Война без людей. Книга шестая

– А?! – китаянка, выхваченная взбудораженной брюнеткой из-за собственной спины, оказалась буквально брошена ко мне в объятия с комментарием-приказом, – Крутитесь, как хотите, но, чтобы этот длинный дятел трое суток нормально соображать не мог! У Фридриха давление под двести!

– Эй, мне на обследо…, – попытался возмутиться я, но стало поздно.

На обследование действительно угодил лишь спустя трое суток. У маленькой сорокакилограммовой Кладышевой, похожей на голодающего и озабоченного подростка, оказалось влияния достаточно, чтобы прогнуть под свои планы Окалину и Молоко, бивших, между прочим, тревогу по поводу психического меня. Правда, потом, вырвавшись из сладко-алкогольного плена, я все равно угодил в застенки, где был вынужден выворачиваться наизнанку и закручиваться узлом в прогонах многочисленных тестов.

Плюс Молоко, да. Несмотря на специально измененный голос, которым она руководила процессом моего тестирования из Подмосковья, мне все равно было сложно не срываться на женщину, забывшую меня в банке-сейфе-лаборатории-НИИСУКРС.

– Итак, Витя, – грубым металлическим голосом вещал динамик, – Мы определили, что у тебя появилась некая новая форма. Её можно называть сверхгустым туманом и… теперь ты умеешь применять её… безболезненно.

– Умею, – согласился голый я, тут же превращаясь в компактный сгусток тумана объёмом не более двух-трёх кубометров. Моментально и безболезненно. Форма, ставшая для меня чуть ли не привычнее человеческой и гораздо более комфортная. В ней у меня даже некая форма осязания появилась. Более того, находясь в состоянии «осьминога», я мог оперировать с реальными объектами на уровне одетого себя-человека. Очень нехило, учитывая, что сейчас и одетый могу под двести кило выжать. В форме тумана это значит не просто выжить, но и полететь с таким грузом куда надо.

– Но, при этом, мы наблюдаем, что в обычной форме тумана тебе стало неудобно, так?

– Так и есть, – ответил я ученой. «Нормальная» форма, занимающая до трехста кубов воздуха, стала неприятной. Мне приходилось постоянно напрягаться, удерживая себя в таком состоянии, малейшее отвлечение – и перехожу в «осьминога». Невелика потеря, учитывая, что сводить людей с ума у меня желания нет, а в компактной форме я еще и летаю лучше. Единственная проблема – просочиться куда-нибудь стало задачей очень… болезненной.

– Виктор, я уверена, что все твои неприятные ощущения от трансформаций – чистой воды психосоматика, – подумав, проговорила мой куратор, – Не простая, тут явная фиксация на травмирующих событиях, которую твой организм использует для базиса нового набора трансформаций. Но заигрывать мы с этим не будем. У Кладышевой была теория, что если мы попытаемся проработать эти травмы, вывести тебя из-под их влияния, то инстинкт самосохранения, ослабнув, позволит тебе рано или поздно просто… раствориться в воздухе.

– В гробу я видел такие мансы, – фыркнул я, – Отпустите меня уже домой, к жене и детям. То есть к женам и ребенку.

– Последнее, Вить. Покури пока, опытный образец скоро привезут.

– Какой образец? – насторожился я.

– Нам нужно замерить твоё особое воздействие, – в искаженном голосе ученой прозвучали дополнительные металлические нотки.

Ага, палаческие.

Следующие несколько часов я вычеркнул из памяти. Партия сказала надо, комсомол ответил «есть», но лизать горчицу из-под хвоста добровольно и с песней? Мы не в том анекдоте.

Топая домой, я подбивал итоги. Итак, стал еще сильнее, получил возможность выделять еще больше слизи, почти три сотни литров за «сеанс», даже менять её свойства в более широком диапазоне, но это мелочи. Главное – я теперь могу регенерировать без особых проблем и временных рамок. Мы сделали около сотни замеров, во время которых я резал себе предплечье, а затем, спустя разные отрезки времени, переходил в туманное состояние и обратно. Раны полностью исчезали. Даже когда парочка «когтей», вызванных Молоко, мудохала меня дубинками в течение пятнадцати минут – все переломы и ушибы пропали после превращения. Теперь в графе «предполагаемый срок жизни» у меня красовался знак бесконечности.

Чудеса.

Не сказать, что я этому рад. Есть и есть. Хотя нет, чуть-чуть рад. Теперь Нелла Аркадьевна десять раз подумает, прежде чем давать мне задание в городе. От моего простого прыжка с места в одной из тестовых комнат полы в гармошку сдулись. И в зале испытаний проход в соседний зал появился.

Еще один плюс в копилку спокойствия. Теперь остается только разобраться с новоявленным Беккером, и можно будет страдать фигней, причем, довольно долго. В мире, конечно, бурлят события и происходят разные важные вещи, но, знаете что? Витя устал. Пусть НИИСУКРС чинит свою вентиляцию, «когти» стреляют нехороших людей, а мы будем вчетвером жить-поживать, новостей из Китая ожидать. Там, как-никак, уже запустили пробную версию нашей системы в одном из районов. Даже не районов, а в небольшом городишке на три миллиона народа, да и то не среди всех подряд. Аналог стакомовских «часов» – не та технология, которую можно выпускать стотысячными партиями ежедневно.

В общем, пошли все нафиг, я фея. И мне нельзя волноваться.

Перед «Жасминной тенью» курил мой клон, имеющий подмышкой костыль. Напротив него стояла и чего-то хотела Викусик, которую ответы Вити-номер-два определенно сбивали с толку.

– Привет всем! – подкрался я сзади к девушке под скептическим взглядом костылевладельца. Издав оглушительный визг, Викусик подпрыгнула на месте, вызывая небольшое землетрясение. Пошатнулась, конечно же, провалившись слегка в мягкую почву, затеяла падать, но была поймана мной в районе попы, и устаканена на ровную местность.

– Витя! – с деланным смущением, как это умеют все половозрелые барышни, выдала девушка.

– Не виноватый я, – отрезал не виноватый я, – За что смог, за то и ухватил.

– Не виноватый он, – тут же с готовностью кивнул мой двойник, – Ты ему как сестра. Младшая.

– Будешь много п*здеть, уедешь отсюда на коляске, инвалид ты умственный! – тут же вызверился я.

– Пошёл в жопу, – беззлобно отозвался мой умственный близнец, – Я тут третий день разгребаю то, на что у тебя вечно времени нет. И не будет.

– Сестра…, – пробормотала Викусик, рассматривая меня как в первый раз, – Серьезно?

– Ну да, – слегка смутившись, пожал я плечами, – Как-то так.

– А… гм, а…, – потерялась девушка, а потом скромно так потыкала пальцем в Фридриха, – А это кто?

– Я – всё хорошее, что когда-то было в этом дебиле! – категорично отрезал ухмыляющийся клон, – И сегодня я уезжаю. Насовсем. Куда подальше от вас.

– Не знал, что я такая противоречивая личность, – хмыкнул я.

– Теперь знаешь, – гадостно улыбнулся клон. Наблюдать знакомую улыбку с чужого лица было непривычно.

– Так, я запуталась, – вернулась в реальность Викусик.

– Не заморачивайся, незачем! – хором ответили… мы.

У трехметровой девчонки вообще глаза в кучу собрались. Пришлось её мягко прогонять, уговаривая, что ей все почудилось. Не просто так, конечно, Витя-номер-два явно хотел поговорить со мной наедине перед дорогой дальней. Или не хотел, но считал нужным.

– «Поговорить» – это слишком сильно, наверное, – закурил мой двойник новую сигарету, тут же закашлявшись, явно с непривычки, – Я просто-напросто знаю, что ты собираешься сказать, так что это будет монолог. Да, мне есть что тебе сказать, Витя, не забывай, связь односторонняя. То есть я – умнее тебя просто потому, что знаю больше.

– Хорошее начало, – съязвил я, сам доставая сигарету.

– Не то, чтобы, – скривился Фридрих, – Просто я свалю, наша связь оборвется и, скорее всего, мы никогда больше не увидимся. Если ты, конечно, не захочешь меня шлепнуть. А ты не захочешь.

– Не захочу.

– Ну так вот, чтобы ты не завидовал там или не воображал себе лишнего, расскажу о своем состоянии. Жизнь у меня сладкой не будет, тут базару нет. Эмпатия – это не твоя гребаная экспатия, я просто вбираю в себя эмоции и мысли, понимаешь? То есть, я даже в город никогда не съезжу, у меня, как и у тебя, совсем нет талантов этого дурацкого немца, а он, как наша разведка узнала, был просто гением самоконтроля. Так что меня отсюда будет забирать телепортер, иначе я просто до стакомовской Стены внешней не доберусь, мозги вскипят. Живу только потому, что ты рядом.

– «Телепортер». Палишься.

– Ох, извини, думал могу расслабиться рядом с самим собой, – скривился Фридрих, – Телепортатор, конечно. Ты меня слушать будешь или докапываться?

– Мне просто интересно, – выдохнул тучку дыма я, – Что ты мне можешь сказать, коматозник? Ты же, считай, неделю назад родился.

– И поэтому ты не затыкаешься, дебил, вместо того чтобы слушать.

– Понял, заткнулся, слушаю.

Ничего-то он особо и не знал, кроме одной маленькой вещи. Кладышева. Наша Вероника собиралась спрятать Фридриха Беккера и у неё должно было это получиться с блеском. Не у неё одной, конечно, тут речь шла не только о большой и светлой любви этой извращенки ко мне любимому, но еще и о тщеславии. Единственный в мир дупликант разума – это было уникальное открытие, которым моя миниатюрная подруга делиться захотела лишь с самыми доверенными и близкими из своих коллег. К которым, кстати, относилась и Молоко. Именно Нина Валерьевна, подёргав нужные рычажки, и выбила под «эксперимент» чуть ли не целую усадьбу во глубине сибирских руд. Там и будет проживать некто Фридрих Беккер, причем, скорее всего, до конца своей пусть и относительно короткой, но точно полной спокойствия жизни.

– Я смогу осуществить то, о чем мечтал ты, – взглянул мне в глаза клон моего рассудка, – Буду писать книги, возможно даже напишу игру, а то и пару. Все твои навыки и знания, даже совершенно ненужные моему телу, все здесь, в моей голове. Я их использую. Пусть то, что я буду делать, будет полной ерундой по сравнению с тем, чем ты занимаешься здесь, но это будет твоя ерунда. Пока твоя, да, потом уже, когда я стану от тебя отличаться, то назову её нашей. Вот за этим я тебя и позвал. Сказать, что будет дальше. И… еще одно. Девчонки тебя любят. Уже. Все трое. Знаю, что ты сам всё это выбрал, что держишь все в себе, просто знай – они уже.

– Тебе-то откуда знать, – пробормотал я, отворачиваясь. Все сегодня меня пытаются смутить…

– Твой любимый институт рогов и копыт довольно далеко отсюда, – вздохнул я-номер-два, – Когда ты туда уехал, я много чего смог уловить в «Жасминной тени». Но, знаешь что? Самое интересное – это не то, что я уловил, а то, чего не получилось почувствовать даже на гран.

– И что же это такое, товарищ я? – вопрос вырвался раньше, чем я его осознал.

– Дерьма, Витя, – очень серьезно ответил мне двойник, кладя руку мне на плечо, – Дерьма.

Прошло немало секунд, прежде чем я ответил на это. Достаточно, чтобы с хлопком разорванного пространства перед «Жасминной тенью» возник незнакомый мне человек в военной форме. Тем не менее, в спину самому себе, готовому стать отдельным человеком по имени Фридрих Беккер, раздалось моё сдавленное:

– Спасибо.

Глава 5. Гадость ближнему

Никогда не блистал особым умом ни в первой, ни во второй жизни. Да и что взять с человека, в детстве повстречавшегося с таким чудом, как компьютерные игры? О, они тогда целиком овладели моим временем, лишь скупо выделяя крохи на все остальное. Не жалею, кстати. Однако, было кое-что, всего одна мысль, которая залетела мне в голову удивительно рано, где-то лет в десять. Великая мысль. Основополагающая. Трансцендентно-прозаическая, я бы сказал.

ВСЕ СРУТ.

Вот прямо говном! Кто регулярно, кто не регулярно, в этих нюансах ничего полезного нет, в отличие от самой общей идеи. Все гадят. Профессора, депутаты, президенты, принцы Чарльзы, дворники, отличники и двоечники. Тоненькие, хрупкие и изящные девочки тоже СРУТ. Даже если они принцессы или балерины. А может быть, даже особенно, потому что такие тонкие девочки и едят понемногу, и гадят, наверное, тоже по крошке. Но часто.

Не суть. Каким бы смешным высказывание не было, его смысл в том, что все мы люди, все мы человеки, как бы не хотелось обратного. А его очень хочется, потому что мы, гомосапиенсы – архинеприятные и мерзкие сволочи. Мы не хотим смотреть на товарища милиционера как на человека, мы хотим видеть в нем лишь защитника. Функцию. Также на продавщицу. На уборщицу. На депутата. Не понятно? Я говорю о взгляде мельком, о стереотипе, среди которых мы живем. По которым мы в жизни ориентируемся.

Я бросил ориентироваться еще в детстве, сразу же, как понял, что пожарный хочет не спасать нас от пожаров, а хочет пить дома пиво. Врач не лечит нас потому, что хочет, он простой человек со своей семьей, хобби и прочими хотелками, он нас лечит потому, что у него такая работа, он за неё деньги получает. И так буквально со всем. Даже самый умный, самый важный и самый толстый писатель срёт точно также, как это делает алкаш дядя Олег. Просто у писателя унитаз, а у Олега клумба тети Дуси, которая, внезапно, тоже срёт. Тетя, не Дуся. Ой, то есть не клумба.

Уничтожение стереотипов убирает и эмоциональный налет, с ними связанный. А жить без этого налета, поверьте, товарищи, куда ближе к реальности, чем нам обычно хочется.

К чему это я?

А вот к чему.

– Пош-шёл вон, собака! – именно с этими словами я, только что собственноручно вынесший мусор из собственного дома, отвесил несильного, буквально шуточного пинка человекообразной дряни, пять минут назад как пролезшей к нормальным людям.

Дрянь, издав полагающийся высшим приматам стон, зарылась своим очкастым жирным рылом прямиком в снег.

– Вы что себе позволяете?! – ко мне тут же подскочил ожидавший дрянь на улице человек в штатском, имеющий протокольную морду и жабьи тонкие губы. Правда, все это его богатство было весьма растянуто в гримасе шока первые секунды зрелища, но теперь оно вновь собралось назад, причем в явно немиролюбивую рожу.

– Не знаю твоего звания, но мне насрать, – процедил я, а затем ткнув пальцем в копошащуюся на снегу фигуру, рыкнул, – Только вот запомни, товарищ, запомни и другим передай – следующего я еще и обоссу, понятно?!

– Ты как…, – мужик внезапно обнаружил себя болтающимся в воздухе. Поднять за лацканы его восемьдесят килограмм мне было совсем несложно.

– Пасть закрой, – сквозь маску глухо проговорил я, – Потом бери этот кусок говна и валите отсюда. Перед тем, как мне угрожать, включи мозги, подумай, чем мне, коморскому, вообще угрожать можно. Всосал? А теперь еще всасывай – вы отобрали у нас все разработки, понял? Теперь и еб*тесь с ними дальше сами. Сотрудничать я отказываюсь.

– Это… это так не останет-ся! – внезапно ожил собирающий себя с грязного снега лауреат премии Хаузера профессор кафедры кибернетических наук Московского Технологического Института, – Слы… ААааа!!!

Еще один пинок. Опять-таки легкий, но достаточный, чтобы лауреат набрал себе полную пасть ледяной грязи.

Изрядно замызганная «Чайка» стартовала с места как редкая модель «запорожца», в который воткнули шкодовский движок. Я смотрел в след уехавшим, сжимая и разжимая кулаки.

Еле сдержался. Честно. Вот еще чуть-чуть, и…

«Ну что вы как маленький, молодой человек». Покровительственная улыбка. «Мы же не дети. Ваш вклад в исследования недостаточно существенен, чтобы мы… ААА!!! Что вы делаете?! Немедленно поставьте меняяяЯЯя!!»

Недостаточно существенен. Сука. Недостаточно существенен! Мало того, что они нагло отжали наши с Янлинь разработки по дронам, так еще и не сумели в них разобраться! Точнее, сумели, всё-таки где мы, а где эти гребаные профессора и прочие доценты, но материалы (материалы!) – совсем другой вопрос. Программное обеспечение – тоже совсем другой вопрос! Наши наброски, иначе не назовешь, опирались на имевшиеся у меня воспоминания о материалах из другого мира. Пластик, углерод, компактные схемы, всё такое. Повторить в этом? Да, можно, но только используя дорогие и легкие ресурсы вроде титана. Пластиковая революция только начинается.

Не в материи дело. Советские ученые, при желании, дрон и из палладия соберут, бешеной собаке семь верст не крюк. А вот программная часть – это вопрос совсем иного уровня. Любой примитивный дрон является простой рамой с четырьмя винтами, передатчиком, приемником и парой релешек на схеме. Его любой школьник с зудом в жопе соберет. А вот разобраться в том, что мы понаписали, чтобы оно летало и управлялось – этот вопрос никак не для уважаемых ученых старой школы, тут нужен свой отдел разработки и тестирования этого самого программного обеспечения.

А где его взять? Предпосылок к тому, чтобы советские программисты росли и колосились десятками тысяч – нету. Компуктерные игры тут никто не изобрел, популяризация нулевая, отрасль развивается сугубо как технологическое ответвление. Поэтому и пришли к нам. Без поклона, почти с приказом.

– У нас будут проблемы, Витя, – пасмурная Янлинь, стоящая в одной майке на зимнем ветру, грустно смотрела на меня.

– Не волнуйся, – кровожадно оскалился я, – К этим неприятностям я давно готов.

Еще одна тернистая проблема этого Советского Союза. Неогены сильны, их способности эффектны, их дела обширно освещаются прессой, их любит публика. Но, превознося полезность нашей братии, необходимо держать марку и просто человекам. Наука – как раз является одной из монополий homo sapiens. Именно поэтому у нас так нагло и легко отжали разработки. Их постоянно отжимают, выдавая за достижения «простых советских ученых». Это нужно и… даже правильно. Баланс должен соблюдаться.

Только мне насрать. Нас с Янлинь нагло грабанули? Ладно, мы утёрлись. Но вот если наглости хватает на то, чтобы прийти еще и требовать не просто пальчиком показать, а «доделать»? Это уже за гранью добра и зла. А что у нас за гранью добра и зла? Правильно. Злой, коварный и неуравновешенный Витя, обладающий чуждым для этой вселенной опытом. Смешным, на самом деле, безобидным, но…

– Изотов!! – из интеркома почти показалась взбешенная голова моего любимого товарища майора, – Ко мне! Немедленно!!!

Выходя из «Жасминной тени» с ноутбуком и рулоном скатанных диаграмм, я улыбался так, что любой заглянувший мне под маску кархародон (это такая большая злая акула) уплыл бы на Северный Полюс и там бы повесился от зависти. Нашёл бы где и как, честно.

Говорят, что месть – это блюдо, которое надо подавать холодным. В целом, я полностью согласен с этой сентенцией, но с одним небольшим нюансом, уточняющим дырку, в которое нужно пропихивать это холодное блюдо. В этом случае еще и длинные сильные руки нужны, а они у меня есть.

– Витя…, – устало и ласково встретило меня начальство, – Вот скажи мне, ты совсем ох*ел?

– Нет, еще немножко осталось, – сняв маску, я прямо посмотрел в глаза Окалине-старшей, – А если серьезно, товарищ майор…

– Если серьезно, то ты попал, Симулянт, – прорычала майор, – Ты попал, и меня за собой тащишь. Радиевский любимчик Цаплина и Стояловой, а знаешь, председателем чего является Цаплин? Ты…

– Нелла Аркадьевна, – я слегка повысил голос, – Мы можем ругаться, либо я могу вам предложить более интересную альтернативу! Видите же, что не с пустыми руками пришёл?

– Мне не нужна альтернатива! – рыкнула блондинка, – Мне нужно, чтобы вывалянный тобой в грязи Радиевский заткнулся! А знаешь, что еще круче?! Крики Березовского пять минут назад! Знаешь, кто такой Березовский? Генерал он у нас! А ты его обоссать пообещал! Яиц ему к тебе выехать не хватило, зато вонь поднял! Представляешь, какой шум они устраивают? Крики, что у меня в Стакомске люди от рук отбились, сейчас звенят в каждом коридоре Кремля! И Дома Науки! За час, Витя, *б тебя об угол! За час!

Взгромоздившаяся на ноги блондинка стояла, сверля меня взглядом и упершись руками в столешницу своего монстроподобного стола. Я же спокойно торчал напротив, сжимая подмышкой ноутбук, а в руке авоську с рулонами.

– Нелла Аркадьевна. У меня материалы на руках. Выделите мне помещение, видеокамеру, полчаса своего времени, и вам всё станет ясно. Потом вы этой записью заткнете столько ртов, сколько сочтете нужным.

– Ты так в себе уверен, Изотов? – процедила моя будущая теща, с хрустом сжимая кулаки.

Угу, как будто выбор у неё есть. Понимает же, что я, если удила закушу, то до конца пойду. А я их закусил.

– Да, уверен, – вздохнул я, – Скоро узнаете почему.

Презентация была простенькой и безыскусной. Всё-таки, я этим уже почти тридцать лет как не занимался, да и карандашами многое не сделаешь. Голая схематика, все простыми словами. Зато очень-очень доходчиво, а это было главным.

– Потенциал военного применения технологии крайне широк, – вещал я, красиво стоя с указкой сбоку от вывешенного графика, – Разведка, уничтожение огневых точек, огневое поражение бронированного транспорта противника. Триангуляция для наведения огня вслепую, приспособления для штурма закрытых помещений…

Дроны могли изменить все на поле боя. Их основной фишкой была именно дешевизна изготовления одной единицы, а универсальность поражала воображение. Технически, даже устройство, способное быстро и точно скинуть противопехотную гранату на голову окопавшимся, уже было рычагом, способным много что наворотить в тактике полевых боестолкновений. Литиевый аккумулятор, корпус из дешевого пластика, одноразовость оружия при многоразовости оператора. И все это благодаря маленьким четырехлопастным жужжалкам. Оружие индустрии. Мелкое, злое, бесконечное, безжалостное ко всем, кто не спрятался.

– Я имею серьезные основания предполагать, что в теории развитие программного обеспечения для «умного» оружия быстро достигнет стадии, когда можно будет выпускать беспилотные самолеты, управляемые с земли оператором, – наконец выдал я, – А также кластерные «рои» летающих роботов, с распределенной вычислительной сетью, способные к сложным маневрам и формациям. В общей перспективе развития этой отрасли…

Окалина слушала, окаменев всем, чем только можно. Она ни в одном месте не была ученой, но, как я уже и говорил, моя презентация была предельно доходчивой, а уж действующий командир подразделения вполне себе хорошо представляет – что такое граната, внезапно упавшая на твоих людей с высоты. Ночью. А я все говорил, говорил и говорил, постоянно упоминая, что всё, что нужно генералам – так это рабочий прототип, который можно изготовить из дорогостоящих материалов, плюс департамент разработки ПО, который разовьет и дополнит украденные у нас с Янлинь разработки.

От последней фразы майор поперхнулась, а я сменил тон, глядя в камеру.

– Прошу не считать меня человеком, ищущим личной выгоды или славы, кроме тех, что заслужены моим личным трудом. Я могу рассмотреть возможность вернуться к своей собственной разработке только при высочайших гарантиях, что сам и Цао Янлинь будем указаны как авторы идеи и основные разработчики проекта. Любая попытка продавить иное решение будет означать немедленное прекращение каких-либо переговоров на эту тему. Навсегда. Изотов Виктор Анатольевич, старший лейтенант КГБ, доклад закончил.

Щелкнув переключателем камеры, огромная блондинка начала тереть себе лицо. Красивая у меня будущая теща, что ни говори. Косметика? Пф, для слабаков. Родись красивой, занимайся собой, получи хороший артефакт – вот секрет успеха.

– Витя, зачем это тебе? – вздохнув, спросила она, поднимая голову, – Вот скажи, зачем?

– Затем, что вот это, – обвёл я рукой листы на стенах, – никак не продукт неогеники, товарищ майор. Это я и Янлинь. Может быть вам, Нелла Аркадьевна, это и непривычно, но вы, извините уж сердечно, человек. Вы родились, учились, сами пошли на службу, сами всего добились. Как человек. Вы пользовались этой системой, а она пользовалась вами. У меня же система забрала всё. Детство, молодость, возможность мирно жить и заниматься любимым делом. Из-за неё у меня руки в крови по локоть. Со всем этим можно смириться, но не со вседозволенностью. Я ничей не слуга. Ни ваш, ни генералов, ни Советского Союза Социалистических Республик. Что бы тому в очередной раз не понадобилось.

– Один в поле не воин, Изотов, – отчеканила майор, – В этом деле можешь на меня не рассчитывать. Единственное, что я могу для тебя сделать и сделаю – это упомяну в приложенном рапорте, что ты находишься на реабилитации после серьезнейшей психической травмы. Что ты, старший лейтенант, отстранен от службы и что я не несу за тебя ни малейшей ответственности, понятно?

– Это будет просто прекрасно, Нелла Аркадьевна, – удивил я женщину счастливой улыбкой, – Большего и не нужно.

– Ты что-то придумал, да? – напряглась Окалина, – Только смотри, Витя, втянешь в это Юльку…

– Втянул уже, – еще свободнее улыбнулся я, – Вы всё правильно сказали. Один в поле не воин, но вот приманка – просто отличная!

– Твою мать…

Люди часто упускают из внимания то, что на глаза им не лезет. Призраки? Ох, это же умнейшие неогены поколения, но что они делают? Сидят безвылазно в общежитии, возвращают себе эмоции? Получается? Замечательно. Только вот у призраков нет тех, кто заходит к ним на чай, стреляет трояк до получки, или там зовёт в гаражи. У них никого нет, поэтому они, как бы, невидимы. Однако, это уже живые люди. Пусть отстраненные, пусть… не суть важно. Главное, что про них забыли. А зря.