Скандальный

Л. Дж. Шэн

Святые Грешники. Скандальный (#3)

L.J. Shen Scandalous

Copyright © 2017. Scandalous by L.J. Shen

The moral rights of the author have been asserted.

© Мчедлова В., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022

Во внутреннем макете использованы иллюстрации:

© Nantawat Chotsuwan / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Посвящается Санни Борек и Элле Фокс

Если бы прикоснулся к ней, то не смог бы с ней говорить.Если бы полюбил ее, то не смог бы уйти.Если бы заговорил, то не смог бы слушать.Если бы сражался, то не смог бы победить.Арундати Рой «Бог мелочей».Плейлист

«Believer» – Imagine Dragons

«Girls and Boys» – Blur

«Just the Two of Us» – Grover Washington Jr.

«Pacific Coast Highway» – Kavinsky

«Sweater Weather» – The Neighborhood

«Lonely Boy» – The Black Keys

«Shape (Of My Heart)» – Sugababes cover

Морские коньки предпочитают плавать парами, сцепившись хвостами. Их принято считать одними из немногих моногамных животных. Также коньки устраивают восьмичасовой брачный танец, во время которого, помимо всего прочего, плавают бок о бок и меняют цвета. Они романтичны, изящны и хрупки.

В точности как любовь.

Они напоминают нам, что любовь должна быть дикой, совсем как океан.

Пролог

Эди

Обжорство (мн. нет).

1. Избыток еды и питья.

2. За алчное или непомерное потворство своим желаниям нации вменили в вину энергетическое обжорство.

Худший из семи смертных грехов. Во всяком случае, с моей точки зрения. А в тот миг, майским вечером, когда я прогуливалась по набережной Тодос-Сантоса под беспощадными лучами южнокалифорнийского солнца и отчаянно нуждалась в наличных, только моя точка зрения имела значение. Опершись на белую ограду, отделявшую шумный тротуар от переливающегося океана и ослепительных яхт, я наблюдала за людьми.

Fendi, Dior, Versace, Chanel, Burberry, Bvlgari, Louboutin, Rolex.

Алчность. Излишества. Развращенность. Пороки. Фальшь. Притворство.

Я осуждала их. Осуждала за манеру пить органические смузи по десять баксов и рассекать на разноцветных, изготовленных на заказ скейтбордах с автографами Тони Хоука[1]. Осуждала, прекрасно зная, что они не могли ответить мне тем же.

Я скрылась от глаз. Спрятала лицо за капюшоном плотной черной толстовки, засунула руки поглубже в карманы. На мне были черные джинсы в обтяжку и пара старых расшнурованных ботинок Dr. Martens. Видавший виды рюкзак держался на булавках.

Я выглядела бесполо.

Двигалась словно призрак.

Чувствовала себя фальшивкой.

И сегодня я намеревалась совершить поступок, после которого мне станет сложнее примириться с самой собой.

Как и в любой опасной игре, в этой существовали правила, которые я строго соблюдала: не трогать детей, стариков, нуждающихся и рядовых граждан. Я наживалась на богатых, выбирая в качестве мишени типаж моих родителей. Женщин с сумочками Gucci и мужчин в костюмах от Brunello Cucinelli. Дам с пуделями, выглядывающими из усыпанных стразами сумок Michael Kors. А еще джентльменов, которые, судя по их виду, не гнушались потратить на сигару сумму, покрывавшую у обычного человека месячную аренду.

Выследить потенциальную жертву на набережной оказалось до неприличия просто. По статистике две тысячи восемнадцатого года, Тодос-Сантос был самым богатым городом в Калифорнии. Вскоре эти земли, к большому неудовольствию местных потомственных богачей, облюбовали нувориши[2] вроде моего отца с громадными, импортированными из Италии машинами и таким количеством драгоценностей, которого хватило бы, чтобы затопить броненосец.

Тряхнув головой, я глазела на буйство красок, запахов и загорелых полуголых тел. Сосредоточься, Эди, сосредоточься.

Жертва. Хороший охотник способен почуять ее за несколько километров.

Моя сегодняшняя добыча спешно пронеслась мимо, невольно привлекая к себе внимание. Она запрокинула голову, демонстрируя ровный ряд жемчужно-белых зубов. Типичная трофейная жена средних лет, с головы до ног разодетая по последней моде. Я модой не увлекалась, но отец любил баловать своих ненаглядных любовниц шикарными шмотками, а потом демонстрировать их на светских мероприятиях, представляя в качестве своих самых личных ассистенток. Мама покупала себе такие же вещи в отчаянном стремлении быть похожей на развлекавших отца девиц. Увидев богатство, я сразу его узнаю. А что же эта женщина? Она не испытывала нужды ни в еде, ни в любви, но только эти две вещи имели значение.

Она даже не подозревала, что на ее деньги я куплю себе любовь. Ее кошелек, который вскоре опустеет, до краев наполнит мое сердце любовью.

– Ужасно хочется съесть салат с уткой в «Brasserie». Может, завтра получится туда заглянуть? Вдруг и Дар составит нам компанию, – манерно протянула женщина, взбивая наманикюренными пальцами белокурые волосы длиной до подбородка.

Она уже повернулась ко мне спиной, как вдруг я заметила, что под руку она держит высокого смуглого красавчика лет на двадцать младше ее. Телосложением он походил на робокопа, а разодет был, словно элегантный Дэвид Бекхэм. Ее юный любовник? Муж? Старый друг? Сын? Для меня это не имело практически никакого значения.

Она была идеальной жертвой. Рассеянная, встревоженная и заносчивая. Эта дама, расставшись с кошельком, испытает лишь легкое неудобство. Наверняка у нее нанят персональный ассистент или другой несчастный человек, в чьи обязанности входило разбираться с последствиями происшествий. Кто-то, кто закажет выпуск новых кредитных карт и займется восстановлением водительских прав, освобождая ее от бюрократических хлопот.

Кто-то вроде Камилы.

Воровство подобно хождению по канату. Секрет в самообладании и способности не смотреть в бездну или в моем случае – жертве в глаза. Я была худой, невысокой и проворной. С легкостью лавировала в толпе подростков в бикини и семейных людей, поедающих мороженое. Мой взгляд был прикован к черной сумке с золотым логотипом YSL, висящей на ее руке.

Звуки вокруг стали звучать приглушенно, тела и фургончики с едой исчезли из поля зрения – я видела лишь сумку и свою цель.

Вспомнив все, что узнала от Бэйна, я сделала глубокий вдох и бросилась за сумкой. Сорвала ее с руки хозяйки и стремглав ринулась в один из переулков, разделявших прибрежные магазины и рестораны. Не оборачиваясь, я вслепую отчаянно мчалась вперед.

Топ, топ, топ, топ. Ботинки гулко стучали по раскалившемуся на солнце асфальту. Но еще бóльшим гулом отзывалось сердце от мысли о том, что будет, если я не получу деньги, в которых так нуждалась. Чем дальше я убегала от своей жертвы, тем тише становились неразборчивые смешки девушек с набережной.

А я могла быть одной из них. И все еще могу. Зачем я это делаю? Почему не могу бросить?

Осталось только повернуть за угол, и я окажусь в машине, открою сумку и исследую свое сокровище. Охмелев от адреналина и обезумев от всплеска эндорфинов[3], я издала истерический смешок. Мне претило грабить людей. Еще большее отвращение вызывали сопровождающие кражу чувства. Но сильнее всего я ненавидела саму себя – ту, кем стала. И все же сердце наполнилось эйфорией от чувства свободы, когда я смогла совершить дурной поступок и успешно выйти сухой из воды.

При виде машины все внутри свело от облегчения. Старенькая, черная «Ауди TT», купленная отцом у бизнес-партнера Барона Спенсера, была единственным его подарком за последние три года, но даже такой подарок был отягощен отцовскими ожиданиями. Главной целью его жизни было реже видеть меня в своем особняке. Чаще всего он предпочитал не ночевать дома – проблема решена.

Я откопала в рюкзаке ключи и оставшуюся часть пути прошла, отдуваясь, как больная собака.

До водительской двери оставались считаные сантиметры, как вдруг колени подкосились, и перед глазами все пошло кругом. Я не сразу сообразила, что дело не в моей неуклюжести. Большая, твердая ладонь опустилась мне на плечо и развернула кругом, выбив из легких весь воздух. Пальцы до боли сжали мою руку и поволокли в переулок между закусочной и бутиком, не успела я и рта раскрыть. Закричать, укусить или сделать что похуже. Я упиралась ногами в асфальт, отчаянно пытаясь вырваться, но парень был вдвое крупнее меня и сплошь состоял из мышц. В приступе ослепляющей ярости я даже толком не разглядела его лица. Внутри меня все вскипело, тотчас вспышками застилая глаза. Мужчина толкнул меня к стене здания, и я втянула воздух сквозь стиснутые зубы, прочувствовав удар спиной до самого копчика. Я инстинктивно выставила руки вперед, пытаясь вцепиться ему в лицо, брыкаться и кричать. Страх окутал подобно шторму, пробраться сквозь него было невозможно. Сжав мои запястья, незнакомец поднял мне руки над головой и с силой прижал их к холодной стене.

«Вот и все, – подумала я. – Здесь ты и встретишь свой конец. На одном из известнейших людных пляжей Калифорнии посреди субботнего вечера – и все из-за какой-то глупой сумки».

Вздрогнув, стала ждать, когда его кулак влетит мне в лицо или еще хуже: когда его тухлое дыхание коснется моих губ, а рука сдернет штаны.

Незнакомец вдруг усмехнулся.

Я нахмурила брови и прищурилась, пытаясь восстановить концентрацию и сдержать застилающий взор ужас.

Его образ стал складываться по кусочкам, подобно картине в процессе написания. Первым, что я увидела сквозь туман страха, были его серо-голубые глаза. Лазурный и серебряный цвета слились в них, как в лунном камне. Затем я заметила его прямой нос, симметричные губы и до того острые скулы, что ими вполне можно было резать алмазы. Но я тотчас узнала его не по острой мужественности и устрашающему внешнему виду. А благодаря жесткости и угрозе, которые он источал в опасном объеме. Он был словно темный рыцарь, выточенный из грубого материала. Сурово молчаливый и жестко уверенный в себе. Я видела его лишь раз на барбекю у Дина Коула несколько недель назад, и тогда мы с ним даже словом не обмолвились.

Он ни с кем словом не обмолвился.

Трент Рексрот.

Мы были едва знакомы, но я осуждала его за все, что мне было о нем известно. Он был миллионером, холостяком, а потому наверняка еще и плейбоем. Словом, он был молодой копией моего отца, а значит, в знакомстве с ним я была заинтересована не больше, чем в том, чтобы подцепить холеру.

– Даю тебе пять секунд, чтобы объяснить, почему ты пыталась ограбить мою мать. – Голос его прозвучал сухо, но глаза искрили от ярости. – Пять.

Его мать. Проклятье. Я и правда влипла. Но не могла пожалеть о содеянном, потому что попала точно в цель. Богатая белая женщина из пригорода, которая не хватилась бы ни денег, ни сумки. Мне просто не повезло, что деловой партнер отца, с которым он работал уже полгода, оказался ее сыном.

– Отпусти мои руки, – прошипела я сквозь стиснутые зубы, – пока не получил коленом по яйцам.

– Четыре.

Он пропустил мои слова мимо ушей и еще сильнее сжал запястья, взглядом бросая мне вызов, будто подначивая что-то сделать, хотя нам обоим было известно: мне не хватит смелости даже попытаться. Я поморщилась. Он не причинял мне боли и знал об этом, сжимая ровно с такой силой, с какой нужно, чтобы доставить ощутимый дискомфорт и перепугать до чертиков.

Мне никогда прежде не причиняли физическую боль. Таково было негласное правило богатых, светских людей. Ребенка можно игнорировать, отослать в школу-пансион в Швейцарии или оставить с нянькой до восемнадцатилетия. Но боже упаси поднять на него руку. Я огляделась в поисках украденной сумки, чувствуя, как внутри все сжимается от паники и смятения. Рексрот быстро раскусил мой план и пнул валявшуюся между нами сумку. Она с глухим стуком ударилась о мои ботинки.

– Слишком не привыкай, милая. Три.

– Мой отец убьет тебя, если узнает, что ты меня тронул, – пролепетала я, пытаясь собраться с силами. – Я…

– Дочь Джордана Ван Дер Зи, – сухо перебил он, избавив меня от необходимости представляться. – Не хочу тебя разочаровывать, но мне насрать.

Отец вел дела с Рексротом и владел сорока девятью процентами акций «Чемпионс Бизнес Холдингс» – компании, которую Трент учредил со своими школьными друзьями. А посему для стоящего передо мной мужчины Джордан был угрозой, хотя и не являлся ему начальником. По напряженному хмурому взгляду я поняла: Трент вовсе не напуган. Но знала, отец придет в бешенство, если узнает, что тот притронулся ко мне. Джордан Ван Дер Зи редко одаривал меня взглядом и делал это лишь с целью продемонстрировать мне свою власть.

Мне хотелось уязвить Рексрота в ответ. Я не до конца понимала зачем. Возможно, потому что он унизил меня, хотя отчасти я сама признавала: это было заслуженно.

Его глаза метали молнии, обжигая кожу всюду, куда он смотрел. Мои щеки расцвели румянцем, и это задело меня за живое, потому что Трент был почти вдвое старше и строжайше под запретом. Я и без того почувствовала себя соплячкой, попавшись на месте преступления. Не хватало еще ощутить, как напрягаются бедра оттого, что его пальцы впились в запястья, будто он хотел рассечь их и вытащить вены.

– И что ты будешь делать? Ударишь меня?

Я вздернула подбородок вверх, выражая открытое неповиновение взглядом, голосом и позой. Его мать была белой женщиной, значит, отец у него чернокожий или мулат. Трент был высоким, смуглым мужчиной с крепким телосложением. Темные волосы были коротко подстрижены на манер морского пехотинца. На нем были угольно-черные брюки свободного кроя, белая рубашка и винтажные часы Rolex. Великолепный ублюдок. Сногсшибательный, заносчивый подлец.

– Два.

– Ты уже десять минут считаешь от пяти до одного, умник, – констатировала я, подняв бровь.

В ответ он растянул губы в такой дьявольской улыбке, что готова была поклясться, казалось, будто у него виднелись клыки. Трент стремительно отпустил мои руки, точно обжегшись. Я тотчас принялась потирать запястье ладонью. Возвышаясь надо мной словно тень, мужчина закончил обратный отсчет и прорычал:

– Один.

Мы уставились друг на друга: я в ужасе, а он с явным изумлением. Пульс резко подскочил, и я задумалась, как его биение выглядело изнутри. Не полопались ли у меня сосуды в сердце под натиском крови и адреналина. Трент мучительно медленно поднял руку и стянул с моей головы капюшон. Копна светлых волнистых волос ниспала мне до талии. Я ощутила себя настолько беззащитной перед ним, что по спине побежали мурашки. Мужчина лениво изучал меня взглядом, будто я была товаром на полке грошового магазинчика, о покупке которого он размышлял. Я была привлекательной девушкой, что в равной мере тешило и огорчало моих родителей. Но Трент был взрослым мужчиной, а я выпускницей старшей школы, по крайней мере, еще два месяца. Мне было известно: богатые мужчины предпочитали молоденьких девушек, но редко прельщались подростками.

Я первой нарушила затянувшееся молчание:

– И что теперь?

– Теперь я буду ждать. – Он едва не погладил меня по щеке – едва, – отчего у меня затрепетали веки, а сердце сделало сальто в груди, заставив почувствовать себя младше и вместе с тем старше своих лет.

– Ждать? – нахмурилась я. – Ждать чего?

– Удобного случая использовать рычаг давления на тебя, Эди Ван Дер Зи.

Он знал мое имя. И без того удивительно, что, лишь раз издали увидев меня на вечеринке у друга несколько недель назад, он узнал во мне дочь Джордана. Но это… было уже странным образом волнительно. С чего бы Тренту Рексроту знать мое имя, если только он его не спрашивал? Отец не стал бы говорить обо мне на работе, это неоспоримо. Джордан старался игнорировать факт моего существования при любой возможности.

– Что тебе вообще может быть от меня нужно?

Я недоверчиво наморщила нос. Трент был влиятельным магнатом тридцати с лишним лет и был настолько вне моего круга, что круги наши даже не соприкасались. И дело тут не в излишней самокритике. Таков мой выбор. Я могла быть богатой – ему под стать. Поправка: теоретически я была в пятьдесят раз богаче его. Весь мир лежал у моих ног, но я, к большому недоумению отца, решила отбросить его в сторону.

Однако Трент Рексрот об этом не знал. Он не знал ничего.

От его прикосновений и пристального взгляда я почувствовала себя невероятно живой. Рексрот наклонился ко мне, прижался губами, созданными для поэзии, греха и удовольствия, к коже возле моего уха и с улыбкой пробормотал:

– Мне нужно держать твоего отца на коротком поводке. Поздравляю, ты только что опустилась до уровня потенциальной жертвы.

Он отстранился и повел меня к машине, сжав рукой за шею, как дикое животное, которое нужно приручить. А я могла думать лишь о том, что моя жизнь в этот момент стала еще сложнее.

Трент постучал по крыше моей «Ауди», опустил солнцезащитные очки с глаз и улыбнулся мне в открытое окно.

– Осторожней за рулем.

– Иди в задницу! – Трясущимися руками я пыталась снять машину с ручника.

– Да ни за что на свете, деточка. Не стоит из-за тебя мотать тюремный срок.

Мне уже исполнилось восемнадцать, но едва ли это что-то меняло. Я еле сдержалась от того, чтобы плюнуть ему в лицо, а он вдруг порылся в сумке матери и бросил мне в машину нечто маленькое и твердое.

– На дорожку. И дам тебе дружеский совет: не трогай чужие сумки и карманы. Не все люди такие милые, как я.

Он не был милым. Он был самым настоящим ублюдком. Но не успела я сформулировать ответную колкость, как он развернулся и ушел, оставив за собой шлейф одурманивающего аромата и вереницу заинтересованных женщин. Возмущенная и оторопелая от его последнего замечания, я рассмотрела, что он бросил мне на колени.

Батончик «Сникерс».

Иными словами, он велел успокоиться, обращаясь со мной, как с ребенком. Объектом насмешки.

С набережной я поехала прямиком на пляж Тобаго с целью занять у Бэйна немного денег на следующий месяц. Я была слишком растеряна, чтобы срочно срубить наличные, напав на очередного лоха.

Но этот день принес перемены и каким-то неведомым образом повернул мою жизнь в направлении, о котором я и помыслить не могла.

В этот день я поняла, что ненавидела Трента Рексрота.

Внесла его в черный список без права на помилование.

А еще осознала, что все еще могла почувствовать себя живой в правильных руках.

Как жаль, что руки эти были совсем не подходящими.

Глава 1

Трент

Она – лабиринт, из которого не выбраться.

Легкая, размеренная вибрация. Она рядом, но едва ощутимо.

Я люблю ее так сильно, что порой ненавижу.

И мне страшно до ужаса, так как в глубине души я знаю, кто она.

Неразрешимая головоломка.

И я знаю, кто я.

Дурак, который пытается ее решить.

Любой ценой.

– Что ты чувствовал, когда писал эти строки?

Соня держала в руках лист бумаги с пятном от виски, словно гребаного новорожденного, и смотрела на меня блестящими от слез глазами. На сегодняшнем сеансе уровень драмы зашкаливал. Ее голос звучал еле слышно, и я понимал, чего она добивалась. Прорыва. Решающего момента. Ключевой сцены в голливудском фильме, после которой все меняется. Странноватая девчонка избавляется от комплексов, ее отец осознает, каким бесчувственным козлом он был, они прорабатывают свои эмоции, бла-бла, дайте пачку салфеток, бла-бла-бла.

Я потер лицо ладонью и покосился на часы.

– Я писал их, когда нажрался в хлам, так что, скорее всего, чувствовал то, как хочу умять бургер, чтобы ослабить действие алкоголя, – констатировал я невозмутимым тоном.

Я был не особо разговорчив, что, черт возьми, не удивительно, – неспроста меня прозвали Мьютом[4].Если я и разговаривал с кем-то, то только с Соней, которая знала мои личные границы, с Луной, которая их напрочь игнорировала, или с самим собой.

– И часто ты напиваешься?

Разочарование. Вот что было написано у Сони на лице. Ей удавалось обуздать большинство своих эмоций, но я видел их под толстыми слоями макияжа и профессионализма.

– Нет, хотя тебя это вообще не касается.

В комнате повисла звенящая тишина. Я барабанил пальцами по экрану мобильника, пытаясь припомнить, отправил ли контракт корейцам. Стоило быть более любезным, учитывая, что моя четырехлетняя дочь сидела рядом и наблюдала наш диалог. Вообще мне много каким стоило быть, но вне работы я мог быть только обозлившимся, разъяренным и пребывающим в смятении от одной и той же мысли: «Почему, Луна? Что, черт побери, я тебе сделал?» Как я стал тридцатитрехлетним отцом-одиночкой, у которого нет ни времени, ни терпения хотя бы для одной представительницы женского пола, кроме этой малышки.

– Давай поговорим о морских коньках. – Соня сменила тему, сцепив пальцы в замок.

Она всегда так делала, когда чувствовала, что мое терпение на исходе. Улыбалась мне теплой, но безучастной улыбкой, под стать атмосфере ее кабинета. Я пробежался взглядом по висящим у нее за спиной фотографиям смеющихся детей в духе того барахла, которое можно купить в «Икее», по обоям приглушенного желтого цвета и изящным цветастым креслам. Было ли дело в том, что она прикладывала слишком много усилий, или же в том, что я прикладывал их слишком мало? Мне теперь было трудно понять. Я перевел взгляд на дочь и ухмыльнулся. Она не ответила мне улыбкой, но я не мог ее за это винить.

– Луна, хочешь рассказать папочке, почему морские коньки – твои любимые животные? – весело прощебетала Соня.

Девочка расплылась в широкой улыбке, заговорщически глядя на своего терапевта. Луне было четыре года, но она не разговаривала. Совсем. Не произносила ни слога, ни звука. С голосовыми связками у нее все было в полном порядке. Напротив, она кричала, когда ей было больно, покашливала, если утомлялась, и рассеянно мычала, когда по радио звучал Джастин Бибер (что, можно сказать, уже само по себе трагедия).

Луна не разговаривала, потому что не хотела говорить. И эта хрен знает отчего возникшая проблема была психологической, а не физиологической природы. Я же знал: моя дочь была другой, замкнутой в себе и не такой, как все. Окружающие называли ее «особенной» в качестве оправдания за то, что обращались с ней, как с ненормальной. Я больше не мог защищать ее от любопытных взглядов под вопросительно вздернутыми бровями. Честно говоря, со временем становилось все сложнее объяснять ее молчание замкнутостью, и я порядком устал все скрывать.

Луна была, остается и всегда будет непомерно умна. Она получала баллы выше средних по всем тестам, которые прошла за минувшие годы, а их было бессчетное количество. Она понимала каждое сказанное ей слово. Она не говорила по собственному выбору, хотя была еще слишком юна, чтобы сделать такой выбор. Пытаться переубедить ее было невозможно и по-своему иронично. Поэтому дважды в неделю я таскался к Соне в кабинет посреди рабочего дня и отчаянно пытался уговорить мою дочь, чтобы она прекратила бойкотировать окружающий мир.

– Вообще, я сама могу рассказать, почему Луна так любит морских коньков. – Соня, поджав губы, разгладила на столе записку с моим пьяным бредом.

Наедине с терапевтом Луна порой произносила пару слов, но никогда не делала этого в моем присутствии. Соня рассказывала, что у моей дочери был ясный, как ее глаза, голос, который звучал нежно, изящно, безупречно. Она говорила без запинки. «Она говорит, как нормальный ребенок, Трент. Однажды, ты тоже это услышишь».

Я подпер голову рукой, устало вскинув бровь, и уставился на грудастую рыжеволосую женщину. На работе меня ждало три незаконченных дела – четыре, если я все же забыл отправить корейцам контракт, и мое время стоило слишком дорого, чтобы тратить его на разговоры о морских коньках.

– Ну и?

Соня потянулась через стол и обхватила мою крупную смуглую ладонь своей маленькой бледной ладошкой.

– Морские коньки – любимые животные Луны, потому что это единственные существа в природе, у которых детеныша вынашивает самец, а не самка. Самец коньков выводит потомство. Беременеет, высиживает. Разве это не прекрасно?

Моргнув пару раз, я перевел взгляд на дочь. Я был абсолютно не приспособлен к взаимодействию с женщинами своего возраста. А уж заботясь о Луне, и вовсе чувствовал, будто вслепую веду безостановочную стрельбу в кромешной темноте в слабой надежде, что хотя бы один патрон попадет в цель.

Я нахмурился, пытаясь придумать хотя бы что-то, что угодно, лишь бы заставить дочь улыбнуться. Меня вдруг посетила мысль: органы опеки вмиг забрали бы ее у меня, если бы узнали, каким я был эмоционально недоразвитым тупицей.