Заря и Северный ветер. Часть III

Ирина и не заметила, как их беседа переросла в ссору. Она помнила, что стояла у окошка и смотрела на двух девчонок, сидящих на качелях во дворе, и думала об Оле, своей школьной подруге. Время и расстояние развели их навсегда, в этом Ирина убедилась ещё несколько лет назад, когда они встретились в кафе после долгой разлуки. И всё же иногда, вспоминая юность, она зажигалась идеей написать Оле и предложить встретиться, ведь сейчас они жили в одном городе. Но всякий раз, заходя в «Розетке» на страницу, пестревшую клишированными цитатами о саморазвитии и духовном просветлении, Ирина ощущала тоскливое отчуждение. Ей захотелось поделиться этим с Владом, но он опередил её вопросом:

– Ты что готовила дома мясо?

Её окатило ледяной волной. Она осторожно обернулась. Влад стоял у раковины с растворённой нижней дверкой. Он нашёл в мусорном ведре магазинную упаковку из-под стейка.

– Да… Но я всё помыла! Всё убрала!

Влад со всей силы хлопнул дверкой и процедил:

– Ты жарила в моей сковородке убитое животное?

Ирина застыла.

– Я ведь просил тебя. Неужели это сложно? Ира! Неужели сложно уважать чужие решения? Я ведь говорил: никаких продуктов животного происхождения в моём доме.

– Прости…

– Ты достала меня со своим «прости»! Достала! Я что, не мужчина? Я кто для тебя вообще? Моё слово ноль? Зеро? Пустой звук?

– Нет…

– Во дурак! Какой дурак… – Влад схватился за голову. – Я всё надеялся найти у тебя какую-то поддержку, хоть какое-то уважение к себе! Родители никогда меня не понимали, я думал, но Ира-то не такая, она меня поддержит… Но Ире пофигу, Ира самая умная у нас.

Ей было ужасно стыдно. Ну зачем, зачем ей понадобилось готовить мясо! Почему нельзя было сходить в кафе? Она снова была виновата.

– Единственная нормальная сковородка в доме! – Влад сунул посудину в мусорный мешок и направился с ним к выходу.

Ирина, ссутулившись, бессильно опустилась на стул и прижала пальцы к губам. Она просидела в оцепенении несколько долгих минут. Она ждала. Но Влад не вернулся. Он наказал её одиночеством и ушёл к другу, живущему в нескольких остановках от них. Почти физически ощущая нехватку воздуха, Ирина поплелась в комнату. Её всю трясло, сердце норовило проломить рёбра. Она легла на спину и закрыла глаза. Дыхание сдавило режущим узлом, по телу поползли мурашки, оно всё покрылось испариной. Когда узел стал туже, комната сжалась. Ирина стала задыхаться, она была заперта в клетке с прутьями из плюша – мягкого и синтетического. Когда-то он был ярким, но сейчас стал блеклым, он был пропитан пылью. Это реальность была бредовой, но такой убедительной и явственной…

Ирина взялась за решётку, и просветы стали зарастать. Что-то между ужасом и омерзением накрыло её. Ирину обволакивало тёмное облако духоты и грязи. Каждый вдох отдавал болью – в трахее застряло что-то сухое и плотное, оно перекрыло кислород. Это была смерть. Дикий ужас объял Ирину – она умирала, прямо сейчас, совсем одна. Она не могла пошевелиться, не могла открыть глаза. Она чувствовала неминуемое приближение смерти. Выдавив из себя придушенный крик, она оторвала от матраса руки и вцепилась в грудь. Царапая её ногтями, Ирина распахнула глаза и зарыдала. Ей удалось сесть. Это уже было с ней. Она помнила эти ощущения и эту клетку. Ей нужно было спрятаться куда-то, сбежать. Ей нужно было перебороть свой страх, своё одиночество и свою смерть. Рыдая, она сползла с постели и, запинаясь, пошла в ванную комнату.

Пока она умывалась и мочила шею и руки до локтя холодной водой, дыхание немного выровнялось. Ирина плакала и шепотом вписывала себя в пространство, из которого вылетела. Так её учила делать Люба. Она почти беззвучно повторяла своё имя, возраст, адрес проживания, свою специальность. Разогнувшись и прислонившись к стиральной машинке, она стала описывать предметы, их цвета и текстуру. Острая тревога сменилась беспокойством, боль в груди лёгким дискомфортом. Тело стало тяжёлым и слабым, но оно уже не дрожало. Ирина смогла одеться и спуститься во двор. Она хотела дождаться Влада на качелях (звонить ему было бесполезно, трубку бы он не взял), но вместо этого зашагала к метро. Что-то гнало её вперёд, Ирина сорвалась на бег, затем, плохо соображая, спустилась в подземку.

В набитом вагоне, раздавленная ссорой, она глядела на поручень, вернее, на мужскую руку с необычным кольцом на большом пальце. Матово-чёрное, с мелкой серебристой строчкой, оно напомнило Ирине слова: «Можно увидеть свет, даже глядя в темноту». Наверно, она слышала их в каком-то фильме… Впрочем, это было не важно. В тот момент она осознала, что не виновата. И ей вдруг захотелось дышать, дышать полной грудью. Она выскочила на следующей же станции. Когда Ирина рванула к эскалатору, ей почудилось, будто кто-то удивлённым глухим голосом позвал её. Но она не обернулась – мало ли было Ирин в городе.

Ночевала она тогда у Любы. Та с порога ей сказала: «Оставайся у меня насовсем». Ещё день назад Ирина не придала бы значения этим словам, но в тот вечер всё было иначе. Она допустила, как ей казалось, невозможную мысль о переезде и ощутила от этого необыкновенную лёгкость. В ней поднялась тёплая волна воодушевления. Но её быстро приглушил боязливый холодок, он-то и заставил Ирину не отозваться на предложение Любы. Весь вечер они готовили вафли и молочные коктейли, а потом объедались этим за просмотром «Офиса». Когда они легли спать, Люба, глядя в потолок, прошептала:

– Знаешь, у меня есть знакомая, настоящая вегетарианка. Она много лет не ест даже молочку и яйца. Как-то в компании нам было неудобно при ней заказывать пиццу с салями. Но она сказала, что ей всё равно, едим мы мясо или нет. Она никому не навязывает свои взгляды и ценности.

В ту бессонную ночь Ирина поняла две вещи: она хочет уйти от Влада, но сделать это завтра или в ближайшее время не решится. Страх по-настоящему остаться одной был слишком силён: ей казалось, что без Влада она не справится, не выживет. На утро они помирились, но через день снова разругались. Причиной на этот раз стали купленные Ириной тарелки и недешёвая сковородка, замена старой. Влад воспринял эту покупку как манипуляцию жертвы. Это несправедливое замечание рассердило Ирину, и она предложила вернуть посуду в магазин. Эта размолвка быстро сошла на нет, но сомнения Ирины только укрепились.

С тех пор привычная жизнь стала меняться. Ирина всё чаще не соглашалась с обвинениями и упрёками. Она отзеркаливала поведение Влада, приводила его же аргументы, и это ему не нравилось. Он уходил в глухую оборону: принимал вид глубоко оскорблённого человека и сутками игнорировал её. Но Ирина, приезжая вымотанной с работы, только радовалась возможности побыть в тишине. Внутреннее ощущение собственной правоты не позволяло ей как раньше извиняться за каждое не так понятое Владом слово или действие. Уязвлённый этим, он заподозрил, что Ирина попала под влияние «чокнутой фемки» и запретил общаться с Любой. Но Ирина напомнила ему, что у них свободные отношения, следовательно, она будет общаться, с кем захочет. Скандалы стали почти ежедневными, даже соседи делали им замечания и грозились полицией.

Когда она впервые заговорила с Любой о переезде, та торжествовала. Но поселить к себе Ирину она не могла из-за Андрея, который съехался с ней. Ирина ещё не была знакома с ним, но много о нём слышала. Девушки стали вместе подыскивать разные варианты квартиры или комнаты. Но их планам не было суждено сбыться – у Влада начались проблемы с его «бизнесом». Один из вкладчиков написал на него заявление. Назревало судебное разбирательство. Ирина не решилась бросить Влада в это трудное время. Он едва ли оценил такую заботу: срываясь на Ирине, он уже не стеснялся в выражениях и действиях, мог толкнуть или отпихнуть её. Два месяца она терпела, уговаривая себя, что как только у Влада всё наладится, она съедет. И однажды в порыве гнева она сообщила ему об этом, за что и поплатилась…

Вызвав ночью такси и сбежав прямо в пижаме к Любе и Андрею, Ирина для себя всё решила. Друзья приютили её и пообещали помочь забрать документы и вещи. Но расставание не входило в планы Влада: он караулил у парадной и больницы, звонил и писал, угрожая порвать паспорт Ирины, если она не вернётся домой. Люба предлагала обратиться в полицию, но Ирина боялась, что у него появятся новые проблемы. Когда Влад срывающимся голосом просил прощения и плакал, ей становилось жаль его, и она начинала сомневаться. Андрей помог ей устоять. Он не убеждал и не уговаривал, он лишь задавал вопросы, отвечая на которые, Ирина приходила к пониманию, что не любит Влада и не хочет возвращаться к нему.

И вот теперь, благодаря друзьям, она встречала пропитанную вечерней влагой перламутровую зарю на подъезде в родной город.

Глава 2. Возвращение

Серая пыль на дорогах, новые граффити на стенах, безвкусно аляповатые вывески и вместе с тем непривычно голубое распахнутое небо – таким предстал пред Ириной её родной город. Шумные проспекты и тихие сонливые дворы, укутанные в сладковато-нежную весеннюю пену, отзывались в её сердце щемящей радостной болью. Ирина была дома, и ей было хорошо тут. Стыдясь этой лёгкости, первое время она растравляла себя фантомной виной. Не отвечая на звонки, но читая сообщения Влада в «Розетке», она пыталась тосковать по нему. Ей казалось, что расставание нужно обязательно переживать и переживать тяжело, страдание это выходило искусственным и натужным.

С каждым днём ей становилось легче, словно она одолевала основные стадии тяжёлого заболевания. В голове её прояснилось, в теле проснулась деятельная сила, появился волчий аппетит. Это был здоровый голод по ощущениям и эмоциям. Ирина выбросила из квартиры хлам, перемыла все окна, двери, перестирала шторы. Ей хотелось поменять всё: мебель, люстры, обои, полы, но денег на это не было. Она устроилась медсестрой в отделение анестезиологии и реанимации и стала потихоньку откладывать на ремонт.

В конце мая Ирина привела в порядок могилы матери и бабушки: убрала накопившийся сор, освежила железную ограду. Идя в тот вечер по кладбищу, она скользила взглядом по памятникам. Она выхватывала фотографии, имена, даты и думала о том, какие переживания и стремления скрывались когда-то за ними. Она могла лишь фантазировать. Истинное знание находилось за границей, за которую невозможно было заглянуть. Это сродни тому скрытому внутреннему процессу, который нельзя выявить при осмотре, пальпации или аускультации2. Ирине не дано было постичь его, и она видела перед собой лишь беспомощную попытку человека сохранить тень ушедшей жизни со всеми её утраченными смыслами.

Все эти знаки были бессильны, время через поколения должно было стереть их, подобно тому, как смерть мозга обесценивает и безвозвратно стирает мысли, чувства, воспоминания. Сидя в автобусе, Ирина долго глядела на удаляющийся частокол кладбища. Мысль о величайшей ценности каждого живого мгновения завладела всем её существом. Это потрясение постепенно перешло в спокойную задумчивость и тихую радость открытия. Ирина призналась себе: она жива и счастлива без Влада. Она открыла настройки и отправила его в чёрный список.

Разрешив себе не притворяться и не обелять чёрное, Ирина стала наслаждаться каждой минутой своей осознанной свободы. Теперь она готовила, как хотела и то, что хотела, – никто не переучивал и не критиковал её, никто не запрещал ей покупать и есть те или иные продукты. Она делала уборку, когда считала нужным, не слушая нотаций, что она женщина, а значит, должна держать дом в чистоте. Ей ни перед кем не нужно было отчитываться за потраченные её же собственные деньги. Она одевалась в то, что ей нравилось и никто не говорил, что она выглядит, как мешок с картошкой. И вот удивление – Ирине нравилось её отражение.

Однажды после душа, проведя рукой по запотевшему зеркалу, она остановилась взглядом на собственном лице: худое и вытянутое, оно впервые показалось ей красивым и взрослым. Мелкие веснушки, которые она замазывала тональным кремом, чтобы нравиться Владу, вовсе не портили её. Глаза, похожие по цвету на матовые от пыли листья, оставались по-своему выразительными и даже яркими. Ирина коснулась губ и замерла – раньше она не замечала их особенную плавно очерченную черешневую припухлость.

Она никогда не считала себя красавицей, ещё в школе она привыкла числиться в ряду посредственных девочек. Но в то утро она впервые открыла собственную женственность и привлекательность. Она видела и чувствовала свою созревшую красоту, красоту молодой женщины. Все шутливые мелкие замечания Влада, касающиеся её внешности и фигуры, потеряли былую болезненную силу. Ирина знала: всё, что он говорил – всего лишь чужое мнение. Мнение, которое она может не разделять! Эта мысль была подобна глотку прохладной воды после изнурительной жажды. Какое это счастье – позволить себе не соглашаться с чужой правдой.

Ирина приспустила полотенце и, повернувшись боком к зеркалу, с сожалением оглядела волосы, они едва закрывали лопатки.

– Волосы не зубы, отрастут, – произнесла она слова из детства.

В младших классах Ирина подцепила вшей, и, чтобы вывести их, бабушка обкромсала её. Ирина долго плакала и на следующее утро умоляла разрешить ей не ходить в школу, пока косы не отрастут.

– Сдурела, что ли? – рассержено воскликнула бабушка. – Все уже выучатся, людьми станут, а ты всё дома сидеть будешь?

Глаза маленькой Иры потрясённо расширились: она представила бесконечно долгое течение лет, которое она проведёт уродиной. Все уже вырастут, женятся, а она всё так же будет ходить, как ощипанная курица. Тогда она не знала, что бабушка необдуманно преувеличила срок и что косы отрастут гораздо раньше. Ещё громче взвыв, она в отчаянии убежала в спальню к своему плюшевому крокодилу.

– Не реви, волосы не зубы – отрастут, – сурово заметила смягчившаяся бабушка. – Одевайся. После школы купим тебе заколки какие-нибудь.

Детский страх въелся в её бессознательное, и с тех пор Ирина берегла волосы. Чтобы угодить Владу, она срезала их и вместе с ними какую-то часть себя. Ощущение потерянности увеличилось в ней тогда многократно. Ирина неделю не могла смотреть на себя без истерики. Дотрагиваясь до непривычно коротких прядей, она впадала в отчаяние. «Это не я… Это не я…» – шептала она, содрогаясь от рыданий. Она хотела услышать от Влада, что для него она красивая с любыми волосами. Но он только подтверждал её ошибку и фыркал, дескать, сама виновата, думать надо было. Когда Ирина высказала ему свою обиду, он ответил: «Я всегда говорю людям правду. Почему я должен врать? Я не обязан соответствовать чьим-то ожиданиям». Потом он стал подшучивать над топорщившейся чёлкой, которую Ирина никак не могла уложить. Такой он видел свою поддержку.

Сейчас Ирина не столько жалела утраченной длины, сколько стыдилась причины. Она хотела стать кем-то другим ради чужого и равнодушного к ней человека. В одном он точно был прав: она была виновата, но перед самой собой. Ей не следовало насильно менять себя ради кого-то.

– Волосы не зубы… – задумчиво сказала она самой себе.

На стиральной машинке пиликнул телефон. Ирина вздрогнула, грудь и кончики пальцев пронзил неприятный холодок. Вспомнив, что заблокировала Влада, она плотнее укуталась в полотенце и без страха глянула на экран. Это было извещение о зачислении аванса. После завтрака Ирина отправилась за новыми босоножками. На цветущей «кошачьей» аллее она остановилась под ранетками и высыпала на одну из картонок остатки еды из контейнера. Едва Ирина отошла, картонку окружили бездомные кошки и коты, привыкшие к тому, что их подкармливают жильцы домов.

В торговом комплексе Ирина довольно быстро нашла подходящую обувь. Она не собиралась задерживаться в магазинах, но что-то заставило её заглянуть в отдел женской одежды. С робким любопытством рассматривая пёстрые вещи, она заметила на вешалке белое в чёрное пятнышко платье. Что-то трепетное и вместе с тем как будто азартное шевельнулось в ней. Влад часто повторял, что девушки должны носить платья, и это отвратило Ирину от них. Но сейчас что-то изменилось в ней.

Выйдя из примерочной, она подошла к зеркалу и, поджимая губы, неловко покрутилась перед ним.

– Вам очень идёт, – с улыбкой заметила девушка-консультант.

– Спасибо…

Платье село идеально: оно скромно очерчивало фигуру и прикрывало колени. При движении передний боковой разрез расходился и приоткрывал бедро. Вырез-сердечком подчёркивал линию шеи и ключицы. Ирине нравилось, как на контрасте с открытой кожей и белой тканью горят багровые гранаты на её чокере. Она так и не смогла вспомнить, откуда он у неё, но очень дорожила им. Это серебряное украшение было её любимым оберегом, Ирина не снимала его даже когда носила на длинной цепочке крестик. Вдохновлённая словами консультанта, она впервые за долгое время купила платье. На кассе она чувствовала себя особенной, словно была невестой, выбравшей свадебный наряд. Многие незначительные вещи теперь приносили ей такую торжественную, а подчас даже детскую радость.

Её переполняла неизбывная нежность ко всему вокруг: к неосязаемой мягкой сладости, разлитой на улицах города, к свежести зелёных соков в жилах деревьев, к прохладным синим сумеркам в четвёртом часу утра и разносившейся песне-перекличке на рассвете, к пылкому дневному свету и беспорядочному крику встающих на крыло слётков, к закату, нежному и задумчивому, как ангел-хранитель из её снов. Страх, что без Влада она не выживет, казался теперь абсурдным. Откуда это родилось в её голове, почему так долго держалось? У неё ведь были руки, ноги, голова – она умела работать и умела жить одна. Всё душное и лживое развеялось, и она задышала свободно и легко. Гуляя в парке, отдыхая на берегу водохранилища, возвращаясь в полупустом троллейбусе домой или засыпая на рассвете, она наслаждалась своим одиночеством.

Несколько раз в неделю по вечерам она бегала в парке, слушая «Вольму». Это увлечение родилось после того, как она увидела во дворе на волейбольной площадке подростков. В медицинском колледже лет девять назад Ирина играла в студенческой команде, но после травмы отказалась от спорта. Колено и мышца ещё много раз беспокоили её потом. Хотя в последние два года никакого дискомфорта они не причиняли. Начала Ирина с маленьких нагрузок: фиксируя на ноге эластичный бинт, она бегала с остановками всего по полчаса, но постепенно время бега увеличивалось, а отдыха сокращалось. Совсем скоро она смогла справляться без бинта и передышек. Ей нравилось следить за тем, как её тело преодолевает растущие расстояние, как кровь движется по нему, как подчиняются её воле мышцы.

Второй любимой привычкой стало посещение субботних кинопоказов в парке под открытым небом. Скидывая кеды, Ирина устраивалась на лавочке, заворачивалась в принесённое из дома покрывало и пила из термоса чай или какао. По соседству сидели парочки или целые семьи – Ирина была одна. Но ей не было грустно. Она просто смотрела советское кино на проекторе, а потом возвращалась в свою уютную квартиру. Одним таким поздним вечером с ней произошёл забавный казус. Когда Ирина вышла из парка в своём новом платье, за ней увязался парень. По его лицу и голосу она догадалась, что он гораздо моложе её. Наверняка он принял её за ровесницу.

– Девушка, а девушка? – заглядывал он ей в лицо, идя спиной вперёд. – Можно с вами познакомиться?

Ирина не ответила и не сбавила хода. Молодой человек чуть не налетел на прохожего. Оправившись, он догнал её и спросил:

– Хотите я отгадаю ваше имя?

Тут она не сдержала улыбку: с бабушкой в юности было то же самое.

– Екатерина? – с торжественным вскидыванием рук предположил парень.

Повторяя за бабушкой, Ирина только вздёрнула подбородок.

– Анна? Мария? Кристина?..

Студент долго перебирал имена, пока наконец Ирина, уже запрыгивая в троллейбус, со смехом не крикнула ему:

– Галина!

История бабушки заканчивалась иначе. Её ухажёр в конце концов разразился вопросом:

– Ну не Галина же?!

Бабушка гордо промолчала – её звали Галиной. Тогда она только приехала из деревни поступать в медицинский. По пути домой, глядя на огни ночного города, Ирина много думала об этом. Бабушка была фельдшером, потому и заставила её выучиться на медсестру, хотя Ирина хотела стать кондитером. Что же теперь? Конечно, она и сейчас любила готовить, но это не то, чему она хотела бы посвятить жизнь. В её голове давно сидела другая, смелая и горячая, идея. Что, если это не случайность, а знак?..

На следующий день Ирина поехала в университет. В приёмной комиссии ей сообщили, что набор на первый курс уже закрыт. Но для выпускников медколледжа ещё действовал конкурс на обучение по специальной ускоренной программе. Чтобы пройти его и поступить на второй курс, необходимо было сдать тестирование по физиологии, микробиологии, анатомии, фармакологии и другим профильным предметам. Ирине дали расписание экзаменов и список необходимых документов.

Заперев все свои сомнения, она села за учебники. Штудируя атлас Синельникова, просматривая обучающие ролики, Ирина обнаружила, что многие вещи очень чётко помнит, словно недавно уже обновляла их. Когда она конспектировала и делала схематичные рисунки, то испытывала удивительное и вместе с тем пугающее чувство повторяющегося события, словно она уже делала это – записывала вот именно эти строки. И нет, не в колледже, а как будто вот так же готовясь к поступлению в университет. Её старания не были напрасными. Когда она пришла за результатами, ей сообщили, что Никитина Ирина Николаевна зачислена на второй курс.

– Ваше обучение будет проходить на коммерческой основе… – тараторила секретарь в приёмной деканата.

– Погодите… – испуганно оборвала женщину Ирина, кровь схлынула с её лица. – Это какая-то ошибка? Я думала, что поступаю на бюджет. У меня нет возможности учиться платно, – потерянно выдавила она, чувствуя, как её радость замерзает и со сдавленным треском лопается.

– Есть, – добродушно усмехнулась секретарь. – У нашего вуза есть покровитель. Ежегодно он поддерживает нескольких студентов. Наш меценат не только оплачивает обучение своих подопечных, но и выделяет стипендию. Я сама учусь благодаря его помощи.

Ирина удивлённо посмотрела на женщину, выглядела она молодо, но значительно старше её.

– Мне сорок, у меня двое детей, – словно угадав её мысли, сказала секретарь. – И это не мешает мне учиться и работать. Так что, не бойтесь. Ирина, вы одна из счастливчиков. Поздравляю! Вы зачислены на второй курс по специальности «Педиатрия».

– Ого…

– Вот вам и ого. Готовьтесь, учиться будет тяжело. Вам нужно сдавать зачёты и экзамены одновременно за 1 и 2 курс. Не подведите!

– А… А это точно?.. Не ошибка?

– Точно.

Окончательно осознать, что произошло, она смогла только наедине с собой. Спустившись в пустой вестибюль, она ошарашенно поглядела на стенды со списками зачисленных абитуриентов и, взвизгнув, подпрыгнула. Заметив в стороне наблюдавшего за ней пожилого мужчину в старомодной шляпе, Ирина смутилась и, поджимая губы, поспешила к выходу. Но в дверях она обернулась и зачем-то улыбнулась незнакомцу. По пути на остановку Ирина позвонила Любе и, сияя от счастья, всё рассказала. Люба потеряла дар речи. Больше всего её поразило то, что Ирина уже определилась с направлением – детская хирургия. Это вызывало у Любы уважение и восторг. Но вот заведующая в больнице не разделила этой радости.

– И что прикажешь делать? – раздражённо обратилась она к Ирине, когда та сообщила о своих планах. – Мы брали не студентку, а специалиста на полный день. Ты не сможешь учиться и работать.

– Я смогу по выходным работать, ну… брать двоесуточные смены и на неделе несколько ночных дежурств, – кусая губы, робко возразила Ирина.

– Это полставки от силы. А остальное твоё время кто теперь закроет?

Ирина понуро склонила голову: ей не хотелось уходить в официантки.

– В отделе кадров была?

– Угу. Они говорят, скорее всего, придётся увольняться, что не потяну.

– Увольняться? – Надежда Сергеевна сердито свела тонкие брови. – А работать кто будет? Я очереди за тобой не наблюдаю. Значит так, лето дорабатывай, а дальше будем смотреть, – она задумчиво потёрла переносицу: исполнительную и сноровистую Никитину терять ей не хотелось.

Выйдя из кабинета заведующей, Ирина заметила в коридоре атлетическую фигуру шестидесятилетнего мужчины в спортивном костюме. Это был их врач-реаниматолог Анатолий Евгеньевич Горбачёв. Он шёл на свою ежедневную пробежку – эта его странная привычка давно перестала всех удивлять. На неё и на другие вольности своенравного врача руководство закрывало глаза, желая сохранить опытного специалиста, которого уже не раз звали в столицу. В больнице многие восхищались Анатолием Евгеньевичем, Ирина не была исключением. Догнав его у дверей, она услышала, как он напевает:

– И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе

Даже если уснули в разных местах.

Мы идём ставить кофе под Элвиса Пресли,

Кофе сбежал под PropellerHeads, ах!3