Детство. Юность. Депрессия?

Кстати, о моём "богатырском" здоровье в ту пору красноречиво говорит такой забавный эпизод. Мама рассказывала, что где-то до трёх лет я был очень упитанным карапузом. И вот, когда меня в очередной раз привезли в поликлинику, медсестра изумлённо ахнула: "Ну и поросёночка вы откормили!"

Надо сказать, болезни кого-то из нас, мама всегда воспринимала очень близко к сердцу. Бывало, подойду к ней в выходной: "Мам, что-то я неважно себя чувствую". Она меня оглядит, пощупает лоб и тут же встревоженно мрачнеет. Начинает ворчать что-то под нос и разворачивает целую "спасательную операцию": уединяет меня от домочадцев, выделяет отдельную посуду, составляет график процедур и лечения… Если уж совсем начистоту, то мой "страх №1" в детстве – это был именно страх заболеть и тем самым сильно огорчить маму.

На самом деле причины для её тревоги были весьма основательные. Когда мы переехали в новый дом, ему уже исполнилось 33 года. До этого он пять лет самоотверженно отпахал на предприятии, не брав ни единого больничного – даже если прихварывал, всё равно из последних сил тащился на работу. Руководство высоко ценило такую преданность делу. В награду папе даже позволили самому выбрать дом из тех, что распределяло предприятие. Бонусы бонусами, но здоровье, как оказалось, было уже непоправимо подорвано. Однажды он сильно простыл, подхватил ангину. Но по привычке решил перемочь недуг на ногах. В разгар болезни у папы неожиданно распух и покраснел палец на руке. Врач сказал – мол, видно, ушибли где-то. А оказалось, что это был симптом ревматоидного артрита – серьёзного осложнения нелеченой ангины. Будь диагноз поставлен вовремя, можно было обойтись сравнительно малой кровью. Но драгоценный момент был упущен. Именно из-за болезни отец никогда не играл со мной в спортивные игры. Однажды зимой он первым начал задорно играть в снежки, и я с неподдельной детской радостью начал забрасывать его снежками с ног до головы. Но стоило мне осознать, что каждый его бросок причиняет ему боль, как я тут же прекратил и мы занялись чем-то другим. Это был первый и, к сожалению, последний по-настоящему спортивный момент в нашей с ним жизни.

С тех пор отец мучился от болей в суставах рук и ног. Я в силу возраста не понимал и не вникал в случившее. Вот был папа весел и бодр, а через несколько месяцев – еле ходит. Страшно было смотреть, как он, морщась от боли, неловко спускается по лестнице, судорожно цепляясь за перила. В такие минуты мне хотелось провалиться сквозь землю или убежать куда глаза глядят, лишь бы не видеть его страданий. После 33-х лет папа уже не оправился окончательно. Болезнь неумолимо прогрессировала, обезболивающие таблетки стали его неизменными спутниками.

Мама места себе не находила, готова была на всё ради его выздоровления. Ходила к бабкам-целительницам, на сеансы экстрасенсов, выкладывала деньги за разные сомнительные снадобья из трав и ещё бог весть чего. Однажды она взяла меня с собой на какой-то "групповой курс исцеления". Мы пришли в обычную квартиру, куда набилось человек десять. Я кое-как примостился на краешке кровати. Предводительница кружка завела долгий рассказ о некой женщине, которая вот так же страдала, а благодаря их методике излечилась. Потом принялась показывать нам дыхательные упражнения: глубокий вдох, задержка на пару секунд, плавный выдох. Часа полтора мы так просидели, старательно пыхтя и отдуваясь. Может, кому эта техника и помогла, но мне от бронхита – нет. Как и папе от его артрита. Конечно, эффект плацебо никто не отменял, и порой наивная надежда, вера в лучшее помогают справляться с тяготами и болезнями ничуть не хуже, чем лекарства.

С тех пор я сделал для себя два важных вывода. Во-первых, нужно беречь здоровье смолоду – заболел, сразу бери больничный и лечись как следует, до полного выздоровления. Ведь сегодня ты ценный сотрудник, а завтра тебя легко могут заменить другим. Во-вторых, не стоит доверять шарлатанам-целителям, магам, бабкам-шептуньям и прочим "волшебникам". Неизлечимых болезней они не исцелят, а времени и денег отнимут немало.

А вот что действительно помогло мне укрепить здоровье, так это спорт и санаторное лечение. Детские болезни и папина история стали для меня бесценными жизненными уроками, научив больше ценить здоровье, заботливо беречь себя и близких.

В первый раз я поехал в санаторий с бабушкой по маминой линии. Мы встали ни свет ни заря. Я позавтракал, залез в папину машину, сладко задремал, а проснулся уже на месте. В санатории я лечил свой хронический бронхит, а бабушка просто присматривала за мной. Мне назначили иглоукалывание, массаж, ароматерапию, лечебную физкультуру.

По утрам мы ходили в столовую, завтракали за общим столом с другими отдыхающими. Бабушка до сих пор со смехом вспоминает, как я, что бы ни ел, обязательно комментировал: "У моей мамы вкуснее!". И вот однажды мальчишка, сидевший с нами, не выдержал: "Ну сколько можно, надоел уже со своей мамой!". Но я ничуть не смутился и продолжил нахваливать мамину стряпню. Бабушку так растрогал этот момент моей безграничной любви к маминой готовке, что она с нежностью вспоминала его долгие годы.

После завтрака – целительные процедуры. А вечером мы с бабушкой ходили на живописное озеро, кормили уткам и лебедям хлебные остатки с ужина. В такие задушевные моменты мы много разговаривали. Она рассказывала о своей нелёгкой молодости, о страшной войне.

В их семье было три сестры, моя бабушка – младшая. Когда началась война, ей было всего два года. В 43-м она с сестрами, попала в концлагерь. Жили в грязных бараках за колючей проволокой. Бабушка вспоминала, что некоторые немцы из жалости, украдкой подкармливали детей. Условия в лагере были ужасными – скудное и невкусное питание, антисанитария, холод и постоянный страх. Сёстры изо всех сил старались поддерживать друг друга и не терять надежду. Дети мёрзли и болели, но редкие улыбки и тайные игры помогали им хоть немного отвлечься от беспросветных тяжких будней.

После войны они ютились в землянке – углублённом в почву жилище, перекрытом брёвнами и засыпанном землёй. Постоянного крова ни у кого не было. Уже позже, когда страна начала восстанавливаться, они перебрались в город. Бабушка любит ставить в пример её несчастное детство, когда слышит чьи-либо жалобы на современные трудности. Особенно часто она вспоминала, как им приходилось пить воду прямо из зловонного болота и есть полусгнившую картошку в те тяжёлые годы. Моя тётя всегда отвечала на такие бабушкины высказывания, что "сейчас совсем другие времена". Но проведя много часов в задушевных беседах с бабушкой, я проникся её рассказами и, возможно, в какой-то степени благодаря им, у меня даже не возникали мысли капризничать и просить мне что-то купить. Эти истории о её нелёгком детстве помогли мне по-настоящему оценить все блага и возможности, которые есть у меня сейчас.

После санатория я вернулся в садик, где меня перевели в старшую группу. Ещё в автобусе, я познакомился с мальчиком-"старичком". И в первый же день на новом месте, благодаря этому знакомству, чувствовал себя не так одиноко. Вообще, всю свою "детсадовскую" жизнь я был самым мелким в компании. Мои друзья и приятели были на год-два старше. Впрочем, ни по уму, ни по силе я от них не отставал. Каждое утро начиналось одинаково: приезжаем, встаём в круг и начинаем азартно бороться один на один с пацаном из соседнего посёлка. Этакие ежедневные гладиаторские бои. Не до крови – просто валяли друг друга по полу, старались прижать, положить на лопатки. Или пока кто-то не устанет. Воспитатели не лезли, давали нам "выпустить пар". В этих схватках я сражался наравне с моим особым напарником, но временами уступал ему в силе и выносливости. Был у нас и самый старший мальчик, который со стороны казался организатором и вдохновителем этих бойцовских турниров. Азарт переполнял нас, каждый раз мы выкладывались на полную, стремясь вырвать победу.

В старшей группе стало гораздо интереснее. Мы учились читать, писать, считать. На прогулках играли в подвижные игры. Моей любимой была "Али-Баба". Правила просты: две команды встают друг напротив друга, берутся за руки. Одна группа кричит речёвку: "Али-Баба!", вторая отзывается: "О чём, слуга?". Ну и дальше: "Выручать пора!", "Кого же?" – тут называют имя игрока из чужой команды. Кого выбрали – тот разбегается и пытается разорвать живую цепь из сомкнутых рук. Если успешно – забирает кого-то к себе. Если нет – сам остаётся в этой команде. Я почти всегда мощно таранил строй и приводил "пленных". Моя сторона чаще выигрывала. Правда, однажды случайно заехал кому-то в глаз. После этого игру строго запретили. Хоть я и расстроился, остальные, наверное, были рады – ведь я всегда был самым напористым. Именно в "Али-Бабе" я особенно ярко ощущал чувство сплочённости, когда стоишь, крепко сжимая ладони друзей в живой цепи. И ни с чем не сравнимую радость победы, когда тащишь за руку очередного "пленного" в свою команду.

Ещё помню, родители купили мне супермодные кроссовки – с прозрачными вставками в подошве, в которых плескалась цветная вода. И на пятке – лампочка, она загоралась при каждом шаге! Это было настоящее техническое чудо. Мы с пацанами забирались в тёмные уголки садика и устраивали там "световое шоу". Правда, батарейка быстро садилась, и кроссовки превращались в обычные. Но впечатления всё равно остались незабываемые.

После детского сада мы в основном играли вдвоём с моим лучшим другом Саней. Но позже к нам присоединился и мой старый детсадовский приятель Матвей. Саня с Матвеем не особо ладили, поэтому мне приходилось лавировать, уделяя внимание обоим. Старался никого не обделять, но получалось не всегда. Матвей очень сильно заикался, но никто его за это не дразнил. Как ни странно. Он каждое лето собирался в специальный лагерь для лечения своего недуга, но каждый раз оставался дома. Я и сам не сразу научился выговаривать "р", долго тренировался на слове "трактор". Кстати, Санька в ту пору не ходил в детский сад, а обучался дома у бабушки с дедушкой. Его дед был музыкантом и лихо играл на баяне. Следуя семейным традициям, Саня записался в музыкальную школу и начал прилежно осваивать игру на фортепиано. Мы часто собирались у Матвея – рядом с его домом был симпатичный лесок и пруд, куда местные коровы приходили на водопой. Однажды зимой я, дурачась, раскрошил ногами лёд и провалился по колено в ледяную воду. Хорошо, ребята вовремя вытащили! Я рванул домой, мама знатно отругала, усадила греть ноги в тазике с горячей водой, растирала мне икры спиртом. На следующий день разнос продолжился – я умудрился простыть и слечь с температурой. Впрочем, бронхит не вернулся – видимо, санаторное лечение пошло на пользу.

Занятия физкультурой никогда не заканчивались. Мы с Матвеем даже азартно соревновались, кто больше пресса накачает за день – считали по очереди "кубики" на животе. Так же наперегонки бегали в доме, из угла в угол, пока позволяла ширина комнаты и наши худые тела. Тогда я уже начал иметь представление о закаливании организма, наблюдая, как отец каждое утро стоически обливается холодной водой в очередной попытке победить болезнь. Хотя сам я не стал предпринимать столь радикальные меры и даже не переключал воду на холодную во время обычного умывания. Зато хорошим примером настоящей закалки была семья староверов, жившая в нашем поселке. Каждую зиму во время крещения они всей семьёй ходили нырять в прорубь, которую сами рубили топором. Глава этого семейства был музыкантом и неофициальным философом. Местные называли его Батюшкой из-за его длинных волос и бороды. Мама говорила, что Батюшка большой мастер поговорить. Он даже самостоятельно принимал роды у своей жены, пока акушерская бригада послушно ждала за дверью. К болезням Батюшка относился философски и почти не лечился. Поначалу я считал его местным сумасшедшим, но годы спустя всё-таки ближе познакомился с ним и его уникальным мировоззрением.

В ту пору вокруг дома хватало работы. Отец посвящал благоустройству всё своё свободное время, включая отпуск. Он вообще любил что-нибудь мастерить, а уж если брался – доводил до конца. Я, конечно, с энтузиазмом старался ему помогать. Первым делом папа решил построить баню. Привлёк к этому своего закадычного друга – дядю Эдика. Тот работал сварщиком, а в свободное время увлекался охотой. Стрелял, похоже, без берушей – со слухом у него были проблемы. Общаясь, мы старались говорить погромче. Забавно было наблюдать, как он иногда просто понимающе кивает в ответ, делая вид, что расслышал. Но в строительстве и хозяйственных делах ему не было равных! Единственное, чего дядя Эдик боялся, как огня – лечить зубы. Однажды мама уговорила его сесть в стоматологическое кресло. Так от одного вида бормашины и запаха "больнички" с ним началась форменная истерика: весь трясся, обливался потом, даже слёзы на глазах выступили. Папа потом со смехом нам пересказывал эти забавные моменты.

Однажды я наблюдал, как папа с дядей Эдиком кроют крышу бани. Даже мне, мальцу, было понятно: работёнка не из простых. А они будто не замечали ни высоты, ни тяжести листов шифера. Ловко управлялись, весело шутили о чём-то своём. В один прекрасный день я тоже смело забрался на крышу и уселся на самый её верх. Когда отец увидел меня в таком неожиданном и опасном месте, он сильно испугался. Но, стараясь не напугать меня ещё больше, чтобы я не упал, он внешне спокойно подошёл и заговорил со мной, как ни в чём не бывало. В процессе этого непринуждённого разговора я сам аккуратно слез с крыши. Возможно, я бы даже не вспомнил об этом эпизоде, если бы не рассказ отца, который так грамотно и хладнокровно провёл всю спасательную операцию.

Иногда к нам в гости приезжала бабушка, с которой я ездил в санаторий. Она уже вышла на пенсию и подрабатывала вахтёром в каком-то колледже. У неё было две дочери – моя мама и тётя Ира. Сама бабушка давно развелась с дедом и жила вместе с тётей, её мужем и дочкой в своей городской квартире. Ей нравилось приезжать к нам – здесь она чувствовала себя свободнее что ли, не так стеснённо, как в городе. На гостеприимство она так же отвечала бесконечными нравоучениями. Мы знали о сложном и трудном детстве бабушки, но не думали, что это коснётся наших семейных взаимоотношений в будущем. Она с детства приучала маму к жёсткой экономии, не покупая ей новую одежду, не приглашая гостей – что совершенно не понимал мой отец, воспитанный так же в бедной, но безмерно гостеприимной семье. Поначалу бабушка часто вмешивалась в нашу жизнь, пыталась учить родителей "как надо". Однажды папа собрался было пристроить к гостиной камин, они с мамой уже определились с проектом. Но тут папа уехал к его родителям – они жили довольно далеко, километров за триста. Пока он был в отъезде, бабушка напористо уговорила маму передумать. В итоге вместо уютного камина в гостиной появилась громоздкая стенка – такой типичный советский шкаф во всю стену. С кучей полочек, куда выставлялась "парадная" посуда и хрусталь. Которыми никто никогда не пользовался – берегли для особых случаев. Вернувшись, папа чуть не поседел от такого "сюрприза". Долго объяснял бабушке, что, мол, сейчас не старые времена, молодым хочется уюта и собственного стиля в доме. Но кто ж его слушал! С годами мама и сама поняла, что зря тогда поддалась на уговоры. Но "стенку" мы не выбросили, стоит до сих пор – как напоминание о том неравном раскладе сил. Этот случай послужил мне важным уроком. Я понял: никогда не стоит жить вместе с тещей или другими родственниками и позволять им влиять на ваши личные решения с женой. Ведь взгляды и времена меняются, и каждый считает, что знает, как лучше. Даже в идеальных отношениях с родственниками, совместное проживание может безнадежно испортить их.

Время от времени к нам наведывался дядя Толя – муж маминой сестры, тёти Иры. Он был родом с Украины, служил прапорщиком. Но после распределения переехал к нам в Беларусь. Его обычно вызывали на подмогу по хозяйству. Самому дяде Толе это не очень-то нравилось, но против напора двух решительных женщин – жены и тёщи – не попрёшь. Хоть это и казалось благотворительной помощью, но в течение года из нашего дома стабильно вывозились овощи, яйца, фрукты, мясо – всё то, что сложно вырастить в больших количествах на тесном балконе квартиры.

Как-то раз отец копал погреб в гараже. Работа уже подходила к концу, яма получилась внушительная – папа, стоя на дне, едва доставал до края. Он выбрасывал землю наверх, а дядя Толя должен был оттаскивать её в сторону. Вдруг отец замечает: что-то земля больно быстро прибывает, уже сыплется ему на голову. Озадаченный, он выбирается из погреба, а дяди Толи и след простыл! Как выяснилось, тот попросту тайком смотался в город, никого не предупредив. Зачем ему это понадобилось – история умалчивает. Мы потом не раз пытали дядю Толю на предмет сего загадочного исчезновения, но он только отшучивался.

Чаще всего дядю Толю привлекали к земляным работам: то картошку сажать-выкапывать, то скотину пасти. Кстати, корову в ту пору держали почти все семьи в посёлке. В иные годы общее стадо доходило до 110 голов! Некоторые умудрялись содержать даже по две буренки. Корова была важным подспорьем в хозяйстве. Во-первых, она давала существенную экономию на молочных продуктах. А излишки можно было продать дачникам – благо, рядом с посёлком, вдоль трассы, располагались садовые товарищества, куда летом съезжались горожане. Во-вторых, как объясняла мама, корова давала нам возможность пить свежее молоко, а значит – укреплять зубы и кости.

А ещё этим летом мы с Санькой познакомились с Вадимом – моим третьим лучшим другом детства. Он жил во 2-м квартале, в одноэтажном доме. Как это часто бывает в детстве, мы спонтанно разговорились с ним на улице, увлеклись общей игрой – и вот уже не разлей вода, целыми днями пропадаем вместе. Родители Вадима покупали ему огромные мешки кукурузных палочек, которые я тогда попробовал впервые – и часто попадался, выдав себя предательским хрустом. В то время мы очень много проводили времени у Вадима, но его родители не разрешали ему выходить далеко. Поэтому мои первые воспоминания о нём связаны именно с его домом. Вадим в детстве так же много болел, и в какой-то степени, это нас и сплотило. Я старался всегда проведывать его, хоть иногда он и не мог выходить из дома. Я тайком навещал его, когда его родителей не было дома, и незаметно убегал обратно, когда они приезжали с работы.

Как-то я был наказан и мне запретили далеко отходить от дома. Мы с Саней играли напротив дома, когда вдруг заметили пожар в лесу. Не раздумывая ни секунды, мы бросились туда и отчаянно принялись сбивать пламя сосновыми ветками. Для нашего возраста этот пожар казался бесконечным – мы изо всех сил махали ветками и перекрикивались, убеждаясь, что друг с другом всё в порядке. Этот "героический" момент прервала моя разгневанная бабушка. Она схватила меня за шкирку и оттащив, приказала бежать домой. Через 10 минут пожар уже был потушен бабушкой, Саню строго отправили домой, а мне влетело за двойное непослушание – ведь я не только ослушался запрета выходить далеко, но и ещё ввязался в тушение пожара. На следующий день, ко мне впервые пришёл Вадим, и мы тихо играли на втором этаже. Точнее, как пришёл- прокрался. Только расслабились, развеселились – а по лестнице уже шаги! Вадим в панике заметался по комнате и, недолго думая, нырнул в шкаф. Но разве ж от бабушки скроешься? Она мигом просекла, что к чему, распахнула дверцу – а оттуда Вадим вываливается, бледный и трясущийся. С перепугу бедняга даже заикаться начал. Сцена была, прямо скажем, впечатляющая. Вадим после этого лет пять ко мне в гости не совался, всё травму залечивал. Оступившись в очередной раз, я понял, что конспирация – не моё.

Мне разрешалось гулять на улице до 8 часов вечера. Обычно я просыпался, завтракал, и созванивался с друзьями, чтобы встретиться. Тогда у всех были проводные телефоны. Когда Сани не было дома, трубку брали его родители и говорили, например, что он на улице и перезвонит позже. Я был нетерпеливым ребенком и перезванивал через каждые 10-20 минут, что явно начинало их сильно раздражать.

Мы часто обедали друг у друга, чтобы не тратить время на походы домой. Мне нравилось есть в гостях, ведь каждая хозяйка готовит по-своему, а к своей еде постепенно привыкаешь.

Если я не возвращался домой к 20 часам, мама в тревоге начинала меня искать. Сначала обзванивала всех, а потом садилась на велосипед и прочёсывала деревню. В первый раз мне здорово влетело за опоздание. После этого я стал лучше следить за временем. Правда, своих часов у нас тогда не было, но можно было спросить у прохожих – всё равно все друг друга знали, в том числе и чьи мы дети.

Иногда мы ходили на озеро в сопровождении взрослых. Я тогда ещё не умел плавать. Первый раз меня учил дед по маминой линии, когда приехал к нам в гости. Мы отправились на озеро, он держал меня на поверхности воды и в какой-то момент неожиданно отпустил, думая, что я поплыву. Я камнем пошел ко дну. Я отчётливо запомнил картину, как дед сквозь толщу воды, в отчаянии тянется ко мне.

Вообще дед был тот ещё "учитель" плавания. Как рассказывала мама, он был заядлым рыбаком и грибником. Они жили в России, в городе Дубна. Дед работал токарем на военном заводе, делал детали для космических кораблей. Часто брал маму с собой – на рыбалку, за грибами, даже в Москву. Однажды, когда они рыбачили, он попросту столкнул маму с лодки в воду и она инстинктивно поплыла. В его защиту скажу, в молодости дед был отличным мужиком. Как говорит отец – лучшим из их семейства.

Благодаря деду у мамы было замечательное детство, в отличие от младшей сестры. Просто в какой-то момент бабушка с дедушкой переехали из России в Беларусь, потом и вовсе со скандалом развелись. Младшая сестра осталась с бабушкой. Дед очень сожалел об этом, ведь через несколько лет его ждало повышение и квартира на старом месте. В итоге от стресса он безнадежно спился и жил в общежитии.

Научился плавать я со второго раза, когда родители купили мне спасательный жилет. Обычно папа с мамой плыли на середину озера, а дети плескались на берегу. И вот, надев жилет, я без страха поплыл с отцом на середину озера, а вернувшись обратно и сняв жилет, я уже держался на воде уверенно. В итоге в первый же день покупки, мы отдали жилет нашим знакомым, чьи дети ещё не умели плавать.

Вообще озеро было нашим любимым местом. Напротив входа в воду был не пологий берег, а склон, где все загорали, расстелив покрывала, а зимой катались с горки. На возвышенности стояли турник и брусья, где некоторые тренировались. В озеро кто-то принёс детскую горку, почти полностью погруженную в воду и служившую трамплином для эффектных прыжков и ныряния.

Людей всегда было много – отдыхали не только местные жители, но и приезжие из города и окрестностей. Единственное, чего я по-настоящему боялся – это омерзительных пиявок. Особенно запомнился случай: стою по колено в воде, вдруг выныривает мальчишка и спокойно говорит: "У тебя пиявка на ноге!". Без промедления я помчался к отцу, и он быстро её снял.

Нашей любимой игрой было ныряние за бутылкой. Обычную пластиковую бутылку наполняли водой, бросали подальше – и вперёд, кто первый найдёт! Бывало, и лбами сшибались под водой, и наглотаемся этой мутной жижи – но азарт пересиливал. Я даже дома тренировался, в ванной. Лягу на дно и сижу, сколько воздуха хватит. А мама с секундомером надо мной, рекорды фиксирует.

Правда, однажды тренировка эта боком вышла – поскользнулся на мокром кафеле, со всей дури приложился подбородком о бортик. До сих пор внушительный шрам остался. Вообще говорят, у 90% мужчин есть либо шрам на подбородке, либо на указательном пальце левой руки. Вот и я пополнил эту статистику, имея уже оба.

Лето подходило к концу, и нужно было ждать новое. Но предварительно предстояло провести год в первом классе, впервые пойдя в школу. К тому времени я уже учился читать и писать в детском саду и дома, а Саня – только дома. С детства мне его ставили в пример, так как он много читал и схватывал все очень быстро. Какое-то время они с родителями даже жили в Германии, и он знал немного немецких слов.

Наша команда разделилась: мы с Саней поехали в школу, в которой училась моя сестра и в которой преподавали учителя из города. Считалось, что это достаточно сильная школа. А Вадим и Матвей начали учиться в школе, располагавшейся в противоположной стороне и дававшей худшее образование. Но это был выбор их родителей. Естественно, я безумно расстроился.

Еще летом мы поехали на смотрины в новую школу к нашему будущему первому учителю. Приехали мы с нашими мамами, и учитель задавал вопросы вроде: "На ветке сидели 10 птичек, 3 улетело. Сколько осталось?" Саня отвечал очень быстро, все его хвалили, и его мама с гордостью говорила, что она даже сама не успевает подумать. Мне кажется, моей маме в тот момент было неловко, что я так же не успевал подумать. Саня больше прилагал усилий в учебе, и с него больше требовали родители, бабушка и дедушка. В то время как я, стойко бился на арене, словно гладиатор, в детском саду.