Три дома на Набережной

Три месяца от Татьяны ничего не было, не отвечала на письма, видеосвязь не включала и только шелестела:

‒ Привет. Приезжай, потом всё расскажу.

Арбатов почти плакал:

‒ Всё нормально. Вроде как. ‒ Потом замолкал ненадолго и добавлял, ‒ приезжай, ты очень здесь нужна.

Юлечка, нежность нежная, почему-то хлюпала носом и стонала что-то про мамину попу, которая спряталась. Ей не давали договорить, наскоро прощались.

И вот теперь, на вопрос как Танька, мама сказала горькое:

‒ Ох, доченька.

Приближение разлуки

Володя целый день перед отъездом не отходил. Он сглупил вчера. Утром проснулся, а его кошки разгрызли душу и вытащили горе. Горе вырвалось наружу и всё заполнило болью. Преодолевая боль, он произнес утренний заговор. Это была его тайна, те утренние слова, которые он произносил, это был заговор на любовь, и он всегда срабатывал. Так яростно, так неистово и так мощно сработал заговор, что казалось их накрыло золотым сиянием, и любовь их казалась вечной и такой сильной, что кошки разомлели и уснули.

Юля на него не смотрела. Всегда смотрела, иногда так улыбалась, что стены не выдерживали, улыбались в ответ, а сегодня нет и от этого было невыносимо больно.

‒ Юль, ты как будто стену выстроила. Вроде рядом, близко. Можно руку протянуть, подходишь к тебе и понимаешь, что перед тобой бронированное стекло, прозрачное незаметное, но толщиной с метр. Это неправильно, как будто это и не ты вовсе, а какая-то незнакомка, дерзкая и чужая девушка.

‒ Ты придумываешь!

‒ Нет, Юль, ты прекрасно знаешь, что не придумываю, и я не понимаю какую игру ты затеяла. Ты же не умеешь играть в закрытую, Юля! Ты же всегда на лихом коне, с шашкой наголо! Оказывается, ты в отпуск собралась одна, но ни слова мне не сказала, я об этом узнал последний, почему?

‒ Я не знаю, почему, Володя. Я ни в какую игру не играю, все происходит само собой и помимо меня, действую интуитивно и как выясняется, с завязанными глазами попадаю в десятку. Не знаю почему так происходит, но какая-то логика есть в происходящем. Если ты думаешь, что я наслаждаюсь игрой, то ошибаешься. Мне надо домой, к маме, к папе и…

Она хотела сказать, что ей надо к звездному небу, но не смогла. Это личное, даже интимное. Чужим о таком не говорят. Любимый чужой дальше от сердца, чем чужой случайный.

‒ Ты меня всего неделю замещать будешь. Потом выйдет Свердлов и по приказу он поработает начальником, а ты, как и договаривались в отпуск.

Он собирался отвезти её на вокзал. Юля нервничала, суетливо упаковывала вещи.

– Не психуй и не делай глупости. Я отвезу тебя, ты продолжаешь возводить между нами стену. Я не готов к этому Юля. Я совсем к этому не готов. Я не готов с тобой расставаться. У меня нет человека ближе. Пожалуйста, не отталкивай меня. Мне это больно. Юля, у нас же все было хорошо, сегодня, утром, ты моя была и так нежно и неистово меня любила, а потом опять, что происходит? Ты со мной прощалась? Разлюбила? Скажи.

И он ждал. Хотел, чтобы она подошла к нему и поцеловала. Она всегда так делала, когда на него сплин нападал. Бывало такое, но с ней рядом случалось все реже. У него оставались фантомные боли от прежних отношений, из которых он выходил опустошенный, больной и обессилевший. Юля его вылечила и всё встало на свои места. Она никогда не обсуждала с ним прошлую жизнь. Он не хотел говорить об этом, но у неё всегда находился повод над чем-то посмеяться, чему-то порадоваться, чем-то восхищаться. И он никогда не видел её холодной и чужой. Она была рядом, теплой, нежной и радостной.

Ну зачем он ляпнул эту дедушкину шутку. Зачем. И почему он не решился объясниться. Почему дал время развиться этой трещине, она же через его сердце пролегла, а за что? Даже мысли о свободе мелькнули.

Да какая это свобода. Свобода, это когда можешь подойти к любимому человеку и поцеловать его или ответить на поцелуй, или вообще вовлечь во что-то яркое и безумное, потому что находишься в пространстве, которое называется любовью, взаимной любовью. Свобода в этом. Он же точно знает, что она есть между ними. А сам-то чего?

Выскользнула из рук. Не оттолкнула, увернулась от объятий. А он так растерялся что не успел рассмотреть её лицо. Какой она была, когда увернулась от его прикосновений. Хотя она умела делать покерное лицо. С чужими, но не с ним. Вспомнил её вчерашний взгляд, её глаза. Чужие глаза. Кошки опять вцепилась в душу острыми зубами. Сейчас рвать начнут.

Ну это же чушь такая. Разве можно так, взять и все потерять.

‒ Юля, пожалуйста!

Он не хотел умолять и не хотел требовать. Строго сказал.

И она сдалась, сдалась в надежде.

‒ Ты же потом приедешь?

Это была огромная петля, на которую можно повесить крючок, размером с полмира, и он накинул этот крючок.

‒ Я не смогу долго без тебя продержаться, Юль! Сразу после сдачи техпроекта, в тот же день я выеду к вам.

И она сама к нему подошла. Подошла и обняла. Как всегда это делала.

‒ Я буду ждать.

И ему стало легче дышать и навалилось такое счастье.

‒ Я люблю тебя!

‒ Нам пора. А то опоздаем.

В машине он положил её руку на подлокотник и держал всю дорогу. А потом у поезда целовал так, как будто навсегда и в последний раз.

‒ Скажи, что у нас всё хорошо.

‒ Я не знаю, Володя. Не знаю. Я сама хочу это услышать от тебя.

‒ У нас все хорошо, а у меня всё плохо. Ты уезжаешь и мне от этого плохо. Звони мне и телефон не отключай, я буду волноваться. Представляешь, я свой телефон сегодня забыл на работе.

Соседка

В купе сидела грустная девушка. Хорошенькая, юная и очень грустная. Подперла кулачком подбородок и грустила.

‒ А меня он не пришел проводить.

‒ А я час назад не хотела, чтобы он меня провожал.

‒ А я думала у вас всё хорошо. Вы так целовались. Я стояла и завидовала.

В купе ворвался всклокоченный, с красным лицом громадный мужчина, совсем не юный паренек, который подошел бы этой печальной девушке.

‒ Ты что мне написала. Какой вагон?

‒ Третий.

‒ Ты написала восьмой, слепондюля!

Юля вышла. Пусть грустная девушка попрощается со своим любимым. Хотя он так ей не подходил. Совсем не подходил. Да уж. И ненавидим мы, и любим мы случайно.

Володя стоял у вагона и напряженно вглядывался в окно.

Юля выскочила к нему обниматься и целоваться. Ей стало так тепло, только что было зябко, а сейчас, когда она его обнимает, ей тепло. Шептала ему что любит, очень любит и будет вспоминать как любили они этим утром, так может у неё хватит сил, и она доживет неделю до его приезда. И он смеялся, целовал так, что голову потерять можно.

Проводница громко попросила пассажиров пройти в вагон, потом попросила провожающих выйти из вагона. Юлька успела сказать, что у них все хорошо и он улыбнулся ей, как всегда. У него была шикарная улыбка. Такая великолепная, что сердце проваливалось куда-то вглубь организма, в общем Голливуд может рыдать от зависти, вот такая улыбка была у Володи.

Он не дал ей войти в вагон, ему самому надо было его покинуть. Не торопился, занимая все пространство вокруг своим туловищем. Юле пришлось понервничать, но они с соседкой все-таки умудрились помахать ручками любимым мужчинам из окон отходящего поезда.

‒ Он у тебя красивый, не чета, конечно, моему, но тоже красивый.

Похоже придется вспомнить всю народную мудрость о любви, подумала Юля. Как там, любовь зла, полюбишь и козла, на вкус и цвет…

Юля решила, что потакать плохому вкусу соседки не будет и жалеть её не будет, поэтому за своего заступилась:

‒ Мой мне больше нравится.

‒ А он женат?

‒ Нет, мы ещё не женаты, – ответила Юля, уже догадываясь куда клонит случайная попутчица.

‒ А мой ещё женат, – ответила грустная девушка. ‒ Меня Алиса зовут, а тебя?

‒ А меня Юля, но близкие зовут Юлька, приятно познакомиться, ‒ с трудом соблюдая правила этикета ответила ошеломленная Юля, ‒ Как женат?

‒ Ты не думай, он уже давно разводится. Суда ждут. Я не стала бы вмешиваться в чужую жизнь.

‒ Я не думаю, но сильно удивляюсь, как тебя угораздило!

‒ А что, перед таким можно устоять? – строго спросила Алиса.

‒ Если ты о внешности, то можно, но я же его как человека не знаю.

‒ А я вот сразу на него запала. Как увидела, так сразу поняла, мой!

‒ И давно?

‒ Что давно?

‒ Давно ты его увидела?

‒ Год назад.

‒ Пойдем сядем, а то я сейчас рухну.

‒ Устала? ‒ участливо спросила Алиса?

‒ Очень. ‒ соврала Юля.

Она вспомнила, что собиралась в поезде поплакать. Но сейчас вроде повода уже не было. Только подумала, зазвонил телефон. Звонила Нелли, экономист и табельщица по совместительству.

‒ Ой, Юлечка Александровна, а я только узнала, что вы в отпуске, а что с Володей уже всё?

‒ Что всё?

‒ Ну как же. Вы же вроде разбежались?

‒ Куда разбежались.

Юля умела поставить вопрос так, чтобы спрашивающий раскололся полностью.

‒ Ну тут слухи ходят, что Володя ухлестывает за кем-то из лаборанток.

‒ А кто им ноги приделывает?

‒ Кому Юлечка Александровна? – растерялась Нелли.

‒ Нелли, ты сказала слухи ходят, но сами по себе они же не могут ходить, им же кто-то ноги приделывает?

‒ О-о-ой, ‒ задребезжал голос Нелли, ‒ ну, это же, может, придумывают.

‒ Придумывают. А ты чего звонишь-то?

‒ На сколько дней у вас отпуск?

‒ Приказ вышел, отпуска отгулять, поэтому полтора месяца мы с Володей будем в отпуске, у нас накопилось. У тебя приказ лежит в папке, завтра выйдешь, там все написано.

‒ Значит слухи, – уточнила Нелли.

‒ Слухи, Нелли.

‒ Ну хорошего вам отдыха. Не скучно одной вам будет? ‒ не угомонилась ведь, зараза такая.

‒ Я к папе и маме еду, к любимой подруге, а через неделю и Володя приедет к нам. Когда скучать-то? Это же родина моя, тут одноклассники, подруга, персики, абрикосы.

Юле захотелось над сплетницей поиздеваться, и она долго перечисляла что же не будет давать ей скучать на родине:

‒ Тут ипомея, фиалки, львиный зев, гвоздика, ирисы, огурцы, помидоры, сливы, груши, молоко из-под настоящей коровы, укроп, яйца свежие. ‒ Тут ей самой надоело, и она быстро попрощалась с пожеланиями отличных трудовых будней отдохнувшей табельщице Нелли.

Соседка оказалась не глупой:

‒ Ты это над кем так поиздевалась?

‒ Это про сплетни и по работе, не стоит внимания, ‒ отрезала Юля, расскажи лучше о себе.

‒ Я бухгалтер, главный, в автопарке работаю. Юра у нас начальник автопарка.

‒ Его Юра зовут? Хорошее имя, это как правило веселые и добрые ребята.

‒ Ну да, Юра неплохой парень, я сначала с ним месяц встречалась, а потом с Пашей. А владелец автопарка – это Гена, ты его видела.

‒ Как же скучно я живу, – воскликнула Юля.

‒ А что в моей жизни веселого? Скачу от мужчины к мужчине в поисках счастья и защиты, а толку? Как до постели дело доходит, так меня все и бросают, потому что я фригидная и ничего полезного и приятного партнеру предоставить не могу. Хорошо, что никто силу не применил.

Задумалась. Грустная и несчастная. Молодая потому что.

‒ Я в детдом попала в пятнадцать лет, два года всего, но хватило, научили жить. А потом с семнадцати лет, знаешь, без опоры трудно, одной на земле трудно. Одна на такой громадной планете, ничейная, без роду, без племени. Делаю глупость за глупостью. Отвечать не перед кем, жалеть некого, любить некого. Знаешь, как непросто жить, когда любить некого.

Юля вдруг поняла, что не такая у неё страшная проблема в жизни, у неё вообще всё хорошо, вот только Танька. У неё какая-то страшная беда…

‒ А ты в отпуск, Алис?

‒ Я родственников ищу. Все отпуска на это трачу. Я уже семь лет ищу кого-либо из родственников, как из детдома вышла, так и ищу. Мне от них ничего не надо. У меня всё есть. Родительская квартира осталась, дом – полна коробочка, но одинокой быть очень тяжело. Есть такое село на Кубани…

Вот чего Юля не ждала, так того, что она с этой грустной и неглупой девушкой едет в её родное село, шикарное, богатое, с таким сияющим звездным небом…

‒ Значит, мы с тобой попутчицы до самого села. Я туда же еду. Это моя родина. А как фамилия твоих родственников? Адрес есть?

‒ Есть и адрес. А там у вас есть гостиницы? Мне же надо куда-то поселиться. Улица Набережная, дом 124, Фильчаков Иван Иванович. Ты знаешь Ивана Ивановича Фильчакова.

‒ Надо же, как нас свела судьба. И село мое, и улица моя и Фильчакова знаю. Зачем тебе гостиница, можно сразу к ним, к Фильчаковым. Я своим позвоню, они подготовят Фильчаковых. Меня встречать будут, довезем тебя до дома твоих потенциальных родственников. Они напротив живут. Иван Иванович бывший председатель колхоза, хороший дядька, могучий и нереально красивый. Величина большая по местным меркам, семья большая, дом огромный, место для тебя найдется, у него трое сыновей, богатыри, один другого краше. А адрес, как узнала?

‒ Завтра с утра позвонишь. Адрес на конверте был. Он маме писал. Я по письмам ищу. Он её сестренкой называл. Мама очень добрая была. Она помогала всем, до кого могла дотянуться. Я раз в год выезжаю по адресам из писем. Когда и два раза удается. Её многие сестричкой, сестренкой называли, она медсестрой и массажисткой работала в больнице, которую называют кремлёвкой. Вот так я и не нашла пока никого из родственников. Всего таких писем с адресами тридцать шесть, на сегодня минус восемь. Я разные города посмотрела, как люди живут, какие они. Мне интересно. Правда, и это понятно, простых людей среди них нет, все какие-либо начальники или бывшие партийные деятели, разномасштабные. Но сами по себе это благодарные люди. Они меня все начинают задаривать, в гости зовут, на праздники, на новый год, замуж даже звали, и маму тепло вспоминают, это для меня маленькое возращение в детство. Сама понимаешь.

‒ А просто писать не пробовала?

‒ Пробовала, но такая чушь поучается. Я не пустая еду, с их письмами, с фотографиями мамы, папы, ему тоже письма писали и конечно с подарочками небольшими. Людей много хороших. Все, к кому я уже ездила, они замечательные люди. Мы общаемся, но они мне не родные. Впустую только дважды съездила, умерли. Но с их родственниками у меня отношения тоже теплые сложились.

Хоть обещала себе, но было невероятно жаль эту милую, грустную девушку Алису. Юля села рядышком, обняла её, подивилась хрупкости плечиков:

‒ Папу себе ищешь, но папа и муж, это разные люди, Алиса.

‒ Да знаю я всё про это. Я и сама психолог. Эксперимент над собой провожу. И в этом случае сердце у меня подслеповатое. Я не вертихвостка, я примыкающая.

‒ Примыкающая?

‒ Увидела мужчину, показался надежным, я и примыкаю к нему. Примкну и жду, когда ударит и разбегаемся. И до следующего.

‒ Это какой-то мазохизм, Алиса. На самом деле ты же не совсем одинока. Тебе от мамы достались хорошие люди. Не все имеют такое наследство.

‒ Я посижу так с тобой, закрою глаза и как будто мама меня обнимает. Она меня обнимала, и мы молча сидели. Мама так просила меня подумать над своими поступками. Не ругала никогда, а вот так. Иногда пела. Посидим, помолчим, все само пройдет.

Алиса замолчала, а Юля вдруг поняла, что хочет ребеночка. И тоже хочет не ругать, а дать подумать, если что не так у сына, или у дочки. Почему у них с Володей нет до сих пор детей? Они же не препятствуют этому никак, а детей нет. Родители организуют проверку её здоровья, надо с мамой поделиться проблемой.

Сидели обнявшись, раскачиваясь в такт стуку колес и биению сердца, чуть не уснули.

‒ Спасибо, Юль, как будто мама меня обнимала.

Потом Алиса накормила Юлю домашним. Традиционная курица, картошечка с укропчиком и малосольными огурчиками. Всё вкусно. Юля ела и нахваливала. У неё тоже к столу кое-что имелось. Сладкие груши, черешня, клубника. Наелись, напились на ночь глядя и уснули на дорожных постелях, как убитые.

Юля проснулась рано и стала ждать рассвета. Для этого надо было выйти из купе и притулится на откидном сидении у окошка. За окном бескрайние поля. Вчера были леса, пустые пространства, заросшие, редкие города, а сегодня поля до самого горизонта и можно увидеть рассвет и затаить дыхание в момент, когда Солнце будет выбирать, верх устремиться или покатиться по краю горизонта.

Солнце вставало долго, как будто хотелось ему ещё поспать. Ленилось. Небо было чистым ни единого облачка. Заря занималась яркая, алая, в полнеба. Сначала появился красно-оранжевый краешек, оглядел, что да как, и медленно-медленно над Землей встала звезда по имени Солнце.

‒ Здравствуй Солнышко, ‒ прошелестело за спиной неожиданно, Юля вздрогнула. ‒ Ты чего? Я следом за тобой встала. Как ты присела, так и стою здесь. Рассветы люблю. И звездное небо люблю.

‒ Тогда ты едешь туда, куда надо. Может и уезжать не захочешь.

‒ Да уж, если и правда там есть то, чем ты скуку разгоняешь, так я в рай еду, – засмеялась Алиса. Пойду умоюсь, а то мы с тобой на ночь даже не умылись.

Юля пошла заваривать чай, стала доставать вкусности к чаю, и тут в купе вошла очень красивая девушка в Алисиной одежде.

Удивительные преображения

‒ Вы кто? – спросила испуганная Юля.

‒ Дед Пихто и бабка Пихта – голосом Алисы сказала девушка.

‒ Ты женщина для Арсения. Ты же такая, как будто родилась для него. Совсем другая, ‒ прошептала Юля.

Алиса притихла, нараспев произнесла

‒ Арсений. Звучит, как! Родное такое. Что-то мне дышать нечем. И мороз по коже, Юль.

‒ Чужое лицо только не надевай.

‒ У Кобо Абэ есть роман Чужое лицо.

‒ Я читала, давно, но впечатлилась и кое-что поняла о гриме.

‒ А у меня это настольная книга. Я могу спрятаться за чужим лицом и мне кажется, что становлюсь неуязвимой.

‒ Я должна осмыслить то, что ты сказала.

‒ Осмысливай.

‒ Знаешь, ты умылась, и поменялась изнутри. Более уверенная.

‒ Конечно. Я же говорю, настольная книга. Сейчас я, это я, и ко мне на драной козе не подъедешь, я это знаю, заранее знаю всё, что ты спросишь и скажешь.

‒ Тогда уж и отвечай!

‒ Отвечаю, да, когда я без грима, мне не нужен муж-отец и примыкающей я тоже без грима не стану, поэтому надеваю маску бессильной девочки. Вот она может, и привлечь мужчин, и подпустить к себе, и подчиниться, и быть желанной, получить защиту, позариться на женатого мужчину и обмануть себя она тоже может. Но ещё она умеет любить, любит верхом, ‒ показала рукой, под грудь, ‒ а тем что ниже, пустая. Фригидная. Мужчин не хочет. Поэтому её бросают. Я другая. Я ещё не любила. Скажи, Арсений, да что ж такое, у меня от одного имени трясучка начинается, он женат?

‒ Арсений не женат, это средний сын Фильчаковых, есть ещё Ярослав, он нереальный красавец, как и Сеня, но его лицо делают брови и губы, женат, есть младший, ему лет двадцать. Красив, спокоен, молчалив и очень добр. А то, что ты с собой творишь, это почти преступление.

‒ Почему? Разве это не мое личное дело?

‒ Конечно твое, личное. Просто ты убиваешь себя настоящую. Даешь фантому пользоваться своим телом. Ты же всю книгу читала, знаешь финал.

‒ Я финал игнорирую. Финал не обо мне. Думаешь это опасно для меня?

‒ Именно так я и думаю, ты можешь сегодня не наносить маску?

‒ Я могу тебе нанести грим, попробуешь на себе стать иной? Потом умоешься, если не понравится.

Время было ранее, но Юле пришло сообщение.

«Юлия Александровна, прости, я полюбил другую».

‒ Вот дуры, ‒ выругалась Юля, ‒ смотри что написали?

‒ Думаешь это не он?

‒ Знаю, что не он! Он вчера телефон на работе забыл. Нам пришлось в выходные работать. Девочки из пригорода, они к семи на работу приходят и на полтора часа раньше уходят, им по времени так удобнее на электричке до дому добираться. Володя даже на совещаниях может меня Юлькой назвать, а по имени-отчеству, никогда. Написали бы Юлька, я может и поверила бы, даже в истерику впала бы.

Посмеялись. Потом Юля напомнила:

‒ Ну что, звоним моим, пусть к Фильчаковым сходят?

‒ Звони, но без подробностей, скажи, что к ним едет гостья из Москвы Алиса Давлатова.

‒ Какая у тебя фамилия знаменитая, ‒ отметила Юля, ‒ не родственник?

‒ Нет, он Довлатов, а мы Давлатовы.

Юля позвонила маме и попросила предупредить соседа что к нему едет гостья.

Позавтракали чаем и ровно в девять утра раздался звонок от Володи.

‒ Юля, я тут у себя в телефоне кое-что обнаружил, ты надеюсь всё поняла. Забавные оказались пираньи, а я думал смешливые. Сегодня не получилось уснуть. Даже пытался кофе выпить среди ночи. Это такая дрянь, кофе. Как дорога? Не изматывает?

Алиса отвернулась к окну, подперев красиво сложенной кистью руки, лоб. Сегодня в ней стал проявлять аристократизм.

‒ У меня очень интересная соседка. Она едет к нам, в село, к Фильчаковым.

‒ Привет ему передай от меня, вмешалась Алиса.

‒ Соседку зовут Алиса и она передает тебе привет.

‒ Это девочка, которую отец провожал? Ей тоже привет передай.

‒ Передам, это был друг.

‒ Алиса, тебе тоже привет.

Алиса кивнула и опять отвернулась к окну.

‒ Ты шутишь?

‒ Нет, не шучу.

‒ И за что она так с собой.

‒ Разберусь, расскажу. Мне самой очень это всё интересно. Как разработчики, готовы к сдаче, согласны они с нашим предложением.

‒ Я только вошел и мне принесли телефон, так что я пока в гневе, тебе вот звоню, умиротвориться. Посовещаемся, расскажу, как восприняли наше решение разработчики.

‒ Ты им сразу скажи, что мы ими гордимся. Они хорошо тему проработали. А лучше, если я сама им скажу, сделай мне видеоконференцию.

‒ Сделаю. До связи.

Опять позвонила табельщица Нелли.

‒ Юлечка Александровна, доброе утро. Уймите своего, пожалуйста. Девочки молодые, а он велел им умыться и кофточки застегнуть, нельзя же так, они же, как никак, женщины. Он так на них кричит, меня выгнал и ругается.

‒ Доброе. Нелли, а знаешь, я ещё вспомнила, у нас тут сомы водятся, десятикилограммовые. Они с тебя ростом, а Володю я обязательно уйму. Сейчас же и уйму.

Это была сущая правда. Знакомиться с Юлькиной любовью явился сосед Иван Иванович с сыном Арсением и огромным, десятикилограммовым сомом, которого засолили, закоптили и всем соседям раздали.

Нелли что-то буркнула и отключилась.

‒ Что там у вас случилось? Кого там унять надо?

Юля рассказала о том, что происходит в их отделе.

‒ А чего не унимаешь, ‒ улыбка у не накрашенной Алисы оказалась тоже аристократичной.

‒ И не буду. Я из-за них чуть любимого человека не потеряла. И он не первый раз разговаривает на повышенных тонах. И всегда по делу.

‒ А Гена так всегда разговаривает, кричит всегда. Человек ведь от слабости кричит, а не от избытка силы. Хотя, всяко бывает. Любого можно довести. А Гена от слабости всегда. Вы вместе работаете?

‒ Да, вместе, мы почти сутками вместе. Это, наверное, не правильно.

‒ Это, Юля, правильно и это счастье, если у людей любовь и они вместе, рядом всегда, это правильно. Ты девушек, жен молодых послушай. Что и о чем они друг-другу говорят, не слышала? Расскажу. У меня даже теория сложилась. Любимый человек – это предмет ограниченной функциональности. Собственно, этих функций у него всего две: чтобы рядом всегда был и деньги давал. То, что эти две функции несовместимы, в голову юным женам не приходит. Я вмешиваюсь и объясняю. Я не люблю несчастливые семьи. А у тебя, Юля, все правильно. Убедила?

‒ Убедила. Ты вообще умненькая девушка.

‒ Знаю. Ну ты как, готова к преображениям? Иди умойся. Начнем колдовать. Я давно такой эксперимент хотела поставить, но времени не было и не с кем. У меня, так сложилось не много подруг, они очень заняты, семейные, с маленькими детьми, им я делаю легкий макияж, иногда только от сплина лечу. А у нас с тобой впереди восемь часов. Ты себе образы придумай, кем ты побыть хочешь?

‒ Объясни мне по-простому, я не очень понимаю, о чем ты.

‒ Хочешь на мир посмотреть глазами женщины вамп или простушки, или стервы?

‒ Я поняла, поняла – Юля пошла умываться и придумывать.

‒ Придумала. В детстве у меня был Ужас. Необъяснимый страх темноты, я хочу понять его причину. Получится?

‒ Попробуем, я не знаю, впервые такое делаю. Расскажи подробнее о своем страхе.

Юля рассказала. Тьма между домами, такая плотная, что поглощает всё. И сделать то надо шага два и все, проскочила, но страх парализовывал и приходилось переходить на другую сторону улицы и делать эти несколько шагов мимо дома Фильчакова, не отводя глаз от темной полосы между домами, потом опять через дорогу, и так, буквой П попадать во двор, где жила любимая подруга Танька.

‒ А знаешь, давай усложним задачу. Ты поэзию любишь, помнишь какие-либо стихи?

‒ И знаю, и помню, а зачем?

‒ Потом сама увидишь. Или не увидишь, если я не права. Монолог Татьяны помнишь?