Цена. Выбор

Через два года ситуация повторилась: с небольшим разрывом в пару месяцев ушли из жизни сестра и брат отца, и снова он отправился хоронить своих. Ольга хорошо помнила, как они провожали отца и он, совсем седой, стоял на перроне, щурился на солнце и что-то говорил матери.

Ольга не вникала тогда, она была влюблена, как кошка, и ни о ком, кроме своего Саши-Сашули, думать не могла, словно попала в сладкий туман и плавала в нём, даже не пытаясь выбраться.

Отец не вернулся. Мать через неделю после оговорённой даты возвращения позвонила «им» – тем, кого терпеть не могла, в далёкую Сибирь, и услышала, что уехал, уехал сразу после похорон. Она говорила с отцом отца, с Ольгиным и Инниным дедом, тот в свои семьдесят восемь был бодр, крепок здоровьем, светел умом, хоть и похоронил уже пятерых своих детей. После разговора с ним мать положила телефонную трубку, пошла на кухню и плотно закрыла дверь. Инна рассказывала потом, как испугалась, когда услышала оттуда какие-то странные звуки, уханье и кашель. Это плакала их мать, а они никогда не видели её плачущей…

Вечером того же дня мать позвонила любимому брату отца. Он один остался из братьев-сестёр отца, и матери больше не к кому было обратиться. Тот пообещал поехать туда, в Сибирь, и всё разузнать, но через два дня из Киева, где он жил, пришла телеграмма о его смерти, и мать, оцепеневшая, ходила с этой телеграммой в руках по квартире, и девочки понимали, что её лучше не трогать.

Ольга, в свои почти восемнадцать, решила действовать самостоятельно.

Купила билет на поезд и через трое с половиной суток была в том городе, откуда две недели назад должен был выехать её отец. Она была не одна, с ней был Саша, её друг ненаглядный.

Именно он, Саша, и зашёл в морг на опознание, потому что Ольга сидела, вцепившись в скамейку во дворе, и не могла, не могла оторвать себя от неё. Она смотрела на двери морга и, когда оттуда вышел Саша, всё поняла по его лицу.

До отъезда они успели съездить в деревню к деду, и Ольга узнала страшную правду: все её дядья и тётки, все покончили жизнь самоубийством. В первые похороны отец её держался, всё устраивал, всех успокаивал, и только с одним своим братом мог потом расслабиться, выпить, поговорить по душам. С тем, кто жил в Киеве. А на вторые похороны тот не смог приехать – не отпустило начальство. И отец не выдержал. Поздно вечером уехал из деревни, отправился в город, откуда должен был вернуться домой, снял посуточно квартиру на последнем этаже девятиэтажки и рано утром шагнул из окна.

Его брат, любимчик и друг, после разговора с Ольгиной матерью даже не стал ничего узнавать, он всё понял и через два дня повесился.

Такова была подлинная история их семейства, Ольга всю-всю правду разузнала. Что висело над ними всеми, над их родом, какое страшное проклятье?

Ольга вернулась домой повзрослевшая, даже постаревшая. Её роман с Сашей постепенно сошёл на нет. Заботы о семье легли на плечи Ольги, она похоронила отца, поддерживала мать. Та сразу превратилась в старуху, только и знала теперь, что сыпать проклятия на семью отца, да его самого проклинать – за то, что так поступил с ними.

Ольга в этой суете и вечном напряжении совсем не помнила себя и, самое страшное, не заметила, что с младшей сестрой стало твориться что-то неладное. Что-то ужасное.

Месяца через три после похорон отца Ольга застала Инну за тем, что та методично вырывала из своей головы волосы и, раскладывая их в кучки, приговаривала: «Вот пёрышек наберу и гнездо совью, вот пёрышек наберу и гнездо совью, вот пёрышек…» Ольга зажала себе рот ладонью, чтобы не заорать, так это было страшно. Подбежав к сестре, обняла её, схватила за руки, но Инна вдруг оказалась нереально сильной, и, пытаясь справиться с ней, Ольга уже почти дралась с ней. Она поняла, что близка к истерике, когда увидела, что оставляет на руках Инны багровые пятна и кровоподтёки.

Ольга отпустила сестру, перевела дух и пошла к матери. Та сидела на кухне, опустив голову, и обрисовывала ногтем узор на скатерти.

– Мам, что-то с Инной случилось, она как будто с ума сошла… – Ольга налила себе воды и села напротив матери. – Наверное, нужно врача вызывать или везти её к психиатру.

– Делайте что хотите, – еле слышно сказала мать. – Я уже ничего не хочу. Зачем я родила вас от него, от самоубийцы? Вы тоже сумасшедшие, больные, тоже в петлю полезете…

Ольга не выдержала и зашипела ей прямо в лицо:

– Заткнись… заткнись сейчас же. Не смей нас хоронить, ты никогда не любила нас, фиг с тобой, но хоронить нас не позволю, поняла? – Она развернулась и ушла.

С этого дня они почти не разговаривали с матерью, и когда через два года той стало плохо с сердцем, она позвонила соседке с первого этажа, но не позвала дочь, которая была рядом, в соседней комнате.

Ольге к тому времени было на всё наплевать, Инне поставили диагноз, что-то там с расщеплением личности, надежды на её выздоровление не было.

Раз в полгода её забирали в психоневрологический диспансер, на месяц, а потом Ольга снова везла её домой, притихшую, почти мёртвую.

Ольга жила как во сне. Она застыла, как муха в янтаре, с той минуты, когда Саша вышел из дверей морга, когда на лице его прочитала страшную правду. Увязла в том далёком уже дне и не могла сдвинуться. Отец снился ей и убеждал не верить в то, что он умер. «Я живой», – говорил он, и Ольга верила ему. Просыпалась и ждала, что вот придёт, приедет, позвонит, постучит в дверь. У неё не было любви, только постылая работа, полупустая квартира с больной сестрой, долгие дни, вечера, ночи. Она законсервировалась в своих восемнадцати годах и старела медленно, сама не замечая бега времени.

Всё изменилось, когда ей исполнилось сорок, даже не то чтобы изменилось, а как-то сдвинулось с мёртвой точки.

* * *

Однажды Ольга сидела смотрела телевизор, делая звук чуть громче, когда из комнаты сестры раздавались крики. Приступы безумия у неё так обострились, что лечащий врач уже предупредил Ольгу: видимо, нужно готовиться к тому, чтобы переселить Инну в диспансер окончательно.

Ольга раздумывала, ей было очень жаль младшую сестру, а с другой стороны, сама она очень устала, в первую очередь из-за того, что знала: никто не оценит её героизма, никто не поблагодарит и не возведёт на пьедестал. Её жертва напрасна, никому не нужна.

От этого ей становилась настолько мерзко, что она шла на кухню, доставала из шкафа бутылку виски. Выпивала две-три рюмочки и, опьяневшая, ложилась спать. Наутро её мутило, она с трудом переносила алкоголь. Но он хоть немного снимал напряжение.

В тот вечер, переключая каналы, Ольга наткнулась на какую-то передачу. В гостях в прямом эфире сидел экстрасенс, и зрители могли задавать ему вопросы. Ольга переключилась на этот канал именно в тот момент, когда молодая женщина, плача, рассказывала, что два года назад в автокатастрофе погиб её муж, она осталась с трёхлетним сыном одна. Зрительница просила экстрасенса устроить ей встречу с душой мужа.

– Зачем? – спокойно спросил он.

– Я хочу сказать ему, что у нас всё хорошо, – женщина начала плакать.

– Поверьте, он знает всё, что ему нужно знать, и не надо его душу тревожить. Тем более что там, после смерти, он стал совсем иным, это уже не он. И мы все станем иными, когда умрём. Прошло два года, а вы всё с ним, держите его, мучаете, не отпускаете. Вам тяжело от этого, вы не живёте, вы стоите на краю бездны и изо всех сил удерживаете толстый канат, к другому концу которого привязана душа вашего мужа. Она стремится отправиться по своему пути, но вы, раздирая ладони в кровь, держите её. Но душа должна освободиться, иначе снова смерть, гораздо страшнее физической – духовная. Душа не может себе этого позволить, понимаете? Какой ценой она освободится от вас? Вам придётся дорого заплатить. Подумайте! Подумайте хорошенько и отпустите вашего мужа!

Ольга задумалась. Это очень похоже на её историю с отцом, только она канат держит уже больше двадцати лет. И платит очень дорого за это.

А как отпустить? И тут этот экстрасенс заговорил как раз о том, что существуют разные способы и обряды. Но говорил он расплывчато, никакой конкретики, ну и понятно, формат телевизионной программы не позволял подобные вещи глубоко обсуждать, поэтому ведущий понёсся «галопом по европам», а экстрасенс давал общие ответы.

Впрочем, Ольгу дальнейшая беседа не интересовала, она вдруг зацепилась за это «отпустите», она словно нащупала что-то в той темноте, где жила. Будто отыскала в том мраке ручку двери. Будто есть выход, и можно теперь изменить жизнь и измениться самой.

Ольга притащила ноутбук и полезла в сеть.

За два выходных она зарегистрировалась на десяти форумах, записалась на приём к психологу, залезла на сайт духовных практик.

Небольшой сдвиг, как сдвиг тектонических плит, привёл к разлому, трещина появилась в ней, и из неё, из этой трещины, подобно древним чудовищам, полезли страх, гнев, ярость, злость, обида и печаль…

Ольге очень повезло с психологом, хотя записалась на приём, ориентируясь только на отзывы на форумах. По возрасту женщина-психолог годилась Ольге в матери, и ждать своей очереди к ней на приём пришлось четыре месяца. А повезло Ольге вот в чём: эта женщина работала с семейными и родовыми травмами, работала по методу семейных расстановок и составлению генограммы рода.

Ольга рассказала ей об отце-самоубийце и сестре-сумасшедшей, а психолог, внимательно слушая, законспектировала её историю, сделала пометки в журнале, куда предварительно внесла все Ольгины данные.

Ольга впервые в жизни рассказала всё. Всё, что долгие годы кружило её, морочило и затемняло ей разум. Всё то, что боялась вспоминать и понимать, она рассказывала и плакала, сама не понимая, почему у неё льются слёзы. Раз в неделю Ольга встречалась с психологом, а ещё через месяц прошла курс «расстановок», в которых вся её семья, весь род со стороны отца и со стороны матери дали ей разрешение на то, чтобы она жила свою жизнь и не отвечала за предков.

Ольга испытала мощнейший кризис. И еле выбралась из него.

Впрочем, до сих пор ей было непонятно: выбралась ли? Но то, что в жизни стали происходить незначительные, но какие-то тёплые перемены, – это она отметила. Да и Инна стала спокойнее, гораздо спокойнее. Так и пролетели ещё несколько лет.

* * *

И вот сегодня такой срыв у Инны… Что случилось этой ночью, что?

Толик, словно услышав мысли Ольги, отодвинул чашку:

– Олькин, а что могло спровоцировать обострение, думала? Может, что-то случилось вчера вечером или ночью?

– Да нет же, Толик, всё как всегда, даже лучше, вечером мы смотрели семейный альбом, фотографии наши детские, отца с матерью. Она всех вспоминала, смеялась даже. А ночью… Не знаю, может сон какой-то приснился? Вроде всё тихо было у неё в комнате, это как раз мне кошмар привиделся, но у меня это часто бывает, я сходила на кухню, выпила воды. У Инки тишина была, и я снова уснула. А вот утром – ну как утром, часов в пять – началось. Я проснулась от её воя. Зашла, а она меня не узнаёт, головой бьётся и всё зовёт кого-то. «Быстрее! – кричит. – Надо быстрее!» А что «быстрее» – не говорит. Я ей укол сделала, она уснула, не сразу, правда, но уснула, а проснулась – и снова… Я опять укол сделала. Теперь следующий укол можно будет через пять часов только вколоть. Ой, боюсь я, Толик… Что теперь с Инкой будет?

– Ничего, Оля, рано пока паниковать. Небольшие рецидивы, они у всех пациентов случаются, всё может нормализоваться. А пока надо просто наблюдать за состоянием Инны, – Толик так уверенно сказал это, что Ольга, готовая снова разволноваться, успокоилась.

Глава 2

ДВОЙНИК

Мы летели в самолёте, я и Ляйсан. Летели в Москву. Ляйсан ещё не пришла в себя после моего рассказа о той ночи, когда случилось «это». Пока ещё я не понимал, что произошло, и очень надеялся, что в Москве мне удастся выкроить хотя бы денёк, чтобы разобраться с изменившимся миром. Мне всё ещё не хватало данных, не хватало информации, чтобы понять, что со всем этим делать. Для этого мне нужно было увидеть как можно больше изменений, поговорить со знающими или особо чувствительными людьми, послушать, что они скажут о своих догадках. И о том, какие перемены они заметили после двадцать седьмого марта.

Состояние у меня было подавленное, к тому же я страдал от сильнейшей головной боли, от ломоты в костях. Самолёт непрерывно трясло, и это был первый в моей жизни рейс, когда я всерьёз забеспокоился: долетим ли?

Да, жизнь менялась не в лучшую сторону. Большинство людей пока не почувствовали разницы. Но если я не успею исправить ситуацию и люди начнут видеть изменения к худшему, то своим жалобами и пересказами плохих событий они ещё больше качнут маятник, и тогда может произойти самое ужасное. Мы стремительно минуем «точку невозврата» и покатимся в тартарары.

В голове постепенно складывался пазл, и я понимал, что мне важно каким-то образом найти того, кто сдвинул мир с точки опоры, кто нарушил баланс. Вот моя задача. В том, что справлюсь с ней – я не сомневался, иначе меня и не дёрнули бы, а разбудили того, кто может исправить ситуацию. Таково непреложное правило. Оно никогда не нарушается. Значит, этот человек или группа людей – в зоне именно моего действия. Знать бы только: в Москве или Алматы?.. А, всё узнаю со временем.

Головная боль утихла, и я окончательно пришёл в себя. Устроился в кресле поудобнее и уснул…

Москва встретила нас мокрым снегом, дождём и холодным ветром. Зимнее настроение царило и в номерах гостиницы, где мы остановились. Тусклое небо хмуро пялилось в окно, и я, не выдержав, закрыл плотные шторы и включил верхний свет. Мои московские клиенты уже были записаны на приёмы, на все десять дней, что я собирался пробыть в Москве.

За это время мне и предстояло понять, кто явился причиной сдвига и где мне найти его. Если в Москве, тогда придётся сдавать обратный билет, пока не закончу эту историю, не поставлю в ней точку.

Я принял душ, позвонил Ляйсан и предложил поужинать в номере, она согласилась и через пятнадцать минут уже диктовала по телефону заказ, а я в ожидании ужина завалился на кровать, закрыл глаза и снова вспомнил ту ночь. Ночь на двадцать восьмое марта…

* * *

Андрей только закинул в кабинет свой портфель и направился в уборную, как зазвонил телефон. Звонил Илья, давнишний приятель и партнёр:

– Андрей? Здорово, друг! Отниму минутку – звоню напомнить, что Марина записана сегодня на приём, к экстрасенсу из Казахстана, помнишь? В общем, он приехал, всё в порядке, вечером я за ней заеду и отвезу. Просьба одна: можешь к девяти подъехать, забрать Марину? Ну, чтобы не ждать ей меня долго, а то я на приём после неё захожу.

– Да не проблема, заеду, конечно. Слушай… – Андрей помолчал немного. – Слушай, Илья, а если я дождусь тебя внизу, в баре где-нибудь, ты сможешь этого экстрасенса вытащить на чашку кофе? Хочу познакомиться с ним, но не на приём записываться, а просто посмотреть.

– А почему не на приём, Андрюша?

– Нет, хочу посмотреть на него в обычной обстановке, не сомневаюсь в его даре, в способностях, но у меня немного другой интерес, другой запрос.

– Андрей, я попробую, но не обещаю. Человек много работает, работа специфическая, сам понимаешь: поток людей, выматывается. Может отказаться.

– Ну что ж, откажется так откажется, бог с ним… Значит, пусть Маринкой занимается, а я обойдусь.

– Ладно, – Илья засмеялся. – Уверен, что всё будет так, как надо…

– Даже если всё будет наоборот, – завершил Андрей.

…Марина, сестра Андрея, о которой говорил Илья, была тяжело больна, и так как традиционная медицина, в лице крупнейших светил Израиля и Германии, сочувственно развела руками и констатировала своё бессилие, Андрей предложил Марине опробовать всё, что только есть в этом мире. Сестра тоже сдаваться не хотела и была готова испытать на себе все методы и направления, до которых они только доберутся. Болезнь разрушала её тело, но не дух, и Андрей всё больше гордился ею.

Экстрасенс, к которому Марина собиралась поехать вечером с Ильёй, был довольно известным, записаться к нему на приём можно было только по рекомендации. Илья как раз и выступил «рекомендателем», и так как был знаком с Жаном уже не первый год, то Марина была внесена в список клиентов.

Сам Андрей и не подумал бы встречаться с этим экстрасенсом, если бы не сон. Сон выбил его из колеи, и он прекрасно понимал, что и разбираться с этим состоянием нужно с кем-то, кто в этих метафизических сферах чувствует себя как рыба в воде. И раз уж сестра и друг едут к такому человеку сегодня на приём, почему бы не воспользоваться такой возможностью? Андрей не привык откладывать дела в долгий ящик, тем более что его этот сон продолжал беспокоить…

Короче, Андрей принял решение, и на этом забыл до вечера про этот сон и предстоящую встречу, занялся делами.

* * *

Я закончил работу с Ильёй, моим московским другом и клиентом. Раз в год мы обязательно встречаемся с ним. У Ильи довольно сложная родовая ситуация, он вынужден нести ответственность за многие поколения предков – и по линии отца, и по линии матери. И ему очень сложно жить, но он оптимист и обладает великолепным чувством юмора. При этом он готов сделать всё необходимое, чтобы очистить путь своим детям, не передавать им тяжёлый груз родовых долгов.

Это идеальное сочетание качеств Ильи убеждает меня в том, что он справится, да и работать с ним – большое удовольствие, это редкость, когда человек готов и хочет все свои задачи решать сам, не вешая их на целителя…

– Всё, Илья, на сегодня всё, встретимся ещё раз до моего отъезда, и, даст бог, следующая наша встреча состоится уже в Алматы, не раньше, думаю, июня. А пока что будем на связи, дружище!

– Да, Жан, будем, спасибо за всё! А сейчас очень прошу тебя спуститься со мной в ресторан гостиницы – поужинать вместе, поговорить.

– Ох нет, Илья, я очень устал, и мне нужно выспаться, завтра у меня весь день расписан.

– Понимаешь, там внизу, в ресторане, меня ждёт брат Марины, Андрей. Вернее, он не меня, он тебя ждёт, хочет познакомиться с тобой, не через приём, у него вроде сейчас и запроса никакого нет, кроме как здоровье сестры, ему очень нужно с тобой поговорить. Пойдём? На часок, не больше. Андрей очень хороший, интересный человек.

Илья уговаривал меня, и я несмотря на своё сопротивление понимал, что это неспроста. Илья не из тех, кто будет вот так настойчиво уговаривать кого-то сделать то, что делать не хочется. То есть в нормальной ситуации Илья не стал бы так себя вести.

Я устало кивнул:

– Только я в душ, десять минут, не больше.

В ресторане гостиницы было довольно пусто, в дальнем углу, за столиком у окна, спиной к входу сидел мужчина, к которому мы с Ильёй и направились.

– Марина, видимо, уехала, – сказал мне Илья и помахал рукой официанту.

Мы подошли к столику, и мужчина повернулся к нам.

– Жан, знакомьтесь, это Андрей, – Илья церемонно повёл рукой, тот встал, и они оба уставились на меня, потому что я буквально остолбенел. И было с чего остолбенеть: передо мной стоял… Марк! Мой хороший знакомый из Алматы, преуспевающий юрист. Это, несомненно, был Марк! Лицо – один в один, фигура… Только, правда, одет не в костюм, как обычно, а во что-то спортивное: джинсы, толстовку. И причёска совсем другая: длинные волосы, собранные на затылке в хвостик… Я еле вышел из ступора и протянул, наконец, руку для ответного рукопожатия.

– А мы с вами не встречались?

Марк (или всё-таки Андрей?) пожал её крепко и отрицательно покачал головой:

– Я точно никогда не встречался с вами, а вы – не знаю… Может быть, в других мирах? – он коротко улыбнулся.

– А в Алматы у вас родственников нет? – я всё ещё пытался найти причину такого уникального, просто поразительного сходства. – Вы очень похожи на одного моего знакомого – и лицом, и сложением, и ростом, это удивительно. Даже голоса у вас похожи! – я никак не мог успокоиться. – Имя «Марк» вам ничего не говорит? Может быть, вы знаете его?

Андрей снова отрицательно покачал головой:

– Нет, простите, ничего не говорит мне это имя. В Алматы не был никогда, и никого там не знаю. У меня единственный знакомый в Казахстане – мой будущий деловой партнёр. Мы открываем в Астане наше подразделение. Но он намного старше меня, лет на пятнадцать, его зовут Арман, и он совсем не похож на меня.

«Ладно, бог с ним, с этим сходством, всё прояснится, когда приеду в Алматы и поговорю с Марком…» – решил я, уже открывая меню.

Первые минут двадцать я молча ел – оказывается, сам не представлял, как голоден, так что Илья с Андреем разговаривали о своих каких-то общих знакомых, но после того, как я утолил голод и откинулся в ожидании чая, Андрей развернулся ко мне:

– Жан, а вы в Бога верите?

– Да, – спокойно ответил я. – Почему вы спрашиваете? Вас беспокоит степень моей веры, или то, к какой конфессии я принадлежу?

– Нет, – поморщился Андрей. – Последнее совсем неважно, но мне всегда интересно, как люди объясняют свою веру и что для них Бог.

– Значит, нам будет о чём поговорить, если мы станем хорошими друзьями, – отметил я.

– Почему? – Андрей удивился.

– Видите ли, я считаю, что отношения с Богом – это крайне интимная территория, это настолько личное, сокровенное, что обсуждать, говорить об этом можно только с близкими людьми.

– Я понял вас и подумаю об этом. Знаете, Жан, я хотел с вами встретиться, хотел поговорить, посмотреть на вас, потому что мне очень любопытно… вы мне интересны… Вы же не обычный человек…

– Я так понимаю, «любопытно» и «интересно» – это два ваших любимых слова?

– Ну, типа того… Понимаете, просто я не очень верю вам, – Андрей засмеялся, стараясь смягчить некоторую резкость своих слов.

– Кому? Мне?

– Нет, в целом экстрасенсам. Огульным недоверием обижать не хочу, а чтобы быть аргументированным, мне нужно вас изучать, наблюдать, думать и сравнивать. Это моё любимое занятие.

– Я понял вас, Андрей. А чем вы занимаетесь в жизни?

– Я управляю рисками, риск-менеджер – слышали о такой профессии? Консультирую различные компании, банки, теперь обучаю молодёжь и руководителей. Работы хватает, но и на жизнь время остаётся.

Андрей пил чай и задумчиво смотрел в окно.

«Интересный какой, – его же словом подумал я. – Любопытный экземпляр. Не верит в экстрасенсов, но готов поверить после тщательного изучения». Я представил себя бабочкой-капустницей под лупой энтомолога, но, странно, меня совсем не разозлило то, что Андрей собирается меня изучать. Очень он был обаятельный, ничего в нём не цепляло, не раздражало. Однако зачем же я ему понадобился?.. Вопрос этот повис в воздухе.

– Андрей, вы мне очень симпатичны, и я рад, что Илья вытащил меня и познакомил с вами, но, простите, может, у вас есть ко мне какой-то вопрос или вы хотите что-то о Марине разузнать?

– Да, кстати! – оживился Андрей. – А что с Мариной? Я ведь и правда хотел спросить, скажите, как по-вашему, она вырулит?

– Я всегда стараюсь не торопиться с прогнозами, у нас была первая встреча, и теперь важна завтрашняя наша встреча. Что я услышу-увижу, что почувствую, когда Марина зайдёт. Тогда и можно будет говорить. Пока промолчу. Кстати, важен сон, который я сегодня увижу…

– Сон? – Андрей встрепенулся, оживился. – Вы серьёзно относитесь к снам?

– Очень серьёзно, сны – это очень непростая штука, от них нельзя отмахиваться, и нужно делать всё необходимое, чтобы видеть сны, и запоминать их, и понимать их.

Андрей внимательно смотрел на меня и слегка кивал головой, как если бы я говорил прописные истины и он терпеливо ждал, когда закончится вводная часть для чайников. Я прервался и вопросительно посмотрел на него, он тут же перехватил беседу и продолжил:

– И люди крайне безответственно относятся ко сну, спят мало или не в то время, не заботятся о тишине и прохладе, никогда не готовятся ко сну, да, Жан? Вы это хотели сказать?

Андрей нравился мне всё больше и больше, у нас с ним получалось понимать друг друга моментально, и за формальной беседой, за, казалось бы, ничего не стоящим диалогом стоял весьма сложный и интересный процесс «сонастройки». Мы настраивались друг на друга. Нащупывали пути, строили контакт, и это было захватывающе.

– Да, Андрей, а вам совсем не хочется слушать то, что вы и так знаете, да? Как спите сами?

– Неправильно, конечно, – вздохнул Андрей. – Ну не получается нормально спать, не только от меня мой сон зависит. Работа такая, что позвонить могут в любой момент, работаю же по всему миру. Контактов много, и интересуюсь многим, а для всего интересного приходится у сна время забирать.

– А сны? Вы видите сны?

– Знаете, редко, и такие, неконкретные, всегда забываю… Но вот в прошлую ночь… – Андрей замолчал, и тут я уже знал, что торопить его не стоит, надо ждать… И опять как-то заныло, потянуло холодом в животе. И в отражении большого ресторанного окна я увидел, как проходивший мимо официант вдруг оскалился и, странно вытягивая шею, как-то не по-человечьи покрутил головой. Я поёжился, мир снова напомнил мне, что он изменился. И у меня есть важное дело – узнать, понять и исправить.