Боец

Зачем?

Этот вопрос продолжает крутиться у меня в голове, когда Цербер бросает в изножье кровати пакет.

– Одевайся.

Он выходит из палаты, и медсестра, не колеблясь, растягивает сковывающие мои руки манжеты. Пользуясь моментом, я тру каждое из своих запястий, делая медленные и контролируемые глубокие вдохи. Я считаю до пяти при каждом вдохе и выдохе. Клеймо на моем запястье злобно смотрит на меня, блестя серебром на фоне моей бледной кожи. Кажется, что кожа вокруг немного сморщилась, и пусть это выглядит некрасиво, но для меня это своеобразный знак мужества. Напоминание о том, через что я прошла, ведь даже сейчас я не могу поверить в то, что мне вообще удалось через это пройти.

В коричневом бумажном пакете, который Цербер оставил возле кровати, я нахожу футболку, кожаную куртку, джинсы и носки. К моему большому ужасу, под верхней одеждой лежит нижнее белье.

– Он не покупал эту одежду, – говорит медсестра, помогающая развязать мне завязки больничной сорочки, заметив мой ступор. – Ее привезла какая-то женщина.

Она замолкает, наблюдая за моим лицом, а затем я вижу на ее лице сочувствие.

– Твое горло… мне жаль, что так произошло, – говорит она и внезапно уходит.

Я остаюсь сидеть на кровати с обнаженной спиной, удерживая рукой больничную сорочку, прикрывающую грудь. Спустя несколько секунд я тянусь за футболкой, но медсестра возвращается прежде, чем я успеваю ее надеть. В руке у женщины стаканчик с крышкой и трубочкой, который она протягивает мне. Прохладная вода наполняет мой рот, и я делаю глоток. Мои глаза закрываются сами по себе, будто вода – это бальзам, в котором так нуждается мое горло. Я не успеваю сделать еще пары глотков, как женщина забирает стакан.

– Не стоит пить слишком много, иначе тебя быстро стошнит, – предупреждает она. – Давай оденем тебя, и потом сможешь попить еще.

Мой мозг не может решить, на чем, черт возьми, ему стоит сосредоточиться. На боли? На возникшей ситуации? На одежде? Или на том факте, что я была в отключке целую неделю? Значит, все это время я не ела и не пила?

Медсестра помогает мне одеться, и когда дело доходит до куртки, это становится последней каплей. Вернее, последней каплей становится то, что я вижу на задней стороне куртки логотип Адских гончих с трехглавой собакой. Белые нити на черной коже.

Медсестра в ожидании смотрит на меня, но я не могу это надеть. Даже если на улице всего пять градусов, я не выйду в этой куртке на улицу.

Женщина вздыхает и выкатывает из-за ширмы инвалидное кресло. Она помогает мне пересесть на него, и я быстро складываю куртку так, чтобы не видеть логотип. Я не знаю, что будет дальше, и страх перед неизвестностью нарастает в моей груди, угрожая вырваться на свободу, превратившись в истерику. Раньше я никогда не испытывала такие эмоции и не думала, что страх может быть настолько сильным.

Медсестра выталкивает коляску в коридор, и я поднимаю руку, чтобы заслонить глаза от слепящего света. По мере того как мы приближаемся к посту медсестер, суеты вокруг нас становится все больше. Я этого не осознавала, но тишина, в которой я пребывала, была из-за расположения моей палаты, находившейся в конце коридора. Внезапно я замечаю стоящего у поста медсестер высокого мужчину в такой же куртке Адских гончих. Он внимательно следит за каждым, кто есть в коридоре, а его поза говорит о том, что с ним не стоит связываться.

Сторожевая собака.

Он следует за нами по коридору, а у лифта ожидает еще один член банды Адских гончих. Эти мужчины могли бы быть братьями, ведь у обоих темно-каштановые волосы и квадратные челюсти. На вид им около тридцати пяти, только у мужчины, который ждал нас у лифта, есть усы. Пока он нажимает на кнопку, я понимаю, что, похоже, ни один из них не хочет смотреть на меня. Я оглядываюсь на медсестру, и она натянуто улыбается мне. Закатывая коляску в лифт, женщина поворачивает меня так, чтобы я не смотрела в стену, и я вижу, как два охранника из Адских гончих входят в лифт вместе с нами. Сейчас я бы отпустила какую-нибудь колкость, как обычно это бывает, но слова застревают у меня в горле болезненным комком. Меня отправляют из одной тюрьмы в другую.

Мне не следовало подписывать этот контракт с Кроносом, ведь он был рассчитан на то, что я потерплю неудачу, но думать об этом слишком поздно.

Мы выходим на втором этаже, и охранники ведут нас по нескольким петляющим коридорам. Проходим мимо палат с пациентами, и мое дыхание учащается, а сердце болезненно колотится за грудной клеткой под внезапным приливом надежды. Чем ближе мы подходим к двери, тем большее беспокойство поселяется в моей груди.

– Стоять!

Я хватаюсь за колеса, и мы резко останавливаемся, потому что я узнаю этот голос. Я думаю, медсестра тоже понимает, что происходит, потому что она не пытается заставить меня ехать дальше. Вместо этого она поворачивает меня так, чтобы я могла увидеть его.

Аполлона.

Его взгляд прикован ко мне, и пока он идет по коридору в нашем направлении, я могу рассмотреть, что под больничным халатом он одет в серые спортивные штаны, а за собой тащит стойку с подвешенной на ней капельницей.

– Остановите его, – говорит появившийся словно из ниоткуда Цербер, и его лакеи начинают действовать.

Они блокирует Аполлона прежде, чем у него появляется хоть какой-то шанс добраться до меня.

– Уберите от меня свои гребаные руки! – Он отталкивает их, но его внимание сосредоточено только на мне, даже когда они хватают его, скручивая свободную руку. – Кора, ты в порядке?

– Физически? – Мой голос звучит грубо даже в моих собственных ушах, и неудивительно, что он морщится.

Один из парней снова блокирует его, пытаясь оттеснить назад.

– Мы придем за тобой, я клянусь! – говорит Аполлон.

– И ты знаешь, что тебя ждет, если ты это сделаешь, – хихикает Цербер.

Рукой со скрюченными пальцами, напоминающими когти, он касается моей шеи сзади, впиваясь ногтями в кожу.

– Все, что происходит, совершенно законно, Аполлон! Пришло время, чтобы ты наконец начал уважать порядок вещей.

– Отвали, старик! – усмехается Аполлон. – Мы ушли, чтобы этот порядок вещей наконец изменился.

– Вы безуспешно пытались сделать это в течение пяти лет. – Цербер пожимает плечами. – Думаю, мои шансы на успех явно выше.

Мурашки пробегают по моей спине, когда охранники начинают грубо толкать Аполлона, а он отталкивает их, игнорируя тот факт, что одет в больничный халат, в его вену введена игла от капельницы, а сам он, скорее всего, все еще восстанавливается после огнестрельного ранения.

Я вскрикиваю, когда кулак Аполлона врезается в лицо одного из Адских псов и тот отшатывается назад, а другой пес с усами в мгновенье ока оказывается позади Аполлона и пинает его в колено, заставляя упасть на пол. Стойка капельницы с грохотом падает рядом с ним, и мое сердце замирает, когда щека Аполлона прижимается к кафелю.

Цербер крепче сжимает мою шею, удерживая меня на месте.

– Пожалуйста, прекратите. – Я сжимаю подлокотники коляски так сильно, что у меня белеют костяшки пальцев. – Это безумие, он же ранен!

Адский пес упирается коленом в спину Аполлона, и это мне до боли знакомо, потому что точно так же со мной поступил один из Титанов, прежде чем посадить в грузовик.

Мы собрали вокруг себя небольшую аудиторию, но никто не пытается вмешаться и остановить этот ад.

Пес наклонился над Аполлоном, ущипнул его за щеку и прошептал что-то ему на ухо, будто они знают друг друга. Вероятно, так оно и есть, но мое сердце вновь замирает, когда собака поднимается, а Аполлон не двигается с места.

– Нет! – Я пытаюсь бороться, но я все еще слаба. – Кто-нибудь, помогите ему!

– Тихо! – рявкает Цербер.

Он отходит от коляски, жестом указывает на меня второму охраннику, который принял на себя удар Аполлона, и тот легко поднимает меня с сиденья. Думаю, потому что инвалидное кресло для них – чертовски медленное средство передвижения.

Он выносит меня за дверь, за ним следуют Цербер и третий, а мое сердце остается с Аполлоном, лежащим на полу больничного коридора.

Глава 3. Кора

Меня привезли в бар Адских гончих, когда уже наступил вечер. И последние двадцать минут я сижу на табурете у барной стойки, наблюдая за происходящим в помещении. Члены банды слоняются внутри парами, группами или поодиночке. Они занимают столы, а один из них, тот, что помоложе, носится взад-вперед между ними и баром, разнося напитки. Некоторые мужчины хмуро смотрят в мою сторону, а некоторые попросту игнорируют, но никто не решается заговорить со мной. Вероятно, они держат язык за зубами из-за здоровяка за моим плечом, который следует за мной как тень. А сейчас стоит рядом, облокотившись на стойку и скрестив руки на груди. Под короткими рукавами его футболки выпирают бицепсы, и он по меньшей мере вдвое крупнее многих из присутствующих здесь мужчин. С ним я встретилась впервые уже в баре, потому что тот, кто вынес меня из больницы, с синяком на щеке, и его двойник с усами вскоре после нашего приезда просто исчезли. Мне не чужды мысли и желания, которые проносятся в голове у мужчины, и часть меня думает, что Цербер тоже осведомлен о разнообразии мыслей разношерстной толпы, находящейся под его руководством. Вот почему он поручил здоровяку следить за мной, словно ястребу, и последние двадцать минут я сижу рядом с ним в тишине, будто музейный экспонат, на который можно поглазеть, но нельзя потрогать.

Мысленно перебирая все, что я знаю о Цербере Джеймсе, я прихожу к выводу, что мои знания слишком ограниченны, ведь я никогда не встречалась с ним до больницы, хотя почти уверена, что он замешан в убийстве, которое совершил Аполлон с помощью ножа в тот вечер у Олимпа.

Мысленно я пересказываю себе наш с Вульфом разговор в кафе, тогда он сказал мне, что они с отцом по-разному смотрят на этот мир. И на мой вопрос, как видит этот мир Цербер, Вульф ответил, что для его отца этот мир лишь способ бесконечной манипуляции.

Я подавляю дрожь.

Так вот кто я для него. Предмет, используемый для манипулирования его сыном? Пешка стоимостью в один миллион долларов.

– На что, черт возьми, ты пялишься? – спрашивает один из мужчин, свирепо смотря в мою сторону.

Спереди за пояс его брюк засунут пистолет, а кожаный жилет на груди распахнут. Он выходит из-за стола, за которым сидят его приятели, и подходит ближе ко мне. Его глаза широко раскрыты, но зрачки настолько расширены, что я не могу понять их цвет. От него разит алкоголем, и от этого запаха по моей коже бегут мурашки. Мужчина останавливается прямо рядом со мной, пристально и нагло рассматривая мое тело, а большой парень, который должен охранять меня, ничего не предпринимает.

– Малик, ты притащил сюда новую клубную шлюшку? Ты же знаешь правила.

Правила? Клубная шлюха?

– Никаких шлюх на собраниях, – говорит он, хитро смотря на меня.

Здоровяк по имени Малик наконец отталкивается от барной стойки, и его внимание переключается сначала на двери, а затем на мужчину, подошедшего к нам. Малик настолько высокий, что на две головы возвышается над пьяным Адским псом, который и не думает отходить.

Думаю, он зашел слишком далеко и не чувствует внезапный холод, закружившийся в воздухе вокруг него, исходящий от фигуры Малика, стоящего за его спиной.

Малик хватает его за горло и с легкостью отшвыривает назад, а парень даже не сопротивляется, будто он знал, что так и будет. Он хитро смотрит на меня, даже когда Малик вновь приближается к нему и швыряет на стол, за которым он только что сидел. Я подскакиваю на своем месте, а остальная часть зала внезапно замолкает. И единственные звуки, нарушающие тишину, – это прерывистое дыхание опрокинутого на стол мужчины и шаги очень кстати зашедшего в бар Цербера.

Он останавливается рядом с Маликом и хихикает, а в ответ на этот звук мое сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот взорвется. Они привезли меня сюда прямо из больницы и заставили сесть на этот барный стул, поставив рядом только стакан воды. Кожаная куртка с логотипом Адских гончих до сих пор лежит сложенной на ближайшем ко мне табурете.

– Я рад, что ты осведомлен о правилах, Перси, учитывая, как ты любишь их нарушать. – Цербер кивает Малику, и тот отпускает парня. – Так ты думаешь, что Малик вопиюще игнорирует мои приказы?

– Нет, – бледнеет Перси.

Должно быть, Малик занимает какую-то руководящую должность или пользуется благосклонностью Цербера.

Я наблюдаю за людьми, находящимися в баре, которые наполовину зачарованно, наполовину в ужасе уставились на своего лидера. Какой же властью может обладать всего лишь один человек? Я уверена, что власть Цербера не сравнится с силой Кроноса, хотя я никогда не видела последнего в помещении, наполненном членами его банды. Мы встречались с ним в его офисе или в местах, где рядом с ним находилось лишь несколько охранников, но я не могу себе представить, что он, как и Цербер привлекает внимание толпы одним своим появлением.

Цербер некоторое время наблюдает за Адским псом по имени Перси, а затем кивает и его внимание переключается на меня. Жестом приглашает меня подойти ближе.

– Кора? – обращается он ко мне, и я автоматически напрягаюсь.

Внимание людей в комнате переключается на меня, но я не могу пошевелиться. Внезапно у меня пересыхает в горле, и каждая, даже малейшая травма, которую я получила за последнее время, начинает саднить. Я будто нахожусь под микроскопом, и они могут видеть мою боль, мои синяки и сорванное горло.

Не тратя времени даром, Малик подходит ближе и хватает меня за руку, стаскивая со стула. Он подводит меня к Церберу, которому не нужно делать ничего больше, кроме как поднять руку, чтобы добиться желаемой тишины. Я позволяю Малику принять на себя большую часть моего веса, потому что иначе я просто провалилась бы сквозь пол. Вокруг нас стало так тихо, что я отчетливо слышу свое дыхание.

– Это Кора Синклер. – Цербер указывает на меня рукой. – Она официально находится под нашей защитой, так что хорошенько присмотритесь к ней и знайте, что если, черт возьми, кто-нибудь из вас прикоснется к ней, то он будет иметь дело со мной.

Мой желудок сводит судорогой, и мне хочется переспросить Цербера о том, что он только что сказал, но я будто лишилась голоса.

Такого больше не должно со мной случиться.

Цербер улыбается и накидывает мне на плечи кожаную куртку, которую он незаметно для меня взял с барного стула. Эта куртка, наверное, весит миллион килограммов, но каким-то чудесным образом у меня не подгибаются колени под ее весом.

Мне ненавистна мысль, что этот мужчина может распоряжаться мной как своей собственностью, но это мое неверное решение взять деньги у Кроноса привело сюда. Ладно, возможно, еще несколько неверных решений этому поспособствовали, но все же разве в другом городе я бы залезла в такие долги? Или разве в другом городе могло случиться так, что все двери внезапно стали захлопываться у меня перед носом?

Я почти вижу ту девушку. Ту, которая, вместо того чтобы пытаться выжить в этом городе, вернулась в Изумрудную Бухту.

Я снова стала пленницей.

Наступила ночь, и меня привели в маленькую квартирку над баром. Мучаясь от бессонницы, я расхаживала перед окном, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Но мой разум продолжал возвращаться к Аполлону, которого вчера утром заставили лечь на больничный пол, к Джейсу, который, может быть, мертв, и к Вульфу. Стараясь не думать о них и не мучить себя, перешла к изучению квартиры. Я делала то же самое в доме у парней. Напрасно искала выход.

Бывший жилец съехал, оставив после себя полностью укомплектованную кухню, чистые простыни на кровати и несколько таинственных предметов. Скорее всего, в этих предметах нет ничего личного, раз он оставил их здесь, но возможно, они все же несут в себе какой-то смысл. Я обнаружила, что к внутренней стороне одной из дверей шкафа приклеена фотография молодой девушки, в ящиках журнального столика лежат несколько книг о шпионаже, а в шкафу в спальне под рубашками – гантели.

Через окно я видела, что около бара всегда околачивались Адские гончие. Они то заходили в бар, то выходили из него, но с наступлением ночи народа в баре определенно прибавилось. Я думала, что Цербер уже созвал общее собрание, чтобы представить меня своим подчиненным, но, по-моему, я познакомилась лишь с четвертью из них.

Стоило мне о чем-то задуматься, рев каждого прибывавшего мотоцикла возвращал меня к невозможной реальности. Несмотря на то что мои глаза горят, я не могу заставить себя расслабиться. Видимо, я слишком долго была в состоянии повышенной готовности, а возможно, просто слишком долго спала в больнице. У меня все еще болит горло из-за трубки, побывавшей в нем, а мышцы – из-за того, что я больше недели была прикована к постели. Я слишком беспокойна и измучена.

Несмотря на то что я вдохнула не так уж и много дыма, Цербер Джеймс приказал интубировать меня и, черт возьми, колоть мне успокоительное в течение недели просто потому, что он мог это сделать. Я почти уверена в том, что пациентов, которые обращаются в больницу даже после отравления угарным газом, интубируют только в самых тяжелых случаях. То, что он щелкает пальцами и происходит то, что ему хочется, по-видимому, является определением его власти. И все же он и пальцем не притронулся ко мне, а прошлой ночью никто не пришел в эту квартиру, несмотря на шум внизу, судя по которому там собралось целая толпа. Помешал ли им зайти сюда охранник? Или запертая дверь? В моей голове вертится так много вопросов, что мне кажется, рано или поздно мой мозг просто взорвется.

Сейчас мое внимание привлекает движение в начале подъездной дорожки. По приезде сюда я заметила, что заднюю часть здания клуба огораживает высокий забор, а передняя часть открыта. От главной дороги сюда ответвляется длинная узкая подъездная дорожка, ведущая на квадратную парковку перед зданием клуба. Вся территория вокруг окружена лесом, и сюда никто не может забрести случайно.

Сегодня система безопасности не выглядит как-то иначе, но все Адские гончие двигаются слаженно, будто роботы. Я не думаю, что они так ведут себя всегда, но сегодня они, похоже, находятся в состоянии боевой готовности.

Уже приближается обед, и за время непрестанного бдения у окна я заметила лишь несколько мотоциклов у входа и нескольких Адских гончих, патрулирующих периметр. Они ходят парами, с перекинутыми через плечо штурмовыми винтовками. Мне неизвестно, все ли из них живут здесь или только некоторые, а также я не знаю, что еще находится в здании клуба. Я посетила лишь бар, мельком видела зону для встреч, несколько офисов в задней части здания, а также лестницу, которая вела прямо в эту квартиру.

Все, что я не знаю, приведет меня к смерти.

Проходит какое-то время, и мне удается разглядеть, как по подъездной дорожке едет мотоцикл. Кто-то из Адских гончих порывается перехватить его, и все резко напрягаются. Воздух, люди и даже деревья, кажется, застывают и наклоняются в сторону, уступая дорогу.

Постороннему.

Я подхожу ближе к стеклу, чтобы разглядеть мотоциклиста, но он уже снимает шлем, и внутри меня все переворачивается. Вульф вешает шлем на ручку мотоцикла, глушит двигатель и поднимает руки вверх.

Пожалуйста, не причиняйте ему вреда.

Мои внутренности сжимаются, и я едва могу дышать, когда наблюдаю за ним.

Один из Адских псов выходит вперед и хватает Вульфа за плечо, чуть ли не срывая с мотоцикла, но тот продолжает держать руки поднятыми в знак капитуляции и позволяет проводить его к зданию клуба. Когда они подходят ближе, мое сердце подскакивает к горлу, потому что я вижу, не только как Адский пес держит Вульфа за шиворот его куртки, но и пистолет, направленный Вульфу в поясницу. Я прижимаю руки к окну, пытаясь подобраться поближе, и, прежде чем они исчезают под крышей веранды, взгляд Вульфа устремляется наверх, будто он все это время знал, что я здесь. Он смотрит на меня буквально несколько секунд и подмигивает.

Он, черт возьми, подмигивает!

Я отхожу от окна и тяжело опускаюсь на диван, однако спустя всего минуту снова встаю и начинаю расхаживать по комнате.

Вульф здесь. Он решил сдаться или пришел поговорить со своим отцом? Они начали вести переговоры?

Я подхожу к двери и прижимаюсь ухом к прохладному дереву. Ранее мне удалось расслышать какой-то разговор в главной комнате, и если на этот раз они будут достаточно громкими – я надеюсь, что расслышу их голоса. Но сейчас я слышу лишь тишину, пока на лестнице не раздаются шаги. Я спешу обратно к дивану, чтобы сесть на него прежде, чем дверь распахнется, и притвориться, что не подслушивала. Конечно, подслушивать – это бессмысленно, но тем не менее, вероятно, наказуемо.

– Видишь, с ней все в порядке. – Цербер отходит в сторону, и в комнату врывается Вульф.

В одно мгновенье я оказываюсь на ногах, а в другое он двумя шагами пересекает комнату и останавливается передо мной. Он колеблется лишь секунду, позволяя себе осмотреть мое тело сверху донизу, а затем притягивает к себе, крепко обнимая. Я прерывисто выдыхаю и обнимаю его в ответ.

Он настоящий, а его мышцы настолько крепки, насколько я их помню.

– Ты в порядке? – Губы Вульфа касаются моего уха, и я сглатываю.

– Да, учитывая все обстоятельства.

Вульф кивает и медленно отпускает меня из своих объятий, оглядываясь на дверь.

– Ты не можешь оставить нас на минутку?

– Я могу дать вам все пять, – фыркает Цербер, и дверь за ним закрывается.

Когда мы с Вульфом остаемся одни, я сразу же беру его за руки.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты здесь, чтобы вытащить меня из этого места.

– Я пытаюсь.

– Аполлон… – Боже, меня все еще тошнит от того, что произошло в больнице. Рассказал ли он Вульфу о том, что произошло?

– С ним все в порядке, – заканчивает Вульф за меня. – Он зол, но с ним все в порядке. Папин прихвостень не нанес непоправимого ущерба, и его выписали тем же утром, а Джейс…

– О боже!

Как я могла забыть о Джейсе? Посреди всего этого хаоса я совсем забыла о том, что в него стреляли. И теперь, когда эти воспоминания выдвинулись на передний план моего сознания, мне нужно подтверждение его состояния.

– Он мертв? Не так ли? Я помню, как в него стреляли…

Мой поток слов останавливает выражение лица Вульфа.

– Он жив. Вероятно, он хотел бы, чтобы было наоборот, после того как он позволил Титанам добраться до тебя. Но он жив и такой же ворчливый, как обычно.

Я смотрю на него и пытаюсь осмыслить его слова.

Он жив.

Даже несмотря на то, что я слышала выстрел. Но, возможно, это был всего лишь трюк?

Я буквально запрыгиваю в объятия Вульфа и прижимаюсь губами к его губам, и он без колебаний мне отвечает. Его пальцы зарываются в мои волосы, наклоняя мою голову, когда он углубляет поцелуй, прижимаясь ко мне всем телом. Я хватаюсь за его джинсы, просовывая в петли для ремня большие пальцы. Этот поцелуй именно то, в чем я так отчаянно нуждалась. Пока я в объятиях Вульфа, мое беспокойство тает, и я снова могу дышать, пусть даже это временно. Вкус его губ знакомый и сладкий, а когда Вульф обхватывает рукой мой затылок, я чувствую себя в безопасности, несмотря на то, что я осознаю свою зависимость от этого мужчины.

Я опускаю руку и обхватываю через джинсы его член, но это движение, кажется, лишь возвращает его с небес на землю, призывая к здравому смыслу. Со стоном Вульф убирает мою руку, и его губы приближаются к моему уху:

– Слушай внимательно, Кора. Ты не можешь доверять моему отцу ни в чем. Не уступай ему ни миллиметра твоего доверия, даже если он опустится до дешевых детских историй или засыплет тебя какими-нибудь случайными подробностями его или нашей жизни. Он хитер и найдет способ превратить этот миллиметр в целую милю.

– Я…

– Все будет хорошо. – Вульф отступает от меня на шаг, чтобы встретиться со мной взглядом. – Я знаю, что мы подвели тебя, и мне чертовски жаль, – выражение его глаз смягчается, – но никто больше тебя не тронет.

Мой смех звучит злобно даже для моих собственных ушей:

– Никто, кроме твоего отца.

– Даже он, – хмурится Вульф.

– Но у него уже есть я, Вульф. Это то, что мы имеем, – качаю я головой. – Если только ты не планируешь забрать меня отсюда прямо сейчас.

Вульф выдыхает, но не отводит взгляда. Должна отдать ему должное, он никогда намеренно не вводит меня в заблуждение.

– Это его игра, Кора, и нам всем придется в нее играть. Но я говорю серьезно: тебе нужно быть осторожной с любыми подробностями.

Я вздрагиваю, и Вульф немедленно притягивает меня обратно в свои объятия. Он целует меня в лоб, и я закрываю глаза. То, что Вульф сейчас рядом со мной, помогает мне принять ситуацию, хотя она и превращается из кошмара в реальность. Меня бьет озноб, и я снова сжимаю в руке его рубашку, озвучивая один из моих страхов: