Настоящее прошлое. Однажды в Америке

Посамобичевавшись некоторое время, я включил свой старенький, привезенный еще из Таллина комп, и открыл файл. Как бы там ни было – работу надо работать. Где и когда я опубликую то, что сейчас пишу, – хрен его знает, но дело есть дело. К тому же сейчас ситуация в стране будет меняться так резко, что я скоро точно выпаду из списка главных врагов. Даже если в нем нахожусь. Что совсем не факт… А там, глядишь, все потихоньку и наладится. Ну где я – и где, скажем, те же Хасбулатов с Руцким? Это ведь сейчас они с Ельциным и его кликой друзья – неразлейвода, а пройдет еще пара лет – и тот будет этих своих нынешних друзей из танков расстреливать. И какое кому дело тогда будет до скромного писателя Ромы Маркова?

Но работа как-то не пошла. Я сидел, тупо пялясь в экран и злясь на себя. И ведь вроде знаю, о чем писать, сюжет давно разработан, и вообще – эта книга была уже мной один раз написана. Ну, в прошлой жизни. А вот здесь и сейчас не складываются мысли в слова и предложения, хоть убей…

Я раздраженно выключил комп и пододвинул стопку газет, которых понавыписывал почти десяток – «Известия», «Правда», «Советская Россия», а также «Общая» с «Независимой». Были у меня мысли поподробнее отследить все перипетии перехода страны от «уставшего социализма» к «одичалому капитализму». А ну как на старости лет сподоблюсь мемуары написать? В прошлой жизни такие мысли витали, даже файл сделал под это дело, но когда начал пытаться работать – выяснилось, что почти ни хрена не помню… Раскрыв «Известия», я начал бегло просматривать первый лист. Блин, ну вот кто так новостную ленту формирует? Бардак и хаос! Все обо всем и всего понемножку. Как же не хватает Интернета! А с другой стороны, в том, чтобы взять в руки хрустящий газетный лист, есть свой шарм…

В основном газеты были наполнены полной мурой – всякие там интриги, скандалы, расследования, разоблачения. Кроме того, существенную часть полос занимали рекламные объявления, среди которых была масса предложений различных гадалок, потомственных ясновидящих и наследных магов с ведьмами, ищущих людей по фотографиям, снимающих порчу, венец безбрачия, кодирующих от алкоголизма и заклинающих «на деньги». Читать все это было довольно омерзительно. Эх, где вы, волшебные файлы cookie, отсекающие большую часть всей этой мути…

Естественно, идеологическая направленность у газет была абсолютно разная – «Правда» и «Советская Россия» вовсю обличали «антинародную власть», а «Общая газета» вместе с «Независимой» все так же яростно боролась со «сталинизмом», радуя читателей успехами на этом поприще, а также с гордостью повествовали о подписании новых меморандумов о сотрудничестве с фирмами из «передовых демократических стран», которые непременно приведут к уже совсем скорому бурному росту экономики и повышению уровня жизни, а также и зарплат с пенсиями до уровня этих самых демократических… Если честно, сам я о том, что писала пресса в девяностые, до этого помнил смутно, но вот то, насколько тон и содержание местной прессы перекликались с тем, что писалось у хохлов после их Евромайдана, просто приводило в оторопь. Просто один в один!

Одной из международных новостей был скандал с Украиной. И вот о нем я читал довольно внимательно.

Как выяснилось, простой обратной передачей Крыма в состав РСФСР дело не ограничилось. Дело оказалось в том, что с прошлого лета с территории Украины начали активно вывозить ядерные заряды. Но, как выяснилось, отправку ядерных зарядов на территорию России на Украине отслеживали. С помощью «офицеров-патриотов Украины», как писала украинская пресса… И не только отслеживали, но и как могли препятствовали подобной отправке. Причем на всех уровнях. От ЦК КПУ и местного КГБ до распропагандированных военных на местах. И одним из способов такого противодействия было как раз перенаправление вагонов с контейнерами, в которые были упакованы боеголовки, вместо России в арсеналы Черноморского флота. Крым же це Украина! Да и Севастополь весь конец восьмидесятых киевская власть очень активно пыталась подгрести под себя. Хотя официально он был городом союзного подчинения и напрямую Киеву не подчинялся. А тут оп – и Крым передали в состав РСФСР! После чего все «заначенное» хитрыми хохлами в арсеналах ЧФ оказалось под юрисдикцией России. Вследствие чего на территории, подконтрольной Киеву, осталось всего около полутора сотен ядерных зарядов. Разных. От боеголовок стратегических ракет 43-й ракетной армии, которая как раз в данный момент находилась в процессе расформирования, до довольно старых ядерных снарядов для восьми и шестидюймовых гаубиц. А я смутно припоминал, что в моей реальности американцы с немцами заставили украинцев отдать в ельцинскую Россию где-то более двух с половиной тысяч ядерных боеголовок и иных зарядов. Потому что им вот ну совсем не нужна была в Европе еще одна ядерная держава. Даже более-менее им послушная… Несмотря на то что в тот момент украинцы еще числились адекватными. И даже более того – наиболее перспективными среди всех постсоветских республик. С наиболее развитыми промышленностью, образованием, сельским хозяйством и наукой! Так что по поводу Украины все западные или прозападные экономисты (а других сейчас никто и не слушал) высказывались в превосходной степени. Именно в это время как раз и появились украинские мрии о второй Франции! А вот по поводу России все было не столь однозначно… Причем за эту передачу новая, свободная Украина еще и поимела довольно солидные плюшки с России. Американцы же с немцами, как обычно, обошлись похлопыванием по плечу и фальшивыми улыбками… А тут такой афронт. Вот часть украинской прессы и подняла бучу. То есть, вернее, часть украинской элиты. Из наиболее свидомых. Пресса – это ж только инструмент…

Кроме того, украинцы жаловались, «проклятые москали» за последние полгода перегнали в Россию большое количество авиатехники. Причем, от ведь гады такие, самую современную забрали… На мой взгляд, это уже было излишним. Все равно даже ту, что уже и так имелась на вооружении армии России, в полном объеме содержать не получится. При вошедшей в пике экономике-то… Так что и эту «новую и современную» по большей части раньше или позже просто порежут на металлолом. Ну, или она сгниет на временных стоянках. Но, увы, моего мнения никто не спрашивал.

Отложив газеты, я повернулся к компу и решительно нажал на клавишу отключения. Все равно работы сегодня не будет… Комп, мигнув голубой табличкой Norton Commander, послушно потух. Я встал и подошел к окну. Внизу загоралась вечерними огнями Москва. Наша квартира располагалась на восемнадцатом этаже, поэтому вид из окон был потрясающим. Особенно ночью. Ночь скрадывает большинство недостатков – грязь, обшарпанные фасады, дыры на асфальте и разбитые бордюры, ржавые разводы на крыльях машин. После наступления темноты рассасываются стихийные рынки у входов в метро, на которых толпы людей торгуют чем ни попадя – от поношенной одежды и стоптанной обуви до паленой водки и сигарет поштучно… И я знал, что чем дальше, тем все будет становиться только хуже. Дыры на асфальте будут множиться, а стихийные рынки у метро – разрастаться.

Дверь тихо распахнулась, и в проем просунулась головка моей любимой:

– Ром! Тут к тебе пришли.

– Американец? Журналист?

– Говорит, канадец, – несколько взволнованно уточнила Аленка. Несмотря на все наши путешествия, в ней пока еще был жив тот советский пиетет перед «заграницей». А может, и благодаря им. Я помню, в какой шок она пришла после первого посещения французских магазинов. Особенно продуктовых. Причем самым большим впечатлением для нее оказались вовсе не пресловутые «сто сортов колбасы», а ягоды. Видели бы вы, в каком изумлении она была, рассказывая мне:

– Я спросила, когда у них появляется свежая голубика – так продавец сказала: «Обычно к семи утра»! – Увы, в СССР даже мандарины, которые вполне выращивались на территории страны, в большинстве магазинов, как правило, появлялись на пару недель перед Новым годом. Потому-то у тех, кто вырос в Советском Союзе, запах мандаринов ассоциируется с новогодними праздниками…

Я вздохнул и, развернувшись, в два шага вернулся к рабочему столу.

– Проводи его ко мне.

Второй, и последний на сегодня гость был для меня самой большой загадкой. Его появлению предшествовал телефонный звонок с незнакомого номера. В последние три месяца я на подобные звонки предпочитал не отвечать, потому что большинство из них оказывалось звонками от всяких уродов, неизвестно каким образом доставших мой номер и горящих желанием высказать мне все свое возмущение тем, каким образом я обошелся с их кумиром и Великим Героем, свергнувшим Страшную и Кровавую Советскую Гидру. Именно благодаря подобным звонкам я раскошелился на покупку весьма недешевого ТАОН… Но этот абонент оказался весьма настойчив, хотя и деликатен. Что выразилось в том, что он набирал мой номер всего по паре раз в день. Так что день на пятый я решил рискнуть и взять трубку. И вот теперь ломал голову над тем, правильно ли поступил…

Американо-канадец оказался обаятельным, улыбчивым дядькой лет сорока пяти со шкиперской бородкой, одетым в щегольской клубный пиджак и чистые, аккуратные классические «ливайсы». Ну те самые – с пуговицами для пристегивания подтяжек.

– Добрый день! Очень рад личному знакомству. Я – Эл Джейк Ронсон, корреспондент «Чикаго геральд». Позвольте выразить вам благодарность за то, что вы согласились встретиться со мной!

– М-м-м… Ну, меня вы, естественно, знаете – Роман Марков, писатель, – осторожно отозвался я. Нет, поймите меня правильно – мужик был очень обаятельный и харизматичный, но-о-о… именно это и настораживало. Какого хрена ему от меня надо? Тем более что, как я сумел разузнать, «Чикаго геральд» не имела своего репортерского бюро в Москве, поскольку была почти исключительно «внутренней» газетой. Нет, парочку-тройку представительств за рубежом она имела – в Лондоне, Франкфурте-на-Майне и вроде как в Париже. Поскольку ее аудитории новости из-за пределов США были интересны очень ограниченно. Из финансовых центров Европы и столицы моды – да, но и только. А на весь остальной мир читателям «Чикаго геральд» было совершенно плевать. Их и дома неплохо кормили… Какого хрена корреспондента подобного издания занесло в Москву – мне было совершенно непонятно. И, каюсь, именно это недоумение послужило одним из основных поводов для того, чтобы я согласился встретиться с этим самым мистером Ронсоном…

Интервью прошло… странно. Нет, мужик вел себя просто великолепно – улыбался, шутил, даже рассказал пару анекдотов. Один русский, а другой австралийский. Про новозеландцев. Новозеландцы в Австралии такие же типичные герои анекдотов, как чукчи в России и поляки в Америке… И никаких бегающих глазок, скользких улыбочек и всего такого прочего. Прям душка! Но ощущение от встречи было очень неоднозначным. Чего ж он так пытается меня обаять-то?

Впрочем, одним интервью дело не закончилось. После его формального окончания журналист нагло напросился «на чай». Впрочем, «нагло» – это мой личный вывод, сделанный, опять же, на основании опыта моей очень долгой жизни. Я ж только внешне выглядел молодым человеком творческой профессии двадцати восьми лет от роду, склонным к эмоциональным поступкам и только что столкнувшимся с жесткими последствиями своих спонтанных действий. Но я-то был тем, кем был – старым пердуном, прожившим довольно бурную жизнь и дожившим ажно до восьмидесяти девяти лет, сознание которого перенеслось обратно в его же четырехлетнюю тушку, после чего я по новой прожил уже двадцать четыре года. То есть сейчас мне было… восемьдесят девять плюс двадцать четыре – сто тринадцать лет. Нехилый жизненный опыт, не так ли? Причем весь этот опыт был «упакован» во вполне себе молодые мозги без каких бы то ни было признаков склероза и сенильной, то бишь старческой, деменции! Так что то, что я считал «наглым», для самого Ронсона могло выглядеть вполне привычной и десятки раз осуществленной манипуляцией… Подтверждением этому могло послужить то, что даже Аленка, обычно инстинктивно настороженно относившаяся к любым новым людям в нашем окружении и всегда, со времен еще прошлой жизни, поучавшая меня поменьше открываться, не видеть в каждом новом знакомом потенциального друга и не болтать лишнего, не раскрывать душу почти незнакомым людям, и то слегка поплыла и польщенно разулыбалась. Ну, когда журналист восторженно похвалил ее фирменную «шарлотку» и сделал пару комплиментов по поводу детей. Они с нами за столом не сидели, но когда мы с корреспондентом покинули кабинет – выскочили из своих комнат, заинтересованно блестя глазками… После чего он вновь вернулся ко мне.

– Знаете, Роман, – задумчиво произнес он, несколько картинно поигрывая чашкой с остатками чая, – вы очень интересный человек. Нет, понятно, что человек с подобной биографией не может быть неинтересным, но, признаюсь честно, из двух с половиной сотен интервью, которые я взял за двадцать пять лет своей репортерской деятельности, настолько интересных, как наше с вами, у меня было дай бог полтора десятка. Можете мне поверить – вы поразительно обаятельны!

Я тут же напрягся. К чему эти комплименты? Обычно, когда незнакомого (ну ладно – малознакомого) человека начинают подобным образом заваливать комплиментами, это означает, что его точно собираются как-то развести. Нет, будь я тем, кем кажусь, избранная мистером Ронсоном тактика сработала бы со стопроцентной эффективностью. Но я-то был другим.

– Спасибо, – отозвался я, добавив, впрочем, в голос нотки самодовольства. Попробую продемонстрировать ожидаемые реакции. Ой, чую, основной целью этого визита было отнюдь не интервью, а то, что будет озвучено именно сейчас. Типа походя. Между делом…

– Кстати, мне тут пришла в голову интересная мысль! – Мистер Ронсон оживился и упер в меня доброжелательный взгляд: – Как вам идея ненадолго уехать из России?

Я едва не поперхнулся. Дело в том, что такой вариант рассматривался. Только чуть попозже. Когда все подутихнет… Потому что, даже если наше издательство разгромят, сажать меня вроде как не за что. Ну, по справедливости если. Хотя… где справедливость и где наши «демократы»? Нет, и при коммунистах с этим дело было не очень, а все наши самые видные «демократы» выходцы как раз оттуда – если не сами из членов ЦК, то отцы-дедушки из таковых. Ну, либо как минимум из обласканной советской властью «красной профессуры»… Но того, что началось, когда к власти пришли «радетели за народ», даже наших дедов с их «революционной целесообразностью», пожалуй, в оторопь ввело бы! Так что, как гласила русская народная пословица – ни от сумы, ни от тюрьмы зарекаться не следовало. Хотя я надеялся, что до этого не дойдет – бизнес разгромят, публикации перекроют, но сажать не будут. Незачем ко мне еще больше внимания привлекать. Это не на них, а против них сработает. Особенно сейчас, пока они все стараются делать хотя бы внешне «демократично». Это после расстрела Белого дома танками ни нашим «демократам», ни их кураторам из-за океана уже стесняться будет нечего, а пока…

– М-м-м… да мы вроде как и так собираемся, – осторожно ответил я.

– Вот как? – удивился мистер Ронсон. – И от какого университета вам поступило предложение?

– В смысле? Какое предложение? – недоуменно переспросил я. Американо-канадец в ответ уставился на меня не менее озадаченно. Но спустя несколько мгновений в его глазах мелькнуло понимание, и он облегченно рассмеялся:

– А-а-а… так вы говорите об обычной туристической поездке? Ха-ха-ха-ха… нет, когда я говорил об отъезде, я имел в виду нечто совершенно другое. – Мистер Ронсон с доверительным видом наклонился ко мне: – Как вы смотрите на то, чтобы поработать в США?

– Я?

– Ну да! – Он обезоруживающе улыбнулся: – Дело в том, что у меня есть друзья в Монтане. И предметом их большой заботы является Колледж Западной Монтаны. Весьма уважаемое заведение, расположенное в очень тихом и уютном городке Диллон. Так вот – один из них не так давно жаловался мне на то, что никак не может найти преподавателя на курс русской филологии, который они собираются открывать с начала будущего учебного года. Ваша страна сейчас очень популярна в Соединенных Штатах, знаете ли… мода на «что-то русское» захватила многие университеты. Так что и попечительскому совету колледжа пришлось озаботиться тем, чтобы не отстать от современных тенденций. – Тут мистер Ронсон весело рассмеялся, причем так заразительно, что мы тоже разулыбались. Несмотря на все ошеломление подобной новостью.

– Эм-м… – несколько недоуменно начал я, когда все отсмеялись, – это хорошо, рад за попечительский совет, но какое это имеет отношение ко мне…

– Ну вы же писатель! – как само собой разумеющееся, заявил репортер. – Кому еще преподавать филологию, как не человеку, так глубоко погруженному в русский язык, как вы?

– Ну, я бы с этим утверждением поспорил.

– К тому же вы – довольно известная личность с богатой биографией и, кстати, не так давно отметившаяся весьма неординарным поступком. Уверяю вас, если я позвоню друзьями и предложу вашу кандидатуру – они ухватятся за нее обеими руками. Заполучить в преподаватели фигуру, подобную вам, – отличный способ, кроме всего прочего, получить громкий PR и заставить вспомнить о существовании колледжа даже федеральную прессу. Чего попечительскому совету и руководству колледжа не удавалось добиться уже более десяти лет, – и Ронсон снова заразительно рассмеялся. Мне же было не до смеха. Черт, черт, черт! Подобное предложение – это прямо «мене, текел, фарес». То есть «измерено, взвешено, оценено»… То есть кто-то, вряд ли ЦРУ или Госдеп, скорее некий Think Tank из числа тех, что обеспечивают «осваивание» ресурсов распавшегося СССР в интересах неких частных корпораций, его финансирующих, обратил на меня внимание и, проведя анализ, оценил меня чуть иначе, чем упомянутые госструктуры. После чего было решено вывести меня из будущих раскладов путем удаления из, так сказать, «точки кристаллизации». То есть из Москвы. Ну и из России в целом… Хорошо это или плохо? В общем – однозначно плохо. Я привлек внимание, попал в расчеты и учеты людей, занимающихся политикой, то есть стал некой фигурой на доске, за которой кто-то будет присматривать. Очень плохо… Но и в чем-то хорошо! Потому что я пока, скорее всего, не в государственных учетах, а в таких… частных. Для Америки это характерно. Это у нас все «агенты» непременно под КГБ и ГРУ. То есть под некими государственными структурами с соответствующими ресурсами. А в Америке с этим дела обстоят по-другому. У них таких структур, «играющих» на политическом поле по всему миру, намного больше. Но зато и ресурсы у них поменьше. То есть в целом больше, конечно, но поскольку они, так сказать, «размазаны» по гораздо большему числу «контрагентов», каждой такой структуре достается меньше… Вернее, большинству таких структур. Но та, с которой сотрудничает вот этот конкретный репортер (если он вообще в первую очередь репортер), скорее всего, из достаточно мелких. Судя по предложению… Не Гарвард же предложил и не Стэнфорд с Массачусетсом, а какой-то левый колледж в одном из самых бедных штатов США… А с другой стороны, пропасть на некоторое время из фокуса зрения очень сердитых на меня местных либералов и властных структур – вполне выход. Ну, если парень сможет обеспечить обещанное. Так-то мой заграничный паспорт сейчас по-любому в «стоп-листе». Именно поэтому мы пока еще лишь «собирались» съездить во Францию, а не уже паковали чемоданы…

– М-м-м… предложение интересное, но, к сожалению, вряд ли выполнимое. Понимаете, после моего… э-э-э… несколько спонтанного поступка на мой паспорт, вероятно, наложен…

Мистер Ронсон внимательно выслушал меня и озадаченно кивнул:

– Да, это проблема… – Он задумался, но спустя всего полминуты снова улыбнулся: – Но, как мне кажется, решаемая. Как выяснилось при нашей первой встрече, мы с мистером Страусом болеем за одну и ту же бейсбольную команду. И любимый сорт сигар у нас один и тот же. А ничто не сближает людей больше, чем одни и те же предпочтения в сигарах. Разве только предпочтения в сортах виски… – И репортер снова заразительно рассмеялся. – Поэтому я надеюсь, что он отнесется к моей скромной просьбе достаточно благосклонно, чтобы доставить себе заботу обратиться к вашим властям насчет разрешения этого маленького недоразумения. – Тут мистер Ронсон вскинул руки: – Нет, гарантировать, конечно, ничего нельзя. В конце концов, Россия – суверенная страна, но-о-о… у наших стран сейчас просто великолепные отношения. Так что шанс на то, что к просьбе посла США в ваших государственных органах отнесутся с повышенным вниманием, очень неплохой.

– Тогда… – Я сделал паузу, после чего ответил не совсем так, как собирался: – Мне надо подумать.

– Оу, я понимаю, – репортер вскинул руки в шутливом жесте. – Подобные изменения в жизни, конечно, стоит делать, все хорошенько обдумав… Но, что бы вы ни решили, я очень рад знакомству с вами и вашей очаровательной супругой. Так что, как бы там ни было, надеюсь на повторение нашей встречи и искренне прошу считать меня вашим другом…

Когда за репортером закрылась дверь, Аленка подняла на меня изумленные глаза и, сглотнув, спросила:

– Ром, так это мы что – в Америку переедем?

Глава 2

– Oh, Roman, are you already here? What are your sandwiches with today?[1] – Влетевший в sandwich hall громогласный растрепанный мужчина в мятом пиджаке и измочаленном галстуке, больше похожем на веревку, радостно махнул мне здоровенной лапищей и плюхнулся на диван, стоящий у окна, за которым открывался отличный вид на голый склон Талли Спринг.

– As usual with salmon, Steve[2], – слегка усмехнувшись сообщил я ему. Тот картинно сморщился:

– Ugh, how boring you are…[3] – Сообщив мне эту, несомненно, важную, но давно уже совершенно не животрепещущую новость, мужчина зашуршал алюминиевой фольгой, доставая свои сэндвичи. Внешне Стив Донахью больше походил на лесоруба из Монтаны, которого жена насильно заставила надеть костюм, а не на associate professor кафедры философии, кем он являлся на самом деле. И – да, этот диалог у нас с ним стал уже традиционным. Потому что повторялся каждый sandwich lunch. Так в колледже именовали обед, или, вернее, этакий бургерно-сэндвичный перекус, который проходил как раз во время обеда, в перерыве между второй и третьей парами. В этот холл, в котором мы со Стивом сейчас расположились, сходились преподаватели, у которых или прошли, или должны начаться пары в этом здании, рассаживались по диванчикам, доставали свои lunch box, вытаскивали из них сэндвичи с бургерами и поедали их, общаясь друг с другом. Вследствие чего во время sandwich lunch в помещении стоял непрерывный гул. Если кому-то требовались напитки – в углу стоял кулер, а рядом лежали одноразовые пакетики с кофе и чаем. Но большинство, к моему удивлению, лопало свои сэндвичи с бургерами исключительно всухомятку, ну или запивая Coca-Cola, купленной в соседней аптеке. Спросите – зачем покупать Coca-Cola в аптеке? Да просто она была самой близкой к колледжу торговой точкой. А аптеки здесь, в Америке, представляли из себя, по существу, обычный магазин, в котором просто имелся большой сектор медикаментов и медицинских товаров. А так в нем продавалось все то же самое, что и в любом другом. Например, в местной аптеке был большой выбор сигарет и трубочного табака. А уж про эту традиционную американскую газировку, которую многие в оставленном мной будущем почитали за натуральное химическое оружие, и говорить нечего.

До Диллона, штат Монтана, в котором как раз и располагался тот самый Колледж Западной Монтаны, я добрался в начале апреля. Увы, несмотря на все влияние американского посла, сразу меня из страны не выпустили. Вроде как сам Ельцин уперся. Не простил мне, сука, удара букетом по морде. Пришлось ждать, пока его уговорили… ну или подпоили.

Городок оказался настоящей дырой. Та самая одноэтажная Америка, о которой писали Ильф и Петров. Этакие американские Бронницы или там Медынь. Потому как Диллон был еще и столицей округа… Четыре тысячи жителей, десяток двухэтажных бараков, больше похожих на какие-нибудь склады или цеха советской провинциальной швейной фабрики, в которых размещалось несколько контор, магазинов и муниципальных учреждений, и сотни унылых, почти одинаковых одноэтажных домов, сделанных, как это говорится, «из говна и палок», с пристроенными или стоящими отдельно гаражами. Мансарды у этих домиков встречались редко. Полноценные вторые этажи еще реже. Короче, если сравнивать с какой-нибудь тверской деревней – шик и блеск, а вот по поводу какой-нибудь Коломны я бы уже не был столь категоричен… Единственной отрадой городка был этот самый колледж – несколько краснокирпичных корпусов в викторианско-псевдоготическом стиле с ухоженной территорией, засаженной роскошными елями. Ну и, с натяжкой, в эту категорию можно было бы отнести еще и музей округа Биверхед, устроенный, похоже, в старой пожарной части. Больше смотреть в этом городке было не на что…

– Hello, Roman![4]

– Steve, Roman, hi, how are you?[5]