Моя возлюбленная сакура

На следующий день девушка еще раз извинилась перед директором за вчерашний инцидент. Начальник за ночь тоже немного успокоился, поэтому больше не злился. Мисаки сохранила за собой прежнюю должность. Но понимала, что расслабляться рано. Клиенты ходят в салон в поисках красоты. А парикмахеры воплощают их мечты в жизнь. Поэтому нельзя унывать. Выше нос! В восемь часов салон закрылся, для сотрудников провели брифинг, и директор объявил, сколько они за сегодня заработали и что можно было бы улучшить. В парикмахерской было всего четыре человека, включая директора, и рук не хватало. Каждому приходилось трудиться в поте лица. Хотя Мисаки на загруженность не жаловалась: в конце концов, иначе ей не досталось бы место стилиста.

В помещении убрались, и старшие пошли по домам, а Мисаки решила еще потренироваться. Она так делала каждый день. Оставалась наедине с учебными манекенами и отрабатывала проблемные прически. Женские короткие стрижки давались ей особенно трудно, и она не жалела на них сил.

И вот девушка глазом моргнуть не успела, как стукнул двенадцатый час. Мисаки подумала, что пора закругляться, и уже достала из кармана ключ, как вдруг застыла. Заметила на руке несколько седых волосков.

– Ну вот, опять…

Они в последнее время постоянно вылезали. От усталости, что ли?

Девушка со вздохом их выдернула, и тут в кармане завибрировал телефон.

Это кто же ей пишет в такой час? Мисаки взглянула на экран и вздрогнула. Пришло сообщение от Харуто.

Тема: Касательно свидания

Текст: Еще раз приношу извинения за неудобства, причиненные вчера вечером. Вас беспокоит Харуто Асакура. Касательно свидания, о котором мы договорились: если удобно, хотелось бы увидеться с вами в понедельник – насколько я знаю, у вас выходной. Предлагаю встретиться на станции Синдзюку у южного выхода (обращаю внимание: выход на «Саузерн террас» – с другой стороны, не перепутайте). Предположительно день для любования цветами окажется подходящий, поскольку в будний день должно прийти не так много людей. Однако невозможно исключить вариант дождливой погоды, которая не подходит для цветов, и в таком случае я буду вынужден воспользоваться запасным планом свидания. Надеюсь на ваше понимание. С нетерпением жду встречи.

Это что еще за зубодробительно деловой стиль? Может, он из тех, кто вовлекает людей в сомнительные финансовые схемы? Но вроде же Харуто – фотограф, вряд ли он стал бы таким заниматься.

Дома Мисаки решила поискать в сети: «харуто асакура фотограф». Чтобы узнать, в каком стиле он вообще работает. Но ничего подходящего не нашла.

Странно! Разве не надо загружать в сеть хотя бы какое-нибудь портфолио, чтобы тебя могли найти клиенты?..

– Значит, Харуто Асакура? – вдруг раздался голос из-за спины.

Мисаки резко обернулась и увидела распаренного после ванны Такаси – он как раз вытирал голову, заглядывая ей через плечо в экран.

– Эй! Ты зачем без спросу смотришь?

Девушка сделала вид, будто сейчас бросит в него телефон, чтобы отстал, но брат не только не испугался, а еще и насмешливо спросил:

– Ты ж вроде просто повинную отрабатываешь? Зачем решила про него что-то искать?

– Да я так, чисто разведать…

– Ах! Разве-е-едать! А рожица-то очень довольная была, разведчица.

– Ой, отвали! Неправда! Ничего не довольная!

Мисаки скривилась и ретировалась в ванную.

Глядя на пар, который поднимался от воды, девушка задумалась: «А зачем он вообще позвал меня на свидание? Понравилась я ему, что ли? Или это я губу раскатала, и надо думать поменьше?»

Но все-таки свидание же. Почему-то Мисаки это немного вскружило голову.

Когда отправишь идеальное сообщение, даже хаппосю[8] кажется вкуснее. Харуто опрокинул алюминиевую банку, глотая содержимое.

Он считал, что письмо получилось, может быть, суховатое, но по-настоящему искреннее и джентльменское. Харуто уже три года ничего такого девушкам не писал, поэтому перед отправкой ему пришлось собрать в кулак немало смелости. Собирал он ее с полчаса. Даже стыдно, что в свои двадцать четыре года он так долго решался.

Однако стыд улетучился без следа, как только пришел ответ от Мисаки:

Хорошо. До встречи (._.)

Смайлик она прислала равнодушный, но – в глазах Харуто – такой миленький! Он раз за разом перечитывал короткое сообщение и чувствовал, что лицо у него расплылось, как кусочек масла.

Молодой человек достал из холодильника еще одно хаппосю, открыл окно и впустил в свою каморку на восемь татами[9] с кухней ночной весенний ветер. Ветер и холодный напиток хоть чуть-чуть остудили пылающее сердце Харуто.

Маленькими глоточками потягивая свежее хаппосю, он смотрел на скверик по другую сторону узкой улицы. Сакура трепетала на ветру. Лепестки опадали в свете фонарей.

– Зачем я только ей соврал?.. – На душу вновь навалилось раскаяние.

«Я же просто подрабатываю в видеосалоне. Тоже мне, возомнил себя профессиональным фотографом…»

Фотографом он когда-то мечтал стать.

Отец подарил ему на прощание «Никон» третьего поколения, и Харуто устремился в Токио, сжимая в руках фотоаппарат, как билет к мечте. В мегаполисе его окружили многоэтажки, над головой нависла громада Токийской телебашни, а от больших толп мутился разум. Но молодой человек был уверен, что именно тут сбудутся его мечты, потому дух его витал под самыми облаками.

Харуто переехал в столицу сразу после школы и устроился в фотостудию в Эбису. Набросал себе такую перспективу: проработает пару лет на побегушках, зато обзаведется полезными знакомствами. Он прекрасно понимал, что будет непросто. Но твердо верил: ему хватит таланта. Наивному юноше из глубинки в Нагано еще только предстояло познать суровую натуру Токио.

Жизнь в студии бурлила значительно активнее, чем представлял себе Харуто. Приходилось бегать в мыле, готовясь к съемкам, под постоянные крики начальства, а потом как можно скорее все демонтировать, чтобы подготовиться к следующим фотосессиям – на сон времени не хватало. Поначалу Харуто держался на упорстве и энтузиазме, но вскоре разочарование и усталость его сломили.

«Я что, попал в нелегальную контору? Каждый день подыхаю на работе, недосыпаю, а платят мало, только заставляют перерабатывать…»

В общем, и года не прошло, как Харуто оттуда сбежал. После увольнения он некоторое время ходил по конкурсам. Однако и там удача ему ни разу не улыбнулась, так что вскоре он даже подаваться перестал, а подаренный отцом «Никон» спрятал в дальний ящик.

Конечно, он жалел. Родители, занимаясь сельским хозяйством, оплатили ему и старшую школу, и депозит за квартиру, и благодарственный взнос[10]. А он не оправдал их ожидания.

«С другой стороны, – думал Харуто, – я же не бросил фотографию насовсем. Просто сделал перерыв. Мне надо отдохнуть. Прийти в себя, чтобы душа снова загорелась снимать».

Прошло четыре года, и фотоаппарат все так же дремал в шкафу в ожидании своего часа. Похвастаться, что сердце за это время закалилось на новые свершения, Харуто не мог. Он сам не заметил, как пустил корни в видеосалоне. Даже не отказался наотрез, когда его позвали в основной штат. Если честно, и колебался он не сильно. Нельзя же вечно ходить без постоянной работы, да и премию обещали.

И все-таки где-то еще теплились угольки его мечты стать фотографом. Однако Харуто только терзался легкими угрызениями совести и никак не мог сделать решительный шаг, а время шло и шло.

И тут он повстречал Мисаки.

Глядя на то, как она всю душу вкладывает в стрижки, Харуто невольно вспоминал себя. Того себя, который носился с языком на шее по студии, жалел потратить лишнюю минуту на сон. И к себе нынешнему он проникался презрением. И однажды Мисаки спросила:

– Господин Асакура, кем вы работаете?

Стоило, наверное, сказать правду про подработку в видеосалоне, но Харуто вдруг ужалила какая-то муха, и он глазом не моргнув ответил:

– Фотографом!

Ему просто было стыдно признаться, что он бесцельно болтается без постоянного контракта с работодателем.

– Потрясающе! – Глаза у Мисаки засверкали, и Харуто с болезненной ясностью осознал, что отрезал себе пути к отступлению. И все же не мог разоблачить себя перед ней. Ложь копилась, и с каждым вопросом о работе, с каждым завистливым восхищенным взглядом сердце молодого человека все сильнее сковывали угрызения совести. Из семечек сожаления проклюнулся росток, который постепенно распустился пышным цветом. Мысли Харуто все время вертелись в одном направлении: «Надо обязательно рассказать правду».

Молодой человек легонько коснулся перевязанного уха.

Вот на свидании и расскажет…

В день свидания небо над Токио лучилось ярким светом. Нежное солнышко согревало землю, а ласковый ветер будто пел. От весеннего тепла кожа под кофтой с длинным рукавом потела.

Над южным выходом со станции Синдзюку царило редкое умиротворение. Харуто шагал туда-сюда перед турникетами и изо всех сил пытался унять трепещущее сердце.

Как же быть? О чем разговаривать? Ночью накануне он прокрутил в голове не одну сотню воображаемых диалогов. Заказал экспресс-доставкой с «Амазона» книгу о том, как крутые парни ведут непринужденные беседы. Но так и не понял, что делать. А ему к тому же предстояло признаться в собственной лжи. И при этом необходимо провести идеальное свидание – голова лопалась…

От напряжения он невольно застонал, и вдруг кто-то сзади беспокойно спросил:

– Вы в порядке?

«Это же не госпожа Ариакэ?»

Харуто с большой опаской оглянулся и в самом деле обнаружил за спиной Мисаки.

«О нет! Она увидела, как я стону! Что ж за неудачник стонет посреди Синдзюку?!»

Но одновременно… Харуто сглотнул – нет, ну до чего хороша!

Он впервые видел ее в повседневной одежде. На свидание девушка надела легкую кофточку мелкой вязки, джинсы в обтяжку и вязаную карминовую шапочку. Ей так шел наряд, как будто фасоны придумали специально для нее. И личико казалось еще милее, чем обычно. Видимо, из-за нежного макияжа.

Харуто от переизбытка чувств застыл, как каменный истукан.

– Что с вами? – спросила Мисаки, махая у него перед лицом ладошкой. Кажется, она немного волновалась. Ну еще бы: вот так прийти на свидание с клиентом. Да еще с тем самым, которому отрезала мочку.

– Э… Спасибо, что пришли! – поблагодарил он тоном голосового помощника, и девушка смущенно покачала головой.

Так они и пошли в Синдзюку-гёэн[11] по улице Косю.

– Чудесная погодка, правда?

– Действительно.

На этом диалог закончился.

«Что за стариковские речи?! А ну соберись! Ой, точно! Мужчина должен идти со стороны проезжей части, чтобы защищать даму! Так писали в книге!»

Восстав из пепла, Харуто попытался немедленно оказаться по правую сторону от Мисаки. Маневр не удался: они столкнулись плечами. Девушка пошатнулась, и Харуто рассыпался в извинениях.

– Что такое? – удивилась Мисаки.

Лицо у Харуто свело судорогой.

– Понимаете, я просто вспомнил, что мужчина должен идти ближе к проезжей части…

– Чего?

– Ну, а ну как машина выскочит на тротуар?

– Я думаю, тут мне все-таки ничего не грозит… – в смятении заметила Мисаки, указывая на пешеходное ограждение.

«А-а-а!!! Что ж я за идиот-то! Такое случается только в голливудских фильмах! Это уже просто клиника!»

– Надо же! И правда! Ну, тогда я спокоен! Ха-ха-ха!.. – посмеялся Харуто, а у самого наворачивались слезы. Ему хотелось исчезнуть. На этом самом месте провалиться под землю.

Мисаки словно разглядела, что творилось у спутника в душе, и предложила:

– Но если хотите, то, конечно, идите справа.

От ее деликатности захотелось плакать еще сильнее.

Но нельзя. Только не слезы. А шанс реабилитироваться еще обязательно представится.

Однако катастрофы посыпались градом.

На запертых воротах парка висела табличка с равнодушной надписью: «Сад закрыт». При виде надписи мыслительный процесс в голове Харуто остановился.

О нет… Это предел. От осознания собственной тупости Харуто поплохело. Интересно, удивится ли госпожа Ариакэ, если его прямо сейчас вывернет наизнанку? А может, он просто спит и видит очень реалистичный сон?

– Надо же, у них сегодня выходной! – вздохнула Мисаки. Харуто тут же пришел в себя.

«Проклятье! А сейчас она скажет, что ничего не поделаешь, придется разойтись по домам! Ни за что – свидание еще десяти минут не продлилось!»

– А м-может, тогда в Ёцую? Там тоже сакура растет!

Они сели на линию Маруноути и продолжили путь до новой цели.

«Вот тут уж наверняка полюбуемся», – решил Харуто… и жестоко ошибся!

В саду «Сотобори», который раскинулся между Ёцуей и Иидабаси, действительно полностью распустилась сакура – и на нее сбежалось посмотреть пол-Токио. Гости расстилали между деревьями голубые клеенки, выпивали и шумели. И несмотря на то что был еще только понедельник, и даже не вечер, прямо на земле развалился пьяный в стельку мужик, а какие-то здоровенные лбы – предположительно студенты – вовсю горланили, распивая из банок тюхай[12]. Атмосфера в парке была настолько неромантичная, что у Харуто чуть не подкосились колени.

«Ах… ах вы засранцы! Да вам не сакура нужна, а нажраться на свежем воздухе! Как вообще японцы допустили, чтобы именно так сложилась традиция любования цветами? Всё, пропало мое долгожданное свидание».

Вдруг еще и тот самый пьяный мужик застонал, и его стошнило. Мисаки брезгливо отвела взгляд.

«Мужи-и-и-ик! Ты зачем блюешь?!»

Еще бы чуть-чуть – и Харуто накинулся бы на него с кулаками. Однако он справился с собой и сказал:

– Ну, не будем стоять на месте!

Они с Мисаки почти сбежали в сторону Итигаи.

– Простите. Если честно, я никогда раньше не ходил смотреть сакуру, поэтому не знал, чего ждать. Не представлял, что будет так людно.

– Никогда? – изумилась Мисаки. – Вы ни разу не ходили на сакуру?

– Нет… Ну, то есть в детстве, может, разочек.

– Не любите цветы?

– Нет-нет, к цветам я нормально отношусь. Конкретно сакуру не очень жалую.

– Это за что же? – Мисаки непонимающе склонила голову набок.

– Как вам сказать… Красивая она, конечно, но опадает сразу, как зацветет, так? И мне всегда ужасно грустно. Хотя да: молодец я, конечно, что сам вас сюда позвал, а теперь говорю подобное.

– Вам никогда не говорили, что вы странный? – спросила девушка, пряча лицо в ладошках и хихикая. – Все японцы любят сакуру.

– Да, было дело, друзья в старшей школе считали, будто я чудак.

– Вот-вот! Впервые вижу человека, который так холодно отзывается о сакуре.

В ответ на неожиданную улыбку Харуто и сам расцвел.

Ради того, чтобы Мисаки улыбнулась, он был готов на что угодно – даже прослыть большим оригиналом.

Девушка, кажется, немного расслабилась и стала разговорчивее. В том числе рассказала больше о себе.

На выходных она часто выбирается в кино, особенно на боевики, а под влиянием старшего брата влюбилась в бейсбол. Их семья держит скромную идзакаю, и Мисаки с какой-то даже гордостью поделилась, что брат готовит очень вкусный тяхан[13]. А еще она сладкоежка, притом понимает, что рано или поздно растолстеет, но по дороге с работы никак не может отказать себе в пудинге или желе.

– Почему вы решили стать парикмахером? – спросил Харуто.

Девушка, идя от него по левую руку, стала смущенно накручивать на палец прядь.

– Если честно, у меня от природы вьются волосы. Мальчишки в младшей школе дразнили «Кудряшкой». Я страшно комплексовала и постоянно жаловалась маме с папой, как мне не нравятся волосы. А они никак не помогали – только повторяли, чтобы я не принимала близко к сердцу. Я отчаялась. Думала, мне всю жизнь так мучиться. И тут брат заметил, как я рыдаю, и отвел меня в ближайшую парикмахерскую. Я так волновалась! А парикмахер сказал: «Не боись, сейчас все починим» – и распрямил волосы… Я поверить не могла, что столько страдала из-за такой ерунды! Раз – и волосы прямые, настоящая магия! И тогда мне впервые понравилось собственное отражение.

Мисаки сощурилась, как будто смотрела на старые фотографии и предавалась воспоминаниям. Тут она остановилась перед особо раскидистой сакурой и, улыбаясь, поглядела в небо.

– Вот тогда все и решилось. Что я хочу делать прически. Такие прически, чтобы клиент смотрел на себя в зеркало и любовался.

Ее улыбка походила на юные лепестки сакуры. Харуто, глядя на нежное лицо в обрамлении розовых кружев, подивился такой прелести. Неужели и в детстве, когда смотрела в зеркало в салоне, она так же изумительно улыбалась? На сердце стало тепло.

Тут Мисаки, кажется, смутилась, что так разоткровенничалась, и поспешила сменить тему:

– Ну да что мы все обо мне да обо мне. Давайте о вас! Почему вы решили стать фотографом?

Молодой человек стиснул зубы: пора сказать правду.

Между ними пролетел порыв ветра, унося вдаль ворох розовых лепестков.

Харуто медленно, чтобы голос не дрожал, проговорил:

– Госпожа Ариакэ. Понимаете…

– Ой! Да это же Харуто! – воскликнул кто-то из-за спины. Обернувшись, молодой человек увидел бывшего коллегу из фотостудии. На плече у того болтался чехол с фотоаппаратом. Мужчина, махая рукой, спешил к давнему приятелю. – Сто лет не виделись!

Харуто приготовился к худшему. Перебинтованное ухо запульсировало болью. Он молил только, чтобы коллега не сболтнул ничего лишнего. Но, как известно, чем истовее ты жаждешь чего-то избежать, тем точнее сбываются твои страхи.

– Ты как, окончательно съемки забросил? Чем занимаешься?

Харуто похолодел, разве только инеем не покрылся. Он робко стрельнул глазами в сторону Мисаки и увидел, как та подозрительно нахмурилась. От этого взгляда температура Харуто упала еще на пару градусов.

– Ты знаешь, как нам тяжко пришлось, когда ты уволился из студии? Эх ты, безответственный!

Не в силах больше выносить присутствие бестактного коллеги, Харуто выдохнул: «Идем!» – и унесся прочь.

Они присели на лавочку уже возле самой станции Итигая. Молодой человек не смел посмотреть на свою спутницу, поэтому вперился взглядом в горизонт. Зловеще проскрежетал поезд, спешивший по линии Тюо в сторону Синдзюку, а следом грянул веселый смех других посетителей парка.

Она ничего не говорила. Безучастно молчала. И тишина пугала Харуто больше всего.

– Я вам солгал. – От страха он не мог совладать с дрожью в голосе. – Если честно, я не фотограф. Не выиграл ни одного конкурса и не зарабатываю фотоаппаратом себе на жизнь. Все неправда. Но какое-то время действительно фотографировал. Только я был ассистентом. И быстро уволился. – С рук, сцепленных на коленях, капал пот. – Поначалу я в самом деле хотел освоить профессию. И считал, что у меня талант. Но на работе на меня каждый день только кричали, я не справлялся, и с конкурсами тоже не везло. Поэтому я перестал верить в свои силы и в конце концов совсем бросил фотографировать. Я подрабатываю в видеосалоне.

Мисаки не смотрела в его сторону, а буравила взглядом многоэтажки на другом берегу канала.

– Простите, что солгал, – извинился Харуто, низко кланяясь.

Усталый вздох Мисаки пронзил ему сердце:

– Зачем хотя бы?

Он не придумал, что ответить. Даже не нашел в себе силы поднять голову под ее острым, точно иглы, взглядом. В конце концов Мисаки произнесла:

– Давайте пойдем по домам. – Поднялась и направилась в сторону станции. Харуто впился в уходящую спину глазами. Он знал, что видит ее в последний раз. Тут невыразимая паника подтолкнула его, и Харуто что было мочи крикнул Мисаки вслед:

– Я не хотел, чтобы вы во мне разочаровались!

Девушка остановилась.

– Когда я сказал, что работаю фотографом, у вас так загорелись глаза, и вы с таким вниманием меня выслушали! Я был на седьмом небе от счастья. Мне так захотелось хоть чуточку вам понравиться, что я наплел с три короба! Я сгорал от стыда! Хотел объясниться и попросить прощения. Но никак не мог набраться духу. Если бы я признался, что у меня нет постоянной работы, вы бы тут же перестали со мной общаться… И я не смог остановиться!

Теперь он выложил ей все как на духу. Теперь она поймет…

– Чего?! – на полпарка крикнула она, разворачиваясь обратно к Харуто. Брови девушки уползли на лоб. – Вы, значит, хотите сказать, что я из тех, кто судит человека по профессии?! И слушала вас только потому, что вы назвались фотографом?!

Харуто ни разу не видел, чтобы ее прелестное личико искажалось таким гневом. Он пролепетал, отступая:

– Н-нет, что вы!

А Мисаки, испепеляя его взглядом, топала прямо на него.

– А вот и да! Хорошо, не спорю, я правда подумала: надо же, фотограф, классно! Да, подумала! Да, из-за профессии! Но, знаете, не потерплю, чтобы меня в этом обвиняли!

– П-простите!

– Нет уж, это вы простите! А все-таки нельзя бросать мечту, пока не испробовали все средства! Сами сказали, что верили в свой талант! Зачем бросили фотографию? Дурак, что ли?!

– Простите…

– Хватит извиняться! Лучше б взяли себя в руки! Вдруг получилось бы?!

– А?

– А вы просто бросили! Как так-то? Хватит мяться! Если бредили фотографией, то и продолжали бы! Не надо сразу отступаться!

– Т-то есть, вы считаете, у меня правда талант?

– Чего?

– И желаете, чтобы у меня все получилось?

– Я вроде ничего не желала?

– Спасибо огромное! – воскликнул Харуто, хватая ее за руки, и Мисаки по-кошачьи подпрыгнула. – Ой, п-простите!

Молодой человек, устыдившись, тут же ее отпустил.

– Честное слово, все сделаю! Я вам верю и попробую еще раз!

– Нет, стойте, я же не в этом смысле…

– Спасибо тебе, Мисаки!

Девушка застыла: она никак не ожидала, что он вдруг перейдет на «ты».

– Вот увидишь: я стану тебя достоин!

Ему захотелось измениться. Чтобы больше никогда не прятаться за трусливой ложью. Харуто решил, что научится собой гордиться. Он захотел измениться, и потому:

– Я обязательно изменюсь!

Харуто сжал кулаки так, что побелели костяшки.

– И меня будет не стыдно полюбить!

Щеки у Мисаки порозовели, как сакура. Южный ветер взметнул в воздух ворох лепестков, и они опали между ними, точно нежные снежинки. При виде кружащейся розовой пены сердце Харуто преисполнилось решимости.

Он сделает новый шаг. И время, которое для него застыло, возобновит свой ход.

Однажды он заработает право идти рядом с ней.

Мисаки этого не хотела. Но на короткий миг сердце в груди все-таки затрепетало.

Девушка громко вздохнула. Прислонившись к стеклу, она поглядела, что за пейзаж проплывает за окнами поезда. На город уже опустился закат. Дома и многоэтажки перекрасились в рыжий.

«Я стану тебя достоин!»

Никогда в жизни Мисаки не признавались в чувствах настолько прямо. Хотя, строго говоря, не прямо тоже не признавались… «Признавались»? А он точно признался? Или Мисаки выдумала себе невесть что? Но ведь Харуто так и сказал: станет таким, «чтобы его было не стыдно полюбить». Так что, наверное, признался.

Девушка в волнении крепче сжала поручень. Нечего тут фантазировать. Этот человек уже показал себя обманщиком. Он и не такое скажет, лишь бы набить себе цену!

Когда Мисаки вышла на своей станции, закат навис над самым железнодорожным полотном. Девушка накручивала прядку на палец и думала, вправду ли Харуто теперь снова возьмется за фотоаппарат.

«Хотя нет: если он принял так близко к сердцу, мне же потом будет хуже. Откуда я знаю, что у него с талантом…»

Такаси со старичками-завсегдатаями уже заждались возвращения Мисаки. В тот же миг, как девушка открыла дверь «Ариакэ-я», брат прямо из-за стойки выпалил:

– Ну как, не приставал?!

От его напора, который посетители только усиливали, Мисаки даже чуть оробела и проблеяла:

– Ничего такого! – И попыталась ретироваться на второй этаж. Оокума, один из старых клиентов, воскликнул, проглотив бокал хоппи[14]:

– Подозрительно! Что-то явно случилось!

– Честное слово! Ничего! – отрезала девушка и взлетела по лестнице.

«Чего им вообще надо? Мне все-таки уже двадцать три года, могли бы и не лезть. Тем более что ничего такого правда не было. Не было же? Ну, разве что совсем чуть-чуть…»

Оказавшись у себя, девушка повесила шапочку на голову-манекен и распахнула окно над кроватью. Она вся пылала. Прохладный вечерний ветер коснулся ее волос, и Мисаки перевела дух. Пахло весной. Ветер колыхал занавески и расписание смен, которое она повесила на пробковую доску.

Прислонившись к кремовой стене, девушка заново прокрутила в голове события дня. Тут вдруг из коридора ее окликнули:

– Мисаки?

Это Аяно. Видимо, уже пришла в идзакаю с работы.

Аяно чуть-чуть отодвинула фусуму и озорно спросила с порога, закрыв лицо, точно маской, пачкой какой-то соленой закуски:

– Как прошло?

«Ну вот, и она туда же…»

Мисаки немного надулась, но решила рассказать все как есть, чтобы немного разогнать странные чувства на душе.