Четвёртое крыло для бабочки

– Дар? – переспросила Майя, с сомнением осматривая помещение.

– Ага. Ну, склонность к пониманию природы и её языка. А активным он стал после той маленькой и неприятной ситуации с отравлением. Бывает такое. Резервные запасы открываются. Ты, кстати, не в лесу родилась?

Она отрицательно качнула головой, запоздало удивляясь, что рядом ещё не стоят врачи со смирительной рубашкой и наполненным лекарством шприцем:

– Нет. Но я флорист. Работаю с цвета…

– Ага, ага, слышал уже. Режешь нас, связываешь, перетягиваешь. Кромсаешь на кусочки тупыми лезвиями и с силой впихиваешь в вонючую губку. Топчешь ногами, если чего не получается. А потом и вовсе выкидываешь, не заботясь, мороз на улице, такой, что листва трескается от каждого прикосновения, или адское пекло, которое высушивает нас до состояния мумий. Чего поникла, как пионы под дождём? Стыдно стало? Смотри, что твоя братия сделала – это ж они нас тебе передали. Угадай с первого раза, почему Горт молчит?

Майя кинула оценивающий взгляд на гортензию и нахмурилась:

– Потому что завяла. Воды не хватило, гидрангия пьёт не только стеблем, но и соцветием. В помещении слишком сухо. А вот ты чувствуешь себя неплохо. Накопил влаги?

– А то, – довольно отозвался Тюльпи, мгновенно возвращаясь к добродушному настроению. – Я тебе что, эвкалипт какой, всё сразу выпивать? Мне много воды и не надо, вполне без неё продержусь. Недолго, но побольше, чем вы, двуногие.

– Это верно. – Майя улыбнулась краешком губ. Осторожно взяв вазу, она направилась в свою палату, игнорируя протест тюльпана и не прекращая воровато оглядываться по сторонам. – Но я знаю, что нужно делать.

Всё ещё не веря в случившееся, девушка постаралась отвлечься, занявшись уже знакомым делом. Когда работали руки, голова отдыхала, а именно это и требовалось ей в данный момент. Бесконечные размышления могли закопать в столь непролазную гущу непонимания, что и так спутанное сознание окончательно бы покинуло. Но боль от удара головой о батарею оказалась слишком свежей. Хотелось хоть немного прийти в себя. И перестать падать.

В палате Майя подошла к умывальнику, вымыла вазу, протёрла её висящим на крючке полотенцем, а после налила чистую воду. Затем зачистила стебли от лишних листьев и, не найдя поблизости острый предмет, чуть укоротила их, отломив у каждого подсохший срез.

– Тебе не больно? – Майя с тревогой посмотрела на тюльпан, боясь не услышать ответ.

– Не, – довольно откликнулся Тюльпи. – Ох, словно гора с плеч! Чувствую, будто на месяц помолодел, а то и два. Когда был ма-а-ахонький такой, знаешь, ещё в теплице. Ну, удивила так удивила. А с Горт что делать будешь?

На секунду задумавшись, Майя зажала ладонью слив раковины и пустила струю воды. Когда раковина была наполовину заполнена, девушка с ноткой сомнения – не захлебнётся ли? – окунула туда гортензию, и, так же обломив стебель, расщепила его ногтями, до крови разодрав кутикулу. А после вернула все цветы обратно в вазу, по привычке сложив их по спирали.

– Заверну гортен… Горт в пакет, чтобы создать вакуум. Это поможет, но надо подождать, – пояснила она, ожидая вопросы тюльпана. Но тот молчал.

Майя поставила букет на прикроватную тумбу и, вытряхнув рабочие вещи из пакета, без сомнения, переданного теми же коллегами, накрыла им цветок, туго завязав ручки под соцветием.

В тишине Майя прошлась по палате, не понимая, какие дальнейшие действия предпринять: то ли свыкнуться с мыслью, что слышит растения, то ли попросить помощи у врачей. Но даже если она и сможет объяснить им происходящее, то как поймёт, что они говорят в ответ? А если и её речь для них покажется странной?

Майя попробовала тихонько произнести несколько слов, меряя шагами палату, но все они казались привычными и обычными. Значит ли это, что она говорит теперь только на этом… природном языке? И как он звучит для других?

Тюльпи молча вертел бутоном, словно наблюдая за передвижением девушки, и покачивался от вибрации шагов. Решив хотя бы на время смириться с помешательством, Майя с жалостью подумала, что зря считала серость своей жизни злом, и теперь была готова отдать что угодно, лишь бы повернуть время вспять.

Тюльпан первым нарушил тишину:

– Ладно, не хнычь. Чего раскисла? Ты не так бесполезна, как выглядишь. И правда дар есть, и я сейчас не про понимание языка говорю. Тут нечто иное. Не знаю такого, не видел. Но много слышал. Очень редкая способность, не даст соврать луковица моей бабушки! Я б сказал даже: «исключительная». И управляешь ты ей через руки.

Майя, совершенно не ожидавшая похвалы, чуть не подавилась слюной, и постаралась скрыть смущение за нарочито небрежным тоном:

– Это так… Просто моя работа.

– Да не, фу. Работа – это набор навыков. И медведя можно научить на велосипеде ездить. А ты не только понимаешь язык, но и лечишь, а это уже посложнее, чем «просто работа».

– А что это за язык? – Со вздохом Майя присела на кровать, наблюдая за тюльпаном.

Тот чуть покачивался, словно от дуновения ветра, но все окна в палате были закрыты.

– Язык леса, язык Матери-Природы. «Амуш» называется. Он самый распространённый, хотя некоторые поспорили бы со мной, особенно те, кто в воде родился, водорослей им в дышло. Но амуш почти все понимают. Все, созданные природой. И вы, двуногие, говорили на нём раньше. Вы же тоже дети Матери, как бы не отбрыкивались от этого. Только вот Вавилонскую башню знаешь? Слышала о легенде такой? – Получив утвердительный ответ, Тюльпи продолжил: – Во. Ну, оттуда и пошло всё. Забыли вы язык, променяв его на гордость, власть, силу. А природа этого не любит.

Майю кольнула догадка, от которой кожа покрылась мурашками, а ладони моментально вспотели:

– Подожди-подожди… Получается… Получается, я не только растения могу понимать? И животных тоже?

– Пыльцу тебе в ноздри, ну конечно! Они же создания природы. Вот с рыбами, не к ночи второй раз их упоминаю, посложнее. Как я и говорил, они тебя, конечно, поймут, но предпочтут на своём диалекте общаться. И то, это если ты от них отбиться сможешь. Они тупые, как подосиновики: только бы икру пометать да пожрать чего. Сначала нападут, потом спросят: «чего такой квёлый?». Короче, сама разберёшься. Мы тут, кстати, попросили одну милашку подсобить и поспрашивать про тебя. Но нас вынесла из палаты одна двуногая и, знаешь ли, очень неприятная особа. Прикинь, сувала свой нос мне в бутон, чуть все лепестки в себя не всосала!

Майя, погрузившись в мрачные размышления, с трудом уловила нить повествования, и встрепенулась, вспоминая:

– Какая-то птичка стучала в окно. Разбудила меня.

– Во, ну это Си, точно тебе говорю. Эх, жаль, упустили.

В разговор вклинился вялый женский голос. Каждое слово его обладательнице давалось с превеликим трудом, и Майе пришлось почти вплотную наклониться к букету.

– Ничего не упустили. Если замолчите хоть на минуту, то и сами услышите. – Горт слабо шевельнулась под пакетом.

Майя послушно замолчала, прислушиваясь. Раздался тихий стук, и, сорвавшись с места настолько быстро, насколько это позволяли трясущиеся ноги, девушка поспешила к окну. На карнизе сидела синичка, упорно барабаня крошечным жёлтым клювиком в стекло.

Поколебавшись с мгновение, Майя открыла окно, впуская птичку, и та сердито зачирикала:

– Видано ли, видано ли, не пускают! Я стучу-стучу-стучу, а они сидят там и сидят!

– Не трещи, а? – Тюльпи притворно застонал, и листья его, дрожа, прижались к стеблю. – От тебя листва желтеет!

– Выяснила, выяснила, выяснила! Летала к дубу, летала к соснам! Горы передали, передали! Макушки их, самые-самые-самые верхние, снегом запорошенные, льдом укрытые, всё рассказали! Говорят, что к Матери, к Матери, к Матери надо! Она поможет, она покажет! Примет, объяснит!

– Что покажет? – Девушка зябко повела плечами, отодвинувшись от раскрытого окна, и впервые в жизни явственно почувствовала, как подул тот самый ветер. Ветер перемен. Но Майю он совсем не обрадовал.

– Всё, всё покажет! Надо прийти, надо прийти в день весны к Матери! Как проснётся, так и поможет! – синичка звонко тараторила, подпрыгивая на подоконнике. – Сказала, что неправильно, неправильно это, раз дар проявился, неспроста!

С запозданием осознав услышанное, Майя ахнула:

– Но день весны в конце марта, а сейчас январь! Как же мне жить без человеческой речи? Как работать?

– Сказали, сказали, сказали, что помогут. Все помогут. Слушай не себя, слушай вокруг себя. И руки, руки береги! Матерь всегда с тобой, всегда с нами! Будет ещё, ещё, ещё ближе! Сосны сказали, дуб сказал. Жди ястреба, ястреба жди, он знает, что делать, знает, что передать. Возьмёшь подарок для рук – укрепишь связь с нами, сможешь без страха общаться. Как наденешь его – так поймёшь! Подскажем, поможем, придём на помощь.

Не договорив, синичка стремительно выпорхнула из окна, на прощанье махнув крылом. Майя закрыла за ней створку и вытерла вспотевшие ладони о ночнушку. Голова снова начала болеть. Уже не так остро, как после удара, но очень неприятно. Обескураженно оглянувшись на букет, девушка закусила губу.

– Ничего не понимаю. И что же мне делать? Как идти на работу?

– Не, я тебя, вроде как, начал уважать за умение обращаться с природой, конечно. Почти. Но ума у тебя, как у рыбины речной, тьфу на них в третий раз. Си сказала же: слушай не себя, слушай вокруг себя! До пробуждения Матери твоим проводником будет весь окружающий мир.

Майя задумчиво потёрла лоб, собираясь с мыслями:

– А что за подарок, который и связь укрепит, и с руками связан?

– Дочь чертополоха, я не знаю! Тебе виднее, что надевается на руки. У вас, двуногих, кажись, это называют оковами, – хмыкнул тюльпан.

Горт откликнулась из-под пакета. Голос у неё уже окреп, и в нём чувствовались отголоски прежнего задора:

– Тюльпи, оковы – это то, что нужно тебе закрепить на бутон, и как можно туже. А подарком Матери может быть что угодно. Думаю, что-то вроде… тоже забыла. Буклеты? Нет-нет… Бра…бра…

– Браслеты? Из чего? – Майя села на койку, и, обняв колени, положила на них голову. Перед глазами возник мысленный образ в виде тонких и изящных посеребрённых линий, неведомо откуда взявшихся у Природы, но тут же лопнул, как пузырь.

– Из сушёного навоза и палок.

– Тюльпи! – Горт снова шевельнулась, шурша пакетом. – Не слушай его, милая. Матерь без сожалений жертвует собой, помогая своим детям, но сейчас она спит. Думаю, ястреб принесёт что-то, связанное с ней. Возможно, стебли или ветви – они тонкие, гибкие, но очень крепкие, и смогут защитить руки. А может, кора. Кто знает, как выглядит Матерь… Но уверена, милая, что тебе понравится. Особенно когда они начнут врастать в кожу.

Глава 2. Знакомства приятные и не очень

В десятых числах февраля Майю, наконец, выписали из больницы. Врач, которого она видела впервые – сухонький пожилой мужчина в очках с толстыми стёклами – долго и нудно рассказывал про возможные последствия отравления, а затем выдал немаленький список ограничений в еде, дополнив его перечнем лекарств, и закончил напутствия направлением к невропатологу.

Майя ни слова бы не поняла, если бы последний выживший из тюльпанов – и это оказался не Тюльпи – не переводил человеческую речь. Оттягивая момент прощания, девушка медленно переоделась из больничного одеяния в своё более привычное. Но оставаться в палате больше не имело смысла, и она, бросив печальный взгляд на одинокий цветок в вазе, еле сдержала слёзы.

Горт, к которой Майя успела привыкнуть за период лечения, перед своим естественным финалом потребовала клятву: не плакать после их ухода. Майе же, хоть она и скрещивала пальцы за спиной, всё же пришлось поклясться.

Тюльпи был менее терпимым, поэтому выразился в своей обычной манере:

– Когда ты врёшь, у тебя нос краснеет. Ну, чего слюни пустила, как ива перед грозой? Процесс же не остановишь – все умирают. Круг жизни, слыхала про такой? Будь уверена – ты тоже умрёшь, а из твоего тела прорастут цветы, чьи тела послужат обедом для коровы, тоже в итоге когда-то умрёт. И, если тебе станет легче, – это не больно. Мы просто засыпаем.

По Тюльпи Майя скучала больше всего. Не могла и представить ранее, что привыкнет к кому-то за столь короткий период, к тому же, что этим «кем-то» окажется цветок. Но тюльпан смог покорить её сердце и, хоть на мгновение, заглянуть в душу. Он, как бы не показал себя в самом начале знакомства, оказался очаровательным: прямым, честным, хоть и ворчливым. В отличие от своих братьев-молчунов, искренне любил публику и фарс, и до последней минуты шутил.

Но вместе с тем Майя осознала, что не все живые существа, будь то цветы, деревья или животные, хотят общаться, как и братья Тюльпи. Со слов той же Горт, многие предпочитают молчаливое существование, не желая тратить время на пустые разговоры. А без подарка Матери-Природы Майя не могла никак на это повлиять.

Подарок она ждала со страхом и нетерпением, считая дни и помечая их в календаре на телефоне, но обещанный ястреб не прилетал. Это угнетало девушку, лишало надежды, но мудрая Горт до самого конца утешала, убеждая, что Матерь всегда всё делает вовремя. И что главное – это терпение. И Майя терпела.

***

В день всех влюблённых – и самый нелюбимый праздник Майи – она, за несколько дней дома умудрившаяся довести себя до паники, впервые решилась выйти на работу. Так и не сумев успокоиться и заснуть, Майя буравила взглядом потолок, подсвеченный фарами проезжающих машин, и считала каждую трещинку в побелке. Мысли никак не хотели собираться в единое целое, и разбегались в голове, как муравьи.

Наконец, рывком откинув одеяло, она встала и направилась в ванную, а там простояла перед зеркалом почти час, мысленно репетируя жесты для объяснения с коллегами.

Спустя ещё один час Майя вызвала такси в приложении. Ориентироваться пришлось по памяти, потому что буквы, ранее ей привычные, теперь казались непонятными крючками и палочками.

Приехав задолго до начала рабочего дня, Майя открыла дверь своими ключами и осторожно вошла внутрь.

В мастерской ничего не изменилось: небольшая холодильная камера, сплошь забитая баками с цветами, длинный серый стол для работы, два деревянных ящика с инструментами, всевозможные вазы, расставленные на полках, шляпные коробки разных размеров, корзины, коробка с флористическими губками, шкаф ручной работы для лент… Всё было привычным. Кроме ощущений где-то в глубине сознания. Кроме страха.

Майя упорно отводила взгляд от холодильника с обширным ассортиментом цветов. Боялась, что не сможет начать разговор. И уж тем более не сможет его контролировать.

Работать в цветочной мастерской без контакта с растениями было невозможно, и Майя твёрдо решила сохранять самообладание хотя бы внешне. Выдохнув на счёт «три», зажмурилась, и потянула дверцу холодильника на себя. Лицо обдало прохладой и сладким ароматом роз. Медленно открыв глаза, девушка осмотрела цветы, стоящие в баках, в вазах, а также лежащие без воды на полках.

Все они молчали. Как и раньше, цветы находились в покое, дожидаясь своего участия в работе. Ни одно из растений не подало и знака, что может говорить. И молчали они до тех пор, пока Майя не направилась к выходу.

– Уходит.

– Это новенькая?

– Эхеверии говорят, давнишняя. В отпуске была.

– Болела она! – Голос исходил от ведра с пионовидными розами. – Молочай сказал, что отравилась чем-то.

– Ох, бедняжка…

Майя развернулась всем корпусом и, чувствуя, как дрожат колени, облокотилась на косяк двери. Сердце заколотилось от надвигающейся паники.

– А молочай не сказал, что именно им я отравилась?

Секундная заминка в холодильнике сменилась многоголосым криком, и девушке пришлось зажать уши.

– Тише, тише! Вы что, с ума посходили?

Первой откликнулась эустома, мелко дрожа в целлофановой упаковке:

– Как ти понимашь ретчь, дитья?

– Что? – Майя неосознанно дёрнулась в её сторону, пытаясь разобрать слова. – Не понимаю.

– Она из Нидерландов, – шёпотом подсказал стоящий слева антирринум.

Зашелестев упаковкой, тёмно-коричневый леукадендрон недоверчиво протянул:

– А чего это ты нас слышишь?

– Матерь-Природа предположила, что это дар, – стараясь выглядеть уверенно, пояснила Майя, с досадой отмечая, что враз ставший тонким голос всё равно выдаёт волнение. – Но теперь я не распознаю человеческую речь, и мне очень хотелось бы, чтобы вы помогли. Сегодня трудный день. Очень трудный. Без вас мне никак не справиться.

Растения тихо зашептались, обсуждая просьбу. Стоящий в стеклянной вазе ранункулюс – один из самых красивых представителей флоры, которые могут существовать в мире – хмуро отозвался из угла:

– Все знают, что Матерь ещё не пробудилась. Так с чего бы тебе помогать? Может, напомнить, что ты делаешь с нами?

Майя стиснула зубы, стараясь унять нервную дрожь.

– Не стоит. Я помню. Но это моя работа – следить за вашим состоянием, а после…

– Ломать и выкидывать. Прямиком в мусорный бак, не разбираясь, кто ещё жив, а кто уснул, – оборвал её ранункулюс, и шикнул на робко подавшие голос цветы.

– Мне что, хоронить вас надо было? – отчаянью девушки не было предела, и, сама того не заметив, она перешла на крик.

– Именно. Ты должна была вернуть нас Матери. Мы родились в земле, там должны и упокоиться. Но ты не озаботилась этим. Тебе никто не будет помогать.

Все цветы, как по команде, замолчали. Сколько бы Майя не пыталась их разговорить, как бы не умоляла – ни одно растение не отозвалось. Все боялись нарушить запрет. Она вышла из холодильника и сердито хлопнула дверью, мысленно вычёркивая ранункулюс из любимых цветов.

До начала рабочего дня оставалось всё меньше времени. Как и до начала проблем.

Майя выпила две чашки кофе с молоком, пытаясь согреться и успокоиться. Это помогло, но ровно до того момента, пока не скрипнула дверь, оповещая о приходе коллег. Почти всех их вывели на работу в авральный день – Майя не досчиталась лишь одной помощницы, Нины, которая ещё в декабре предупреждала об отъезде домой.

Подняв руку в приветствии, девушка на пальцах объяснила свою проблему со здоровьем. Коллеги сочувственно покивали, так же жестами показывая, что во всём поддержат, и приступили к работе. Маша, не вышедшая на работу в тот злополучный день, нежно сжала ладонь Майи, с сочувствием качая головой. Кристина же просто обняла девушку и, поглаживая по спине, что-то зашептала на ухо. Слова Майя не разобрала, но и по тону поняла, что подруга её утешает.

Заказов, как и ожидалось, поступило много. Клиенты заходили один за другим, желая приобрести большой и яркий букет, чтобы поразить человека, или милую скромную композицию, или всего три цветка для первого свидания. Атмосфера в мастерской витала донельзя романтичная, с яркими ароматами лилий, роз и шоколада, с тёплыми взглядами покупателей, влюблённых в свои половинки, а крупные хлопья снега, покрывающие за окном асфальт, добавляли волшебства.

Всем этим пропитался воздух, и Майя начала задыхаться, всё чаще оттягивая ворот рубашки.

«Не хватает лишь, чтобы зебры запели под окном «Can you feel the love tonight», честное слово, и можно с гордостью умирать, – стиснув зубы, со злостью подумала Майя. – Нет, не люблю этот праздник. Совсем не люблю».

Майя чувствовала себя разбитой и бесполезной. Она не могла понять пожелания клиентов на словах по известным причинам, а из-за большого потока подолгу разгадывать шарады не было ни возможности, ни смысла.

Промучившись несколько часов, девушка сдалась и взялась за упаковку подарков и букетов: коллеги с огромной скоростью собирали заказы и отдавали ей незаконченные работы, а Майя уже подбирала бумагу под цвет и, нарезая её квадратами или длинными полосками, накладывала на цветы.

***

К вечеру аврал достиг пика. Рук не хватало, флористы выдохлись без активной и продуктивной помощи, и атмосфера из романтичной стала напряжённой, с явными нотками раздражения и недовольства. Стук в окно Майя услышала не сразу, обратив на него внимание лишь после трудно различимых возгласов коллег.

За окном сидел крупный коричневый ястреб с перьями, покрытыми звёздочками снежинок. Из крепко сжатого клюва у него свисали тоненькие прутики, обвитые сухими лианами то ли дикого винограда, то ли другого вьющегося растения.

Ахнув от неожиданности, Майя бросила на стол лист цветного фоамирана и выбежала из мастерской, накидывая на плечи шерстяную кофту. Ястреб, цокая длинными изогнутыми когтями по карнизу, величаво направился в сторону девушки. Она же, всё ещё не веря в происходящее, робко протянула раскрытые ладони. И ястреб, разжав лапу, уронил в них прутики. Лианы ожили: оплели запястья, подобно змеям, больно впились в кожу.

Ястреб склонил голову набок:

– В день весеннего равноденствия Матерь проснётся. Будь с ней рядом.

– Как я её найду? – Сглотнув, Майя поморщилась, чувствуя, как подарок Матери затягивается, сдавливая руки.

– Ты найдёшь. – Ястреб стремительно вознёсся ввысь, больно задев растерянную девушку крылом, и вдалеке послышался его глухой крик: – Когда придёт время!

Вернувшись в помещение, Майя вдохнула полной грудью, стараясь успокоиться. В голове прояснилось, словно прутики-лианы расставили всё на свои места, утихомирив бурю в душе. Хотя Майя знала, что дело вовсе не в них. Просто нужен был знак, что она не сходит с ума. Что Матерь существует, и действительно поможет. И Майя в этом убедилась. Хотя до конца так и не поверила.

Внезапно она поняла, что слышит не только обычные ароматы, присущие цветам, но и может различить малейшее изменение в них, будь то чуть подгнивший стебель или запревшие листья.

И сейчас, даже сквозь толщу стекла в двери холодильной камеры, Майя слышала аромат ранункулюса. Он был сладковатым, тягучим, как смола, с тошнотворными нотками, и доносился из самой сердцевины бутона. Следы гниения не были видны, но уже начали пожирать растение, словно паутиной оплетая чашелистик.

Майя впервые за долгое время почувствовала небывалый прилив сил, и расправила плечи. В душе поселилась уверенность, что есть возможность избавить цветок от напасти. Любой цветок. Подарок Матери не просто усилил уже присутствующие возможности – он открыл доступ к новым. Или же Майя хотела так думать.

Не обращая внимания на переглядывающихся коллег, она, откашлявшись, вошла в холодильник и закрыла за собой дверь. Решительно поднеся ладонь к ранункулюсу, Майя коснулась лепестков подушечками пальцев и ощутила лёгкое покалывание. Бутон изнутри словно засветился, изредка вздрагивая от искорок, прыгающих по лепесткам, а затем над ним поднялось зеленоватое облачко, которое тут же испарилось.

– Что ты… сделала? – голос ранункулюса дрогнул, когда Майя убрала руку.

– Ты чувствовал невыносимую боль, но не мог избавиться от неё. А я – могу. И вылечу так каждого. Обещаю. Если вы, конечно, согласитесь сотрудничать, – тихо пояснила девушка. – Это не шантаж. Это шаг к перемирию. И я делаю его первой.

Много времени, к её радости, на раздумья не потребовалось. Цветы с готовностью откликнусь, перебивая друг друга, желая обрести вторую молодость. Замолчавший ранункулюс что-то бурчал за шумом, а после неохотно, но тоже вступил в беседу. Благодарить двуногого ему не позволяла гордость, а промолчать – совесть. Майя почувствовала, что её, хоть и с трудом, но приняли, и сдержанно улыбнулась, вынося из холодильника несколько ваз.

«Кто бы знал, какими болтливыми и упрямыми бывают растения! – чуть не обратилась Майя к сосредоточенно записывающей заказ Маше, но вовремя остановилась, продолжив с собой мысленный диалог: – В больнице цветы себя вели поприличнее, а не галдели каждую секунду. Уж лучше бы вместо прутьев ястреб принёс карманный выключатель, способный хоть на минутку оставить меня в тишине и спокойствии!»

Цветы спорили, кто лучше и точнее сможет перевести речь флористов, и Майе пришлось украдкой утихомирить их, а затем выбрать за главного всё тот же ранункулюс. К нему прислушивались, его уважали. И не посмели перечить, когда он вызвался помогать.

Закатав рукава рубашки, Майя взяла в руки секатор и, не без волнения, приготовилась. Пришлось склонить голову, делая вид, что разглядывает стебли вблизи.

Майя внимательно слушала советы цветов, как и куда положить, чтобы им было легче держаться или меньше конфликтовать. На этом моменте задира-гиацинт пообещал своей луковицей отлупить сирень, но Майя, хихикнув, поместила их в разные вазы, обещая никогда больше не ставить в один букет. А затем, глубоко вдохнув, приготовилась.

Еле заметными движениями рук она излечивала каждое растение, маскируя испаряющиеся облачка гнили под чих – в связи с чем коллеги, как одна, постарались отодвинуться от девушки подальше, – и всего за несколько минут собрала букет. Каждый цветок был на своём месте и, довольный, что к нему прислушались, целиком раскрыл свою красоту.

Кристина с Машей, недоуменно переглянувшись, отложили недоделанные заказы и приблизились. Майя в очередной раз не разобрала слов, но и без перевода цветов поняла, что они хвалят её и восхищаются. Необычная форма, интересное сочетание фактур – всё это сделало букет не просто красивым. Он был уникальным.