Тайный цензор императора и кровь Чанъаня

– Отец, он стар и говорят, жутко развратен! Недавно завел себе новую наложницу!! Говорят, она совсем молоденькая! И собирается взять еще одну наложницу, которая на сорок лет моложе его!

– Но он руководит работой Шести Ведомств, а не расследует частные случаи. Связь с ним укрепит нашу власть в управлении государством, а там глядишь он и помрет скоро, раз старый и развратный…

– Нет, только не этот старик! Почему тогда просто не назначить Гуань Шэн Мина Верховным цензором? – упрашивает дочь, считая, что у отца нет никаких препятствий к этому.

Но дело было в обычной выгоде, а это никогда расчетливые люди не упускают из виду. А великие стратеги тем более, они еще и просчитывают шаги других на всю игру вперед. Иной раз стоит пожертвовать пешкой ради победы, но только в самом конце игры.

– Это не так то просто претворить в жизнь. Это преемственная должность. Перед смертью Верховный цензор Джун Чэн должен написать завещательное распоряжение в котором он напишет имя в ком он видит своего приемника и обяжет условия, при которых тот займет его должность. С этим я не могу поспорить и это решение никак не зависит от меня. Таков высочайший порядок, таковы законы империи Тан!

– Тогда исправьте эти дурацкие законы! Разве сделать это не в Ваших силах если это так необходимо? – просит дочь и умоляюще преклоняет колени перед отцом.

– Устои нерушимы, мы обязаны им следовать. Я не могу так поступить.

– Но они безнадежно устарели!

– Неважно. «Правитель, который меняет закон не на благо народа, а для своей выгоды – не достойный правитель», – процитировал Тянь Ши известную фразу из изречений древних мудрецов, что так любят цитировать ученые, принимая участие в дебатах. – Во мне сразу же разочаруется народ и перестанет верить.

– Но это же в Вашей власти! Ничего не стоит издать соответствующий указ. Ну ради меня, прошу пожалуйста-а-а…

– Хватит со мной спорить и меня умолять! Мне виднее, что для тебя лучше! Я не желаю, чтобы столица погрузилась в хаос из-за того, что ты влюбилась не в того человека.

– Какой может быть хаос? Тем более из-за моего замужества?

– Его отец был лучшим министром дипломатии. Получается, что, идя по твоему указанию – я благоволю не волей долга, а следую воли чужого сердца, что неприемлемо для правителя, который только во вторую очередь отец, а в первую мудрый правитель. Это слишком невыгодный союз. Благоволить семье, чей отец был министром, означает, что я симпатизирую этому ведомству в целом. И я вовсе не хочу, чтобы другие министерства и управления ополчились против меня, что я не женю других своих дочерей на их сыновьях!!! Как ты не понимаешь очевидных вещей!?

– Глупый, глупый отец! – рассердилась дочь и грубо обозвав императора в стенах небесного покровителя повернулась к нему спиной и убежала с красным лицом, проглатывая горькие слезы. Манипуляция в очередной раз не удалась…

В эту ночь Шэн Мин друг за другом снились яркие, но странные сны. Сначала ему приснилась упомянутая желтая обезьяна. Мартышка сидела высоко на фруктовом дереве и кидалась в него почему-то камнями, а он никуда не мог убежать, даже сдвинуться с места, как это бывает часто во сне, когда пытаешься бежать, но что-то задерживает бег и ноги вязнут словно в болотной трясине.

В следующем сне ему привиделся Золотой дракон и Шэн тут же поинтересовался кто такая эта желтая обезьяна?

И Золотой дракон, моргая огромными янтарными глазами вместе с пламенем выдохнул ответ-загадку:

– Он, как и ты-ы-ы, тож-же челов-е-е-ек.

Всеобъемлюще. Понимал ли о чем именно спрашивал его цензор, имея в виду Желтую обезьяну, которая снова объявилась в столице.

Пришлось уточнить какую именно обезьяну он имел в виду на самом деле, после чего Золотой дракон ответил снова загадкой:

– Он скрывается за спиной твоего нового друга.

Следующий сон тоже был дичайшим. Грудь сдавило чем-то тяжелым, как будто положили каменную глыбу, стало тяжело дышать. Ему снилось, что на его груди восседало уродливое мрачное создание, темный дух, что пришел, чтобы его задушить.

Он уже не спал. В комнате было прохладно и душно не было. Но ощущение тяжести на груди никуда не исчезло. Он находился в своей кровати, в одиноком убежище, но на его груди лежала большая толстая жаба! От жабы исходил вполне уловимый «аромат» тухлой воды и чего-то еще резкого и удушливого… Это ему не приснилось!!! Гадкая жаба действительно была тяжелой!

Это все проделки Жожо с ее проверками проклятия!

Громкие крики, раздавшиеся ближе к утру, смогли разбудить даже обычно крепко спящего слугу.

Жожо встретила свое утро стоя на коленях перед кроватью цензора с извиняющимся видом, но не без лукавой улыбки. Фэй находилась в этой же комнате, в отдалении, чтобы иметь возможность обозревать всю картину целиком и в крайнем случае прийти к одному из них на помочь. Назревала очередная ссора, после которой очевидно, одна из женщин попадет в немилость.

– Ты виновата! Что ты скажешь в свое оправдание? – потребовал немедленного ответа Шэн Мин. – Я чуть не поседел раньше времени.

Недовольство мужчины можно было понять.

Жожо уткнулась глазами в пол и угрюмо молчала, боясь еще больше разгневать злящегося мужчину, лицо которого было хмурым как грозовое небо, готовое ударить молниями, покарав грешную землю.

– В конце-концов Вы отделались только одним испугом. Но говорят, это средство хорошо помогает от бессонницы.

– Жожо не желала причинить Вам зла, – заступилась за лекаря телохранительница. – Она взаправду считала, что наконец-то нашла эффективное средство!

– Нет, так не пойдет. Жожо, давай-ка я тебе напомню, что тот, кто верит в проклятья – обречен вечно блуждать в тумане! Я совершенно не понимаю Вас иногда – ведете себя как неразумные дети! Каждый раз выводите меня из равновесия! Мало мне в жизни потрясений, теперь еще и такое «лечение», от которого свихнуться можно! Если подобное хоть раз еще повториться – я Вас обоих выгоню и женюсь на принцессе!

Днем цензор посетил гостевую комнату, где разместили раненого монаха и Гуань провел еще одну разъяснительную беседу, пытаясь выпытать о его прошлом.

Гипноз на него не действовал. Довольно странно, раньше цензору не приходилось сталкиваться с подобным. Какую защиту носил при себе монах?

Впервые цензор встретился с человеком, на которого не действовало его воздействие золотого песка, и он не мог понять причину. Какого совершенствования успел достичь этот непонятно откуда взявшийся в этих горах странный монах? Какими техниками созерцания он владел? И что он скрывает за своей выдуманной историей, в которую трудно поверить? Они не такие простаки и много повидали в жизни, чтобы так легко вестись на обман.

Тогда цензор решив поинтересоваться у лекаря:

– Ты ведь осматривала его тело? При нем были какие-то защитные амулеты?

– Амулетов не заметила. Четки были, длинные, деревянные, буддийские. – А что?

– Не могу добиться от него правдивых слов.

– Ты не пробовал его расспрашивать? – мягко поинтересовалась Жожо.

– Я спрашивал. По -разному.

– Мы знаем, как ты обычно спрашиваешь… Ты в первую очередь забрасываешь человека вопросами, словно допрашиваешь и человеку сразу становится неуютно, при этом возникает странное ощущение, как будто он виноватым себя чувствует, пусть и ничего плохого в жизни не совершал. Но возьми меня – я убийца, Фэй убила стольких, что и не помнит точное количество, Би Эр – в прошлом вор. Ты… – Жожо немного растерялась. – Тебе тоже приходилось защищать свою жизнь. Никто не безгрешен. Человеку свойственно скрывать плохое и неприятное, зачем ворошить чужое прошлое?

– У меня плохое предчувствие насчет него.

– Какое?

– Что он принесет лишь беды.

– Не обязательно. Беды тебя сопровождали и раньше, но если у нас получилось избавиться от проклятия, то они тебя минуют.

Ван Би был простым и открытым от природе с широкой душой. Поэтому ему легче всего было поладить с монахом. Поболтав с ним совсем немного, тот охотно поделился с ним, тем, во что верил сам, увлекшись даосизмом, и поделился как в древнем трактате в храме узнал о би фа[4]. С помощью молитв и заклинаний ее священнослужители оказывают безграничное влияние на добрых божеств и духов шэнь, а также носителей зла, призраков – недобрых духов гуй, неизбежно влияющих на человеческие инь и ян, которых они олицетворяют. Поэтому в реальное существование Темного духа Гу, он очень даже верил. Встречи с ним, если предначертано судьбой – не избежать, а избавиться – крайне трудно. И никакие традиционные средства не помогут, особенно кошки и жабы.

[1] Шифу- наставник, учитель

[2] Холодный дворец- место забытых женщин, куда отсылали опальных наложниц императора, попавших в немилость

[3] Шилан – помощник начальника ведомства

[4] Би Фа – религиозная магия

Глава 4 Рожденный в год Красного петуха

«Из троих моих спутников один

наверняка может чему-либо меня научить»[1]

[1] Всегда есть у кого поучиться (особенно у тех кто находится рядом) Конфуций «Беседы и суждения»

Пора уже рассказать о самом главном, что приближает к сути нового дела, проливающего на свет страшную тайну, ушедшую в небытие на долгое время. Про тайну прошлого Алого феникса.

Монах не планировал рассказывать тайну первому встречному на пути лицу, с которой он сам не знал, что делать. На самом деле появление цензора в этом судьбоносном моменте является вовсе не то, что Алый феникс появился в нужном месте в нужное время, и ему просто повезло встретить именно помощника Верховного цензора. Буддист моментально понял, кто его спаситель, что стоит перед ним в растерянной нерешительности. Не обладая природной проницательностью, Алый феникс в людях разбирался плохо, не зная, кто находится перед ним плохой или хороший человек, а вот в чиновничьей иерархии превзошел всех остальных.

Несмотря на удивление, растерянность незнакомца не продлилась долго, собранность взяла вверх. Монах сразу понял, что перед ним стоит чиновник – у таких людей всегда особый взгляд на вещи. И подозрительность, эти люди любят интриговать, помня, что людям никогда нельзя доверять – они лгут и обманывают. Ань Ши Сяофу и сам был из таких. Лишь спустя какое время признался себе в том, что тогда просто слишком сильно испугался, поэтому и выболтал все что стало ему известно, боясь, что иначе навсегда унесет этот секрет с собой в могилу.

Правда, оказалось, никакого яда не было. Чья-то случайная халатность спасла человеку жизнь.

Доброжелательность обнаружившего раненного монаха на первый взгляд вызывала доверие, несмотря на колющий взгляд, смотрящий прямо в душу. На подсознательном уровне Алый феникс решил, что этому человеку всенепременно можно довериться, хотя если не кривить душой – у него попросту не было другого выбора. Монах разглядел то, что сам цензор безуспешно пытался скрыть последние несколько месяцев под непроницаемой маской беззаботности и спокойствия. Ань Ши тогда еще подумал: «Редко встретишь благопристойное человеческое лицо среди продажных чудовищ, стоящих у власти, зовущихся чиновниками, поддавшихся корыстной алчности». Он был слишком хорошо знаком с подобными монстрами, поэтому ему пришлось стать тем, кем он сейчас является. В былые времена ему приходилось изо дня в день носить непроницаемую маску, а теперь только скрываться под чужим именем, храня не совсем свои секреты, чтобы, однажды, быть в силах помочь одному человеку осуществить задуманное – утопить столицу Чанъань в крови.

Ань Ши Сяофу медленно поправлялся, внеся в застывшие дни некое разнообразие. За ним постоянно кто-то наблюдал, подмечая всякие странности. Ввиду плохого самочувствия он забывал читать сутры и молиться, но деревянные четки из рук не выпускал, постоянно нервно их теребя. Он путал буддийские догмы, поучая и цитируя по большей части китайских мудрецов и ученых, продвигая теории даосизма.

Как-то проснувшийся после обеда слуга не смог найти своей обуви, обыскался везде, спрашивая каждого: навел шума, не нашел, а потом обнаружил ее на буддийском монахе.

– Почему мои сандалии на тебе? – поинтересовался слуга, тут же потребовав того разуться.

– Даосы не признают частной собственности! – гордо ответил монах.

– Так ты же вроде буддист! – утверждает Ван Би, теряя терпение и уверенность в своих словах.

– Все мы в этом мире странники, – невнятно сказал ему монах, нехотя подчиняясь, понимая, что слуга сейчас полезет драться и самостоятельно снимать их. Сяофу на ногах он еще стоял неуверенно, поэтому и выбрал обувку поудобнее. Лишаться комфорта ему было непривычно.

Жожо привлекла монаха к готовке, когда тот почувствовал себя получше, не хватало еще содержать второго бездарного человека после слуги, так же любящего поспать вплоть до ужина. Но выяснилось, что он не может элементарных вещей сделать, ветки для дров собрать, принесет подмоченные, подготовить угли, одним словом, Жожо прозвала его «белоручка».

– Ни на что не годен! Как столичный чиновник! – ругнулся слуга, раздраженный, что кое-кто недавно украл у него сандалии.

Монах как-то странно побледнел.

Что-либо сделать его было крайне трудно, словно подчиняться и работать он не любил, он постоянно путал кто он – буддист или даос, и слуга постоянно язвил на этот счет:

– Почему ты все время врешь?

– Мы не знаем истину, то, что было истиной вчера – завтра становится ложью, то, что было ложью – истинно.

– Ну точно не монах, а классический чиновник! Любитель пожрать, поспать, не работать, а интриговать!

– Совсем как ты!– осадил своего болтливого слугу цензор.

Гуань Шэн Мин вспоминая о поведанном ему секрете и той байке, что рассказал при встрече всем то ли буддийский то ли даосский монах только с каждым днем уверялся в одном. Этот человек скрывал многое, но, к счастью, неумело, словно к фальши он прибегнул недавно, не успев вжиться в свой новый придуманный образ.

Мин давал ему простые поручения. Например, побыть его писцом и написать письмо. Без удивления отметив, какой у Ань Ши Сяофу каллиграфический подчерк. В построении письма его также выдало знание о чиновничьей иерархии. Похоже он разбирался в рангах и чинах. Ну памятуя о том, что этот человек зарыл медный кувшин с секретом в месте, где работают столичные чиновники – удивляться этому не приходилось.

Уже будучи уверенным, что его новый образ практически разрушен, а может под гнетом совести Ань Ши Сяофу поведал о том, что на самом деле он не является буддийским монахом, а странствующим даоссом. Нехотя признался, что в прошлом был буддистом, но потом пересмотрел свои суждения и его мировоззрение поменялось. Последний факт сильно взволновал цензора, которому мировоззрение даосизма было достаточно близко по учению пути.

Немного погодя Гуань Шэн попытался расколоть его. И впервые столкнулся с тем, что золотой песок не сработал на лукавом монахе. То ли состояние цензора было еще восстановленным до конца, то ли этот человек вообще не был восприимчив к гипнозу непонятно. С подобной ситуацией Гуань еще не сталкивался, не зная, как добиться правды, не используя при этом угрозы и пытки Министерства наказаний.

Спасённый видимо и сам устал от своего бесконечного вранья, устав от непрекращающихся расспросов своего дотошного спасителя, привыкшего вести допросы, а не светские беседы,нехотя признался:

– Я был рожден в год Красного Петуха…. – в этот момент мужчина закашлялся, – меня нарекли именем, которым я больше не называюсь – Лю Аньфу. Приютившие же меня даосы в Храме Наивысшей Милости дали мне новое имя и с тех пор меня называют только так: Ань Ши Сяофу. Когда-то я жил в столице и работал при дворе, имел пятый ранг и чиновничью тунику с изображением цапли.

Шэн Мин никак не ожидал последующего за этим откровения:

– Я был на службе достаточно долго, но не получил повышения выше должности помощника Заведующего в Департамента церемоний. Так вышло, что четырнадцать лет тому назад я стал свидетелем покушения на молодого императора. Видел сбежавших преследователей, я знаю всех их имена и помню лица, ведь мы долгое время работали вместе. В столице осталось много предателей.

Эту новую информацию нужно было обдумать. Создавалось впечатление, что бывший чиновник рассказал очередную байку для того, чтобы его наконец оставили в покое.

И пока его лечением занимался профессионал своего дела, в самой дальней комнате, довольно скромно обставленной собрался небольшой совет. Гуань Шэн повторил присутствующим о том, что ему рассказал Сяофу.

– Я думаю, что это не вся правда, – подозрительно заметил Ван Би Эр после окончания рассказа, иногда имевший нюх на разные несоответствия и неточности, всплывающие в ходе расследования.

– Вполне возможно, – согласился цензор.

– Каким чудом он вообще оказался поблизости? – задала всех волнующий вопрос Фэй-Фэй, в первую очередь беспокоившаяся о безопасности господина. – Если этот товарищ рассказал Вам не всю правду, это может потом Вам же и аукнутся в первую очередь, если решите узнать подробности. Нужно осознавать степень опасности, которую мы пока не можем оценить при данном раскладе.

– Он говорил вполне сердечно и искренно, – заметил Шэн Мин, вспоминая его предсмертную исповедь. В этот раз он говорил точно также. – К тому же Вы же знаете, что мне невозможно солгать – я добьюсь правды так или иначе, – сказал цензор, избегая взгляда с кем-либо и смотря на дёргающееся пламя горящей свечи.

Все нахмурились и как-то погрустнели.

– В любом случае нужно выяснить больше, – предположила Фэй-Фэй вполне очевидный вывод. – И внимательно следить за этим недо даосом. Вдруг его послали сюда, чтобы незаметно убить Вас подальше от столицы?

– В такую даль? – удивился слуга. – Не думаю, что убийца стали бы придумывать такие сложные планы. Поехать в деревню на горе, чтобы убить чиновника, который выглядит как рыбак, да и целыми днями напролет только и занимается, что рыбачит?

– Мой слуга совсем меня не уважает! – возмутился цензор, имевший полное право ударить слугу, но воздержался от побоев в очередной раз, вместо этого похвалился. – Да тебе известно, сколько удачных рыбалок я провел?

– Слуга устал считать! – Ван Би Эр устало замахал руками, показывая, что ему это совершенно неинтересно. Слуга прекрасно умел считать только деньги.

– А я тебе скажу – двести!

– Это считается великим достижением? – уточнила Фэй-Фэй, не зная как на это реагировать.

– Это считается признаком отчаявшегося от безделья, – известил ее об этом слуга, получивший безболезненный тумак от грозно нахмурившегося господина. Сам Ван Би Эр любил полениться, но не настолько – рыбалка для него вовсе не являлась одним из видов отдыха.

– Послушаем тогда, что скажет Жожо, – решил цензор, велев подогреть чай, но женщины решили проявить заботу, приготовив еду.

Слуга тут же уточнил что за блюда ожидаются, и узнав, что будет трехцветный рис с жирной свининкой, обрадовался:

– Ну наконец-то не рыба!

После того как все поужинали и отнесли тарелку с едой раненому, его оставили отдыхать. Ему нужен был сон и полный покой какое-то время, пока он не полностью восстановит силы.

И настало время позаботиться о собственном господине. Жожо поставила знакомую чашу с горькой настойкой из корня женьшеня перед цензором.

– Я думал, ты заваришь чай, – с надеждой уточнил цензор.

– Я его заварила, но разолью Вам только после того, как Вы примете свое лекарство.

Ну вот, опять…

Гуань Шэн с ненавистью уставился на содержимое пиалы. Он сбежал во многом именно из-за этого. Ненавистный женьшень!

Если Вы его никогда не пробовали, то настойка ужасно горькая и его вкус практически невозможно чем-либо перебить, затмить или заглушить. Поэтому Жожо давала неразбавленную настойку для укрепления сил, и во многом чтобы помочь справиться с бессонницей, поэтому цензор принимал это лекарство каждый день. Казалось бы, к неприятной горечи уже можно было бы привыкнуть, но вкус оставался невыносимым. Шэн тяжко вздохнул так, словно перед очередным испытанием, выпавшим на его долю.

Выпить всю пиалу одним большим глотком было сложно. Стоически разделив на несколько глотков, мужчина опустошил чашу до дна и Жожо протянуло ему засахаренное пирожное, поднося прямо ко рту. Но мерзкий вкус горечи хоть и не вызывал тошнотворной реакции, но еще долгое время осел во рту и съеденная после принятия лекарства сладость никак не помогала заглушить предыдущий вкус.

– Ну что ты о нем думаешь? – пытливо глядя на свою наложницу, поинтересовался Гуань.

– Он сказал, что был работал чиновником, ведь так?

– Это невозможно! – запростестовала она.

– Почему же?! – и тут цензор догадался. – На его теле есть татуировки?

– Есть, – задумчиво сказала слегка пристыженная этим откровением Жожо. -Но он мог сделать их позднее, скажем как напоминание.

– Что за татуировки? – нетерпеливо поинтересовался цензор.

– Одна. Маленький феникс на правой ноге.

– Интересное сочетание.

– Было бы странно, принадлежи он к тайному сообществу Черный дракон, заметающему все следы своего присутствия, – протянула Жожо.

– В последнее время нам стали часто попадаться люди с татуировками.

– Если так судить, то Вы тоже член этой секты, – резонно подметила Жожо, до сих пор укоряя цензора в этом глупом опрометчивом поступке – сделанной на груди татуировке. – Если кто-то во дворце узнает – тебя казнят без промедления.

– Я знаю это. Но также и то, что Вы не можете меня предать.

– Мы то нет, – быстро заверили остальные.

– Но я так понимаю теперь с нами будет еще и он, – кивая в сторону дальней двери предположила Фэй-Фэй.

– Ну по дороге обратно в столицу однозначно, – подтвердил цензор. – Может быть он окажется лучшим компаньоном, более полезным, чем Вы все вместе взятые, – словно в отместку бросил им цензор, удаляясь в свою комнату.

Из-за внутреннего неясного беспокойства цензору не удастся уснуть в эту ночь. Он бы послал слугу за снадобьем, которое было у Жожо, но хотел побыть один и хорошенько все обдумать дальнейший план. Казалось бы, все ясно, возвратиться в поместье, попрощаться и самой короткой дорогой добраться до западных врат столицы. Слуга, не утруждаясь стуком, бесцеремонно вошел в комнату, принеся таз с теплой водой, чтобы помыть ноги господина перед сном.

– Скажите честно, Вам надоело каждый день ловить рыбу?

– Продажных чиновников ловить гораздо интереснее, – подметил цензор. – Конечно, надоело, – раздражаясь, ответил цензор, снимая обмотки с ног и опуская стопы в теплую воду с лепестками мяты – видно, что Жожо приложила заботу.

– А есть одну только рыбу Вам не надоело? У меня уже от этой рыбы скоро плавники вырастут! – слезно пожаловался слуга, на что цензор рассмеялся.

– Тоже надоело, – было легко признать очевидный факт.

– Тогда почему Вы не возвращаетесь в столицу? – тактично спрашивает слуга. – К своей службе?

– Потому что срок, назначенный императором для моего отдыха еще не истек.

Слуга вздохнул и непонимающе взмахнул руками, не зная, как объяснить свое возмущение.

– Ну нельзя быть настолько правильным!!! – не боясь гнева господина, прямолинейный слуга все-таки подобрал нужные слова о ситуации. – Вам из-за именно из-за этого так тяжело живется! Взятки не берете как нормальный человек! Живете честно в ладу в собственной совестью, но с собственной головой не дружите. Вот что я считаю! Вы, именно поэтому и не женитесь второй раз. Считаете, что жениться по любви можно только один раз! – высказав долгую тираду, разрывающую душу цензора на части, словно пробудили его ото сна, в который он был погружен все эти последние насколько месяцев отрешенности. Он уходил от этой боли любыми способами.

– Ты все сказал? – угрожающе тихо интересуется цензор резко севшим голосом.

Но слуга продолжает, не боясь лишиться языка, не жалеть чувств слушающего, гневную тираду:

– Наша страна очень многое теряет без твоего участия! Если бы такой человек как Вы сидел был на троне – то наш народ бы процветал, а не бедствовал, и горя бы не знал никакого! Вы чтите мораль и закон, понимая когда стоит оступиться от многовековых устоев, лучше всех зная, что закон не может защитить всех, а значит иногда недостоин того, чтобы его соблюдали, в таких случаях нужно поступать справедливо исходя из собственных принципов. При Вашем правлении чиновники бы не воровали, коррупции бы не было, налоги бы не повышались и цены на товары не росли ежемесячно, каждой семье бы выдавалось по мешку риса от государства. Вы подобны белому журавлю, который умрет от голода, но не съест пойманную лягушку, как белый невинный снег, что тает, не успев лечь на землю, потому что еще слишком тепло.

– Ты что хочешь посадить меня на престол, свергнув императора? – хрипло тихим от гнева голосов вновь интересуется цензор, глядя как догорает палочка с успокаивающими благовониями. Палочка догорает и его терпение такое же – не длится вечно.