Мушкетерка

– Потому что опасаетесь скандалов, – предположила я. – Прежде чем взять на попечение девушку, вы хотите узнать о ней все на тот случай, если выяснится, что она… – Мне не пришло на ум других возможных пороков, кроме «фехтовальщица» и «больная», которые едва ли были уместны, поэтому я умолкла.

– Можно сказать и так.

– Я не знаю, что вам написал мой отец, но я буду идеальной воспитанницей. Это просто глупое прозвище. Он ничего такого не имел в виду.

Каждое слово было как кинжал в сердце.

Мадам де Тревиль встала. В ее позе чувствовалась решительность, и я тоже попыталась встать, схватившись за стол. Ее взгляд задержался на моих руках, сжимавших деревянную столешницу.

– Следуй за мной. – Она направилась к двери.

– Мадам, – ко мне вернулся голос, – если вы дадите мне шанс…

– Мадемуазель де Батц, если вы пройдете со мной, то поймете, что именно это я и собираюсь сделать.

Вместо того чтобы повернуть налево и повести меня обратно по коридору, мимо гостиных с толстыми коврами и тяжелыми золочеными рамами, она двинулась направо, в незнакомую мне часть дома. Ее походка была целеустремленной.

– Знаю, о чем ты подумала, – сказала мадам де Тревиль, не оборачиваясь. – И поскольку ты никак не решишься спросить, скажу сама: да, мы пойдем наверх.

Лестница стремительно приближалась. Проблема была не в том, что мое головокружение представляло опасность: я могла в любой момент потерять сознание и не просто свалиться на ровную землю, а покатиться вниз по ступенькам. Помимо этого, головокружение всегда усиливалось, когда я пыталась подняться по лестнице: зрение затуманивалось, ноги дрожали, а мир начинал вращаться вокруг меня. Обычное головокружение было ерундой по сравнению с мощным приливом, который обрушивался на меня, когда я карабкалась по ступенькам; именно поэтому отец пожертвовал своей любимой библиотекой на первом этаже и отдал ее под мою спальню. Я не просила об этом – комната просто ждала меня, когда мы с мамой вернулись домой от врача номер два. Одно дело – притворяться кем-то другим, сидя на стуле в кабинете мадам де Тревиль, и совсем другое – делать это на лестнице. Там все зависело не от меня, а от моего тела. А когда я могла на него положиться?

– И что ты, скажи на милость, делаешь?

Я вздрогнула. Рука вцепилась в дрожащую змейку перил, ноги широко расставлены.

– Поднимаюсь по лестнице?

– Не смеши меня. – Мадам де Тревиль открыла неприметную дверь.

Учитывая ее положение, я решила пропустить мадам вперед и ждала достаточно долго, чтобы она успела недовольно кашлянуть, прежде чем сама начала протискиваться в дверной проем. В комнате было прохладно. Окно было только одно, а стены поднимались вверх метров на шесть. Свет из окна падал на непонятную конструкцию прямо перед нами: что-то вроде блочного механизма, на одном конце которого была закреплена полоса ткани, достаточно широкая, чтобы на ней сидеть. Вся эта конструкция крепилась к площадке и вела к затененной двери, увенчивавшей легкую лестницу. Помещение напоминало какой-то служебный коридор.

– Я… не совсем понимаю.

– Неужели? – Голос мадам де Тревиль эхом разнесся в пустоте.

Она сказала, что здесь нет места секретам. Но мой отец ни за что не рассказал бы ей. Он знал, что случится, если мадам де Тревиль станет известно, что он хочет подсунуть ей свою больную дочь, обманом заставить ее наряжать девчонку, которая едва держится на ногах, в изысканные платья в надежде, что они будут скрывать ее мертвенную бледность, пока она сама не выдаст себя, свалившись в обморок. Будут скрывать ее подгибающиеся ноги. Ее тело, которое, хоть и могло управляться с клинком, на деле было таким же хрупким, как и листок бумаги, отправивший ее в Париж.

Пока я витала в своих мыслях, мадам де Тревиль поднялась по лестнице – я заметила это лишь тогда, когда она добралась до двери.

– Так и будешь стоять там, разинув рот? Знаешь, это выглядит весьма непривлекательно, – заявила она.

Я приблизилась к блочному механизму, и меня охватило дурное предчувствие. Я взглянула на мадам де Тревиль, и это немного подбодрило меня, так что я уселась на сиденье из ткани и поправила юбки.

– И что теперь?

– Будем работать вместе. Я буду тянуть с моего конца, а ты со своего.

Несмотря на угловатую фигуру, мадам де Тревиль оказалась крепкой. А мои руки были закалены годами занятий фехтованием, так что я в мгновение ока поднялась в воздух. Я чуть не упала с импровизированного сиденья, посмотрев вниз: пол будто ходил ходуном. Я закрыла глаза. Все же такой метод перемещения был гораздо лучше карабканья по лестнице.

Когда я снова открыла глаза, я была рядом с мадам де Тревиль. Она обмотала свой конец веревки вокруг крюка, вбитого в стену, и предложила мне руку. Я поколебалась, но прежде, чем с губ мадам де Тревиль слетели дальнейшие увещевания, я схватилась за нее и спрыгнула на пол. Держась за стену для равновесия, я переводила дыхание.

– Боязнь высоты. Любопытно, – отметила она, роясь в своих накладных карманах. Затем выудила ключ и отперла дверь. – Мы на месте.

В глаза внезапно ударил свет. Направо уходил коридор, похожий на те, что я видела внизу: застеленный коврами пол, ряды дверей с каждой стороны. Одна из дверей была приоткрыта, и из-за нее доносился смех: наверняка это девушки. Маргерит и ее подружки, глумящиеся надо мной: бедняжка Таня. Нет. Здесь надо мной никто не смеется. Пока что.

В моем поле зрения появилась мадам де Тревиль.

– Для начала нам нужно зайти кое-куда.

Она двинулась туда, где коридор расширялся влево, вместо дверей здесь были большие арочные проемы. Мы прошли под первой аркой, и нас встретило дуновение прохладного воздуха, словно над нами пролетел призрак. Это помещение не было комнатой – его при всем желании нельзя был так назвать, потому что одна стена была практически полностью занята двумя большими арками размером с весь первый этаж моего дома.

– Обычно здесь не так пусто, – объяснила мадам де Тревиль. – Но мы всегда убираем все перед прибытием новых гостей. Это дает нам повод навести чистоту.

Указательным пальцем она подхватила пылинку, проплывавшую вдоль изгиба одной из арок; черты ее лица исказились недовольством.

– Таня, как ты думаешь, почему отец отправил тебя сюда?

Мой голос был спокойным и собранным, в отличие от меня самой. Я, как попугай, повторила слова матери:

– Ваша репутация известна всей стране. И хотя Академия открылась только недавно, девушки готовы убить за место в вашем заведении.

– Но не ты, – заметила она.

– Я не это хотела сказать…

– Я достигла того возраста, когда выслушивать пустую болтовню – значит не просто напрасно тратить время, это по-настоящему досадно. – Она приблизилась ко мне, и мои челюсти сжались. – Говоришь, другие девушки готовы убить, чтобы оказаться на твоем месте… А за что готова убить ты?

Никаких признаков головокружения, никаких иных симптомов, которые позволили бы сделать вид, что я не расслышала ее слова. Только прохладный воздух, ярко освещенное свободное пространство – и мадам де Тревиль.

– Наверное, стоит перефразировать. За что ты готова сражаться? – не отступала она.

Мой взгляд метнулся к двум аркам. На пол упала тень. Живот свело от чувства вины и страха.

– Я не уверена, что поняла вопрос.

– Тебе нужен пример? Возьмем твоего отца. Он сражался за короля, за свою страну. А еще, разумеется, за своих братьев по оружию, за мушкетеров. Он сражался за свою семью, сражался за тебя…

– Мадам, вы ошибаетесь. Отец никогда не обнажал шпагу для моей защиты.

Один-единственный раз возникла такая необходимость, когда в наш дом вломились грабители, но он опоздал. А я оказалась слишком слаба.

– Есть и другие способы сражаться за кого-то, мадемуазель. Не всегда для этого нужна шпага, – возразила она. Долгие часы тренировок со шпагой в конюшне, поручни, которые он построил для меня, все те разы, когда он твердил моей матери, что, хотя мое тело изменилось, я все еще остаюсь их Таней… – Спрошу еще раз. За что ты готова сражаться?

На этот раз я встретила ее взгляд.

– Ну… за мою семью, за фамилию де Батц. За моего отца. И за вас. – Когда я упомянула папу, голос у меня дрогнул под тяжестью намерений. Мадам де Тревиль неоткуда было знать, что я имею в виду: на самом деле я уже сражалась за отца, просто по-своему. Выяснить правду – вот все, что мне было нужно. А вовсе не она с ее Академией.

– Очень лестно, – сказала она. Ее смех звучал неестественно.

– Мадам… – выпалила я, прежде чем успела остановиться. – Чего именно вы от меня хотите?

Она перешла на другой конец помещения.

– Ты уже должна была понять, что я осведомлена о твоем состоянии. Блочный механизм придумал мой племянник, он всегда что-то мастерит и изобретает. Судя по тому, что нам не пришлось соскребать тебя с пола, у него все получилось. – При этих словах я сжалась, а она продолжала расхаживать по комнате. – Я не стала бы так стараться ради кого попало. Но ты дочь де Батца. В молодости мы были близкими друзьями. Я не могла отвергнуть его единственное дитя. Он написал мне о девушке, у которой хватает храбрости неустанно добиваться своей цели, хотя она знает, что будет падать каждый день. – Поджав губы, она окинула меня оценивающим взглядом. – Но картина не соответствует описанию. Я вижу девушку, готовую смириться с жизнью, которой она не хочет, и слишком кроткую, чтобы сказать мне правду.

Я заперла свою ярость внутри. Вонзила ногти в ладонь у основания большого пальца.

Она хлопнула в ладоши. Я вздрогнула, когда этот звук разнесся в пустом пространстве.

– Что ж, приступим.

Лязг металла, скрежет стали. Внезапно моя шпага, та самая, которую я спрятала в сундуке, покатилась по полу, чья-то фигура поспешно скрылась из виду. Моя рука метнулась к оружию прежде, чем я успела это понять. Головокружение нарушило пространственное восприятие, и я едва успела ухватить эфес.

Я сделала ошибку, не взвизгнув, как подобает мадемуазель. Невольно выдала один из моих сокровенных секретов, за который меня наверняка вышвырнут из Академии. Но даже если бы я решила отбросить шпагу, вряд ли смогла бы это сделать. Она была единственным знакомым мне предметом в незнакомом доме. Сталь клинка заплясала в бликах света.

– Даже не думай бросать ее, она тебе понадобится, – заявила мадам де Тревиль.

– Чего вы хотите от меня? – снова спросила я, и в мой голос наконец-то просочился гнев.

– Чего я хочу? Хочу понять, не перехвалил ли тебя твой отец. – Она вытащила еще одну шпагу откуда-то из темного угла.

Папа был прав: противник никогда не станет ждать, пока ты нападешь.

Я инстинктивно парировала ее удар, сталь ударилась о сталь со звоном, который был для меня слаще музыки. Вместо того чтобы атаковать, я решила выждать. Я наблюдала за движениями мадам де Тревиль, выискивая слабые места. Когда ничего не знаешь о противнике, спешка – последнее дело.

– Оборонительная тактика. Этого следовало ожидать, – сказала мадам де Тревиль и снова перешла в нападение. Я сделала несколько быстрых шагов назад, отбила ее клинок. Выпад. Парирование. Еще один отскок.

Уголком глаза я видела, что за нашей схваткой наблюдают несколько пар глаз. Рука болела, но это было чудесно; я словно вернулась домой.

Отцовский перстень подпрыгнул на цепочке, когда я резко повернулась и почти сумела застать мадам де Тревиль врасплох. Это было непросто, поскольку под платьем у меня не было панталон и я не могла подоткнуть юбку. Клинок сверкнул, когда я ударила раз, другой, ноги легко порхали по полу. Когда отец учил меня этой атаке – клинок перемещается вправо, потом влево, – он объяснял, что это похоже на балет. Я смеялась, потому что его прыжки по конюшне выглядели неуклюже.

Но на этот раз моя атака не достигла цели и не заслужила одобрения мадам де Тревиль. Она была слишком торопливой, слишком быстрой, слишком несбалансированной. Перед глазами поплыли черные круги. Я выругалась. Попыталась сморгнуть черноту, отбросила в сторону подол платья. Новый выпад. Еще одна атака, контратака. Финт влево. Мою шпагу скрывало черное облако.

Где-то в районе запястья, в нескольких дюймах от тонких, с волосок, шрамов, рассекавших ладонь, расцвела боль. Шпага со звоном упала на пол. Я споткнулась и выставила перед собой руки, чтобы не врезаться в стену.

Я дралась на шпагах с мадам де Тревиль! Мадам де Тревиль, хозяйкой Академии благородных девиц. Мадам де Тревиль, признанной светской львицей. Мадам де Тревиль, леди, воспитывающей из девушек подходящих жен для мужчин, которые им в отцы годятся, и требуют от своих супружниц, чтобы те покорно ожидали дома, когда они соблаговолят вернуться, и считают, что украшенная драгоценностями жена – просто предмет обстановки, на зависть другим дворянам.

Кто эта женщина на самом деле?

И что это за место?

– Она прошла? – раздался голос Портии. Даже сквозь туман, в котором весь мой мир перевернулся с ног на голову, я видела, а может, просто знала, что мадам де Тревиль кивнула.

Прикосновение прохладного компресса к шее. Звук торопливых шагов, закрывающейся двери.

– Ну и представление ты устроила. Девушкам не терпится познакомиться с тобой, – сказала мадам де Тревиль. – Ты уже виделась с Портией, а еще есть Теа и Арья. Теа здесь с конца весны, Арья – с середины марта. Уже семь месяцев, как приехала. – Она покачала головой и щелкнула пальцами: – Пролетели в один миг, раз и готово.

Когда я приехала в Академию благородных девиц, я точно знала, что меня здесь ожидает. Но эти ожидания рассеялись, как дым.

– В один миг я подвергаюсь допросу, а в следующий в меня кидаются моей же шпагой. – Я поморщилась от прикосновения холодного компресса. – Которая, между прочим, была спрятана у меня в сундуке.

– Я не могла сказать тебе правду раньше, чем оценила твои навыки и взвесила риск, что ты поставишь под угрозу наше существование. Если бы ты провалилась, мы бы устроили тебя как-нибудь иначе. – Мадам де Тревиль сложила руки на коленях. – Уверена, ты уже поняла, что это не просто школа хороших манер. По крайней мере, не такая школа, которая готовит девушек к браку с лордами и виконтами. Если ты хочешь узнать все, ты должна пообещать хранить наши тайны.

– Даю слово, – отозвалась я. Почему мое молчание так важно? Разве что… я села в кровати, сквозь туман в моей голове прорезалась догадка.

По суровым губам мадам де Тревиль скользнула тень улыбки.

– Начинаешь улавливать суть? Я обучаю девушек, но не для того, чтобы они стали покорными, подобострастными женами. – Она встала и провела пальцами по корешку книги в кожаном переплете. Ее лицо оставалось невозмутимым. – Я обучаю их, чтобы они стали мушкетерами нового типа. Теми, кто будет сражаться за Францию с помощью ума и обаяния, а не только с помощью шпаги.

– Шпионками, – выдохнула я.

– Ты слишком упрощаешь. Под моим руководством ты превратишься в одну из самых популярных молодых женщин, в украшение высшего света Парижа, но также и в одну из самых искусных фехтовальщиц, чтобы по праву называться мушкетеркой. Ты будешь ходить на балы, получать самые лестные приглашения, выведывать у мужчин их секреты. Отвлекать их, пока твои сестры по оружию проникают в их кабинеты и находят там улики. У тебя будет достаточно информации, чтобы держать их на крючке. А если нет… – Она подобрала юбки и показала мне панталоны вроде тех, которые отец подарил мне много лет назад. На левом бедре висела дуэльная шпага, на правом – кинжал. – У нас своя честь. Хладнокровное убийство – это подло. Ты будешь драться на дуэли. А если тебе придется драться, ты должна победить. Не только потому, что у тебя есть мастерство, но и потому, что на твоей стороне будет элемент неожиданности: кто ожидает, что красивая девушка окажется одной из лучших фехтовальщиц, которых когда-либо видел этот город?

Я покачала головой. Она пересекла комнату и наклонилась, чтобы оказаться со мной на одном уровне.

– Ты умная девочка. Ты и правда поверила, что твой отец отправил бы тебя сюда, чтобы выдать замуж за человека, которого ты едва знаешь?

Ох, папа! Несмотря на то что я приехала в Париж, подчиняясь его воле, приехала в последней надежде выяснить правду, во мне все еще тлел гнев. Мое негодование было как зазубренный, тупой клинок. И тем не менее все это время…

Голос мадам де Тревиль был мягким и неторопливым, как шепот воспоминаний:

– Когда я была еще девочкой, больше всего я мечтала стать мушкетером. Я заставляла твоего отца тренировать меня чуть ли не каждый день – чтобы иметь хотя бы призрачный шанс получить место, я должна была быть великолепна. Мы выросли вместе, в одном и том же возрасте влюбились в фехтование… Думаю, наши родители ожидали, что мы поженимся, несмотря на то что у меня напрочь отсутствовал интерес к замужеству и всему, что оно подразумевало. К счастью, он встретил твою маму прежде, чем его вынудили просить моей руки. Разумеется, последовал скандал. Неодобрение ее отца… Как бы то ни было, письмо, которое он прислал мне, было первой весточкой за десятилетия, но его слова будто обратили время вспять. Его доброта к молодой девушке, которая хотела не того, чего от нее ожидали люди… – Глубоко погрузившись в раздумья, мадам де Тревиль перебирала бумаги. – Уверена, ты догадаешься, что было дальше. Все мое мастерство не имело значения. Сама мысль о том, что женщина может стать мушкетером, вызвала у старших офицеров истерику. Как видишь, теперь мне выпал шанс добиться уважения. Разумеется, не так, как я хотела, – для меня уже слишком поздно. Но не для тебя.

– Я… – Она терпеливо ждала, пока я, запинаясь, подбирала слова. – Я не могу поверить.

– Во что именно? Что женщина может стать мушкетером? Что она способна сделать для своей страны столько же, если не больше, сколько и мужчины?

Я не ответила, просто не смогла выговорить ответ, в котором прозвучало бы все сказанное ею: разве из меня получится женщина, о которой она говорила? Я не красива, не хитра, я не умею манипулировать другими ради собственной выгоды. Мужчины не падают к ногам больных девушек.

– Вы говорите так, как будто я могу стать легендой. Героиней из книжки, – прошептала я.

– Ты будешь гораздо лучше. – Ее голос сделался настойчивым, руки вцепились в край стола так, словно это была шея врага. – Ты станешь сиреной. Гладиатором. Красавицей, которая подманивает чудовище поближе, прежде чем вонзить клинок в его сердце. – Мадам де Тревиль расслабилась и распрямилась. – Или же можешь смириться и выйти замуж за мужчину, о котором ты, вероятно, ничего не будешь знать. Согласиться на жизнь без фехтования.

– В этом нет ничего дурного, – выговорила я дрожащими губами.

– Может, и так, если ты этого хочешь. Но ты не этого хочешь, правда же?

Я хотела привлечь папиных убийц к ответственности, хотела, чтобы мама могла дышать свободно, не заботясь о моей судьбе, которая тяжким грузом лежит у нее на плечах; хотела доказать, что отец был прав, что я способная, сильная, что во мне горит пламя; хотела доказать, что мама ошибалась и я стою гораздо большего, чем она думает и чего желает для меня; я хотела… Я хотела слишком многого.

На миг, краткий, благословенный миг мне послышался голос отца, все его истории о братстве, волшебном братстве, которое могло сдвинуть горы и преодолеть океаны ради каждого из своих. Когда в моей жизни появились головокружения, из нее исчезла Маргерит, исчезла вера матери в меня, но истории отца никуда не делись. И никуда не делось стремление к сестринству, верности, чести. Желание иметь что-то свое.

Слезы катились у меня по лицу и скапливались в ложбинке на шее.

– Нет, – прохрипела я, – я не хочу отказываться от фехтования.

– Что ты сказала? – спросила мадам де Тревиль. Но я не могла повторить громче. Я почувствовала дуновение воздуха на разгоряченной коже. – Таня, ты должна принять решение. Ты можешь забыть обо всем, что произошло. Или…

– Или я могу остаться. Обучаться у вас, – закончила я за нее.

– Ты хорошо держалась, несмотря на головокружение. Твой отец был прав: ты талантливая фехтовальщица. Но, как я уже сказала, твое обучение будет заключаться не только в уроках фехтования. Ты научишься манерам и навыкам, которых ожидают от леди из высшего света: танцам, основам этикета, тем правилам, по которым живет аристократия. И еще, конечно, тонкому искусству обводить мужчин вокруг пальца. – Я побледнела, и мадам де Тревиль изо всех сил постаралась сдержать усмешку при виде выражения моего лица. – Итак, что ты выберешь?

Этого хотел для меня отец. Бремя его отсутствия снова навалилось на меня, сдавило мне горло. Его голос звучал в ушах, произносил мое имя снова и снова. Его последняя воля оказалась не предательством, а благословением. Если я останусь, я смогу фехтовать… и, судя по описаниям мадам де Тревиль, у меня появится шанс добраться до мест и людей, которые необходимы мне, чтобы выяснить правду. Ведь будет нетрудно обратиться к мушкетерам, когда я сама стану одной из них, верно? Значит, это то, что нужно. Чтобы поймать убийцу отца. И я должна заплатить эту цену. Я не могу позволить виновному гулять на свободе. Он должен сидеть за решеткой, где он больше никому не сможет причинить вреда. Где он не сможет отнять отца у другой дочери.

– Это решение не из тех, что можно принять с наскока, так что, если тебе нужно подумать…

– Я согласна.

– Ну что ж, – сказала мадам де Тревиль, – тогда добро пожаловать в орден «Мушкетерки Луны».

Глава одиннадцатая

Мадам де Тревиль велела мне подождать в прихожей, пока она переговорит с другими девушками в гостиной. Я изо всех сил старалась держать голову прямо и плечи расправленными. Однако в конце концов моя щека как-то улеглась на ладонь, локоть оперся о приставной столик, а сама я, сидя на стуле, привалилась к стене. Перед тем как она меня покинула, мы обсуждали расписание тренировок: по утрам фехтование, а после обеда особые занятия, которые поспособствуют моему превращению в мушкетерку. Иногда я буду заниматься вместе с остальными, иногда одна – например, когда другие девушки будут на светских мероприятиях. Мадам де Тревиль была непреклонна в своем убеждении, что я еще совершенно не готова покидать дом. И хотя меня это задевало, я была ошеломлена тем, как хорошо она осведомлена о моем состоянии. Должно быть, в отцовском письме содержалось множество подробностей. Она знала, что я обучалась мастерству фехтования еще до болезни, что мне стало проще контролировать мое состояние, когда я снова начала всерьез тренироваться… Я думала, отец был единственным, кто видел эту взаимосвязь, но мадам де Тревиль, похоже, тоже заметила, что фехтование мне помогает. У нее даже были планы, как дополнить мои тренировки, чтобы я стала как можно сильнее. Все это звучало прекрасно, пока я не вспомнила об одном нюансе. Мне едва удалось облечь его в слова.

– Но если я должна… соблазнять, – тут мой голос надломился, – этих мужчин…

– Объекты.

– Объекты. Если я заставлю их желать меня, разве они не заметят тогда, какая я сильная?

– Речь не о том, что они увидят тебя в неглиже.

– Да я не об этом! Я просто подумала, что, если мы станем танцевать, они заметят…

– Что твои руки более мускулисты, чем у обыкновенной парижской мадемуазель? Не стоит волноваться, – сказала она с усмешкой. – Когда мы с тобой поработаем, они едва ли заметят твои руки.

Ума не приложу, как я не сгорела от стыда прямо в тот же миг.

Из-за окна доносился стук копыт. Я разглядывала противоположную стену прихожей. На ней были нарисованы маленькие лошадки. Оттенки розового, лилового и королевского пурпура.

– Excusez-moi… – Покашливание, потом еще раз, громче: – Прошу прощения, мадемуазель?

Вздрогнув от неожиданности, я чуть не свалилась со стула. Юноша примерно моего возраста поспешил на помощь, но я уже выпрямилась, так что ему оставалось лишь подняться с колен и прислониться к столику, на котором расположилась экстравагантная цветочная композиция. Ваза с белыми лилиями покачнулась, и он едва успел поймать ее одной рукой – в другой у него была зажата стопка бумаг и несколько перьев. Издав отчетливое кряхтение, он вернул вазу в центр стола, а затем отступил назад. При этом он оставил чернильные пятна на гравированном фарфоре.

– Прошу прощения, – сказала я, пытаясь сдержать смех – наполовину нервный, наполовину искренний. – Вы так торопились мне помочь, так что все это моя вина…

– Получилось забавно, – признал он.

Я вспыхнула и отвела глаза. Когда я снова повернулась к нему, он уже успокоился.

– Я только что понял… ох, простите, я повел себя невежливо. Такой беспорядок устроил. – Он принял позу для официального поклона. Выглядело это ужасно глупо. Но его глаза при этом весело блестели, как будто он осознавал всю абсурдность ситуации и принимал ее как непреложный факт. – Позвольте мне официально представиться. Месье Анри к вашим услугам.