянина, в большом доме, в отдельной комнате! Ешь из тарелки, а не из общего медного блюда. Нет, беднота тебе этого не простит. Уже скоро она призовет вашего бога на помощь в борьбе против таких, как ты. И если бог не покарает тебя раньше, толпа безбожных земляков покарает тебя сама.

Тарбут горестно вздохнул и явно возненавидел тарелки, которыми беззастенчиво, как последний «кайфу», пользовался, пока беднота обходилась общими медными блюдами. Позже он мне признался, что возненавидел тогда и простыни, не которых ему иногда, в мое отсутствие дома, доводилось спать, вместо того, чтобы натирать полы до блеска. Проклятые предметы роскоши, отравившие его душу и осквернившие тело, навсегда отделили его от простого народа.

– Что делать, господин? – печально поинтересовался Тарбут, попутно размышляя, видимо, над тем, бежать ли ему со мной или остаться и попытаться договориться миром.

– Камни – больно, – жалобно добавил он.

Я, как представитель земной торговой фирмы в Бадрии (а на самом деле – тайный военный атташе), второй год безуспешно пытавшейся продавать аборигенам матрешек, шапки-ушанки и прочий фольклорный товар, не мог допустить, чтобы бесстрашный Тарбут пал жертвой насилия. По крайней мере, до тех пор, пока он не вернет мне долг – полгода назад я имел неосторожность одолжить ему четыреста бадрийских толларов на покупку дома. До полного погашения долга в рассрочку оставалось еще около года. Я так ему и сказал:

– Тарбут, я не позволю тебе пасть невинной жертвой насилия.

Он обрадовался, согласно кивнул и поинтересовался у меня, что такое насилие в земном понимании. Чтобы не тратить время на объяснения, я влепил ему затрещину. Парень был сообразительный, и больше дурацких вопросов не задавал.

Ах да, спросите вы, на каком языке мы общаемся с Тарбутом? Этого я и сам не знаю. На дикой смеси адаптированного английского со звездной колонии Бетельгейзе, который насаждался по всей Вселенной со времен Великого переселения англосаксов на Марс, и испанского, ставшего популярным на планетах созвездия Южного Креста, а также местных диалектов, ну и русского с Матушки-Земли. Когда не хватает слов, мы используем жесты, а также слова собственного сочинения, что также в ходу по всей Вселенной. В такие моменты я вспоминаю о том, что еще два года назад служил в рядах земной армии. И если бы не очередное сокращение штатов, служил бы до сих пор. Ладно, гражданским сделали лишь формально, ведь тайно я все еще оставался на военной службе, добывая секретную информацию для Главного земного разведывательного управления, сокращенно – ГЗРУ.

Итак, на дворе разгоралась революция. Я стоял в одних белых армейских подштанниках в своей гостиной, у меня оставалось несколько минут на сборы, на полке лежал кошелек с парой бадрийских толларов. Для инопланетчиков они не имели особой цены даже до революции, и я хранил их в качестве сувениров, которые планировал привезти на родину в подарок друзьям. Еще у меня были виртуальные банковские карты, по старинке работавшие от чипов, вживленных в запястье. Но внутренний голос подсказывал, что работающих банков в Бадрии уже не осталось. Во время революций банкиры удирают первыми. Вот и в Бадрии та же народная примета: если банкиры дружным строем отправились якобы на отдых, погрузив свои пожитки на роскошные сверхсветовые космояхты, жди народных волнений.

– Спешу тебя поздравить, Тарбут, – торжественно объявил я, изучив содержимое кошелька. – Ваша революция уже добилась своего – мы разорены.

Тарбут восторженно захлопал в ладони, полагая, что теперь мы спасены. Не тронет же толпа пару бедняков! В следующий миг его постигло разочарование.

– Нас все равно убьют, потому что толпа не в курсе нашей с тобой маленькой финансовой неприятности, – остудил я его преждевременный восторг. – Юридически мы все еще буржуи, а объяснить ничего не успеем.

– Вай, мать моя бадрийка, что теперь с нами будет? – возопил Тарбут и схватился за голову.

Безусловно, мы бы продолжили наш увлекательный диалог, так как любили на досуге поболтать о разных пустяках, типа маленьких финансовых трудностей. Однако камни начали влетать в окна так часто, что от них зарябило в глазах, а звон разбитого стекла грозил вызвать головную боль.

– Сдается мне, что это не к добру, – вымолвил я и первым бросился к черному выходу, все еще машинально сжимая формально пустой кошелек в руке. – Тарбут, прикрой меня!

– Конечно, господин! – самоотверженно взревел он, и в голосе его прозвучала отчаянная решимость сражаться за мою жизнь до конца.

Но еще в коридоре Тарбут опередил меня. Еще бы, он был моложе и резвее. Как последний предатель, слуга, спасая свою шкуру, выскочил за дверь. Она с шумом захлопнулась за ним, но через секунду распахнулась. Тарбут влетел в нее, как ошпаренный, и с еще большей прытью проскакал мимо меня в обратном направлении, сверкая голыми пятками. Я успел заметить, что глаза его стали вдвое шире, чем обычно, а баршма, это такой местный головной убор, подозрительно приподнялась над его головой. На бегу полиглот Тарбут истошно голосил:

– Гяур, собака, убивайт, хенде хох! Руссиш, спасайся!

Пропрыгав несколько метров, он перестал использовать слова и оставшийся путь подбадривал себя непереводимым, но вполне понятным: «А-а-а-а!!!!!!» Чутье подсказало мне, что надо срочно развернуться на 180 градусов, что я и сделал. Только благодаря этому пущенный кем-то дротик вонзился мне в мягкое место, что пониже спины. Страшно подумать, куда бы он угодил, не успей я развернуться. Появление дротика в моем организме придало мне сил, и пару комнат спустя я обогнал резвого Тарбута. Не судите его строго. Возможно, он и был моложе, но я был опытнее, к тому же у меня открылось второе дыхание.

Сначала в разбитое окно сиганул я, затем Тарбут. Он приземлился на меня в тот момент, когда я пытался вытащить из ягодицы дротик. Верный слуга невольно помог мне вогнать его обратно, заметно увеличив глубину проникновения иглы. На его добровольную инициативу я отозвался отчаянным ревом, неожиданно внесшим смятение в ряды переползавших через забор повстанцев и отбросившим их за пределы усадьбы. Они были так напуганы и ошеломлены, что мигом перелетели через забор обратно на улицу. А я получил неоспоримое свидетельство своей мужественности – на белых подштанниках, сзади, чуть пониже спины, расплылось красное пятно, из центра которого гордо торчал дротик. Говорят, такие ранения случаются только у настоящих героев.

– Матка Боска, пся крев! – испуганно охнул Тарбут, заметив кровь на моих подштанниках, и на всякий случай решил рухнуть в обморок.

Но я вовремя встряхнул его и привел в чувство двумя оплеухами. Не хватало мне еще тащить его на себе.

– А, щучий сын, так ты еще и полякам с Шипящей планеты до меня служил?! А говорил, что из инопланетчиков я у тебя первый!

Печальные бархатно-зеленые глаза Тарбута подернулись дымкой вины. Мне стало жаль представителя бадрийской ветви эволюции гуманоидов, но в столь трогательный момент его братья по крови напомнили о своем существовании. В нас снова полетели камни. Сквозь улюлюканье чудились обидные слова. Я понял – еще несколько минут, и аборигены научатся в нас попадать.

– Ах, вы…! – в сердцах крикнул я, и только тут заметил, что приземлился на лучший розовый куст из своего садика. Так вот почему боль от дротика притупилась! Тарбут с ужасом таращился на мои подштанники. Теперь они были в красную крапинку. А на моей обнаженной груди красовались три длинные глубокие царапины, будто меня игриво ударила лапой местная камышовая зверюга, которую туземцы по недоразумению именуют кошкой. Вскочив с помятого куста и припомнив на ходу, что потратил на него целых двадцать толларов, я осмотрелся. Положение не из приятных. Усадьба была обнесена невысоким забором, из-за которого нестройными рядами торчали головы аборигенов. Я удивился, до чего все они походили на моего слугу. Только одеты были похуже, а в остальном отличий не найти.

Деваться было некуда, следовало идти напролом либо смириться и принять смерть, о чем я сообщил Тарбуту. Мужественный слуга моментально опустился на колени, закрыл глаза и начал молиться.

– О чем ты молишься?

– Я молю всевышнего о том, чтобы тебя, господин, убили первым, и тогда меня, может быть, просто побьют и сломают мне руки, – искренне ответила эта светлая и чистая инопланетная душа.

– Я понял тебя, Тарбут! И в благодарность за твою верную и доблестную службу сделаю все, чтобы погибнуть первым и облегчить задачу твоему богу.

Я отправил успокоившегося Тарбута открывать ворота, а сам приготовился прорываться с боем через ряды повстанцев. Выбора у меня не было. Останься я в доме, благородные представители не самой развитой гуманоидной цивилизации сожгли бы меня в нем заживо или забили бы во дворе камнями. Может, посадили бы на кол. Местное население хоть и не имеет должного образования, анатомию знает лучше некоторых светил науки. И если потребуется оперативно, но мучительно отделить душу от тела, то они всегда готовы предложить массу разных способов.

Прикрывая рукой голову от камней, Тарбут открыл ворота и испустил воинственный клич:

– Русские не сдаются!

Не мог же я подвести родное племя! С диким рыком, в котором не было ни ноты фальши, бросился вон со двора, пулей вылетел в ворота, прихватив с собой Тарбута, и с боем начал прорываться сквозь толпу. Революционеры легко разлетались в разные стороны, как плюшевые игрушки, под дикими взмахами моих рук. «Недоедают, бедолаги», – сочувственно думал я, разбрасывая тщедушные инопланетные тела. Боевая операция длилась несколько секунд. Под натиском превосходящих сил полсотни аборигенов дрогнули и пустились наутек. Повинуясь стадному чувству, за ними по ошибке едва не устремился мой верный Тарбут, которого я вовремя успел схватить за руку.

– А ты куда намылился, бестия? – прорычал я в азарте и так озадачил новым незнакомым словом слугу, что тот сразу передумал бежать от меня. – Мне нужна одежда. Не могу же я идти в таком виде, вдруг ко мне начнут приставать женщины. Мы пойдем к тебе домой, и ты дашь мне одежду.

Перепуганный Тарбут понял только то, что надо идти к женщинам. Через десять минут, проведенных в перебежках от угла к углу по заваленным камнями улицам, меж которых ловко скакали повстанцы и мародеры, мы оказались в борделе. Ну почему я узнал о том, что в Бадрии есть бордель и что он находится в двух шагах от моего дома, только сейчас?! Девицы там были ничего, симпатичные, – две брюнетки с Планеты дивных снов и одна крашенная в блондинку дама с Подозрительной планеты.

– Ха, землянин, обслуживать не буду, – презрительно обронила последняя.

– Очень надо, – обиделся я. – Ты бы лучше выглянула в окно.

– А что тама? – испугалась блондинка.

– Да ничего тама, – передразнил ее я. – Там народ делает с правителями то, что детям до восемнадцати лет смотреть не рекомендуется. Тарбут, проведи с дамами политинформацию.

Пока дамы вникали в суть политического момента, я осмотрелся. Бордель представлял собой одноэтажный домик из нескольких комнат, предназначенных для интимных бесед, и длинной прихожей, обставленной как комната, со столиком и скамьями, дальше которой никого, кроме оплативших счет клиентов, не пускали. Имелись в домике еще кухня, закрывавшаяся на кодовый замок ванная (только для привилегированных клиентов) и туалет. Обычно вход в заведение охраняли свирепые туземцы из местного криминалитета, по совместительству исполнявшие обязанности сутенеров. Но сейчас охраны на посту не было. Революция не оставила их равнодушными. Наверное, побежали мародерствовать.

– Барышни, а голограф у вас имеется? Мне бы новости посмотреть.

– У нас душа нет, в тазике моемся, а голограф есть, только он стоит в соседнем доме, у хозяина.

Дверь в соседний, двухэтажный дом оказалась закрыта. Я вежливо постучал в нее ногой, отчего дверь неожиданно выломалась. За ней обнаружился притаившийся, невысокий, но упитанный абориген. Поведением двери он явно был недоволен. В правой руке туземец держал лучевой пистолет древнего образца, в левой – деньги. Подумав, я выбрал пистолет.

– Эй, отдай! – обиженно хлюпнул носом хозяин, когда я ловко отнял у него оружие.

Жестами я объяснил ему, что не понимаю по-бадрийски. Тогда он протянул мне деньги. Я взял их, но пистолет не отдал.

– Эй, опять отдай! – еще пуще завопил он и капризно топнул пухлой короткой ножкой.

– Объясни ему, что имущество реквизировано, – велел я Тарбуту, прятавшемуся за моей спиной. – Во имя революции!

– Чегой, чегой? – непонимающе заморгал коротышка.

– Пролетарии всех стран, говорю, объединяйтесь. Но пасаран! Родина тебя не забудет! Где голограф, падла?..

И тут свершилось чудо. Туземец заговорил на ломаном, но русском языке.

– Товарищ, отдай пистолет, я тебе еще денег дам, – заискивающе тараторил он, следуя за мной по пятам, пока я рыскал по его дому в поисках голографа. – У меня денег много, а пистолетов мало. Без пистолета совсем нельзя. Мало-мало бах-бах будут делать. Я тебе еще машку дам, трех машек дам, только не убивай меня и отдай пистолет. Я молодой был, на Земля учился, пять баллов оценка получал, курсовая делал.

– Мир, дружба, фестиваль! – орал он, как умалишенный, больно наступая мне на пятки. – Перестройка! Отдай пистолет, товарищ!

Голограф я обнаружил в спальне. Огромная панель, встроенная в пол, будто говорила о том, что дамы из соседнего домика трудились недаром. Судя по гигантскому пульту, управлявшему не только голографом, но и другими бытовыми приборами, работали дамы еще и сверхурочно.

– Включай! – велел я коротышке и угрожающе взмахнул оружием.

Он повиновался, панель осветилась и тут же с ее поверхности поднялась трехмерная картинка. Первые шестьдесят каналов у хозяина дома были настроены на эротические каналы. Судя по их содержанию, за последние сутки во Вселенной ничего не изменилось. Она жила в любви и гармонии.

– Найди мне новости! – потребовал я.

– Да, уважаемый, найди ему новости, иначе он в такой гнев впадет, что шайтан перекрестится, – взмолился набожный Тарбут, красноречиво подмигнув владельцу дома.

Насмерть перепуганный толстяк на миг представил крестящегося шайтана и тут же включил автонастройку. Скоро мы нашли новости. Диктор лопотал так громко и быстро, словно ему под столом жгли пятки.

– Вах ах ух бадрия эх ох рух мых бадрия дых бах пих пух бадрия окей, – абракадаброй неслось с голографа.

Передаваемая картинка не прояснила ситуацию. Камера снимала улицу, на которой две группы, по пять-шесть аборигенов в каждой, укрываясь за фонарными столбами, лениво перекидывались камнями. Битва происходила так. Сначала одна группа швыряла камни, а другая пряталась за столбами. Когда боеприпасы у нападавших заканчивались, защищающиеся выходили из укрытия, спокойно собирали камни и превращались в нападавших, и тогда уже вторая группа швыряла камни, а первая пряталась за столбами. Затем они вновь менялись ролями.

– А, революция, – понимающе расплылся в улыбке коротышка, ткнув пухлым пальцем в виртуальный экран. – Революция – карашо! Революция – много новых богатых людей, много новых богатых клиентов.

– Я тебе сейчас покажу революцию! – негодующе заорал я. – Ты мне сейчас за все ответишь! Да я тебя сейчас… раскулачу!

– Что, простите? – икнул тот.

– Одежда, спрашиваю, есть?

Минут через десять я отличался от местных жителей только цветом кожи и глаз, ростом и статью в плечах. В остальном был как они – на голове баршма, вместо модных брюк – простенькие штаны, царапины прикрыты серой рубахой без пуговиц, но на крючках-застежках. Размерчик не мой. Штаны оказались коротки, зато рубаха была такой широкой, что я целый год, а то и два мог бы позволить себе поглощать калории в чудовищных количествах, и все равно осталось бы незаметно, что я располнел.

Хозяйские туфли тоже оказались малы. К счастью, один из охранников-мародеров, по местным меркам гигант 180-ти сантиметров роста, накануне заложил свои армейские башмаки хозяину под карточный долг.

– Национализированы! – торжественно объявил я и натянул стоптанные ботинки на свои измученные ноги. – Жмут! Милейший, нет ли у вас такой же модели, но большего размера?..

Вместе с Тарбутом мы связали хозяина ремнями, запихнули в шкаф и велели ему ждать победы мировой революции.

– А когда она наступит? – с надеждой спросил он перед тем, как мы сунули ему в рот кляп.

– Скоро, товарищ, очень скоро, – обнадежил я его и дружески похлопал по плечу.

***

– Собирайтесь, – обратился я к дамам, когда мы вернулись в бордель. – Едем домой. Вот ваши паспорта, хозяин выдал их добровольно.

– Ха, и чего я дома не видела? – запротестовала блондинка, однако забрала у меня свой паспорт и документы коллег по цеху. – Не поеду, и не проси даже.

– Ну, как знаете. Мне есть, что терять, а вам, видно, терять уже нечего.

– А чего нам бояться? – фыркнула блондинка. – Мы – уважаемые барышни, работаем в респектабельном заведении.

– Угу, передовики производства, коллективный подряд, – иронически буркнул я. – План пятилетки выполним за три года! Небось, голограммы ваши висят на доске почета, чтобы представители местного рабочего класса знали, с кого брать пример.

Блондинка сделала вид, что обиделась. Судя по всему, она была предводителем этого небольшого общества добровольной помощи страждущим инопланетным самцам.

– Нам бы лучше в Новую Голландию, в город красных фонарей. Там быстро сделаем карьеру.

– Боюсь, что не сделаете, – возразил я, оценивающе пробежав взглядом по ее стройной фигуре. – Это у вас тут конкуренции нет, а там она ого-го какая! И клиент там привередливый, не то, что местный продукт. Оно тебе надо? Как вообще ты тут оказалась?

– Ты лучше проводи нас до новоголландского посольства, а там мы сами разберемся, – заявила блондинка. – А как я тут оказалась, так это не твоего ума дело. Повезло мне, вот.

Я озадаченно почесал затылок и взглянул на Тарбута. Тот был мне не помощник, так как занимался более важным делом – пожирал взглядом блондинку, вернее, те части блондинки, которые она не пыталась прикрыть.

– Интересно, как ты собираешься в топике и мини-юбке пройти через охваченный революцией город? – задумался я. – Паники там и без тебя хватает.

Моя реплика девушку не смутила. Похоже, у нее в жизни уже случались прорывы через революционные города. Брюнетки же молчали и преданно смотрели на свою предводительницу темными красивыми глазами. Вероятно, у них было столько же собственного мнения, сколько имущества за душой.

– Прорвемся, – безмятежно ответила блондинка и велела подругам собираться.

Я же подвел промежуточные результаты своей то ли революционной, то ли контрреволюционной жизни. Выходило так, что за час я успел сначала всего лишиться, а потом обрел обузу в виде трех дам с сомнительной репутацией и одного пистолета неизвестной конструкции. Что не изменилось в моей жизни, так это присутствие Тарбута.

– Хорошо, – решил я. – Мы доведем вас до новоголландского посольства, а сами потом пойдем в земное. Вы как хотите, а я поеду домой…

Тарбут не возражал. Он давно мечтал увидеть Сибирь, о которой я ему столько рассказывал: прекрасный теплый климат, великолепные пейзажи, охота, рыбалка, развлечения! Вещей девушки взяли с собой минимум – по дамской сумочке, в которые уложили документы и прочую косметику.

– Ну и куда нам идти? – спросил я, когда мы вышли на улицу. – Тарбут, показывай путь.

Мы стояли на перекрестке, жара была невыносимой, а Тарбут не знал, где находится посольство Новой Голландии. Он и о существовании такой космической колонии пару минут даже не подозревал.

– Надо у местных поспрашивать, – посоветовал он.

Из местных поблизости оказался только юный чумазый оборванец, восторженно швырявший камни в громадный портрет президента, которыми по традиции были утыканы все улицы. Наспех намалеванные лики вождя нации установили незадолго до революции, чтобы привить туземному населению патриотическое чувство любви к родному краю и благоговейный страх перед вождем.

– Эй, пацан, иди сюда, – я жестом подозвал мальчонку в лохмотьях, незнакомого с правилами личной гигиены.

Он послушно подбежал, зелененькие глазки-бусинки с любопытством и надеждой впились в меня.

– Я дам тебе толлар, если покажешь безопасную дорогу к посольству Новой Голландии. Тарбут, переведи!

Пацан оказался смышленым и указал рукой путь. В конце указанной им улицы ползали два танка, вокруг которых бесновалась толпа. В старенькие реактивные танки летели бутылки с зажигательной смесью. Что-то уже благополучно горело.

– Ты уверен, что это самый безопасный путь? – усомнился я.

Пацан кивнул и подставил ладонь.

– Давай толлар! – потребовал он.

– Он говорит – тавай доллар! – перевел Тарбут. – То есть, давай толлар!

Думаете, у меня был с собой толлар? Мой кошелек остался в моей торговой резиденции, которую, должно быть, сейчас уже громили повстанцы. Кажется, я потерял его при падении на куст розы.

– Приходи завтра в земное посольство, я дам тебе кое-что получше толлара – рубль!

Пацан и без переводчика понял, что его обманули. Зеленые глазки-бусинки превратились в два уголька из дьявольского костра, а сам подрастающий туземец зашипел проклятиями.

– Идемте, – кивнул я спутникам и совершил ошибку, повернувшись к мальчику спиной.

Здоровенный камень с невероятно острыми краями попал мне аккурат между лопаток.

– Ах ты, сволочь несовершеннолетняя! – обернулся я, но, к несчастью, пацан меня уже не слышал. Пока я поворачивался, он успел пробежать пару кварталов.

Конечно, мы не пошли туда, где ползали танки. Я выбрал другую улицу, на которой, сколько хватало взгляда, не было ни души. Дамочки послушно семенили за мной, и только Тарбут упирался изо всех сил.

– Моя туда не идти! – орал он. – Моя туда идти.

И он указал на танки.

– Хочешь, чтобы тебя укокошила правительственная армия или повстанцы?

– Да, да, – энергично закивал головой мой слуга. – Там быстро, пиф-паф и ты в раю. А здесь долго убивать будут, три дня по частям на костре жарить будут. Тут Бурбур.

Ах, вот оно что! Я тянул храброго Тарбута и трех жриц любви в знаменитый криминальный квартал Бурбур, жизнь в котором шла по своим законам. Но я пятнадцать лет служил в армии. Мне ли бояться каких-то беспощадных бурбуров? И я смело шагнул вперед, увлекая за собой спутников.

Минуту спустя мы во всю прыть неслись обратно по той же улице, стремясь добежать до танков раньше, чем нас догонит улюлюкающая толпа кривоногих бандитов, несшаяся за нами с желанием, как успел на бегу пояснить Тарбут, пополнить оскудевшие запасы продовольствия. Могу ошибаться, но мне показалось, что среди них были женщины и дети. В руках у бурбуров сверкали сабли и длинные ножи. У одного имелась связка учебных гранат, которыми он швырял в нас, как камнями. Нашу колонну с воинственным видом возглавлял Тарбут, храбро вопивший: