Третий глаз

Егор собрался всем нутром. Чтобы передвинуть взгляд, противостоять, необходимо дополнительное напряжение, надо что-то внутри в себе переломить.

В руках Мыша – колода карт, и сверху пиковый туз…

Ух, как похож!…Именно на этого туза. Маковки на ушах, на голове! И опорный хвост… Да-да! Вот оно сходство! – Пиковый Мыш.

– Что смотришь? …Откуда появился?

Говорил тихо, почти шепотом, но голос проникает внутрь, точно клевал душу.

Парализованный явлением Егор молчал. Все мысли его, как бы вывернулись наизнанку… И  пришелец читал их без запинки:

– Вот из этого книжного шкафа… Так сказать, из Древа жизни…сомнений…добра и зла…

-Говоришь: зачем  карты?

 Хотя Егор не мог проронить ни слова, монолог ничуть не был странным:

– Тоже из шкафа.  Помнишь, небось?  «Пиковую даму», … «Игрока»…Где страсти?…Там они родимые… Каждый глубоко подвержен карточной игре.  Даже тот, кто никогда не играл, душу для этой страсти держит всегда открытой.

Мы с Федором Михайловичем тоже беседовали. Вот так…

Я его не переубеждал, и он меня.… Он меня не любил, даже презирал, хотя иногда пытался понять…И писал больше про настоящие страсти.

Вечно в долгах…Все надеялся быть независимым, свободным…

Пытался поставить себя рядом… Но ведь есть пределы человека.

А в душе игрок, и мысли напряжены, оголены. Мне было хорошо рядом…  Люблю все живое, трепещущее.

Ведь: « Убить себя,… и будешь Богом» – я ему нашептал.

Теперь усмешка не сходила с его лица:

– Карточный долг. Скольких я заставил совершить означенный Всевышним страшный грех – отдать свою жизнь.

Хотя, по большому счету, настоящая-то жизнь на земле во грехе…

На небесах – другое дело.

Выиграть до конца нельзя. Но у тех, кто не играет, мрачные расчетливые глаза.  Я люблю сильных, дерзких, способных на поступок…  Кто не рискует – трус. И конец труса тупой и безысходный. Как можно без этих жестов, убегания  рук, без взяток, без ставок, без козырей!  И ликующая победа! Она лихорадит мозг.

Можно, конечно, добиться и по – другому…  Но осторожность – это тоже  страх!  Хотя толстозадый трус рад и этому малому…

А когда весь выигрыш бросают на кон! Как это прекрасно!

Это – настоящая жизнь! Нет, скупой не живет. Страх потери мешает ему. Многие думают, что знают жизнь.

Играются в добро. Глупцы! Бог дал им заповеди… И только…

А все другое каждый решает сам… Что может быть лучше победы?! Ее мига – выигрыша?!… Кто знает это лучше меня?

Да ты даже молвить не можешь. Но скоро заговоришь. И в карты не играешь? Рисковать не любишь. Трусоват. Любишь покой?

А зря…Заиграешь! Вроде бы пустяк – карты.

Не задумывался, почему в каждой масти 13 карт? Вот видишь – не простая дюжина.

На свете ничего случайного нет. Двойки, пятерки, десятки – низшие, смертные: всего их девять. Число смерти.

Потом три карты, похожие на людей:  валет, дама, король –  приближенные, проводники.  И каждый несет число 10. Число посвящения в следующий уровень.

И только затем высшие – тузы… Число 11- это число бессмертия, а взято с самого низу, как бы от единицы.

Единица – основа. На ней все держится. Туз – та же единица, но высшего уровня.

И масти тоже не случайные: бубны – чистые и непосредственные, как дети,  черви – увлеченные первой страстью,  трефы – уверенные, вовлеченные в жизнь… И живущие рядом со смертью… мудрые, жгучие и безжалостные – пики… Четыре масти.

 Число 4 – квадрат – опора жизни.

 Говоришь, не очень умеешь? Тогда в простые игры: до шестерок.

Тут пять низших.  А пятиконечная звезда – символ победы.

Вспомни: «тройка, семерка, туз».  Это интересное карточное сочетание я нашептал еще до  рождения Александра Сергеевича, одному посвященному. И жил он, не поверишь, триста лет. Удивлял, как казалось многим, своими фокусами.

Но это были не фокусы, а глубокие познания и понимание мира.

 Это ведь самые важные числа: особенно стройная – семерка: квадрат плюс треугольник… Но они играют тоже по случаю: для полной победы надо владеть не только числами…

– Ну? … Акулина? или Дурак подкидной?, Вист?, Три карты?…

Это очень просто. Видишь: уже в каждой масти – девять. С этого числа все и начинается…

«Что начинается?» – мысленно произнес Егор.

– Все начинается с числа смерти… Сыграем?

В руках Егора уже были карты. Он молчал.   Язык затвердел, но вдруг его неподвластный рот тихо выдавил: да!

– Рад, что ты согласился.  Люблю я, когда мне говорят: возьми карту.

Захочу и возьму, а не захочу…  Некоторым даже даю себя обыграть.

Только тогда он становится ближе к посвященным…

Но, вижу, ты не готов. Сегодня мы играть не будем.

Волосатое подобие руки легло на плечо Егора, и коготки, минуя одежду, защекотали его нервы.

Егор с трудом перевел взгляд на карты. В глаза бросились три дамы: треф, червей и бубен.

Он вернул глаза на прежнее место: никого. Пусто!

Будто не было ничего… Вспомнить даже трудно, надо напрягаться.

На плече осталась тяжесть.

– Черт возьми! – вырвалось у Егора.

Он очнулся. Плечо его тряс майор, громогласно наводивший порядок в отделении. Рядом сержант с пристыженными серо-голубыми глазами.

-Еще чертыхается! – глядя на Егора, раздраженно кричал старший офицер с напряженным брезгливым лицом.

Егор, оправившись от дремоты, сидел на грязной лавке.

Майор продолжал развивать свою грозную тираду, обращаясь не столь к своему подчиненному, сколь к самому себе:

– Доигрались! Пинкертоны! Что, нам нечем заняться?  Подбираем какую-то шваль и отчитываемся о проделанной работе!

Он внимательно оглядел содержимое «обезъянника». Безразличные взгляды из его глубины усилили его раздражение.

– Марш отсюда! Как я устал от этих алкоголиков. К черту всех!

Очутившись на улице после целительного сна, Егор с удовольствием вдохнул свежий воздух и почувствовал прилив сил.

Он шагнул на тротуар.

2

Было уже около семи вечера. Надо бы купить кое-что из продуктов.

Крупных купюр в кошельке не оказалось. Егор догадался, что скудость наличности стала результатом нахождения его в отделении:

«Слизнули, похоже, бомжи, а скорее родная милиция», – сожалея, подумал он без особого возмущения.

Остатки денег позволили купить только ливерной колбасы собаке.

Пора уже было ехать на вокзал.

Когда он сел в электричку, за окном уже начинало смеркаться.

В вагоне было мало людей, Егор прошел немного вперед и сел у окна, напротив молодого парня.

Электричка двинулась, платформа  плавно, с небольшим ускорением начала уходить назад. Вскоре замелькали серые пригородные строения, а через некоторое время стали появляться редкие пейзажи.

Скоро лесные массивы прочно заняли все место за окном.

Неприятные мысли от пережитых событий дня стали покидать его сознание. Иногда он невольно переводил взгляд  на сидящего рядом молодого человека.

Со временем поведение этого худощавого лет 20-ти парня, все больше стало привлекать его внимание. Совершенно не воспринимая окружающее, глядя в окно или вдоль вагона, он с волнением шевелил губами. Резкие движения его тонких пальцев как бы расставляли ударения в неслышимых фразах.

Иногда он вынимал из кармана куртки небольшую, чуть больше ладони, книжку и около минуты внимательно читал.

Казалось, ничто не могло отвлечь парня от этого занятия.

Егору остро захотелось больше узнать о хозяине этих заворожено блестевших  глазах.

Неожиданно он сам обратился к Егору:

-Извините, какую станцию мы только что проехали?

– «Храпуново» была перед этой. Ваше настроение, похоже, ассоциируется с этим названием,– попытался сострить Егор.

-Да, пожалуй, можно проспать. Моя еще далеко…

-Я давно слежу за вами… Эта ваша отрешенность от окружающего, по правде сказать, меня заинтриговала и даже покорила…

-Ну, покорить не так-то просто, особенно Москву. Хотя я чувствую в себе некий талант.

-Но талант ведь штука тонкая, каждый человек по-своему талантлив. Видимо, речь идет о признании?

– Да, конечно, именно так.

– Признание. Скорее успех?

– Пожалуй.

– Слава?  Деньги?

– Все:  и слава и деньги!… Как говорил Александр Сергеевич, вдохновение бесценно, но можно рукопись продать.

– Это позиция.  А мне кажется, талант не любит пристального к себе внимания.

– Напротив. Тогда все лишено смысла.

– Значит надо сначала думать о смысле?

-А я думаю, не смысл главное, а то, что тебя воспринимают сообразно твоему таланту.

-А не боишься, что все это окажется фальшью?  Когда незаметно живешь, больше видишь вокруг…

– Похоже, дядя, ты «самых честных правил», но я пока не понимаю, что ты называешь  фальшью.

-Иногда можно оказаться на острие выражения этого самого таланта, а вокруг – просто слова, освещение, бездарный режиссер…

А где-то исток именно твоего таланта.

– И как же не потерять этот исток? И в чем он?

– Просто не надо сильно расстраиваться и падать духом, если, как ты говоришь, «не удастся покорить»…В твоем возрасте можно попасть под влияние фальши и потерять себя… Особенно, когда низкий уровень потребления. В молодости все оригинальные кажутся учителями, но главного учителя различить очень трудно, даже со временем…

– Мудрено и не совсем понятно.

– Человек меняется, становится глубже, иногда стыдится ошибок юности. Мало кто живет искусством по-настоящему.  В основном там работают такие же, как и все, и с той же целью – чтобы жить.

Некоторые неплохо живут.  Нередко, правда, и за счет других.

– Ну, об этом у меня есть еще время подумать позже.

– Мне кажется, главное, что искру таланта получаешь именно ты…

Вдохновение – как пронизывающий тебя луч, божья искра…

Вопрос признания или первенства – это скорее  бизнес, который вторичен в этом процессе. Было много художников особенно в двадцатом веке, которые, отбросив все традиции, парадоксально раскрутили себя из ничего.  Вот, Салватор Дали! Мне кажется, своими фантазиями напоминает барона Мюнхаузена…Конечно, в нем есть своеобразный «шарм», но художник – это очень серьезно…

– Талантливых людей  мало…

– Но это – вершина айсберга мыслей всего человечества.

Вот, к примеру, колесо.  Даже не знаем, кто изобрел. И ведь в Библии об изобретениях – ни слова. Может и хорошо, что не знаем. Ведь ботаники до сих пор не могут найти дикого прообраза пшеницы. Многие имена – просто легенды и даже загадки. Одно из них Шекспир… Видимо, не всем нужна была яркость и своеобразное рабство признания. Возможно, это человек или группа людей, которые, имея многое для обеспеченной жизни, обладали более широкими взглядами на талант и искусство…

Егор сам удивился тому, что выразил  свои сомнения так ясно и просто.

Он отметил, выходя на платформу, как его сосед в светящемся окне продолжал страстно смотреть в маленькую книжицу.

Уже у калитки он услышал из дома знакомый радостный лай.

Ливерная колбаса сгладила собачьи обиды на его долгое отсутствие.

Егор быстро переоделся, и вот они опять на знакомой тропинке: собака впереди, а он со своими мыслями сзади.

Завтра опять надо ехать в город: поговорить с сыном, заехать в  коммерческую фирму по вопросу трудоустройства и попытаться продать несколько картин.

«Надо прицениться в художественном салоне», – подумал он.

Опыта продажи своих картин он не имел и вовсе не знал этого рынка.

Писал он для себя, но от многих слышал, что сюжеты его картин и своеобразная манера исполнения нравились публике.

Это первое, что приходило в голову, чтобы не остаться совсем без средств.

Утро выдалось пасмурным. Егор плохо выспался и, неся неудобный пакет с пейзажем, едва  успел на раннюю электричку.

Картина занимала место, которого и так не хватало, но он стойко выдержал все волнения вагонной сутолоки и недовольные осуждающие взгляды.

На вокзале из телефона-автомата он позвонил сыну, но его уже не было дома. До художественного салона было недалеко, и он решил прогуляться пешком.

Серое небо, затянутое надолго облаками, подчеркивало неустроенность, разноликость теперешних московских улиц, потерявших былую ухоженность.

Егор шел по старому кварталу центра столицы.

Неуверенность линий погрустневших домов дополняли черные дыры старых подъездов, многочисленные разноликие изгороди огромных, еще не обозначенных своей архитектурой, новостроек. Все это оставляло осадок несвоевременного, поспешного разрушения.

Старые дома Егор видел и раньше, но они казались ему всегда, словно грибы боровики, из прочного канувшего прошлого и стояли красиво и надменно на фоне хрущевских карточных домиков и одиноких сталинских небоскребов.

Войдя в салон, Егор с интересом и удовольствием начал рассматривать экспозицию. Авангардом с его вызывающим разнообразием форм, он интересовался мало. Больше привлекали пейзажи. Особенно понравились зимние, нежные, в пастельных тонах неизвестного провинциального художника.

Он прошел в дирекцию, но нужного ему оценщика на месте не оказалось. Егор вернулся в зал и опять увлекся осмотром.

Неожиданно кто-то взял его за локоть:

– Гера, неужели это ты?!

Он оглянулся:

– Вика!… Очень рад тебя видеть!

Перед ним была его знакомая. Они встретились несколько лет назад на вернисаже, где Егор по настоянию друзей выставил три свои полотна. Вика любила и понимала живопись, и он помнил ее ровный и уверенный взгляд во время шумных дружеских встреч художественного бомонда. Было приятно ее внимание к его живописи. Он часто беседовал с ней и даже посоветовал взять несколько уроков рисунка у своего друга. Само знакомство длилось не долго и оставило приятное  впечатление.

– Какая ты красивая,… элегантная, – не удержался от восхищения Егор.

– Да обычная, … просто ты никогда не замечал.

– Почему, не замечал?

– Не знаю.

– Но ты действительно, просто прелесть! Уверенность. А какие глаза!

– У тебя что-то стряслось?

– Вовсе нет, с чего ты взяла?

– Так. Мне показалось…Что это за картина у тебя?

– Моя. Принес оценить.

– Покажи.

Егор развернул холст.

– Какой интересный пейзаж… Я его у тебя куплю.

– Да брось ты, неудобно.

– Но ты же принес на оценку, чтобы продать? Я как раз хотела что-нибудь приобрести. А это прекрасный пейзаж, такой притягивающий. Чистая весна! Ты – настоящий талант…Вот две тысячи.

– Ты что? Такие большие деньги.

– Бери. Он стоит этих денег. Тем более, я вижу, у тебя проблемы…

– Все равно это много.

– Ничего не много. Что делаешь после салона?

– Да, хотел зайти в дирекцию, а потом свободен.

– Теперь в дирекции тебе делать нечего. Твоя картина пристроена.

Мне тоже не нужно никуда идти. Я уже здесь все посмотрела.

Зимние пейзажи – самые лучшие.

– И мне понравились.

– Но лучше твоего здесь нет.

– Ну, ты захвалила.

– Пошли на выход. Неси свою картину до машины.

Недалеко от входа они подошли к красивой машине.

– Это « Пежо» твое? – удивился Егор.

– Мое!  Дорогой Гера … Вообще у меня сейчас много чего есть…Только вот твоей непосредственности не хватает, и я очень рада вновь увидеть тебя, – улыбнулась она.

– Я рад за тебя, что у тебя все хорошо.

– Клади картину на заднее сидение. Садись, подвезу тебя домой.

– И ты помнишь?

– Конечно, я все помню…

– Как это все неожиданно…Ты – как фея из сказки.

– Только с виду сказка…Полгода назад развелась с мужем, уже вторым…Воспитываю дочь, держу свое дело. Одни заботы…

– Выглядишь просто, как актриса.

– Вот именно актриса…Что-то свое потеряла…Только одна

публичность …Какой-то не нужный шик…А внутри, порой, кошки скребут.

Егор не был готов поддержать эти откровения. Поэтому ехали молча, хотя многим хотелось поделиться. Наполненное множеством автомобилей уличное движение привлекало их взгляды, усиливая внутреннюю сдержанность. Впечатления неожиданной встречи растворялись в потоке машин, беспрерывном скрипе тормозов, в стремительно приближающихся светофорах и указателях.

– Это тебе не на метро с газетой ездить, – усмехнулась Вика.

Они довольно быстро доехали до его дома.

– А ты все по-прежнему… Домосед?

– Нет. Живу на даче, уволился с работы. Сейчас кручусь в поиске новой.

– Хочешь, помогу с работой?

– Нет! – твердо сказал Егор.

– На, дарю тебе телефон, позвоню тебе сама. Знаю, от тебя не дождешься.

– Ну, это уж совсем…

– Ты на даче совсем оторвался от жизни. Бери и не спорь! Потом рассчитаемся твоими пейзажами. Все хорошо…Не обижайся моему напору.  Я, правда, искренне рада тебя видеть.

Егор взял мобильник, поцеловал ее в щеку: – Я тоже очень рад твоему появлению, и хотел бы увидеться еще.

– Тогда, до свидания, – улыбнулась она.

Он вошел в свою квартиру. И вдруг почувствовал что-то не родное, какую-то незримо ускользающую нить домашнего единства, которую всегда ощущал здесь раньше. Странно, почему-то Егор после дачного одиночества перестал здесь чувствовать былое домашнее расслабление, особую привлекательность семейного уюта.

Все было как-то не так…

Он включил телевизор и сел в кресло.

Программы, наполненные дешевым суррогатом и самовлюбленными казенными лицами, были похожи одна на другую. Паутина примитивизма и современной бездарности сменялась длительной рекламой. «Последние известия» возносили новых лидеров и ничтожные положительные изменения, которые были вовсе не заслугой руководства страны, а скорее созданной прошлым поколением инерцией сопротивления разрухе. Ему давно уж стали ясны все эти «достижения», которые убили основную идею демократии, создали экономические условия для современного рабства людей и расплодили коррупцию.

«Одни и те же физиономии …Такое впечатление, что телевидение существует для рекламы, обмана и формирования дурного вкуса», – подумал он.

Выключив экран, он взял альбом Шишкина. С удовольствием начал рассматривать репродукции. У него была не плохая альбомная коллекция, собранная еще в юности. Вот настоящая красота природы: «Сосны, освещенные солнцем»…или «Лесные дали». А на «Сныть-траву» вот-вот … сядет бабочка или божья коровка…»

Егор увлекся, снимал с полки альбомы  Нестерова, Серова, Маковского, Васнецова, Верещагина…

«Какие сильные одухотворенные лица!», – подумал он с восхищением.

Встреча в коммерческой фирме по поводу работы была назначена на четыре – время позволяло.  Телефонный звонок нарушил тишину: сын сообщил, что скоро будет дома.

Он положил книги на место.

«Что же мне ему сказать? Увлечь живописью так и не удалось, хотя способности были», – обеспокоено подумал он.

Пришлось довольно долго ждать, и Егор чувствовал какое-то внутреннее волнение.

Наконец, открылась дверь, и он услышал знакомые шаги.

– Отец, извини, что заставил тебя ждать, но дел – невпроворот.

– Какие дела? Мать говорит, что ты оставил институт.

– Ну, оставил… Отец, какой из меня химик?

– Но ты же поступал туда учиться? И не плохо с этим справлялся.

– Именно справлялся… Не мое это.

– Теперь ты знаешь, что твое?

– Знаю.

– Ну и что же?

– Бизнес отец. Сначала бизнес, а потом все остальное…

– А мне казалось,…наоборот. Видишь ли, деньги рождают только деньги. Если не знаешь, для чего тебе деньги, они принесут только временный успех, а скорее – вред.

– Я не согласен… Когда у меня будет много денег, станет легче найти себя. Буду заниматься тем, к чему лежит душа.

– В этом есть логика, но почему ты думаешь, что именно так раскроется твоя душа?…

– Сейчас время активных перемен.

– Активных? – усмехнулся Егор.

– А ты не смейся. Вот взять тебя.

– Интересно.

– Тебе же нравится живопись. А ты ей занимаешься только изредка.

– Мне нравится не только живопись. Но я никогда не хотел быть профессиональным художником. Это тоже своеобразная зависимость. Я люблю свою работу.

– Почему же со своим опытом ты лишился ее?

– Это зависит не от меня.

– А я хочу, чтобы все зависело от меня.

– Смелость – позиция не плохая, но бизнес требует чутья, профессионализма, большой силы воли, и даже жестокости. Я тебя знаю, мне кажется, ты не очень готов к этому.

– Ты ко мне относишься, как к малышу. А я уже далеко не ребенок.

– Я не хочу принизить твои возможности.  Кому, как не тебе самому знать себя …   Но когда у тебя будут свои дети, ты меня поймешь.

– Я не обижаюсь. И я тебе хочу помочь.

– Неужели я произвожу впечатления неудачника?

– Нет, конечно, не это! Но согласись, обидно оказаться у разбитого корыта в пятьдесят лет?

– Ну, с корытом ты явно перебрал.

– Я бы не стал тебе говорить. Но раз уж зашел разговор, скажу тебе честно.  Мне кажется, ты не видишь, но наша мама недооценивает тебя. Я это заметил давно.…Но сейчас как-то еще больше подчеркивает твои трудности.  И это не самое главное… Когда тебя не было, я узнал: у нее есть другой мужчина… Мне стало неприятно с ней говорить…

После некоторой паузы Егор собрался:

– Спасибо за откровенность. Прямо ушат помоев на голову.

– Извини, отец.  Мне это тоже больно …  Потому я сейчас и не спешу домой…

Егор заходил по комнате. Теперь он понял, что, скорее, сын больше стремился поговорить с ним и также волновался.

– Отец, я очень тебя уважаю и люблю. Не обижайся, но ты достоин большего в жизни…

– Я думаю, что семейная жизнь очень сложна…Иногда она бывает, и такой. Видишь, мы с тобой первый раз разговариваем, как  взрослые мужчины…  А с мамой ты должен общаться… Она тебе мать, и никто ее тебе не заменит. Даже я… Прокурором быть  заманчиво, но очень страшно.

– Отец, я сварю кофе.

– Пожалуй.

Они пошли на кухню, сидели молча.

«А все-таки он хороший парень.  Еще бы ему успеха», – думал про себя Егор.

Уже на улице, спеша на встречу, Егор еще до конца не осознал сказанное сыном. Он насильно отгонял от себя эту мысль.

«Да, Егор Алексеевич, вот вам и следующее испытание…»

Он не заметил, как оказался у нужного здания.

Открывая дверь, он неожиданно столкнулся с директором фирмы, к которому шел на встречу.

Увидев Егора, директор очень взволнованный бросил на ходу:

– Господин Распутин, извините меня, но срочные обстоятельства заставили меня в назначенное время покинуть офис. Но мы можем побеседовать по дороге, если вы не возражаете?

– Не возражаю. Охотно поговорим.

– Я вас немного знаю, и ознакомился с вашим резюме. Мне нужен именно такой сотрудник. Тем более, что наша фирма работает с иностранцами. Ваш опыт внушает доверие.

Фирма занимается продажей иностранной техники из-за рубежа, это посреднические услуги для иностранных компаний.

Практически, я работаю в России один и мне нужен помощник.

Зовут меня Герберт Клаус.

Клаус беспокойно поглядывать по сторонам. Он то и дело нервно перекладывал кейс из одной руки в другую.

– Господин Клаус, я вижу, вы обеспокоены чем-то?

– Да, неожиданно позвонили … Я даже забыл сигареты. У меня нет с собой российских денег…

– Я не курю. Сейчас я возьму в ларьке…

– «Марльборо»,  пожалуйста.

Егор буквально на минуту отошел от него и вдруг услышал выстрелы. Обернувшись, он увидел окровавленное лицо и молящий взгляд Клауса, который протягивал ему кейс.

– Господин Распутин!… Сохраните кейс! Вызовите срочно амбюланс!

– А «скорую»?… Сейчас…Я мигом. Он схватил кейс и побежал к телефону-автомату. К счастью, тот был не далеко и даже работал. Он сообщил адрес происшествия.