Полная версия
Восхождение богов
Глава 3. Голый король
НиклосОн не знал, сколько прошло времени. В тюрьме не было ни часов, ни дней, ни ночей. Сплошной сумрак и успокаивающий гул, прерываемый шелестом проплывающих косяков рыб. В какой-то момент забытья он спросил себя: «Прошел год? Может, десятилетие?» Вечность, отмеряемая нерегулярными приемами сырой рыбы и солоноватой воды, от которой тошнило и крутило внутренности.
Распластавшись по дну пузыря, Ник подгребал пальцами ледяной песок, рассыпая его надо лбом в тщетной попытке забыться. Он проваливался в сон, как в объятия морской пены, заворачивающей волны в тугие спирали, и нырял в безмолвную глубину, мечтая во снах или в видениях хоть на миг снова встретить ее…
Но вместо этого сильный озноб вытаскивал его наружу, и он сжимался в комок, пытаясь согреться, дрожа, как распоследний нищий, застывший перед входом в роскошные апартаменты. Сумрачное сознание создавало иллюзии тепла и мягкой постели, вкусной еды и шелковых рубашек. Король сидел в любимом кресле, покуривая трубку и наслаждаясь изысканным кофе с коньяком. Пробуждение всегда вырывало из глотки отчаянный стон, который Ник уже не пытался подавить.
Он забыл о гордости и гордыне, усмирил гнев и больше не пытался вырваться из клетки – нориус ослаб, и былое могущество теперь казалось причудой восприятия. Никлос даже не мог создать теневое одеяло, чтобы укрыться, что уж говорить о том, чтобы разбить вдребезги это место и с триумфом вернуться домой.
Правда, он не представлял и того, что его там ждет. И ждет ли. Может, на поверхности уже ничего не осталось, кроме песка и пепла, а его… Учитель восседает на троне из костей и пьет дымящуюся кровь из черепа дракона.
Это видение было настолько ярким, что Никлос выплыл из очередной дремы и с трудом поднялся, оглядываясь по сторонам. От костюма остались серые лохмотья, а проводя рукой по лицу и голове, он чувствовал, как отросли борода и волосы. Он страшно исхудал, утратив всякую связь с собой прошлым.
Неизменным оставался стержень внутри мужчины. В Никлосе Каргатском было нечто особенное. Его воспитывали настоящие короли. Он вырос, зная, что собой представляет, и даже холод морских глубин не был способен изгнать из него эту уверенность. А вместе с ней – и надежду.
Глядя на ссохшиеся рыбьи кости, чувствуя, как тянет живот, он понимал, что скоро придет тюремщица. Она презрительно бросит ему пару рыбех и пузатый бурдюк с водой, потешаясь над его ничтожностью. Король давно не вступал с ше́лки в разговор, не пытался напасть или привлечь внимание. Он поворачивался спиной, позволяя бить себя пучком жестких волос по бокам до темно-синих пятен, безропотно снося и угрозы, и насмешки. Он ждал.
И сегодня дождался.
Эта ше́лки была из молодых. Яростных. Она любила задержаться, рассказывая Нику ужасы о пиршествах, устраиваемых утопленницами на берегах его королевства. Ей нравилось делиться подробностями и, увлекаясь рассказом, тварь теряла осторожность.
Он позволил мертвячке поглумиться над собой, не реагируя, когда она вылила воду на пол, тем самым провоцируя ше́лки действовать жестче. Войдя в раж, она пнула его по ребрам. А потом оседлала короля, впиваясь острыми когтями в плечи, наклоняясь вплотную и облизывая шею, интимным шепотом обещая оторвать голову и полакомиться глазными яблоками.
И даже когда она сильнее впилась когтями в тонкую кожу, он не пошевелился, только тяжело вздохнул, сворачиваясь, как щенок, прячущийся от боли. Ше́лки вздохнула разочарованно. Правы были старшие – он сломан и бесполезен. Она поднялась, планируя напоследок еще разок пустить королевскую кровь, и тут Ник напал, концентрируя всю мощь нориуса в единую линию, разрезая взвизгнувшую тварь надвое. Она рухнула вниз, и ее внутренности вывалились наружу, как гигантские склизкие черви. Пошел пар, и воздух переполнился запахом крови и морской соли, прежде чем останки превратились в бурый мокрый песок.
– Туда тебе и дорога, – плюнув на него, процедил мужчина.
Следующим этапом было создать воздушную маску вокруг лица. Затем он пересек натянувшийся в месте выхода пузырь и оказался под таким давлением, что застонали кости и заболели глаза. До поверхности океана придется плыть не один километр.
Используя остатки нориуса, он придал себе ускорение и легко заскользил ввысь. Король почти ничего не видел и скорее чувствовал, где верх, а где низ. Временами на него накатывал дикий страх, когда казалось, что он заблудился в этой тьме. Тогда перед глазами вставало лицо Селесты, и он скрипел зубами, упрямо устремляясь вперед.
Когда же Ник в действительности увидел солнечные лучи, почувствовал надежду, он услышал гулкий, воинственный клич ше́лки. Со всех сторон к нему спешили мертвячки, а их волосы растянулись в тонкие сети, готовясь сомкнуться вокруг его лодыжек, чтобы поймать в смертоносные силки.
Напрягшись, он поднажал и мощными гребками потащил себя наверх, изо всех сил давя на нориус, чтобы лететь, как подводная птица, чтобы вырваться из водного плена, ощутить тепло солнца на драконьей чешуе, улетая выше и выше, подальше от бесконечной тьмы. Вместе с тем королю казалось, что он уже потерпел поражение, что ше́лки тянут его за ноги на дно, что в наказание они впиваются клыками в податливую кожу, разрывая на части и превращая его в беспомощного инвалида, который никогда не сможет ни ходить, ни летать.
– Сдайся, и мы пощадим тебя, – шептали они, нагоняя. – Отдайся нам, и мы оставим твое драгоценное тело целостным.
Соблазн был велик, он выбивался из сил, а до воздуха еще плыть и плыть, и чудилось, что у него нет ни единого шанса успеть.
«Не сдамся. Ни за что! Все или ничего!» – в висках барабанила кровь, и в ее ритме читалось врожденное упрямство. Мышцы рвались от натуги, нориус истончался до тонких ниточек, и в рот попадала вода, раздирая легкие кашлем, но он плыл вперед, будто летел на водных крыльях. И когда до поверхности осталось всего ничего, на его талию легла толстая волосяная веревка, резко потянув назад.
Разлетелась маска вокруг лица, мужчина заорал, и вода ринулась в легкие. Он видел, как стремительно удаляется свет, а его тянут на дно, в бесконечный мрак, из которого уже не выбраться. Обуявшая его ярость была словно вспышка над проснувшимся вулканом – раздался взрыв и визг обугленных ше́лки, вода вскипела, пошла пузырями, и его выбросило наверх, как из пушки.
Сердце заходилось от облегчения, глаза слепило яркое солнце, и тело ныло из-за разом ослабевших мышц. Король держался на подушке нориуса и впервые за долгое время дышал полной грудью. Он заорал от счастья, когда что-то будто щелкнуло вокруг, и Ник упал на каменный пол.
Здесь было темно. Желтый свет от лампы гулял по стенам и потолку, лишь чуть разгоняя тьму. Подняв голову, король увидел до боли знакомую обстановку: фальшивые витражи вместо окон, пасторальные картины, кофейный столик, кровать с палантином… Он сам выбирал мебель. Сам решал, в каких тонах покрасить стены, и где будет стоять обеденный стол.
Эта клетка была его творением.
– Молодец, – раздался сухой, но вместе с тем теплый голос от входной двери.
Обернувшись, Никлос столкнулся взглядом с хрупкой, невероятно худой девушкой со светлыми, почти фиалковыми волосами и вытянутыми чертами лица. Тонкие бесцветные губы кривились, будто пытаясь выдавить улыбку, а пальцы гуляли по воздуху, как если бы она играла на музыкальном инструменте.
– Я долго плела эту паутину, – продолжила она. – Но пришла пора расстаться с иллюзиями и познакомиться. Меня зовут Туула. Но ты можешь звать меня Тули.
– Ты одна из них? – прохрипел король, поднимаясь и подходя к двери. Девушка зеркально отступила назад, уходя со света в полутень, где ее глаза тускло заблестели золотистым светом.
– Смею предсказать иное местоимение. Одна из нас, – мягко поправила Туула, заправляя прямые локоны за уши. – Ты симпатичнее предка. Но такой же своенравный. Надеюсь, в этот раз все сложится иначе.
– Ты о чем?
Она не ответила, только еще раз улыбнулась, в этот раз увереннее, и отступила дальше в темноту, пока полностью не растворилась во тьме.
* * *Его величество король Никлос Каргатский принимал просителей, сидя на троне, окруженный верными подданными в лице Селесты Каргат, Деяна и Калисты Адегельских, первого маршала Акроша и прочих представителей ближнего круга. Он получал документы из рук Богарта, прислушивался к рекомендациям Фредерика, одобрял тихо высказанные советы иных министров и помощников и всячески демонстрировал благостное расположение духа.
– Они напали на наш дом! – вопиял староста рыбацкой деревушки. Натертый до блеска пол отражал тысячи огней, в воздухе носились ароматы скорой весны, а из приоткрытых окон тянуло морской свежестью.
Стоящие и сидящие поодаль аристократы брезгливо клонили головы, с любопытством оглядывая очередного просителя в замызганном кафтане и рваных штанах. Да он и сам стеснялся своего вида, сжимая в руках черную шапочку, обтирая ею взмокший от напряжения лоб. В глазах старика застыли боль и страх – слишком свежи были воспоминания, как он с семьей бежал через лес, подгоняемый визгом тварей и воплями его соплеменников.
Здесь, в этом роскошном зале, минувшие события казались невообразимыми.
– Что же натворили рыбаки, раз на вас напали ше́лки? – с деланным любопытством интересуется Никлос.
Старик исподволь разглядывает его, клонит голову набок, стараясь запомнить каждую черточку – не каждый день увидишь всамделишного повелителя! Однако глаза слезятся и черты смазываются, никак не удается толком разглядеть. Да и постоянно протирать лицо – некрасиво, неуважительно…
– Ничего! Они напали среди ночи! – воскликнул староста, падая на колени. – Ваше Величество, сделайте с этими тварями что-нибудь! Они же людей убили!
Принимая бумагу из рук расторопного Богарта, король постучал по крупному перстню, украшавшему указательный палец, а затем звучно цокнул языком.
– А здесь написано, что накануне вы загарпунили несколько ше́лки. Более того, еще один выживший сообщил, что крестьянка Полита была изнасилована несколько дней назад, и когда она обратилась за помощью, ее саму обвинили в грехе. Девушка сбежала и, видимо, утопла, став одной из жаждущих. Тогда ты, староста Арк, приказал прочесать берег и бить любую тварь, что попадется на глаза. Стало быть, тебе было известно, что ше́лки нападают только на виновных. Интересно, ты изнасиловал Политу? Нет, – протянул Никлос, ухмыляясь. – Куда тебе, ты свой член за таким животом не разглядишь, да и стар для молодецких утех. А вот сынок, которого порвали прошлой ночью – вполне.
– Ваше Величество! Да она сама под него легла, а потом корчила невесть что из себя! – заканючил трусливо Арк, как в подношении, держа руки и качаясь из стороны в сторону.
Взлетели тревожными птицами голоса кругом. История стара как мир – власть любит калечить слабых и не чувствует за собой вины.
Король продолжает улыбаться. Он тянется за Селестой, и девушка усаживается у него в ногах, кладя голову на колени и подставляя лоб под горячую ладонь. Многие с неодобрением смотрят на них. Многие хмурятся, видя, как изменилась белокрылая драконица. Больше не суетится вокруг детей-сирот, не ездит в больницу, не изучает медицину, да и ариуса давно не было видно… Что же стало с их прелестной будущей королевой?
– За укрывательство сына-преступника будешь наказан, староста Арк, – тягуче молвит Никлос, наклоняясь и целуя возлюбленную в висок. – Тебя повесят на рассвете. Деревню восстановят. Пусть выжившим послужит уроком история твоя. А остальным наука – ше́лки не трогают невиновных. Только тех, кто посмел обидеть беззащитных.
Правитель назидательно наставил палец на аристократов, и те послушно потупили глаза. Строг был их король. Даже жесток. И особо слушал своего нового помощника – некоего Ктуула Первого. Личность, завернутую в темный плащ с капюшоном, говорившую безличным голосом и двигающуюся так, будто вовсе тела не имеет: как призрак, плавая над поверхностью. Стоишь себе, разговариваешь, а он подплывет – и вздрогнешь от холода, идущего из-под одежды. Коснется тонкой рукой – будто мертвец пометил, до смерти жутко!
– Оставьте нас, – приказал Никлос, заканчивая с очередным прошением. Всего лишь пара слов, а аристократов как ветром сдуло – никто не желал попасться на королевские глаза.
Покинули зал и близкие друзья короны, только Селеста осталась, да из угла выполз Ктуул, вставая напротив бесстрастного короля. Как только закрылись двери, по залу пронесся колючий воздух, отсекая помещение от внешнего мира. Ни звука отсюда не донесется до наружных комнат – и никто не услышит, что творится внутри.
Драконица поднялась и потянулась, как кошка, разминая косточки и вместе с тем меняя обличие. Фиалковые волосы под солнечным светом заблестели, как водопадные струи, а огромные глаза окрасились расплавленным золотом. Она вплотную подошла к недвижимому Ктуулу и обняла его.
– Ох, дорогой брат, зачем играешь в эти игры? – нараспев спрашивает она, отпуская его.
Вечный скидывает капюшон и садится прямо в застывшего Никлоса, черты которого рассеиваются, как дым, уступая место истинному обличию искусного иллюзиониста.
Ктуул, как и Туула, через золото смотрел на мир, как и она, обладал худощавой, вытянутой фигурой с тонкими пальцами. Его волосы, темнее, чем у сестры, но такие же длинные и шелковистые, цветом скорее напоминали платину, чем фиалковое серебро. Во лбу держался выплавленный алмаз, сверкающий гранями, когда на них попадали прямые солнечные лучи. Под черной хламидой скрывался приятный светло-серый костюм. И только кольцо осталось на пальце, с кроваво-красным камнем посередине, к которому задумчиво обращался старый бог.
– Это королевство дорого ему, милая Тули. Если уничтожу драконов – он никогда не присоединится ко мне.
Носик девушки вздернулся, и она обхватила себя за плечи.
– Несмотря ни на что, ты мечтаешь о нем. Веришь, что на этот раз все получится. А ведь когда-то тебе было достаточно только меня.
Ктуул поднял глаза на сестру, безучастно разглядывающую покрытые сетью тонких морщин руки. Он поднялся с места, проходя в центр зала, вставая на перекрестье солнечных лучей и зажмуриваясь, задирая острый подбородок.
– В те времена с тобой было весело.
– И тогда, и сейчас тебе нравится ломать интересные вещи. Привычка из детства, мой милый братик. Но как сломать то, что уже сломано? – шепчет Туула, оказываясь позади брата и обвивая его шею руками. – Идеальная форма. Идеальная игра.
Мужчина вздрогнул от загробного голоса сестры. Он знал, что не все пробужденные истинно пробудились. Разум многих по-прежнему блуждает во тьме. Оглядываясь на плавные движения Туулы, отправившейся в пляс под музыку, звучащую только в ее голове, он поморщился, корректируя звенья ловца снов. Звенья, которые развалятся на части, когда он потянет за нужную ниточку.
– Как ты справляешься с Клосом, сестра? – оторвавшись от серебра нитей, спрашивает Ктуул, и девушка застывает на месте, кривя губы в хищной улыбке.
– Тебе понравилась моя забава? Одна за другой надежды разбиваются, и он уже не знает, что реально, а что – сон. Скоро все будет готово для твоей мечты, брат.
Ее глаза заблестели, как два медных солнца, по залу будто прокатились маленькие сверкающие капли дождя. Девушка с душой старухи захлопала в ладоши, облизывая острые, аккуратные клыки, выступающие из-под верхней губы.
– Он симпатичнее прежнего. Нежнее.
– Он мой, Туула, – предостерег Ктуул, подходя к сестре и кладя руки ей на талию, притягивая вплотную.
– Да, я знаю твою ревность. И всегда-всегда буду помнить, как больно ты можешь жалить, – вмиг похолодела Туула, и на секунду сквозь нежные девичьи черты проступила жуткая гримаса боли. – Ты сделал все, чтобы кроме тебя, у меня никого не было.
Тогда вечный наклонился к ней, целуя в лоб, шепча на ухо едва слышно:
– Как только он станет моим, ты обретешь свободу, милая сестрица.
В глазах девушки вспыхнул огонек отчаяния, и она впилась в его плечи, удерживая равновесие. Призрачный шанс на свободу. Впервые за сотни тысяч лет.
* * *После первой встречи с Туулой прошло несколько месяцев. Кроме нее, Никлос больше никого не видел, а на расспросы девушка не отвечала. Они говорили о чем угодно, только не о самом главном, и лишь изредка Туула проговаривалась, скупо делясь информацией о внешнем мире или о пробудившихся вечных. Казалось, что время застыло в ожидании чего-то непоправимого. Терпению богов можно только позавидовать, но из-за незнания их планов легко обмануться.
Поведение девушки настораживало Ника. Она вела себя то как мать, то как любовница, меняясь, будто бабочка-однодневка. Она могла быть ласковой, нежной и терпеливой, а в следующий миг наброситься с иглами, вспарывая мозг, пока король не начинал молить о пощаде. Тогда, бесстрастно понаблюдав за его муками, она уходила и могла не приходить несколько голодных дней. А вернувшись, как ни в чем не бывало разбросать по кровати ворох рисунков, украденных из Академии художеств, и часами донимать его вопросами об искусстве и музыке этого мира.
Тууле нравилось мыть его в ванной, подстригать отросшие волосы, брить и делать маникюр. С какой-то маниакальностью подбирать наряды, добиваясь совершенства. Она играла с ним, как с живой куклой, и любая его попытка сопротивления оборачивалась дикими приступами боли и многодневным одиночеством.
Так было и на этот раз. После трехдневной отлучки Туула принесла целый поднос с едой, и Ник набросился на пищу, будто никогда не ел ничего вкуснее. Обычная куриная грудка с картофелем привела мужчину в такой восторг, что он буквально пожирал мясо, сочно облизывая пальцы и макая овощи в вытекший из птицы соус. Запивая ставшую истинным наслаждением еду, он глотал красное вино, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
Сидевшая напротив девушка, заложив ногу на ногу и подперев лоб ладонью, задумчиво крутила пальцем локон, разглядывая осунувшегося короля. Неизвестно, какой рой мыслей носился в ее голове, и отчего она иногда деревенела, будто проваливаясь в дыру воспоминаний, но одно было ясно – ей хотелось быть рядом с ним.
– Кто обезобразил тебя? – спросила она, покачивая босой ногой, когда он закончил есть и блаженно откинулся назад.
Мужчина хотел было промолчать, но, помня остроту игл Туулы, не стал сопротивляться. Хуже этой боли были только попытки связаться с нориусом. Стоявший блок до морвиуса пугал Никлоса, который не понимал, как богам удалось нарушить его связь с тьмой.
– Дракол.
Девушка лишь слегка сощурилась, только тень пробежала по дну глаз, выказывая ее недовольство из-за его нежелания говорить. И, будто в ответ, Ник сильнее сжал ножку бокала – очередная игла прошла прямо сквозь затылок к виску и крутилась там от самого слабого шевеления головы. Любая мысль, как приговор – игла вращалась вокруг оси, влезая глубже, вытравливая сопротивление. Дракон не выдержал и тихо выдохнул, тем самым одаривая вечную хорошим настроением.
– Ты отличаешься от своего предка. Тот был интеллигентнее и постоянно смешил меня, – мечтательно протянула она, запрокидывая голову и запуская руку в волосы. – Ты простой. Слабый. Незавершенный. Как каменная глыба, по которой еще не прошлось долото, – Туула щелкнула пальцами, поднимаясь с места. – Мой брат мечтает сотворить из тебя нечто особенное. Он думает, что ты станешь продолжением его самого, – она протянула руку, и Ник покорно ухватился, поражаясь, с какой сверхъестественной легкостью эта хрупкая особа подняла его, притягивая к себе. В ее глазах не было и тени жалости из-за его внешности. Она будто не замечала его увечий. – Жаль, Ктуул не знает, что сам несовершенен.
* * *Когда король закончил с обедом, Туула из воздуха вытащила роскошный черный костюм, а за ним – перстни и запонки в виде маленьких драконов. Она с интересом наблюдала, как Ник облачается в него, а потом самолично надела на обезображенное лицо шелковую маску, приятно холодящую чувствительную кожу.
После Туула подвела короля к массивному зеркалу, и он не смог сдержать удивленного возгласа. В отражении Ник был прекрасен.
– Мой маленький подарок. Пока ты рядом с нами – никто не назовет тебя уродом, – нежно проворковала она, кладя подбородок ему на плечо и покровительственно обнимая, любуясь их отражением. – Не печалься – шрамы останутся не навсегда. Когда совершишь восхождение – никакой смертный яд не тронет тебя.
– Восхождение?
Девушка проигнорировала вопрос, отпуская его и открывая дверь.
– Пойдем, – сказала она, заметив, что Ник в нерешительности замер посреди комнаты. – Или ты предпочитаешь уединение в этом склепе?
* * *Он сам не понял, когда увидел рядом с собой Селесту в самом игривом и легкомысленном наряде, который настоящая белокрылая в жизни бы не надела. Эта же вела себя, как обычная вертихвостка, довольная оказанной ей честью. Они шли из зала в зал, и всюду люди встречали их, как ни в чем не бывало, будто не пропадала венценосная пара на долгие месяцы из дворца. Будто он всегда был рядом.
– Ты сбиваешь их с толку. Веди себя естественно, – медоточиво прошептала Туула, наклоняясь к нему. – Ктуул позаботился о твоем королевстве, пока ты был недоступен.
Страшная догадка пронзила короля, и он иным взглядом окинул бальный зал, куда его привела девушка. Среди ни о чем не догадывающихся аристократов прятались они. В обличии его друзей. Их внимание резало кожу и сушило глаза. Будто отовсюду доносился шепот поверх говорка придворных. Они склоняли головы, но держались настороженно. Высокомерно. Как если бы он был питомцем на привязи.
«Кто же ты? Один из них или один из нас? Каков ты на вкус? Течет ли по твоим жилам вечность, или ты с рождения завернут в саван смерти? Отдай нам свою душу. Свои помыслы. Чувства. Сотри суетность смертных. Примкни к нам. Или умри».
От шепота засвербело в горле, и Никлос раскашлялся. Туула протянула ему бокал красного, сумрачно оглянув остальных. Повинуясь ей, они ушли в тень, растворившись в безмятежной толпе.
– Теперь ты знаешь. Ктуул милосерден. Он не стал рушить твое царство, – с намеком проговорила девушка, поглаживая его руку.
Треснуло стекло, и король тупо уставился на маленькую царапину на сгибе мизинца. Даже не больно, но темная кровь выступила наружу, и Туула непринужденно слизала ее, сладко облизнувшись.
– Идем. Наш отец желает видеть тебя.
Путешествие по дворцу теней продолжилось. Везде он натыкался на следы пребывания вечных. Повсюду слышал о своем мудром правлении. Не теряя достоинства, принимал похвалы, коли спутница позволяла ему перекинуться парой слов с министрами, послами иных государств или учеными мужами. Дворец избавился от соленого аромата войны, встряхнулся, расправив крылья, готовясь принять очередных невест грядущего Равновесия.
Никлос с горечью принимал изменения в родном доме. Никто не заметил подмены. Никто не догадался, кто управляет королевством вместо него. Наоборот, казалось, что людям нравится их новый король. И это вносило сумятицу в его сердце.
Только один встал на его пути не как верноподданный, а как человек, чующий обман. Он был темен как внешне, так и внутри. Глубокие синяки, заретушированные пудрой, не скрывали мучительного напряжения. Вытянутые пальцы дрожали, а губы побелели, утратив здоровый цвет. Он дергал шеей, клонясь перед королем, сжимая привычную черную папочку. Богарт знал правду. И больше не мог ее скрывать.
– Благодарю за службу, мой верный Богги, – хрипло сказал Ник, принимая из рук канцлера прошение об отставке. – Здоровье, подорванное непредвиденной гибелью Милан, необходимо восстановить. Даю свое дозволение и щедрую пенсию. Но если когда-нибудь положение изменится, буду рад снова видеть тебя на посту.
На ходу подписав документ и даже умудрившись поставить черную кляксу нориуса, он возвратил его в руки застывшего в шоке Богарта. Канцлер глазам своим не верил. Зная, что эти месяцы за королевской внешностью скрывался враг, он никак не ожидал увидеть своего короля живым. Молча он обратился к нему, желая сделать хоть что-то, однако Ник только прикрыл веки, показывая, что Богарт ничем не может помочь. Лишь уйти в сторону, просто чтобы остаться в живых.
Спутница дернула за королевский рукав, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Их ждали в другом месте. Пожелав бывшему канцлеру здоровья и благополучия, король последовал за вечной к выходу из дворца. Экскурсия была окончена.
* * *Ник ожидал чего угодно, но не этого.
Карета доставила их в тюрьму Лакраш, а там Туула отвела его в камеру пыток, где к потолку привязали женщин с мешками на головах. Находясь за решеткой, рядом с пузатым стражником, равнодушно мазнувшим взглядом по королю, Ник собирался войти. Но спутница придержала его, чтобы он успел разглядеть в той, чье лицо осталось открытым, Кандиру Мойер, а рядом с ней – Ктуула, водящего пальцем по голому плечу монахини. И там, где он касался ее, оставался черный, тлеющий след.
