Была ли полезна тебе жизнь?

– Спасибо, за компанию. Всё как-то ужасно было для меня в самом начале. Сейчас я как будто преобразился, зажил, что ли, – уже со счастливым взглядом говорил Андрей.

– Надо бросать пить, надоело жить только этим, буду искать новый интерес в жизни. Пойду в церковь, поставлю свечку, – продолжал он.

      Я молчал, улыбаясь от его неуклюжих действий и суеты. Взгляд от своих сигарет он не отводил, но и не брал их. Я решил сейчас не курить, ждал.

– У меня два куска мыла с собой. Давай я один отдам тебе? Может, что надо от меня, скажи? – говорил Андрей.

– Мыло у меня есть, оставь себе. Прошу тебя зайти в храм и заказать для меня Сорокоуст, да и себе тоже. Ты сегодня должен стать новым человеком, – обратился я к нему.

      Я понимал, что он не запомнит, что надо сделать в храме. Знал только одно: ему надо дать шанс пойти в храм и выполнить мою просьбу. Там он сможет вспомнить и о себе. Андрей был ответственный человек, это было видно. Даст Бог, и у него произойдёт встреча с Богом, батюшкой, другими верующими людьми. Только бы он не потушил свои ещё слабые намерения праздностью выхода на свободу, утопив опять всё в алкоголе.

– Я не знаю, что там делать, в церкви, был лет тридцать назад, ещё с женой. Там так всё сложно для меня, – начал мяться мой сокамерник.

– Иди, поставь свечку за меня, себя и следователя. Бога благодари, как сможешь, более мне от тебя ничего не надо. Жизнь нас ещё сведёт, вспомнишь мои слова. Только иди в храм, сразу, – закончил я.

      Андрей ушёл, забрав свои сигареты, стыдливо пряча глаза. Я же понимал, они для него имели свою «ценность» и были ему нужны. Мне же сейчас это было неважно, я остался совсем один, без сигарет и мог не курить.

       Почему человек не может совладать с собой, со своими пороками и страстями? Вот и скорби, которые мы несём за свои грехи, не желая трудиться над собой. Как же здесь видны изъяны человеческой души. Как научиться не осуждать и помогать брату своему? Смотрю на бревно в своём глазу… И только пытаясь с ним повозиться, понимаю, как трудна борьба и глубина причины греха, какую жалость и терпение я должен проявлять к брату, живущему в грехе. Любовь и сочувствие – вот на что я должен опираться. Эти чувства и уже имеющийся опыт дадут возможность вытащить и сучок из глаза брата. Осуждение отпадёт само, если будет любовь и сочувствие.

Время или ситуация всегда вернёт к реальности, что Господь разными путями, в понимании человека несправедливыми, пытается пробудить нашу совесть и душу. Не раскрытая душа живёт в границах человеческой ограниченности и ложных представлений. Вот и получаем мы испытания, чтобы оживилось наше спящее сознание.

Слава Богу за всё!

Вижу надвигающуюся беду в своем сердце

      На третьи сутки, в воскресенье, меня вывезли в суд. Солнечный день, неспешные работники полиции, автозак, окно, в которое видна свобода, ещё вчера принадлежавшая мне. На закрытой территории возле здания суда я ожидал в машине. Места в «Бобике» было мало, хотелось курить.

– Это ваши? – приоткрыв мне дверь, спросил конвойный.

      За забором стояли моя жена и дочь. Пристально разглядывая меня, с надетыми масками мнимого спокойствия. Это было не так, я видел глаза, наполненные растерянностью и тоской. Долгие годы совместной жизни дали мне возможность знать свою жену, её взгляд.

– Мои! – с радостью в голосе проговорил я.

– Болит спина, ноги затекли, дайте постоять у машины.

– Нельзя, только в машине, в зал вас поведём отсюда, в камеру спускать не будем.

      Проговорив это, он тут же открыл дверцу и помог мне выйти из машины.

– Присядьте на ступеньку, только здесь, молча. Курить дать? – спросил полицейский.

      Я курил, рассматривая близких, стоявших за забором. Улыбаясь им, показывая всем видом свою безмятежность и уверенность. Жена мне махала рукой, показывая, чтобы я бросил сигарету. Я ей обещал бросить курить, при ней не курил совсем, всеми силами удерживая себя от этой привычки. Сейчас меня это не пугало и не отвлекало. Я понимал, что это сейчас не главное для нас.

      Надев на меня наручники, повели в зал. Около него, в коридоре, меня ожидали родные мне люди – моя семья. Сын гулял с тещей неподалёку в сквере, я видел его, ожидая у машины. Защитник был уже в зале, прокурор читал документы, следователь сидел рядом с прокурором за столом, семью в зал не пустили.

– Постановление на арест мне так и не дали, я даже не знаю, что вам вменяют официально, – поздоровавшись со мной, сказала Неля Матвеевна.

      Я приветливо улыбался, не зная, что ей говорить. Всё для меня было ново и необычно.

– Встать, суд идёт! – громко проговорила девушка спешно входящая в зал.

      Судья, молодой мужчина, очень бегло бросил на меня взгляд и открыл судебное заседание.

– В производстве первого следственного отдела управления по расследованию особо важных дел Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации находится уголовное дело, возбуждённое в отношении Лыковой Нины Игнатьевны по признакам преступления ч. 4 ст.291.1 УК РФ, Кузнецова Григория Васильевича по признакам преступления, предусмотренной с ч. 3 ст. 30, ч. 4 ст. 291.1 УК РФ, Мерцалова Виктора Валерьевича по признакам преступления, предусмотренного ч.3 ст.30, ч. 4 ст. 159 УК РФ, а так же по факту совершения преступления ч. 5 ст. 291.1 УК РФ. Как следует из представленных материалов, Мерцалов В.В. подозревается в том, что в один из августовских дней 2018 года, реализуя свой преступный умысел, предложил Кузнецову Г.В. передать через него и цепь иных посредников взятку должностным лицам администрации в виде денег в сумме 600 000 рублей за совершение в пользу Трофимовой О.А. действий, входящих в их служебные полномочия по передаче земельного участка, – без пауз, бегло читал судья.

      Я был в ужасе, совсем не понимая, что за статьи и фразы: преступный умысел, взятка, передать.

– Бред какой-то! – не веря в происходящее, говорил себе я.

      Судья дал слово следователю.

– 5 апреля 2019 года Мерцалов В.В. задержан по подозрению в совершении данного преступления.

– 7 апреля 2019 года следователь обратился в суд с ходатайством об избрании в отношении Мерцалова В.В. меры пресечения в виде заключения под стражу, мотивируя это тем, что последний, является лицом, наделенным особым правовым статусом, совершил преступление коррупционной направленности, имеющей высокую степень общественной опасности, поскольку оно посягает на основы государственной власти, нарушает нормальную управленческую деятельность государственных учреждений, подрывает их авторитет, деформируя правосознание граждан, создавая у них представление о возможности удовлетворения личных и коллективных интересов путём подкупа должностных лиц. Находясь на свободе, по мнению следствия, Мерцалов В.В. может скрыться от следствия и суда, угрожать свидетелям и иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожать доказательства или иным путём воспрепятствовать уголовному делу.

      Прокурор поддержал доводы, изложенные в постановлении частично, и указал, что, по его мнению, надлежащее процессуальное поведение подозреваемого может быть обеспечено мерой пресечения в виде домашнего ареста.

      Защитник в судебном заседании просила избрать в отношении меня меру пресечения – подписку о невыезде и надлежащем поведении, мотивируя, что оснований для заключения под стражу не имеется. Кроме того, она заявила ходатайство о продлении срока задержания для предоставления дополнительных материалов, характеризующих личность, так как прошло только двое суток, и это период выходных дней.

      Судья вышел для принятия решения. Следователь вышел следом за судьёй. Прокурор был занят своим телефоном.

– Вас отправят под домашний арест, у меня не было времени собрать справки о семье, работе, болезни ребёнка. Они спешат, делают всё в выходной день. Это против нормы, возможно, и отложат на сутки, мы тогда успеем всё собрать. Прокурор лоялен, это хорошо. На вас ничего нет, точно, – повернувшись ко мне, сказала мой защитник.

Вернулся следователь с явно довольным видом. Судья зашёл в зал, все встали.

– Его не было пару минут, значит, постановление написано заранее, – сказала мне защитник.

– Суд постановил: «Избирая суровую меру пресечения, суд установил, что подозреваемый подозревается в совершении тяжкого преступления коррупционной направленности, посягающие на основы государства и наказание в виде лишения свободы до десяти лет. Медицинских документов, характеризующих материалов, справок суду защитой не представлено. В удовлетворении ходатайства защитника о продлении срока задержания – отказать. В удовлетворении ходатайства подозреваемого и защитника о мере пресечения: подписка о невыезде и надлежащем поведении – отказать. Ходатайство следователя об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу подозреваемого – удовлетворить. Избрать в отношении подозреваемого Мерцалова Виктора Валерьевича меру пресечения под стражу сроком на два месяца», – закончив ещё несколькими фразами, судья спешно вышел.

      Следом вышел прокурор, сказав следователю, что он будет писать протест. Следователь улыбался и чувствовал свою победу и превосходство в этой ситуации.

– Андрей Геннадьевич, вы же мне говорили, что у нас будет время для подготовки к суду, сегодня выходной, зачем же так, – спешно говорила мой защитник выходящему из-за стола следователю.

      Он, не обращая на неё внимания, не отводил взгляда от меня, шёл к выходу. Это была его победа, он всем видом показывал своё превосходство над ситуацией. Мелкая пакость от него загоняла меня на долгое время под арест. Чувство справедливости и правды стали у меня угасать мгновенно.

– Я завтра буду у вас, будем писать апелляцию, так дело не пойдёт. Мы показания не даём, у вас есть Конституционное право по пятьдесят первой статье не свидетельствовать против себя и своих близких, без меня на допросы и разговоры со следователем не соглашаться, – сказала мне Неля и её попросили тут же отойти от клетки, надевая на меня наручники.

      Я уезжал, опять увидев своих родных у выезда из суда. Моя жена пытливым взглядом выискивала меня в окне машины, на её лице были слёзы. Я знал, что принёс ей новую боль и страх. Зять стоял рядом, дочь обнимала свою маму. Только меня уже не было рядом. Они казались мне оставленными и одинокими, я понимал их растерянность после сегодняшнего решения суда. Они ждали меня, веря в справедливость и мою невиновность. На душе было тягостно и противно.

– За что, что происходит?! – только это сейчас крутилось в моей голове.

      Сегодня был праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, который я планировал встретить радостно, в монастыре. Господь уготовил другой путь и встречу с иным настроением и мыслями.

      Тюрьма не исправляет человека как исправительное учреждение, она его пытается подавить как личность. Заставляет страдать через лишения привычного образа жизни, нормальных бытовых условий, уважительным отношением со стороны режима. Твоя вина ещё не доказана, но ты уже изгой общества с клеймом преступника. Ты должен страдать, быть униженным! Этот отпечаток липкой грязи ложится и на твоих близких людей, пачкая чистых, ни в чём не виноватых, подставляя под незаслуженные обвинения, осуждения и домыслы.

      Вижу надвигающуюся беду в своем сердце. Не скрытая злость на Бога, в словах: «Где Он, его милость и любовь ко мне». Так бывает в обиде: начиная роптать, проверяешь остатки веры у себя. Вот она, пропасть твоего маловерия. Ещё вчера ты верил, ждал помощи и утешения, сегодня ты можешь потерять веру и себя в ней. Как долго ты шёл по этому пути распада, в какой момент появилась претензия к Нему?

– Ну, где же Ты, мой Бог? Мне плохо!

Я почти был счастлив, от этих малых удобств

      Ночь после суда была без сна, мысли не давали покоя. Болела спина, неудобная для меня поездка откликнулась ноющей болью в моей не самой здоровой спине. В камере холод, доски жгут мои кости своей жесткостью, я третьи сутки не раздеваюсь, сплю одетый, тело просит чистоты. Один, жду сокамерника, тяготит одиночество и раздирают душу тягостные мысли. Сигарет нет. Всё плохо. Разбудило меня лязганье открывающейся двери. Это проверка.

– Встать! – с ходу начал орать краснолицый прапорщик, который в первый день меня принимал в ИВС.

– Почему не встаёте и отказались от еды? – офицер говорил со мной, не заходя в камеру.

      Только сейчас я понял, что мою спину заклинило, и острая боль не даёт мне возможности встать с нар.

– У меня болит спина, встать не могу, – проговорил я, понимая, что доверия к моим словам у них не будет.

– Слышишь ты, кусок дерьма, вставай, пока тебя я за ноги не стащил на пол, – заорал прапорщик.

– Ты, мне завязывай играться, тебя жизни научат быстро, это тебе не дома, – не прекращал краснолицый.

– Пусть лежит, досмотри его так, – сказал офицер и ушёл.

      Прапорщик рылся в моих вещах, постели, бурча как старая бабка, немного поубавив свой тон в мою сторону.

Я проспал завтрак, не услышал, может его не принесли?

      Что делать со спиной, с этой болью в таких условиях я не знал. Дома, три дня минимум, уколы и мази. Чуть позже упражнения на профилакторе, который я приобрел много лет назад. Он меня спасал всегда. Но здесь? Две межпозвоночные грыжи и протрузия поясничного отдела позвоночника дали о себе знать в самый неподходящий момент. Я пытался встать, так как утренняя нужда толкала меня к этому.

      Не получилось, больно, надо пытаться встать и расходиться, рассуждал я, пытаясь делать скручивающие упражнения на кровати.

Дверь снова открылась и мне сказали идти в кабинет.

– Кто там пришёл? – спросил я.

– Следователь ждёт, – ответил постовой.

      Я понимал, что отлежаться мне не дадут, прилагая усилия в борьбе с болью, попытался встать.

– Помогите подняться, – просил я.

– Нельзя, сами, – ответил постовой.

      Сбросив ноги на пол, пытаясь не показывать свою беспомощность, я начал подниматься. Всё что я делал, вызывало боль, ноги не слушались.

      Как стыдно, мне надо было проявлять только силу и уверенность, а я так сдал, – думал я.

      Опершись двумя руками на бёдра и получив, таким образом упор, давая минимальную нагрузку на спину, не сумев разогнуться, волоча и шаркая ногами, в полу скрюченном состоянии, я двинулся к крану, пытаясь умыть лицо. Не получилось, руки не смог оторвать от тела.

– Долго ждать, Мерцалов? – с новой яростью заголосил краснолицый.

– Руки за спину, я буду надевать наручники, – шумел без остановки он.

– Нет, только впереди, я не смогу так дойти до кабинета, – запротестовал я.

– Руки за спину! Применить силу, ломать тебя? – начал орать прапорщик.

      Я понял, что надо подчиняться. Приложив все усилия, в полуприседе, отдал ему руки за спину. Наручники надеты. Выходя в коридор, делая маленькие неспешные шаги, я продвигался медленно и не спеша. Пытаясь собраться мыслями для разговора, моля Бога дать мне силы и терпение.

– Иди быстрее, – сказал мне прапорщик, толкнув не сильно в спину.

      Этого было достаточно, чтобы острая боль прострелила мне спину, и ноги, словно подкошенные, перестали слушаться меня. Я понимал, что удержать себя более не могу и падаю. Руки за спиной не оставляли мне надежды удачного падения и не желая прямого удара лицом в пол, я всеми усилиями пытался, смягчит падения, цепляясь плечом за стену. Я рухнул, как мешок, громко вскрикнув от удара, у меня потемнело в глазах. Всеми силами пытался встать, как перевернутая черепаха, с застёгнутыми руками за спиной, крутился, издавая тихие стоны.

– Сука, вставай быстрее, помоги ему, – шептал прапорщик.

– Ты что сделал, посмотри на него, – сказал второй.

      Меня поднимали под руки, я только вскрикнул, что болит рука.

– Ты смотри на руку, тебе хана, ты ему руку сломал, – говорил второй.

      Я не мог адекватно оценить состояние, моя боль спины и руки смешались воедино и меня вернули в камеру. Сняли наручники и помогли лечь на нары. Через некоторое время зашел офицер, молча и долго смотрел на меня, разглядывая меня полностью.

– Что с рукой, – робко и с сожалением спросил он.

– Болит плечо от удара о пол, нужен врач, – сказал я, понимая, что сам я с этим уже точно не справлюсь.

      Он тут же вышел.

Боль стала тупой, и я начал засыпать от бессонной ночи. Я не понимал, сколько прошло времени. Мне удалось уснуть на какое-то время.

      В открывшуюся дверь зашел врач и медсестра скорой помощи.

– Что с вами случилось, что болит? – спросил врач.

– Болит спина, обострение грыжи позвоночника, не удержался на ногах и упал на плечо, болит сильно.

      Он помог мне снять одежду, рука не шевелилась совсем, давая острую боль.

– Вас били? Говорите правду, не бойтесь, – спросил врач, осматривая плечо.

      Плечо было опухшее, наливалось синевой.

– Нет, я упал.

      Запах немытого несколько дней тела добавил аромата в этом и так не ароматном месте. Врач это почувствовал и стал улыбаться.

– Давно здесь?

– Третьи сутки.

– Выбито плечо, я его сейчас поставлю на место, если опухоль не пройдёт, вызывайте скорую и на снимок. Сейчас руку правую убери на колено, эту отдай мне и не сопротивляйся. Смотри в другую сторону, – сказал врач.

– Господи, не оставь, помоги! – только это успел вслух сказать я.

      Я так и не понял его манипуляций – резкая боль, но каким-то волшебным способом моё плечо приобрело прежний вид. Сделав обезболивающий укол, врач предупредил всех, что я буду спать несколько часов. После этого нужны лекарства и мази.

      Я спал, пропустив обед, меня не будили. Проснувшись от чувства голода, начал движение по камере. Укол сделал своё дело, плечо немного ныло, спина почти не болела.

      Открылась дверь, зашёл опять краснолицый.

– Я не специально, так получилось, – виновато начал он свой разговор.

– Для нас это залёт, меня могут уволить, не губи, – с мольбой говорил он.

      В моём сердце не было зла, боль утихла, я выспался, и мне его стало жаль.

– Иди с Богом! Пару сигарет принеси, – кратко ответил я, всем видом показывая, что он мне неинтересен, и мстить ему я не желаю.

Бурча что-то себе под нос, он робко вышел из камеры.

      Жизнь стала меняться! Через полчаса, мне предложили сходить в душ. Помывшись, я получил пачку сигарет, коробку спичек и пять книг. После ужина мне занесли все лекарства, которые выписал врач, бутылку воды, конфеты и две пачки печенья.

– Это вам от меня, зовите, если что надо ещё, позже вам дадут чай, – мило сказал мне прапорщик, всем видом показывая, что мы уже друзья.

Я был почти счастлив от этих малых удобств.

      Есть крайне неприятные для меня люди. Они живут как-то и, предполагаю, творят добро, любимы кем-то, возможно, и сами любят. Я пытался разобраться и в этом. Что меня так раздражает в них, что пугает? Если ты видишь несовершенство, значит ты и сам к нему причастен? Я понял, что меня тяготит несогласие между словами и делами, всё сказанное должно подтверждаться поступками и жизнью человека. Особенно если человек верует! Вот она опасность – подменить собой, своим поступком, истинные ценности.

Не знаю, поняла, что только ты

      В большом кругу моих знакомых особое место занимает одна семья. Девушка ближе к сорока, её золотой, для меня рыженький мальчонка, с редким древним христианским именем, малознакомый брат, их мама. Мужа девушки я не знал, в разговорах редко были упоминания о нём. Дружили мы с одним из уважаемых нами батюшкой. Девушка проживала в другом городе и частенько приезжала проведать свою маму, погостить у неё. В один из дней раздавшийся звонок принёс мне тяжелые известия.

– Пропал брат. Он позвонил, что идёт домой, и его нет уже сутки, – сказала она.

Она была легкая и беспечная, имела множество друзей, прекрасно проводила с ними время. Почему в тот момент она позвонила именно мне, неизвестно.

– Не знаю, поняла, что только ты, – ответила она мне, спустя время.

      Мы начали его искать, нашли в морге. Он там пролежал двое суток. В кармане у него были права, личность известна. Почему не искали и не сообщили родным? Ох уж эта наша безответственность или опять чей-то злой умысел!

      Худое утончённое лицо, заплаканные глаза, трясущиеся руки. Стройная осанка её увяла, внешне она выглядела раздавленной от всех этих обстоятельств, навалившихся на неё.

– Прошу тебя, пойди, посмотри, он ли это, – просила она меня у морга.

– Я его живым видел только один раз, пойдём вместе, – взял её за руку и повёл в здание.

      Запах! Этот запах въедается до костей в каждого входящего человека. Для меня же он провоцировал рвоту, и я едва сдерживал свой позыв. Откинутая грязная простыня оголила часть его лица. Это был он, я его узнал сразу. Я стоял рядом, ожидая реакцию моей знакомой. Её лицо успокоилось, стало собранным, наполнилось внутренней силой. Я это лицо не могу забыть и сегодня. Она сразу повзрослела внутренне на моих глазах. Время беспечной жизни для неё закончилось. Это было начало сложнейшего пути, нескончаемых трудностей и проблем на несколько лет в её жизни, но тогда она ещё этого не знала. Сейчас же было только принятие новой реальности.

      Её брата сбили на пешеходном переходе, когда он шел домой, и по дороге в больницу он скончался. Жил и работал он в другом городе, вдали от своей семьи и матери, его жена и пятеро детей проживали на Украине. Он ехал на выходные погостить домой к матери и проведать приехавшую сестру. Не дошёл до дома пятьсот метров.

      Его тело было сильно изуродовано от удара. Как выяснилось позднее, его сбил большой автомобиль, значительно превысивший разрешённую скорость. За рулём был публичный человек местного уровня. Пока тело было в морге, виновный решал свой вопрос. Дело по причине смерти не возбуждалось более года, виновный ни одного раза не появился у родных, чтобы выразить свои соболезнования или извиниться. Эту трассу вдоль непрекращающихся поселков в двадцать километров называют «дорогой смерти». Ежедневные аварии и множество смертей. Для меня это была третья смерть моих знакомых в этой долине.

– Он ведь полтора года назад на соседнем переходе попадал под машину. Врачи ему давали только пять процентов для жизни. За брата молились все. Он выжил, частично собранный из металла, – сказала она и, взяв теперь меня за руку, снова повела в морг.

– Покажите его руки, ноги, голову разверните! Там есть металл? – с требованием говорила она санитару.

– Есть, много, – подтвердил санитар, поднимая простыню.

      Его руки были разорваны и сломаны, подтверждая силу удара. На костях видимые части металла, и сомнения рассеялись окончательно.

      Я знал о трудностях этой семьи, что она одна с мамой не осилит все хлопоты. Всё это время был рядом с ними. Мы справились, похоронив брата рядом с местом проживания его матери. Его семья на похороны не приехала, они, как позже выяснилось, были в стадии развода. На поминки я не пошёл, тогда себя считал для них не близким человеком.

Жизнь ещё несколько раз сводила меня с этой семьёй, там получал свои уроки, делая выводы. Они мне близки и сейчас, в то время, когда я для многих стал неудобным, возможно опасным.

      Только добрыми делами мы можем помочь себе, очистить своё сердце. Нельзя ожидать награды за то доброе, что ты делаешь. Только любовь, бескорыстие и доверие должны наполнять тебя всегда.

      Сидя возле дома в день поминок, я слушал рассказы о брате. О его сложной жизни, проблемах с ногами и рукой, тянувшихся с детства. О его чудесном спасении в пожаре и долгом лечении в связи с большим поражением кожи. Его товарищ погиб. Дорога в первый раз тоже пыталась забрать его жизнь, лишив здоровья. Второго шанса Господь ему не дал – забрал к себе. Знакомая плакала, каялась, что не могла ему простить его пристрастие к алкоголю, стыдилась его в этом состоянии, отталкивая от себя. В ней жила детская обида на него, ведь он был старший и часто её задирал. Её тонкий внутренний мир рвал все основы сегодняшнего дня. Брак по расчёту, дом полная чаша, муж намного старше по возрасту, развитая европейская страна для проживания. Только душа её не жила, страдала. Много что я тогда услышал и понял. Поняла ли это она? Надеюсь, что поняла, но позже, натворив ещё много глупостей, разменивая и предавая своих близких людей и отношения.

      Человека не вернуть! Через такой опыт осознания, можно вернуть себя, найдя тот тонкий мостик внутреннего мира, который поведёт тебя к истине, истине Божией. Если злость, обида или безумие не сожгли его окончательно. Ужасно, если так. Я был на этом мостике.