Мертвые кости, живая душа

Вот еще, придумали, с отвращением подумала Мойра. Как это, стать богами? Таких богов и не надо, что и целый пучок. Не может такого быть, как не может быть двадцати небес! Небо одно, и земля одна, и если каждому кусту дать своего бога, это что за силы будут божества?

– Значит, наш Альдо … Саардакеш, он теперь в этой стране Охоты со своим Незримым Охотником, так?

– Думаю, да. Если его тело было предано огню, а душа – Незримому, так и есть.

– Хорошо, – скованно кивнула Мойра и подергала себя за волосы, где в них была вплетена прядь волос Альдо. – Он мне велел, – вздохнула она нехотя. Кажется, она совсем не хотела расставаться с этой памятью об охотнике. Они не были дружны в жизни, но в его смерти все поменялось. И Мойра, наверное, в самом деле могла назвать его другом. Кажется. Может быть.

– Что же он тебе велел, дева?

– Он мне велел найти кого-то из Страны А, тут, в Святом Престоле. И отдать его волосы, чтобы их посвятили Незримому Охотнику.

Даэризеш снова смерил ее взглядом и кивнул.

– Так делают. И я могу это сделать для тебя и твоего друга. Давай мне его волосы.

– Сейчас, – Мойра вздохнула, развязала кончик косички и начала медленно расплетать.

Посланник немного иронично приподнял бровь, отпил из своей чаши, потом посмотрел куда-то в окно, терпеливо ожидая, пока Мойра терзала свои волосы. А потом внезапно поднялся на ноги, что-то увидев снаружи.

– Погоди, дева, тут, я ненадолго, – сказал он и, придерживая край своего богатого плаща так, чтобы никого не обметать им, ринулся к выходу.

Только бы не оказалось, что он не заплатил, очень отстраненно подумала Мойра и обернулась на окно, в которое он смотрел. Там ничего особенного не было видно: та сторона постройки выходила на берег текущей через весь Святой Престол реки, и в открытые ставни было видно один из мостов через нее, на котором бойко шла торговля. Мойра видела, что чем там только не торговали. И снедь какая-то была, и ткани, и корзинки, и плетеные башмаки, и еще Святые весть что. И только не видела она, что могло так привлечь внимание Даэризеша. Может, ей просто понять не дано?

– А куда он сбежал-то? – спросила Аршава, проходя мимо с очередным подносом.

– Не знаю. Мы говорили, он там, в окне, что-то увидел и велел ждать.

– Да? – Аршава выпрямилась, поставила поднос на стол и пригляделась тоже к пейзажу за окном. – Странно как. Что-то не вижу его. А! Вижу.

Мойра встала рядом с ней, вытягиваясь на мысках, и в самом деле увидела, как Даэризеш, изящно огибая людей, спешит от начала моста куда-то по нему, на другую сторону, быть может? Но что его туда позвало?

– Вот если он сейчас не заплатит, я его старшому нажалуюсь, – проворчала Аршава. Она было уже собиралась отвернуться, заняться своими делами, как обе они увидели, что Даэризеш одним прыжком взлетел на парапет моста. – Это он что задумал? Надеюсь, не купаться? Да в эту воду всю гниль города сливают!..

– Что он делает? – Мойра вцепилась в ее руку, не отдавая себе отчет в том, что делает. Внезапно на нее навалилось чувство дурноты, словно что-то плохое должно было произойти.

– Да что-то я, малышка, не пойму, – посетовала Аршава. Даэризеш тем временем замешкался, покачиваясь на парапете, зачем-то достал из-за голенища сапога длинный и тонкий нож, поднял его – и внезапно буднично и спокойно вонзил его себе в шею, и тут же начал падать вперед, в реку.

– Святушки мои, – охнула хозяйка постоялого двора, и потом, повернувшись к Мойре, внезапно перехватила ее за руку, и строго спросила, глядя в глаза. – Это о чем таком ты с ним беседу беседовала, что он пошел и сам зарезался? Он теперь точно помер, слышишь? В реку же булькнулся, достать и не успеют!.. Что ты ему наговорила?

– Ничего такого, – с ужасом ответила Мойра. Она то и дело возвращалась взглядом к окну, к тому месту, где только что на парапете стоял посланник из страны А, а теперь зеваки толпились стеной, вглядываясь вниз. – Про их богов говорили. Из страны А! Только и всего.

– Только и всего? Только и всего? – Аршава встряхнула Мойру, как собака свою добычу, словно пытаясь из нее вытряхнуть правду. – Только и всего, а он возьми, да и убей себя? Просто так?

– Я ничего ему не делала!

– Что ты ему сказала? Ты понимаешь, что ты человека убила? Что он убился, не заплатив? Что он, может, душу свою из-за тебя проклял?

– Но я ничего ему не делала! – почти закричала Мойра, до которой постепенно доходил ужас того, что случилось, и в чем она оказалась замешана. Ей становилось страшно, и Аршава совсем уже не казалась доброй и милой. Она не выглядела как заботливая хозяйка постоялого двора, а как настоящий демон из Незримых. Демон, который по ее, Мойры, душу пришел. – Я только спросила его про Незримых. И попросила взять волосы своего друга, чтобы он посвятил их Незримому! Он согласился! Он просто согласился, а потом почему-то ушел, он что-то в окне увидел!

– Смерть свою он там увидел, – Аршава встряхнула ее еще раз. – Стража пусть с тобой разбирается!..

Глава 12

Стража с ней не церемонилась. Все вещи тут же отняли, и обыскали грубо и резко, ища оружие или колдовские средства, связали руки, надев на пальцы какие-то деревянные кандалы, и потолкали куда-то. Мойра, запутанная, потерянная, полностью оглушенная тем, что с ней случилось, безвольно шла, даже не пытаясь запомнить, куда.

– Ведьму поймали! слышь! Настоящую ведьму!

– А что она сделала?

– До смерти честного человека довела! Прям при всем честном люде заставила его заколоться! Во, как сильна!

– Люди, честненькие! Святушки мои, не верьте вы, то не человек был, то демон был! Это не ведьма вовсе, а даже и благословенная святыми дева! Тот, кто от нее в речку то кинулся, он из гнусной страны А вышел, где поклоняются злу!

– Говорят ж, закололся он, что ты брешешь, плешивая, что в воду кинулся? Али то другой был?

– Так он сначала закололся, потом в реку кинулся.

– А не наоборот?

– А ежели она демона уморила, за что ее Стража сцапала? Стража просто так не сцапает!

– Так демон по счету из-за нее не заплатил.

– Аааа!..

– Да быть такого не может!

– Святушки мои, точно вам говорю, благословенна она, со святым она пришла, я все видела! Своими глазами, вот этими вот!

– Дык протри их, ведьма она ж! Стража говорит. Стража неправду говорить не будет.

– Да не разобрались они! Сейчас Святому покажут, и сразу все и разрешится.

Обрывки разговоров врывались в голову Мойры, пытаясь застрять там и остаться, вокруг все кружилось, и только пинки и тычки заставляли ее двигаться вперед. Может, правда? Она все расскажет тому Святому, к которому ее приведут, и тот поймет, что она ничего не делала, что ее напрасно схватили, и отпустит. И тогда она … А что она будет делать тогда?

До того ее гнала вперед тревога за Святого Гаало, что он не успеет добраться до Хора Святых. Еще раньше – страх умереть до того, как будет обретено прощение и до того, как она узнает, нашел ли Альдо покой.

А теперь,что теперь?

Альдо, получается, был в мире, если правдой было посмертие народа страны А. А если нет – то и не понятно ничего, и понятно не будет. Так или иначе, Альдо сейчас с демонами своей земли, к добру это или к худу. А вот каков в этом грех Мойры, она не знала. И у кого тут, в Святом престоле это спросить, она и не знала. Может, у Святого и спросит?..

Она даже не думала об этом в тот момент, когда Святой Томо ее изгонял. Добраться до Святого престола – это уже было так трудно, так непонятно, что у нее даже и мыслей не появилось, чтобы спросить, у кого же тут Святого суда просить, и прощения кого молить. Святой престол казался ей чем-то далеким, чем-то единым. Что вот, войдет она в город, и там сразу станет понятно, Святые сюда, грешники сюда, молитвы возносить тут.

Но оказалось как-то по другому, и в этом другом Мойра уже и не чаяла разобраться.

Глава 13

Второй допрос понравился Мойре еще меньше, чем первый.

В первом хоть и не было ничего хорошего, но все понятно: важный дяденька из Стражи на нее кричал, стучал по столу кулаками, наклонялся вперед, брызгая слюной и без конца спрашивал – каким таким образом она заставила помощника посланника Даэризеша прикончить себя одним махом. Мойра в ответ плакала, сжималась, втягивала голову в плечи и твердила раз за разом, что ничего она не делала, что они просто говорили об обычаях его родины, и где можно здесь испросить прощения за ее грехи?..

Это было, по крайней мере, хоть немного понятно, хоть и страшновато.

А второй допрос и допросом нельзя было назвать, потому что ее никто ни о чем не спрашивал. Четыре крепкие немолодые женщины под предводительством Святого в подземном неуютном зале ни о чем ее не спрашивали, нет. Они раздели ее донага, осмотрели придирчиво все тело, от и до, залезли и заглянули даже в неназываемые места, что-то проверяя, а потом тут и там иглой в нее потыкали – больно, до крови. А дальше и вовсе незнамо что началось.

Держа ее за руки и за ноги, женщины привязали ее к жесткому столу, и стали греть жаровню.

– Что вы делаете? Зачем? Что вам от меня надо? – раз за разом продолжала спрашивать их Мойра, но они только переглядывались и кивали друг другу.

– Я ничего не делала.

Жаровня раскалилась добела, и разогревавшееся на ней тавро, похожее на тавро для скота – тоже. И от того, что Мойра хорошо знала, зачем нужно тавро, она боялась еще пуще.

– Что вы собираетесь делать?

Впрочем, это понятно было даже ей, и внутри у нее все холодело от страха.

– Святушки мои, Небо Святое, Земля Святая, помилуйте! Ничего я не делала против посланника, не злоумышляла, нет!..

Одна из женщин надела плотные варежки и взяла в руки тавро, и остальные вцепилась с разных сторон в Мойру, чтобы она не дергалась.

– Святушки мои, невиновна я!! – взвыла девушка, и раскаленное тавро коснулось ее кожи в первый раз.

Сначала боли как будто и не было, но потом она враз стала обжигающей и острой, и пронзающей так, словно ничего уже нельзя было исправить. Горько и сладко запахло паленым, и хуже всего было осознавать, что это был запах от ее собственной плоти.

Мойра завыла.

Тавро отнялось, оставив больной след, и вжалось в нее снова.

– Невиновна! Вот те свят! – закричала девушка. Ничто в ее жизни не готовило ее к тому, что сейчас происходило, ничто не могло подготовить – такого никто не ждет, никогда.

Мойра дергалась и кричала, и над ней плыли бесстрастные лица ее мучительниц, и иногда за ними возникал спокойный лик Святого. Одна из женщин зевнула от скуки, пока девушка, обливаясь слезами, кричала и молила о помощи и снисхождении, и тогда девушка поняла с ужасом, что язык ее отрезан – во рту болтался только жалкий обрубок. Что это? Обет? Наказание?.. Они и с ней это сделают?..

Тавро отправилось обратно на жаровню, оставив больные, тянущие, неостывающие следы на ее теле. Они горели огнем в холоде подземелья, которое никак не могло даже немного остудить эти раны, но Мойра перевела дух зря.

Стол, к которому она была привязана, дернулся с лязгом и начал опускаться с одной стороны.

– Что вы делаете?! Пощадите!.. Святые мои, помилуйте! Святой Томо, помоги мне! Святой Гаало защити меня!..

Голова ее опустилась вниз, почти вертикально, и только от этого уже стало дурно и начало мутить, но одна из женщин еще и принесла откуда-то полное ведро воды и начала погружать голову Мойры в него. Пленница забилась в своих путах с такой силой, какая не думала, что у нее есть и может быть – но это, конечно, ничем не помогло, только хуже сделало, потому что она растеряла весь воздух, и продолжала кричать и биться, когда ее голова полностью скрылась под водой.

Ледяная жидкость хлынула в ее рот и нос, и Мойра попыталась вдохнуть, не думая и не соображая, и вода поднялась дальше, заполняя все, что можно, перебивая дыхание. Долгие мгновения, пока она в истерике билась и боролась, пока в груди невыносимо жгло, она думала, что сейчас умрет. И когда темнота и боль стали отступать, подергиваясь пеленой, она приняла это за благословенное наступление смерти-избавления. Но в этот момент что-то поменялось – и Мойра, зверски кашляя, задыхаясь – оказалась еще жива.

Но не успела она толком продышаться, как потопление повторилось снова, и снова, и снова – пока не раскалилось снова тавро достаточно для того, чтобы повторить его жалящие прикосновения.

Мойра молила о пощаде, пока могла молить, потом кричала, пока оставались силы, а затем уже только стонала и плакала горящими от боли глазами, толком не понимая и не в силах сосчитать, сколько уже длятся ее мучения.

Лик Святого иногда появлялся снова позади бесстрастных личин молчаливых мучительниц, и потом снова исчезал. Словно бы он должен был сказать – покайся. Покайся и прощена будешь, но ни слова на его табличке Мойра прочитать не могла. То ли их не было, то ли не было сил увидеть.

А потом пришла тишина. Мучительницы, окатив ее всю целиком холодной водой, оставили ее в покое, отошли и сели одним рядом на скамью, неподвижные, как четыре статуи, а Мойра осталась висеть вниз головой посреди подземелья, в его холоде.

Измученное, исколотое, в ожогах и синяках снаружи и изнутри тело болело, и постепенно остывало, замерзая. Холод подползал с конечностей, сводя судорогами сначала пальцы, потом стопы и ладони, потом голени и руки, спину – и боль, которую ее тело причиняло самому себе, была почти такой же изматывающей, как боль, пережитая раньше.

Это длилось, длилось и длилось, как бесконечный круг боли и отчаяния, и, когда Святой снова появился над ней, молча, вопрошающе, Мойра рванулась к нему, плача сухими глазами и пытаясь говорить.

– … Не убивала посланника! Выкопала … тело …. охотника в Пречистом, меня изгнали, я шла просить прощения!… Уронила… в реку уронила Святого..! Я не хотела!… Я не хотела этого делать!.. Каюсь я, каюсь, вверяю себя Святым, каюсь!..

Святой, ничего не говоря, наклонил голову в тяжелом уборе, и коснулся рукой в блестящей перчатке ее глаз, закрывая их.

И Мойра провалилась в безграничную пустоту.

Глава 14

Третий допрос был куда проще. Мойру бил холод и пронизывал страх, и она больше боялась снова оказаться в подземельях с четырьмя мучительницами, чем умереть, и поэтому она готова была что угодно рассказать, только бы этого не было.

Святой – другой, судя по одежда и убранству, не тот, что был там, внизу, сидел напротив нее, неподвижный и суровый, и справа от него служка-писец беспрестанно что-то писал и писал в свиток, словно ведя учет каждому дыханию и каждой мысли – и своей, и Мойры, и всего остального в мире.

– Итак, говори, – сказал он, не отрываясь от своей писанины.

“Говори, грешная”, – сказал и Святой. Святой Атоний, исповедник, было написано на табличке.

– Что говорить? – шепотом уточнила Мойра, глядя на него снизу вверх. Она стояла на коленях на каменном жестком полу и это было больно уже сейчас.

“Рассказывай свои грехи. Тут ты на исповеди, и мне решать, жить ли тебе, и как тебе за свои грехи ответ нести . Не лги мне, бо ты уже принесла покаяние Святому Канторо и Молчащим сестрам.”

Вот как они назывались, оказывается. Не сказать, правда, чтоб это чем-то Мойре помогло.

– Меня святовали как Мойру семнадцать лет назад, – начала она послушно. – В деревне Пречистое, Святой Томо и Святой Ляшко это делали. Там я и жила, и ничего не делала такого, за что бы мне испрашивать прощения у кого-то, кроме своих Святых и своих соседей.

– Очевидно, это изменилось, – уточнил писец, продолжая шкрябать.

– Мне явился злой дух, – с трудом сказала Мойра. – Он принял вид охотника Альдо, который умер недавно, и уверил меня, что Альдо жив и его закопали живым. Я пошла на кладбище и разрыла могилу, Альдо достала, а дальше не помню ничего, только то, что меня Святой Бово с помощником застал и про грех мой первым объяснил. Потом и Святой Томо мне указал, что я виновна, и изгнал меня из Пречистого.

“Тяжелый се грех, тревожить мертвых. Но хуже пятно на твоей душе, что позволило злому духу говорить с тобой.”

– В каких отношениях ты состояла с этим охотником, Альдо?

– В каких что?.. Никаких сношений у нас не было, – твердо ответила Мойра. – Девушка я.

“То подтверждено, но да не о том спрашивает Исповедующий брат. Были ли вы дружны с тем охотником, или ты была ему обещана, или враждовали?”

– Ничего такого. Просто из одной деревни были. Да он ни на кого и не смотрел, самый красивый он был, и из богатого дома. Его отец, Старый Ормо, в Святом Марше ходил, и жену свою привез из страны А. Мне-то куда за ним? Ни красотой, ни семьей, ни умением не вышла.

Исповедующий брат посмотрел искоса на Святого, и тот словно бы кивнул. Что-то, что только они между собой понимали, прошло между ними, и Мойре оставалось только гадать, что они присудили ей.

– И что было, когда тебя изгнали, грешная?

– Я вышла из города, и злой дух снова ко мне пришел, – Мойра аж зажмурилась, когда это говорила. Когда все было тогда, когда Альдо говорил с ней, все казалось почти нормальным и почти правильным, и даже почти понятным. Но признаваться во всем этом Святому и его писцу было ой-как, Святушки, страшно.

– И ты снова поверила этому духу?

– Святушки, помилуйте, – Мойра подняла к лицу руки, связанными в запястьях, и закрыла ладонями лицо. От движения ткань грубой робы скользнула по ожогам, и девушка вздрогнула от боли, и даже несколько слезинок проступило. – Я ж ничего в таких вещах не понимаю. Пришел Альдо, говорит, похоронили неправильно, потому что, мол, мать моя из страны А. Сказал, нельзя их в земле хоронить, надо жечь. Просил о помощи! А как не помочь? А меня уж и изгнали и прокляли, куда мне?

“И ты решила сильней душу свою загубить? Чтоб охотнику этому помочь?”

Писец только языком поцокал неодобрительно, продолжая торопливо записывать.

– Да как отказать-то было?

– И что ты сделала?

– Пошла на кладбище, откопала тело. Ну, и потащила его подальше. А когда к Благочинью перешла, оказалось почти настиг меня Святой Бово. Испугалась я, значит, сильно, очень.

“И чего испугалась, дурная? Бо не делают Святые плохого людям!”

– Не знаю, – Мойра вся дрожала, как лист на ветру. – Но я дерево, по которому переходила, в речку-то и столкнула. А Святой Бово по нему и шел.

“Правду говори мне, грешная”, – сказал Святой. – “Хотела ты Святого Бово столкнуть? на мощи разбить?”

– Нет! – Мойра аж подпрыгнула на месте, и ноги отозвались болью. – Я хотела Альдо по-егойному похоронить, и все. А Святой Бово мне, видать, не позволил бы.

– И не подумала ты, грешная, что злой дух тебя за нос водит, душу твою от истины отвращает.

– Дура я, – легко согласилась Мойра, не очень себя сама понимая. Особенно в том, почему не рассказала вовсе о том, что Альдо сам ходил, и сам Святого Бово в речку толкал.

“Дальше говори, грешная”.

– Я там, у Благочинья, тело Альдо и сожгла. И дальше пошла.

– А злой дух?

– А злой дух с той поры меня не тревожил, – поджала губы Мойра и тревожно поглядела на них исподлобья. – По дороге я встретила Святого Гаало. В его деревне живых не осталось, и сам он был слаб, и до Святого Престола сам бы не дошел. И мы пошли вместе.

– Святой Гаало, – повторил писец и посмотрел на Святого Атония.

“Я знаю это имя. Но его нет в Святом хоре.”

– Мне докладывали, что Святой вошел через южные врата, но отправленный с ним Страж, к сожалению, не успел его довезти.

– Святой Гаало спас нас на постоялом дворе, – храбро вставила Мойра, торопясь рассказать о беспримерном заступничестве своего Святого. – Ночью напали кочевники, и Святой Гаало разил их костяными копьями из земли! – она даже изобразила это движение обеими связанными руками разом. – Все силы он отдал за нас, но всех спас, и потом мы торопились его довезти до Святого престола, и довезли, только вот тот человек, который должен был отнести его в Хор святых, он не успел. Я своими глазами видела, как тело Святого распалось на мощи прямо на ходу лошади, – она замолчала, но потом решилась спросить. – А что теперь с ним будет? Он же почти успел. Почти добрался. Разве он может просто вот пропасть, и все?

– Чему вас только учат в этих деревнях, – посетовал писец. – Никакого знания, никакого понимания! И что с вами только делать!

“На Святом Гаало не было греха, но не успел он достичь Хора, и, значит, душа его осталась бродить в мире, пока не растворится, бо сурова воля Святого Неба и Святой земли. Только те Святые, кто достигают Хора, вливаются в него, а голоса тех, кто остался за порогом – не слышны. Хоть и, вижу, светлым Святым он был, но нет ему хода, нет памяти.”

Это было ужасно не справедливо. Но у Мойры была маленькая надежда, что Святой Гаало не будет забыт – все те люди, которых он спас, они его будут помнить, так ведь? И хозяин двора хотел назвать ребенка Гаало, в честь Святого. Может, это зачтется как-то? Перед Небом, перед Землей, перед Императором.

– Это несправедливо. Святой Гаало был лучшим из Святых, – упрямо прошептала Мойра.

“Да закон для всех един”, – покачал головой Святой Атоний.

– О своей бы, грешная, судьбе пеклась, – укорил ее писец. – Что дальше было, сказывай. Вот приняли от тебя Святого Гаало, дальше что?

– Дальше я увидела, как он … почил. И мне было очень грустно. Меня проводили на тот постоялый двор, где хозяйка Аршава.

– Где тебя, грешницу, и поймали.

– Там был этот человек, Даэризеш. Я решила спросить его, как принято хоронить в стране А. Потому что Альдо, вернее, злой дух в его облике, говорил, что там людей жгут, вот почему. Я подумала, что, может, я верно сделала.

– Ты не могла сделать верно, если сделала не так, как сказали тебе Святые, – грозно сказал писец.

– Каюсь, – испуганно отозвалась Мойра. – Но больше я ничего и не делала. Мы просто говорили с ним, он рассказал про своих Незримых демонов, про похороны. А потом велел мне ждать и выбежал наружу. А там и … был таков.

– И ты его, грешница, ничем не пугала, ни к чему не склоняла?

– Да чем ж мне его напугать? – умоляюще посмотрела на него Мойра. Она выросла в деревне, и ничего, кроме нее и не видела, и знать не знала ничего ни про Незримых, ни про Святого Гаало, ни вообще ни про что.

Писец посмотрел на нее внимательно, потом вздохнул и подергал веревку над столом. В комнату тут же вошел ожидавший за дверью стражник.

– В камеру ее. Нам надо обсудить и обдумать приговор.

“Ситуацию”, – поправил его Святой, и Мойра еще успела это увидеть, когда ее грубо воздевали на ноги с пола едва не за шиворот.

Ситуацию!.. – повторила она про себя.

Глава 15

Мойра накрепко вцепилась в торчащее из стены кольцо, и никакие силы сдвинуть ее с места не могли бы. По крайней мере, она так хотела бы.

– Дура-девка, – почесывая пузо под неприлаженными латами, сказал тюремщик, а Молчащая сестра нетерпеливо встряхнула какими-то тряпками в руках. – Сказано ж тебе, мыть тебя велели!

– Они меня в прошлый раз помыли! Так помыли, на всю жизнь чистая буду!..

– Тьфу ж ты, – стражник неодобрительно покачал головой, а Сестра потянула Мойру за ногу. Мойра вцепилась в кольцо еще сильнее и ногой дернула, пытаясь вытянуть из рук своей мучительницы. Та выпустила ее, уперла руки в боки и, набычившись, посмотрела на тюремщика. Тот, вздохнув, пошел отрывать Мойру от стены. – Да что ты, ж, дура!.. Сказано ж, мыть. В Суд тебя поведут, решать станут, что с тобой, значится, делать. Хочешь грязнушкой такой, вонючкой перед светлыми очами стоять?

Мойре, признаться, было все едино – только бы не макали снова в воду и каленым железом не жгли, и иглами не тыкали. А уж что грязная – так грязь не кровь. Стражник, однако, был сильнее – отодрал руки Мойры от кольца, скрутил веревкой и конец вручил Молчащей сестре. Та, хмуро поводив бровями, пошла вперед, как конь в борозде, и рывками потащила за собой Мойру, которая на каждом шагу пыталась упереться пятками и не идти. По большей части от этого она только терялась и падала, и было даже, что несколько шагов Сестра буквально проволокла ее по полу. Но привела она ее не в пыточное подземелье – а на кухню.