Темные празднества

– Вы стали драматургом из-за матери? – немного помолчав, спрашивает она.

Я листаю книгу. Песни моей матери стали первыми безделушками, которые я заполучил. И именно из-за того, что я пропустил некоторые из ее слов мимо ушей, Стивенс прижег мне тогда руку. Лишь впервые посетив театр, я осознал, что они были украдены из спектаклей. Воспоминание о ее песне все еще медленно кипит в моей крови. Порой мама навещает меня во сне, но ничего не оставляет после себя, если не считать шепота в тишине. И она не дает мне покоя. Теперь мне нужно от нее лишь имя.

Я резко захлопываю книгу.

– Я – не драматург. Мне слишком нравится наблюдать за ними со стороны, чтобы пытаться в чем-то их превзойти.

Альтамия раскрывает рот, словно собираясь мне возразить, но вместо этого делает паузу, а затем спрашивает, кто мои любимые писатели.

– Бен Джонсон, Джордж Уизер, Еврипид и Джон Тейлор, сатирик.

Она наклоняется ко мне.

– Сатирик?

– Он написал уморительный диалог между собакой принца Руперта, Бойем, и круглоголовой дворняжкой по имени Перчик. – Альтамия смеется, и я продолжаю: – Если бы у меня был выбор, то я бы, как и он, тоже с удовольствием пустился в приключения. – Печаль в моем голосе застает нас обоих врасплох. – Вы были близки со своим дядей? – Этим вопросом я прерываю эту неловкую задумчивость.

– Нет. – Ее резкий ответ заставляет меня поднять глаза. – Раньше ему доставляло удовольствие смущать меня, перечисляя способы, с помощью которых можно определить причину смерти, а потом его стало раздражать, что я выросла и перестала доверять ему при поиске ответов. Из-за этого я стала смотреть на него иначе. Точнее, осознала, как он воспринимал меня, и мне это не понравилось. – Из-за подобной откровенности на ее щеках разгорается румянец. – Вы скучаете по дому?

– Нет, – признаюсь я и наклоняюсь к ней, чтобы поближе рассмотреть ее темные ресницы. – Я больше скучаю по Оксфорду.

Я отстраняюсь и вспоминаю то ощущение свободы, которое испытывал, когда был чем-то большим, чем незаконнорожденный сын богатого человека. Меня окружали люди, убежденные в том, что способны оставить после себя след на Земле. В какой-то момент я причислял к ним и себя, словно актер, ожидающий за кулисами своего выхода. Но потом появился король со своим двором, состоящим из все быстрее беднеющей знати. Ежедневные развлечения, вроде карточных игр, тенниса и спектаклей, мало помогали в борьбе с солдатами и наемниками.

Альтамия приоткрывает рот, но от необходимости вдаваться в подробности меня спасает появление двух широких сапог, которые останавливаются прямо напротив нее. Брюки мужчины испачканы чернилами, а выражение лица становится удивленным, когда я подаюсь в сторону девушки.

– Мистер Броуд, – разглаживает Альтамия складки на своей юбке, – это мистер Пирс, помощник судьи Персиваля. – Подозрительность начинает сходить с лица мистера Броуда, и я с благодарностью делаю поклон после того, как Альтамия заканчивает меня представлять: – Мистер Пирс – писатель.

Снисходительная улыбка Броуда напоминает мне о моем отце. Я слегка краснею от этой ухмылки.

– Но…

Альтамия, видимо, не замечает этого, потому что продолжает говорить:

– Быть может, вы сочтете его талант достойным печати. У мистера Броуда наверху есть собственная типография, – добавляет она, обернувшись ко мне.

– У нас все уже расписано наперед, – предупреждает Броуд.

Альтамия не готова так быстро смириться с поражением.

– Мой отец, лорд-мэр, был бы благодарен, если бы вы ознакомились с работами мистера Пирса. Я уверена, что и лорд-генерал Ферфакс тоже одобрил бы эту идею.

Мистер Броуд плохо умеет скрывать эмоции, поэтому обращается ко мне так, словно я – его единственный собеседник:

– Вы водитесь с охотником на ведьм.

– Я – секретарь судьи, глубокоуважаемого Уильяма Персиваля.

– Какой позор, – говорит он и обращает наше внимание на стенд с памфлетами, стоящий в углу. Это слова мистера Джона Раша. Самый главный охотник на ведьм в наших краях. Он получил запрос от Парламента, и я уже дважды выпускал новый тираж его последней брошюры.

– Не читал и никогда о нем не слышал, – признаюсь я.

– В ней он написал о стычке, случившейся у него с одним самозванцем близ Ланкастера. Он связал лжеохотника на ведьм по рукам и ногам и бросил в реку. Но тот всплыл и сбежал.

– А использовал ли мистер Раш тот же метод, чтобы проверить собственную репутацию? – спрашивает Альтамия, приподняв бровь.

– Невозможно угнаться за спросом публики на его рассказы, – продолжает Броуд, не обращая внимания на замечание Альтамии. – Я бы заплатил за историю об охотнике на ведьм Персивале, рассказанную им или его учеником. Щедро заплатил бы, – заканчивает он, оценивающе изучая покрой моего наряда.

Я раздумываю над его предложением, и мое сердце начинает биться чаще. Я рискну вызвать недовольство Уилла, зарабатывая на его дурной славе, мой отец тоже не будет этому рад, хотя, подозреваю, мое непослушание он встретил бы со сдержанным уважением. Несмотря на его презрение к моему литературному таланту, он бы без колебаний принял предложение Броуда. Он достиг своего высокого положения именно потому, что ставил собственные интересы выше верности другим. Но я сейчас не в том состоянии, чтобы на это пойти, к тому же мне совсем не хочется уподобляться отцу.

– Я не охотник на ведьм, и мой господин – тоже. Все это в прошлом, – заявляю я, с удовольствием наблюдая за разочарованием на лице Броуда.

– Что ж, сэр, если вы не охотник на ведьм и не поэт, то кто же вы?

Запнувшись, я осознаю, что уже и сам не понимаю, кто я.

– Мне нравятся пьесы. – Когда я заканчиваю говорить, у меня на языке застревает сожаление.

– Я не издаю пьесы, но напечатал бы выжимки из судов присяжных. Уверен, местным женщинам было бы интересно почитать что-нибудь о ведьмах, написанное учеником человека, который на них охотится.

– Вина леди Кэтрин еще не доказана! – горячо восклицаю я, потирая шею.

Он соглашается со мной, кивнув.

– В любом случае, буду рад почитать ваши отчеты об этом судебном процессе.

– Благодарю, – бормочу я, скорее, чтобы порадовать Альтамию. Она вытягивает из него слова благодарности, возвращая ему книгу, а затем вместе с Агнес быстро покидает лавку, стуча каблуками. Я понимаю, что держу в руках сборник сонетов, и протягиваю Броуду несколько монет, прежде чем поспешить за девушками.

Возбужденная, Альтамия посылает Агнес купить продукты из списка, который дала ей мать. Мы подходим к аптеке. Как только служанка отходит достаточно далеко от нас, Альтамия заговаривает со мной:

– Моя мама будет рада тому, что ваш господин не заинтересован в охоте на ведьм. Старшие олдермены надеются, что он согласится расследовать несколько местных дел, а мой отец полон решимости убедить его принять приглашение моего дяди, лорда Кэрью. Просьба дяди лишила его положения. Он никогда раньше ни о чем нас не просил.

– А вы сами? Рады или боитесь, что ведьмы начнут бесчинствовать?

– Я не верю в ведьм. – Весьма откровенное признание. Она краснеет, глядя на меня так, словно я – западня, в которую она попала.

– Очень честно с вашей стороны. Не буду вас за это осуждать. – Я удерживаю взгляд девушки достаточно долго, чтобы убедить ее в своей честности. В своей «Демонологии» король Карл предостерегал, что те, кто отрицает силу дьявола, отрицают и силу Бога. Женщины всегда считались более восприимчивыми к дьявольским искушениям.

Я вспоминаю колыбельную лорда Тевершема в своей голове.

– Вы верите, что леди Кэтрин невиновна? – настаиваю я.

Она замолкает, когда к нам приближаются несколько прохожих.

– Да. Были слухи, – шепчет она, – что сам лорд Гилберт приложил руку к смерти своего отца. Он роялист, хотя отец и запретил ему присягать монарху. Его мать пресекла эти слухи, а в кончине мужа обвинила колдовское проклятие.

– Почему вы вчера этого не упомянули?

– Потому что я – женщина и меня легко заставить замолчать, – отвечает она, и от ее взгляда, который словно говорит: «Ты меня не защитишь?» – я заливаюсь краской. – Прошу прощения, – добавляет она через пару мгновений. Ее смущенное выражение лица меня озадачивает, и тут я вспоминаю, что правила, регулирующие поведение женщин, строже, чем относящиеся к мужчинам, даже к тем, кто носит одежду мертвецов.

– Не стоит. Я не хочу, чтобы вы… – краснею я, вспоминая, с какой легкостью прошлым вечером ее отец держал контроль над их с матерью речами.

Большую часть своей жизни я был нем, передавая свои желания через посредника лишь для того, чтобы они в конечном счете потеряли всякий смысл при переводе. Каждая из просьб обошлась мне дорого, и мне до сих пор стыдно, что я убедил себя, что был единственным в своем роде. Альтамия нерешительно смотрит на меня. Мне нужен ее гнев, а не извинения. Но я не могу найти слов, чтобы выразить это желание, особенно когда речь идет о едва знакомой женщине. Я подхожу ближе, но беру себя в руки и отдаляюсь от нее.

– Не нужно просить прощения. – Формальный ответ, но что-то в ее взгляде заставляет меня убедиться, что она услышала все, что я не способен сказать.

Глава шестая

– Вы припозднились! – сердито бросает миссис Хейл своей дочери, когда мы наконец возвращаемся. Ее взгляд ничего не упускает из виду, и Альтамия быстрым жестом передает мне перчатки. Наши пальцы соприкасаются, но этот момент прерывается, когда миссис Хейл вдруг резко заявляет мне, что меня ищут, и жестом указывает наверх. Я не свожу глаз с Альтамии, переминающейся с ноги на ногу в прихожей.

– Мистер Хейл позволил мне пользоваться своим кабинетом до конца нашего пребывания! – кричит мне Уилл. Дверь в кабинет Хейла наполовину приоткрыта, и я закрываю ее за собой. Уилл сидит за большим деревянным письменным столом, заваленным кучей пергаментов. Помещение озарено свечами, хотя большую часть их света поглощают обшитые темными деревянными панелями стены.

Я сажусь напротив Уилла.

– Как прошел ваш визит к йоркским олдерменам?

– Хуже некуда, – бормочет он, внимательно глядя на бумаги, лежащие перед ним. – Их завалили обвинениями в колдовстве, поэтому они попросили меня провести расследование.

Уважаемый сэр,

я отчаянно нуждаюсь в Вашей помощи. Моя соседка Маргарет Шервуд – ведьма. Она послала своего фамильяра, чтобы тот попортил мой скот. Мой слуга попытался снять заклятие, поцарапав ей лоб. У колдуньи пошла кровь, но скот мой не исцелился, а потом она еще и наслала своих бесов на моего мужа, и теперь он не может уснуть и мучается лихорадкой…

Уважаемые сэры,

мою семью изводят мистер и миссис Бреттон. Они с помощью колдовства убили моего ребенка, а у нашей старшей дочери отнялись ноги…

…Миссис МакКаферти послала своих бесов портить наш урожай, а еще спрятала амулеты с проклятиями в адрес моей семьи. Из-за ее заклинаний моя жена стала бесплодной…

Семья Эмметтов – выводок ведьм. Они отказались креститься и регулярно приглашают к себе в гости невинных людей, чтобы использовать их в своей черной мессе…

Одно за другим письма падают мне на колени, и я начинаю терять самообладание. Эти истории мне знакомы: не более чем небылицы, передающиеся из поколения в поколение и приукрашенные в соответствии с эпохой и обстоятельствами. Я воображаю, что обвинения в каждом из этих посланий относятся ко мне. Они заполняют мою голову, словно песня, пока Уилл наконец не прерывает их поток.

– Все эти заявления очень похожи, и лишь несколько из них можно довести до официального обвинения, – замечает он, когда я дочитываю оставшиеся письма.

Я становлюсь мрачнее тучи.

– Неважно, официальные или нет, ведь эти обвинения навсегда останутся петлями у них на шеях.

– Те, кто помудрее, позаботятся о том, чтобы не упасть вниз при повешении. – Уилл задумчиво касается ключицы. – Или запросят бумагу, подтверждающую их невиновность.

И подтверждать ее будут те же люди, кто открыто выступал против них. Я начинаю злиться, пока он протягивает мне следующее письмо.

– Меня редко что-то удивляет, но сейчас я был к этому близок, – заявляет он, когда я успокаиваюсь. – Этот джентльмен называет свой приход влажным гнездом ведьмовства и заявляет, что обнаружил список, составленный самим дьяволом, в котором можно найти имена всех колдунов в Англии.

– Вы ему верите? – произношу я с напускным спокойствием.

– Этот человек – мошенник. Хотя в юности я бы, наверное, захотел узнать подробности. В любом случае, этим событиям уже несколько лет, – объясняет Уилл.

– Вот мой ему ответ. – И я бросаю письмо в камин. С моей души падает камень, пока мы смотрим, как листы пожирают языки пламени.

– Жаль, что я не могу отвечать на все письма подобным образом, – замечает он.

– Почему бы и нет?

Уилл переводит глаза с камина на меня, и я чуть не сгораю от его напряженного взгляда.

– Парламент полагает, что предстоящий суд над ведьмой возбудит мой аппетит, – заявляет он мне, словно я ничего перед этим не говорил.

Это дело об убийстве, хочу возразить ему я, но вовремя сдерживаюсь. Мне нельзя позволять себе вызывать у него подозрения или недовольство. Я должен молчать, даже если мне за это стыдно.

– Хейл тоже это признал, хотя и пообещал передать олдерменам мои сомнения, – вздыхает Уилл.

– Любезно с его стороны, – бормочу я.

Персиваль иронично закатывает глаза.

– Он хочет сделать меня своим должником, чтобы я принял предложение его шурина.

– Миссис Хейл будет недовольна. – Да я и сам буду не рад, если он согласится. Прошлым вечером я отправил отказ Уилла лорду Кэрью. Мои слова были острыми, словно нож, поэтому я надеюсь, что лорду Кэрью удастся уклониться от удара.

– Его заботит лишь удовлетворение шурина. Он женился не по собственному желанию и не получил благословения семьи своей супруги, – к моему удивлению, откровенничает Уилл.

Я бы мог подумать, что то, как сдержанно ведет себя Хейл, противоречит тому, что рассказал мне Уилл, но теперь вспоминаю, насколько более ярким стал для судьи тот совместный ужин благодаря живой энергии миссис Хейл и ее дочери. Нельзя винить Хейла в том, что и он был ею очарован.

– Ему не удастся выйти победителем в этой игре, – продолжает Уилл, качая головой. – Хейл всегда будет прислуживать интересам брата и не сможет стать ему равным. Кроме того, я бы никогда не стал возвращаться в ремесло ради подобного дела. Я предпочел бы искать ведьм среди врагов Парламента, а не среди деревенских бедняков.

– Но ведь будучи мэром Йорка, Хейл может найти другого человека, который сможет заняться этим делом? – предполагаю я, вспоминая о том, как мистер Броуд рассказал мне об охотнике на ведьм по имени мистер Раш. – Охота на ведьм снова вошла в моду, так что найдутся и другие добровольцы.

– Новые охотники на ведьм не обладают таким опытом, как у меня, а люди моего поколения запятнаны скандалами. – Меня едва ли не передергивает после того, как он упоминает своих продажных современников. – Моя репутация чиста, поэтому именно в моих услугах нуждаются Парламент, Хейл, лорд Кэрью и прочие, – бормочет он, изучая бумаги перед собой. – Олдермены попросили меня ответить обвинителям, но я не могу отправить подобные ответы им всем, – добавляет Уилл, наблюдая, как письмо пляшет на угольках, – как же мне быть?

Его тон становится резким, и я отвечаю ему в том же духе, объясняя, как считаю нужным поступать с делами о ведьмах. На мой взгляд, обвинителю надлежит сначала высказать свои подозрения либо охотнику на ведьм, либо констеблю, либо мировому судье, после чего тот должен допросить предполагаемую ведьму и лишь после этого решить, отправлять ли ее на суд.

Я излагаю Уиллу все, что думаю, и он кивает. Но его одобрение меня не успокаивает. Охотникам на ведьм прошлого было легко добиваться признаний. Ему было легко. Ведьмы, как настоящие, так и ложно обвиненные, были жертвами предательства тех самых людей, которые должны были сохранить их историю. Королевские писцы, позже превратившиеся в охотников на ведьм, убивали их, надевая на них так называемые ведьмины уздечки, которые сжимали их языки, не позволяя им заговаривать узелки, зажимая тиски для больших пальцев, которые ранили их до крови и калечили кисти, или связывая их по рукам и ногам и бросая в реку. Осужденные либо тонули, что говорило об их невиновности, либо всплывали, таким образом доказывая, что и вправду являются ведьмами.

Тем не менее я не стал упоминать все это в своем ответе. Я облагородил его прошлое. Тот факт, что я закрыл на это глаза, сделал его и его методы достойными уважения. Я проклинаю себя за это, но вынужден все для него упростить. В отличие от миссис Хейл я не могу позволить себе роскошь быть прямолинейным. Мне слишком многое нужно скрыть.

Уилл подталкивает ко мне стопку бумаг.

– Прошу тебя быть сдержанным в последующих ответах, используя чернила, а не огонь.

Я собираю вместе все письма с обвинениями.

– Что заставило вас уйти из этого ремесла?

– Мне хватило предусмотрительности, чтобы понять, что мое дело начало превращаться в пережиток прошлого. Король Карл видел в нас не более чем напоминание о его отце, скучающем монархе, чью одержимость сверхъестественным вскоре заменила охота на оленей. Тогда я увидел ту надпись на стене, и она все еще четко стоит у меня перед глазами. Король Яков нанял меня охотиться на ведьм, а его сын отправил меня в Звездную палату, чтобы я искоренял инакомыслящих. Я – не охотник на ведьм. Я преследую людей за их убеждения и отлично подготовлен для этой работы.

Настоящая речь злодея, в которую я на его месте добавил бы чуть больше злобы.

– Ты можешь на меня не смотреть? – нетерпеливо спрашивает он.

Уилл и есть то чудовище, скрывающееся во тьме, о котором меня предупреждали, но сейчас я отбрасываю осторожность и отвечаю на его пристальный взгляд.

– Я гляжу тебе за спину, – замирает он. – На тех, кто стоит позади тебя и дергает за ниточки.

– Вы смотрите чересчур пристально. – Впрочем, я продолжаю отвечать на его взгляд, и это предостережение, переданное темной вспышкой его глаз, – именно то, что мне нужно для быстрого выхода.

Глава седьмая

Любому представлению всегда предшествует короткое затишье. Затаив дыхание, зрители ждут начала спектакля. На суде присяжных происходит абсолютно то же самое.

Зал заседаний представляет собой тесное квадратное помещение с узкими окнами. Райф, секретарь суда, сидит рядом со мной, а скамья судьи находится прямо напротив нас. Галерея, заполненная зрителями, тянется за моей спиной вдоль стен зала и заканчивается там, где друг напротив друга располагаются скамья подсудимых и свидетельская ложа. Повисшую тишину нарушают лишь люди, обсуждающие новости, словно читая театральную программку.

– Леди Кэтрин непременно повесят, – говорит кто-то у меня за спиной. Я понимаю, что это мнение, судя по одобрительным возгласам, пользуется популярностью. Если кто-то и желает леди Кэтрин добра, то он держит свои мысли при себе. Жители Йорка настроены на трагедию, поэтому леди Кэтрин обсуждают с большим негодованием. Она поставила себя выше собственных соседей, поэтому они воспользуются веревкой, чтобы спустить ее вниз. Слухи о лорде Гилберте, над которыми я корпел всю прошлую ночь, безуспешно пытаясь собрать все детали воедино, они отвергают. Песня лорда Тевершема затихла, а все намеки на его убийцу теперь – не более чем слабо различимый гул.

На меня давят их голоса, пока я не замечаю яркий силуэт Альтамии на верхнем уровне галереи. От ее улыбки с моей души падает камень, но девушка отворачивается быстрее, чем я успеваю ответить на ее взгляд. Перешептывания стихают, когда на скамью судей направляется Уилл. Его прибытие сопровождается процессией, состоящей из присяжных и обвинителя, мистера Хима.

Уилл стучит по столу, и спектакль начинается с унылой прелюдии к делу о ведьме. Чтобы разогреть толпу, сначала проводится слушание против мисс Хейз – хрупкой, нервной молодой женщины девятнадцати лет, обвиняемой в воровстве. Выслушав показания ее самой и ее бывшего работодателя, присяжные собираются в обособленный круг в углу зала суда. Затем глава присяжных хлопает по спинам самых эмоциональных членов совета, и этот звук разлетается по всему залу суда. После короткого обсуждения мисс Хейз признают виновной. Вердикт Уилла освобождает ее от повторного заключения в темнице замка, а еще в течение следующих месяцев девушка обязана вернуть украденные деньги и заплатить дополнительный штраф. Неловкий реверанс – и она уходит. Я изучаю лежащие передо мной дела. Следующее из них касается ведьмы, и людской поток стекается в помещение, чтобы своими глазами увидеть дело, о котором гудит весь город.

– Мне нужен небольшой перерыв, – объявляет Уилл и исчезает за дверью, находящейся у него за спиной. Шум присутствующей толпы стихает, пока прибытие в зал суда леди Элизабет Тевершем и ее сына, лорда Гилберта, не вызывает нового всплеска возбуждения. Естественные оттенки ее лица и тела теряются под слоями черного траура, а губы сжаты так, словно смерть отняла у нее не только супруга, но и интерес ко всякому веселью. Лорд Гилберт не слишком переживает по поводу вероятной казни своей жены. Оба занимают места в первом ряду, между ними садится служанка бывшей леди.

– Роялист, – с презрением шепчет Райф. Он заметил, как я оценивающе изучаю оленя – королевский знак, вышитый на груди серого бархатного дублета лорда Гилберта. – И это несмотря на то, что его мать, леди Тевершем, сохраняет верность Парламенту. Завещание ее покойного супруга оставляет за ней право распоряжаться семейными деньгами до тех пор, пока лорд Гилберт не достигнет совершеннолетия. У него нет денег, чтобы поднять бунт или подкупить свидетелей, дабы те отказались от обвинений в адрес его жены.

Леди Тевершем и глава присяжных обмениваются оценивающими взглядами.

– Мистер Эдмундс, ее мажордом, – объясняет мне Райф.

Лорд Гилберт, заметивший их взаимодействие, и сам бросает на мужчину взгляд.

– А справедливо ли, что слуга судит свою госпожу? – спрашиваю я.

Райф фыркает.

– Госпожу, что была ниже его по статусу до того, как вышла замуж? Впрочем, ему следовало бы попросить у нее прощения. Даже если леди Кэтрин оправдают, лорд Гилберт никогда не забудет, как тот выполнял прихоти его матери. В конце концов, он же господин.

– В таком случае надежда есть, – бормочу я в ответ, стараясь не демонстрировать раздражения, которое у меня вызвало то, с каким самодовольством он пожал плечами.

Под нетерпеливый шепот присутствующих лорд Гилберт поправляет белые перламутровые пуговицы на желтых охотничьих перчатках.

– Он охотится каждое утро, – рассказывает мне Райф, – и даже вероятность, что он скоро потеряет жену, не заставит его отказаться от этого занятия.

Глаза лорда Гилберта вспыхивают, когда он замечает, что мы за ним наблюдаем. Он морщит лоб, когда я отказываюсь отвести взгляд.

Райф переключает мое внимание на себя:

– Думаете, судья приговорит ее к повешению?

В его вопросе нет любопытства. Суд над леди Кэтрин – пьеса, финал которой мы все знаем. Интерес публики будет зависеть лишь от того, насколько хорошо будут сыграны роли. Я встаю, представив себе петлю на ее шее.

– Прошу прощения, – бормочу я, не до конца уверенный, извиняюсь ли перед Альтамией, которая сверлит меня глазами, или перед сидящими напротив меня судьями, мимо которых я робко протискиваюсь. Закрыв за собой дверь, я поворачиваюсь к винтовой лестнице, ведущей на крышу башни. С каждым сделанным мною шагом запах зала суда рассеивается в воздухе. Стоя на крыше, я смотрю на каменную крепость Йоркского замка, словно восседающую на покрытом серебристыми крапинками холме, и город, который расстилается у ее ног, как гобелен. Плоские камни, мост через ров, дворы, обнесенные заборами, и окружающие здания гнутся, словно молодые ветви деревьев, под давлением четких пропорций Йоркского собора. Воды реки Уз покрыты рябью от ветра, а безмятежный пейзаж за городскими стенами не теряет своей красоты даже зимой.

Уилл бродит возле ограждения крыши, доходящего ему до пояса. Он темным пятном выделяется на городском пейзаже.

– Ты разволновался, – замечает он, пока я дрожу.

– Я прочитал судебные бумаги, – начинаю я, но запинаюсь. Я рискую перечеркнуть все, что сделал Стивенс за все эти годы, чтобы меня обезопасить. Мне нельзя все ставить на кон ради женщины, с которой я даже не знаком. Женщины, которая может быть как виновна, так и невиновна. Лорд Тевершем не назвал своего убийцу. Я закрываю глаза и представляю себе лицо Альтамии. – Ходят слухи, что лорд Гилберт был недоволен влиятельностью своего отца. Настолько, чтобы подстроить его гибель.

– Серьезное обвинение, – кивает Уилл.

– Но я его вполне понимаю. – Я без всякого стыда смотрю на судью. Мне всегда было интересно, какой была бы моя жизнь, если бы в ней не стало отца. – Улик против леди Кэтрин не так много, но судьи мало что сделали, чтобы удостовериться, было ли именно колдовство причиной смерти ее свекра, или найти других возможных подозреваемых.