Мертвые кости, живая душа

Мойра долго не понимала, почему мамочка холодная и не отвечает ей, и почему ее омывают другие женщины, зачем надевают на голову венок из белых цветов, почему ее, голую, заворачивают в серую ткань, оставив только лицо. И зачем куда-то несут потом.

Только когда мать, закутанную в саван уже целиком, стали опускать в могилу и засыпать землей, Мойра вырвалась из рук держащей ее тетки и ринулась к мамочке – туда, в провал общей ямы.

Так и сейчас – не разбирая дороги, Мойра бежала к ней, к той, кто ее родила, к той, кто одна из немногих любила ее.

– Мамочка! Мамка!..

“Мойра, доченька?”

Дозвалась. Мать ее услышала.

“Мойра, доченька! Ты как же, умерла? Так рано. Доченька!”

– Разойдитесь, – закричала Мойра, оказавшись там, где голос матери слышался ей сильнее. – Разойдитесь, я сказала! Прочь! Прочь, пустите меня к матери!

“Вы слышали? Там ее мать. Посторонитесь.

“Эй, проснись, увалень, проснись. Подвинься.”

“Что? Пора на суд? На бой пора? Я сейчас всем кааак….”

“Подвинься и дальше спи. Пропусти мать к дочери, дурень.”

– Мамочка!

Скелет ничуть не отличался от других – кроме того, что Мойра знала – это была ее мать. Ей даже не надо было видеть оставшийся на ней крохотный кулон – подарок мужа на рождение первенца, Мойра знала, без тени сомнения была уверена, это ее мать. Тонкие костяные руки поднялись и обняли ее, прижимая к неживой груди.

“Мойра, доченька”.

– Мамочка.

“Как же рано ты умерла, дитя мое. Успела ли хоть одного внука после меня оставить на земле?”

– Нет, мама, прости.

“Горе нам, грешным, не осталось нашего следа на земле. Горе мне, умерла моя дочь так рано! Болезнь тебя сгубила, или злой рок? Или злая рука какая? Дай поглядеть на тебя.”

– Мама, мама, я, – начала было Мойра, но тут Олух, догнавший ее, тряхнул ее за плечо и почти под нос сунул свою табличку.

“Не вздумай говорить, что ты жива!”

И что-то встало на место у нее в голове.

Диона предупреждала же через Олуха – что никак нельзя позволить мертвым узнать, что живая пришла в их край. Значит, даже и матери нельзя сказать правду – тем более, кроме матери кругом все слышат. Да, они спят – но вон, как чутко.

– Мама, меня осудили за то, что я достала из могилы тело человека из нашего Пречистого. Сына Ормо, Альдо. Он пришел ко мне призраком и просил его выкопать, а я, дура, и послушалась.

“Чужой они крови, дочка. Не надо бы тебе вмешиваться. Но что уж теперь? Ложись со мной, и станем ждать суда и последней битвы. Вместе, рядом, ждать будет и легче.”

– Я не могу, мама, – Мойра начала говорить, но мать уверенно потянула ее к себе, в расступающуюся массу скелетов под ними.

“Ложись, доченька. Нам долго ждать. Вместе наш сон будет сладок.”

Олух, не долго думая, отцепил руки матери Мойры от девушки, а Лиисо, только-только подоспевший, потянул ее назад.

“Доченька, куда же ты? Что вы делаете, охальники!”

Олух что-то сказал ей. Мойра не услышала его, но почувствовала это как тень, проскользнувшую между ними, белого тонкого призрака, и мать, внезапно ослабнув, провалилась прочь, в яму мертвецов. Только слова Олуха, светлые и прозрачные, выскользнули обратно из ее желтых зубов и вернулись к нему.

“Идем быстрее”, – поторопил он Мойру, воздевая ее на ноги. Та, всхлипнув и запрещая себе плакать, подхватила Лиисо с одной стороны, Олух – с другой, и они вместе поспешили прочь, следуя указаниям Святого, которые он давал, показывая направление своим костяным пальцем.

“Нельзя искать тут свою родню”, – укорил ее Олух.

– А ты меня предупредил?

“А ты меня слушала? Ты на меня хоть посмотрела, как услышала свою мать? Оставила меня с этим мешком с костями, и была такова!”

Мойре было совестно – в самом деле, она даже ни полмысли не подумала о своих спутниках, об их цели, о судьбе целого настоящего Святого – только о том, что может поговорить со своей давно почившей матерью, увидеть ее, почувствовать тепло ее любви, если не тепло рук.

– Прости меня. Я очень скучаю по матери, – тихо сказала Мойра. – Я была маленькой, когда она умерла, и с тех пор … только дед меня и любил.

“Я сочувствую”, – ответил Олух, и девушка не могла для себя сама понять, верить ли она ему, и может ли он вообще хоть как-то чувствовать эмоции.

– Спасибо тебе, что помог. Сейчас. И раньше. И .. вообще.

“Без тебя нет меня”, – коротко сказал он.

Это было, на деле, правдой – но отозвалось как-то так, как Мойра, может, хотела бы услышать от кого-то другого. Кого-то … живого.

Глава 22

Ее спутники не нуждались во сне, не уставали и не хотели есть, но Мойра – да. Только вот спать и есть среди Мертвого народа она никак не могла. Как можно это было? Прикорнуть на чьих-то перемешанных костях слушая их шепот, и просто позволить себе уснуть? Она не смогла бы, поэтому просто продолжала идти и идти, и когда силы уже были на исходе, и когда они кончились, и некоторое время после. Потом ей казалось, что она и продолжила идти, бесконечно пробираясь через подземную ночь, только было как-то уж слишком темно, словно ее венок потерялся в пути. Но даже это ее не встревожило – и только через много часов она, наконец, открыла глаза и поняла, что спала – мирно и тихо, покачиваясь на руках Олуха, который поймал ее, падающую от усталости и понес дальше.

“Поешь пока”, – сказал он, когда она вытащила повыше его табличку.

– Нам еще долго идти? Я могу уже сама.

“Не ерзай. И глянь вперед”.

Мойра послушно повернулась, прижимая к груди корзинку с собранными Дионой нехитрыми припасами, и увидела, что где-то далеко впереди, за краем берегов моря, по которому они шли, длинный луч света уходит куд-то вниз. Девушка проследила его взглядом в другую сторону, оглядываясь назад, за плечо и поверх головы Олуха, и разглядела, что он вырывается из окна башни, более черной чем темнота вокруг, где-то в небывалой высоте.

– Это оно? Тот самый свет?

“Похоже, да. Мы идем за ним уже несколько часов. Отдыхай пока что, ноги тебе еще пригодятся”.

– Ты не развалишься меня нести так долго? – забеспокоилась она, переживая, как бы не остаться и вовсе одной, если ее защитник возьмет и развалится.

“Я исключительно крепкий мертвец”, – утешил ее Олух, продолжая вышагивать ровно и мерно. Мойра поискала глазами Святого Лиисо, и тот поднял руку, благословляя ее. Пока все было … хорошо? Тихо. Если забыть, конечно, о том, что они, может, больше дня шли по бесконечному морю мертвых, которое продолжало шевелиться, шептать и вздыхать во сне. И вопросов у Мойры появлялось все больше.

Как сюда попала ее мать, например? Ее похоронили в Пречистом, вовсе не тут!.. Или же, когда говорят, что земля очищается, она в самом деле … очищается? И тело посмертно какими-то невероятными путями попадает сюда? Сможет ли Герцог ответить на такой вопрос? И захочет ли?.. или же зеркальный гость, сам Император? Подумав эту мысль и так, и эдак, Мойра решила, что у императора стоит о таком спрашивать, только если Герцог не ответит – потому что скорее было получить от Императора казнь, чем ответы, судя по рассказам Дионы.

Но если здесь ее мать, то, наверное, и остальные, кто умер в Пречистом, и давно умер, тоже должны оказаться тут? Мойра задумалась, пытаясь выстроить в памяти тех, кто умер, когда она была маленький, и кого она хоть немного помнила.

Святой Лиисо уверенно вел их вперед – к возвышающимся берегам и прорезающему их устью очередной забытой и мертвой реки. Край бело-серого пространства уже было видно, и Мойра даже ногой подергивала от нетерпения, понимая, что тогда Олух, наконец, спустит ее и позволит идти самой. Но чем ближе становился берег, тем хуже, почему-то, его становилось видно, словно перед глазами расплывалось марево.

Туман – это определенно был туман, и к тому моменту, как Олух спустил Мойру ногами на галечное дно бывшей реки, вокруг все было залито словно разбавленным водой молоком. И только едва-едва в этом поглощающем свет и звук пространстве было видно тот самый путеводный луч.

– Это уже не Мертвый народ? – осторожно спросила Мойра, подергав Святого за рукав мантии.

Тот опустился на колено и пальцем написал ответ, раскидав в стороны несколько камней со дна.

“Это земли Проклятого народа”.

– Чего нам здесь ждать? Почему они Проклятые? Они опасны?

“Они вокруг”, – подчеркивая написанное, Святой обвел рукой в воздухе. – “Ты дышишь ими. Так говорится в заветах – прокляты те, кто? …”

– Не имеет тела, чтобы встать на последний бой и последний суд, прокляты те, чье тело осквернено, прокляты те, кто оскверняет тела, – торопливо продолжила Мойра и горло у нее перехватило. Это было то посмертие, которое ожидало ее саму? И Альдо? Он здесь?.. Девушка вскинула голову, словно оглядываясь, словно желая разглядеть его в густом мареве.

“Не вздумай никого звать”, – предупредил ее Олух, засовывая ей свою крышку-табличку прямо под нос. – “Хватило в прошлый раз.”

Он был, конечно, прав – и на некоторое время Мойра угомонила свои порывы, тем более, что, отвлекая ее от этих мыслей, они начали свой медленный путь вперед. Чем дальше они шли, тем гуще становился туман – вернее, это же были души, верно? Рассеянные, проклятые души все тех, кто не было праведно похоронен, как положено. Тех, чьи тела были бесповоротно испорчены, тех, кто лишился права на вторую, вечную жизнь после последнего суда, в конце мира своими грехами.

Я тоже буду тут, снова подумала Мойра, вдыхая солоноватый воздух, который щекотал нос. Она старалась не вспоминать о том, что она на самом деле “дышит” чужими душами, вернее, тем, что от них осталось, и все это оплетало ее изнутри.

– Святенький Лиисочек, ты что-то хоть видишь? – спросила она Святого, идущего впереди, через много, много длинных мгновений и многие сотни шагов.

Он махнул рукой. Мол, неважно.

“Я тоже запомнил направление. Мертвый не заблудится в тумане, где каждая капля – это чья-то душа”, – сказал ей Олух, поближе поднеся табличку.

А Мойра бы заблудилась. По хорошему, она и вовсе перестала уже понимать, зачем она вызвалась идти с Лиисо, который прекрасно справлялся сам – и перестала понимать, почему тот согласился взять ее с собой. Ладно бы один Олух … От него была бы польза, он иногда подхватывал Святого, когда тот пытался рухнуть среди Мертвого народа, к примеру. Да и сейчас он уверенно шел следом, готовый, чуть что. помочь с любой трудностью. А Мойра? Какой был ей в этом толк, и какой был в ней толк для мертвых спутников?

Они шли долго. Под ногами у них был почти один сплошной камень, словно вся земля осталась позади, и их окружала одна только скала. По ней было легко и гладко идти, но к отдыху она не располагала точно так же, как Мертвый народ. Олух раз пять предлагал девушке перевести дух, но сидеть или лежать на такой твердой поверхности было странно и неуютно, и они продолжали идти. Впрочем. Мойра, хотя бы, смогла немного поесть – перекусила сушеными фруктами и овощами из корзинки, и от этого даже почувствовала себя лучше. А вскоре она разглядела, как впереди забрезжил свет.

От этого сил резко прибыло, и Мойра зашагала быстрее, иногда даже обгоняя медленно и размеренно идущего Святого Лиисо. Туман редел с каждым шагом, словно они добрались до центра шторма, в котором царил штиль – и постепенно стало видно, что луч света сверху уходит круглое озеро с молочно белой, светящейся водой, берега которого затейливо искрились бликами. Чем ближе они подходили, тем больше искр было под ногами, и в конце-концов Мойра ойкнула и подпрыгнула, когда одна из них больно впилась ей в ногу. Верный Олух тут же снова подхватил ее на руки, и девушка, боязливо осмотрев ступню в грубой чуне, увидела в коже над низкой обувью впившийся кусочек блеска.

“Стекло”, – сказал Олух. – “Достань осколок.”

– Тут все берега стеклянные? Как зеркало? – с удивлением спросила Мойра, пытаясь подцепить впившийся острый кусок и только заливая кровью и себя, и своего защитника почем зря.

Скелет не ответил – пошел дальше, за Лиисо, который продолжал безостановочно идти вперед.

На самом берегу, перед светящейся водой, Святой упал на колени, сложил руки в молитвенном жесте и замер. Следуя его примеру, Олух осторожно помог Мойре встать на колени тоже, подложив ей под ноги тряпицу из корзинки, и сам примостился рядом.

– Ты хоть одну молитву знаешь, “святой”? – тихо спросила она.

“Обижаешь”.

Святой Лиисо внезапно резко поднялся и начал входить в светящуюся воду. Двое его спутников, переглянувшись, остались на берегу, с тревогой наблюдая непростое движение Святого в толще воды. Тяжелая, тут же намокшая мантия мешала ему идти, он и так-то был не слишком силен и несколько неловок, в отличие от всех других Святых, кого Мойра видела в своей жизни – кроме, может быть, Гаало, но тот был просто древним.

Один древний, другой – только что вставший, может, в этом была суть? Что старый, что малый?..

Лиисо с трудом двигался дальше и дальше, замер перед самым лучом, где он входил в воду, и одним решительным движением встал под него.

И что-то случилось.

Тело в нарядных одеждах осталось внизу, а вверх, по лучу поднялся призрак – высокий, седой мужчина в черных латах, на которых ряд за рядом были изображены картины житий и деяний.

– Я пришел к твоему свету, старший брат, пришел с повинной, – сказал призрак, и в свете напротив него обрисовалось знакомое Мойре лицо – тот самый человек из зеркала. даже если у нее раньше и могли быть какие-то сомнения, то теперь они были развеяны – это в самом деле был Император тогда, он говорил с ней. – Я-из-тьмы, Мертвый Герцог Лиисо.

– Как твои предки до тебя приходили к своим предкам, – милостиво ответил Император. – С тобой ли то, что должно, мой младший брат?

– Со мной, старший брат.

– Что ты принес с собой?

– Забытого народа кровь, Мертвого народа кость, Проклятого народа дуновение, – Герцог посмотрел в сторону Мойры, и Император повернул свой лик, следуя за его взглядом.

– Так, кажется, я знаю тебя, дитя, – сказал он задумчиво, и Мойру внезапно объял ужас. – И то, что с тобой.

Она украдкой посмотрела на Олуха, но по его костяному лицу ничего и понять было нельзя, что он думал, что он знал, что он понимал. А вот сама Мойра почему-то подумала, что ей живой отсюда не уйти.

Глава 23

– Я каюсь, брат, – сказал Герцог, и Император снова посмотрел на него.

– Ты нарушил присягу, свою клятву и клятву своих предков передо мной.

– Я каюсь, брат.

– Ты злоумышлял против меня, от того не достаточно чисто твое существо, и душа не спокойна.

– Я каюсь, брат, – в третий раз повторил призрачный Лиисо.

– Подтверди свою присягу, повтори ее, принеся жертвы от тех, кто вверен тебе мной, из рук в руки передан.

Призрачный Лиисо не сдвинулся с места, а его Святое тело поднялось и пошло к берегу. Мойра, понимая, что ничем хорошим это не кончится, поднялась на ноги и торопливо попятилась назад – хотя и спастись тут было затруднительно. Она не видела пути – а потом на дороге Святого поднялся Олух.

Что мог сделать он против настоящего Святого? Как он мог ее защитить?

Мойра хотела крикнуть ему – “бежим”, но слова в горле застряли, а Олух, сделав шаг навстречу телу Святого, протянул ему свои руки, обагренные в крови Мойры из недавнего пореза.

– Забытого народа кровь, Мертвого народа кость, Проклятого народа дуновение, – перечислил Император со странным довольством. – И все это в одном. Ты, младший брат, подготовился хорошо.

Лиисо взял Олуха за руку и начал вводить в светящуюся воду. Сначала ничего не происходило, а потом кости жертвы с шипением объяли пузыри, окутывая их сплошным покровом.

– Олух, – беззвучно позвала Мойра, не решаясь сказать ничего громче. Кровью Забытого народа была и она, и совсем не понятно, чего можно было ждать ей, если б на нее снова обратили бы внимание Герцог и Император.

Но ее защитник словно услышал ее – свободной рукой снял с шеи свою табличку из крышки кастрюли и кинул назад. Она упала, прокатилась по стеклу, и Мойра успела прочитать на ней гаснущие последние слова своего защитника:

“Не высовывайся. Сиди смирно и тогда выживешь. Я спасаю тебя.”

Но она и в самом деле ничего не могла – что она бы сделала, стала бы кричать? Тянуть Олуха назад? Трудно себе представить, чтобы у Императора, да и у Герцога, не было возможности с ней справиться одной левой. Она снова была совершенно бессильна – и от этого ей было горько и страшно. Она, это она потащила Олуха сюда, “помогать” Святому!.. Кто же знал, что помощь будет такой? Как она могла догадаться, зачем они Святому? И вот снова она – самая слабая, кого приходится защищать и оберегать, ради кого кто-то другой совершает невероятное.

Альдо защитил ее, бросив свое горящее тело на охотников.

Святой Гаало спас ее дважды – от теней в деревне, и от кочевников там, на постоялом дворе.

Олух же … спокойно и уверенно, Олух сейчас жертвовал собой ради нее. Это она была “кровью”, он был “кость”!…

– Очень умно, – похвалил Император снова, когда Мойра, плача внутри, смотрела, как Олух медленно опускается в прозрачные воды, словно растворяясь в них под грызущими его пузырьками. Вместе с ним таял и призрачный образ Герцога, но до Герцога Мойре было сейчас дела не было. – Он только лишь “кость”, но пролитая на него кровь забытой позволила удовлетворить требование. Кроме того, его дух был осквернен после смерти, от чего он овеян дуновением Проклятья. Даже если бы ты искал много дней, младший брат, ты не нашел бы, как обойтись меньшей жертвой. Твой сын помог тебе? Ах, нет, молчи. Он не стал бы. Это Моора, так ведь? – Император снова повернулся к ней, и она от ужаса только сильнее размазала сопли и слезы по заплаканному лицу. – Мы поговорим с тобой немного после, когда ты успокоишься.

– Зачем? Зачем вам мой О-олух? – с запинкой спросила она. – Почему Святому Лиисо … нужно было это все?

– Потому что он, как и все Мертвые Герцоги, умер вне моей воли, сопротивляясь моей власти.

– Но разве Мертвые Герцоги – не первейшие … сподвижники? – с запинкой повторила она слышанные когда-то слова.

– Первейшие. Только постоянно покушающиеся на мою власть и не желающие следовать нашим соглашениям, достигнутым века назад, когда наши семьи породнились. Поэтому, от этого сопротивления, Святые из рода Герцогов почти все восстают неполными – и только повторная присяга очищает их и дает им силы. Быть слабыми недосвятыми и остаться вне моей воли им не позволяет гордость, – улыбнулся Император, прикрывая глаза. – Они не умеют быть слабыми, ведь всю жизнь они обладают властью, которая почти равна моей. Только вот ни я, ни они не можем сохранить это могущество после смерти. Не дано. Вот и идут они, поколения за поколением, на покаяние после смерти, возвращаясь в лоно моей силы. Приносят в жертву Забытого, Мертвого и Проклятого, утверждая мое право и свое подчинение. И только Лиисо с твоей помощью догадался вот так соблюсти букву требования. Очень умно. Ты очень умна, Моора. Я надеюсь, что скоро придет день, когда я скажу тебе это лично.

Мойра очень не хотела бы этого.

Она отступила еще на шажок назад, А Святой Лиисо тем временем, очнувшись, снова начал выходить на берег из светящейся купели.

– Не бойся. Поздно бояться. Твой дар слишком редок, чтобы растратить его даже на семью Герцога. Я поговорю с Дааро о тебе, и мы придем к решению, как поднять тебя наверх.

Наверх!..

На мгновение ее обдало надеждой – но она не очень понимала, на каких условиях будет это “наверх”, а спрашивать толком и не могла – в горле все еще стоял ком, да и сам Император внушал ей такой суеверный ужас своим статусом и положением, что она даже слова-то его с трудом разбирала, то и дело впадая в кататоническое состояние от самого того, что Император тратит на нее слова.

Но .. Олух!

Они вместе уничтожили Олуха – только полированная крышка осталась валяться на стеклянном берегу, и старые латы на дне озера.

– До встречи, Моора, – он улыбнулся ей и исчез в столбе света, а Святой Лиисо, наконец, выбрался на берег. На его табличке теперь была надпись, но никакой радости Мойра от этого не испытывала. Никакого удовлетворения от того, что помогла ему.

– Да как ты мог, – сказала она с запинкой, от гнева и страха внезапно переставая бояться. И повторила громче. – Как ты мог?! Ты сразу знал, что тебе надо принести жертву, так? И поэтому разрешил нам идти с тобой?!

Святой Лиисо медленно опустился перед ней на колени, не отрывая от нее взгляда своих несуществующих глаз, закрытых тяжелыми брошами, нашитыми на покрывающую его голову сетку.

“Прости, дитя, бо грешен я и перед тобой виновен”, – сказал он, и Мойра невероятно четко поняла, что речь Святых в самом деле зависела от табличек. Скорее всего, будь у Олуха настоящая табличка, то он, скорее всего, тоже так же выражался бы. Табличка …и вассальная присяга Императору? Скорее всего, это было связано. Табличка не работала без присяги, так ведь?

И вот, горько подумала Мойра, я знаю немного больше. Но нужно ли мне было это знание такой ценой? Олух, может, не был живым – но он в самом деле заботился о ней.

Лучше, чем живые.

И лучше, чем другие мертвые. Как Альдо. Как Гаало.

“Знал я о жертве. Каждый из нас знает, бо старший брат направляет нам мысль сию, как исправить свой изъян, свою неправоту, как покаяние принести.”

– Что за покаяние такое, чужой кровью? – почти закричала Мойра.

“Покаяние Мертвого Герцога суть вина”, – ответил Лиисо, все еще стоя перед ней на коленях. – “Прошу от тебя прощения, но если не можешь ты дать его, пойму я.”

– Идем, пожалуйста, отсюда, – помолчав, сказала Мойра и, подобрав крышку, которую оставил Олух, прижала ее к себе. – Я без тебя, Герцог, дорогу обратно не найду.

“Не герцог я боле, не зови меня так, дитя”.

– Я не могу звать тебя и Святым.

“Зови по имени, дитя”.

Он медленно поднялся на колени – совсем не хрупкий, не слабый, каким был после того, как вышел из земли. Его сухое тело было полно силы и величия, как тело любого Святого в его расцвете.

Олух тоже был полон такой же силы.

– Что за дар видит во мне Император? – внезапно спросила Мойра.

“Спроси у другого”, – покачал головой Лиисо и поднял руки над стеклянной землей. Она пошла рябью, словно пытаясь что-то высвободить из-под себя, и постепенно, быстрее и быстрей начала вспучиваться, и блеск потек вниз, оголяя словно бы огромную ладонь, поднимающуюся вверх из нее.

У другого – Императора? Герцога?.. Мойра с тревогой смотрела на руку, которая высунулась и распрямилась, словно ожидая. Лиисо, отряхнув мантию от налипшего мокрого стекла, ступил на каменную длань и протянул ладонь девушке.

“Так доберемся быстрее”.

Теперь, наверное, и смысла не было ему что-то злоумышлять? Мойра зачем-то нужна была Императору, а Лиисо только что дал ему повторную присягу. Разве что, прямо к нему и унесет, но что, по хорошему, Мойра могла сделать со всем этим?

Ничего.

Ровным счетом – ничего.

Каким бы ни был ее дар, он ничем не мог ей сейчас помочь.

Глава 24

Рука двигалась куда быстрей, чем могли они сами. Мойре даже пришлось вцепиться в указательный палец, обнимая его руками, чтобы не слететь с ее поверхности прочь.

Оторванная от тела, она летела над поверхностью земли, со свистом разрывая темноту и воздух, шевеля кости, травы и туман под собой, и, казалось, они должны были вернуться обратно в город Забытого народа просто таки мигом.

– Все Святые так могут? – рискнула она спросить у Лиисо.

Тот, впрочем, ответил охотно.

“Из Святых только те, кто были Герцогами, обладают силой призывать к себе руки”.

Гаало, подумала Мойра.

Огромные копья, которые били из земли – похожие на пальцы. Это была такая же рука, костяная рука, иначе и быть не могло.

Если брать по этому ответу Лиисо, то Гаало был тоже когда-то Мертвым Герцогом, и потом … потом Мойра не смогла довести его до Хора Святых.

– В роду Герцогов был такой, которого звали Гаало? – спросила было она, тут же окунаясь в омут ненависти к себе за разговоры с тем, кто хотел принесли в жертву ее, и бестрепетно уничтожил ее драгоценного Олуха.