Хлеб наш насущный

Мучительно, со скрежетом зубовным и хрустом костей выламываемся мы из тех «условий содержания», в которые нас загнали. Но, бог даст, выломаемся. Беда в другом. Помните, в пьесе Шварца поверженный Ланцелотом Дракон, издыхая, говорит: «Меня утешает, что я оставляю тебе пожженные души, дырявые души, мертвые души…»? А еще раньше: «Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам – человек околеет. А душу разорвешь – станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души. Нет, нет, жалко, что они невидимы».

С Вавиловым этого сделать не удалось. Он сберег свою душу! А своей мученической гибелью сберег многие души, если не наши, то тех, кто придет вслед за нами…

Мы-то хоть и «драконовского производства», но уже видим это. И это обнадеживает. Помните, как возражает Дракону Ланцелот: «Люди испугались бы, увидев своими глазами, во что превратились их души. Они бы на смерть пошли бы, а не остались покоренным народом. Кто бы тогда кормил вас?» Да, в сказке все ясно. А в жизни бывает гораздо труднее разглядеть, особенно современникам событий, что истинно, что ложно… Трудно, но необходимо! Потому и существуют, наверное, такие судьбы, как у Вавилова. Сгорая, такие люди далеко светят, и в свете их гибели многое становится ясно: где уступка, а где предательство, где компромисс, а где гибель… Жизнь Вавилова ценна наукой, смерть Вавилова важна тем, что он положил некие нравственные пределы, границы тому, что можно, чего нельзя и что должно быть… Ибо древние говорили: «Теряющий богатство, теряет богатство, теряющий душу – теряет себя!» Так откуда же, с какого момента пошла эта чудовищная, драконовская перекройка душ, а вслед за нею перекройка экономики, развал веками наработанного крестьянского мира и как результат – уничтожение крестьянства и полный развал сельского хозяйства? Об этом будет сказано в следующих главах с пояснениями и отступлениями, ибо самый главный, самый актуальный вопрос нашего времени – последнего десятилетия XX века в России – кому быть на земле хозяином?

Всего одно зернышко

Того, о чем пойдет речь, люди, много тысячелетий выращивающие хлеб, совсем не знали. Первые подобные исследования стали возможны лишь после изобретения увеличительных стекол и микроскопов – от простого до электронного. Давайте и мы посмотрим и удивимся той необыкновенной целесообразности, с которой устроено каждое пшеничное зернышко, или, как его называют ученые, зерновка.

Зерновка хлебных злаков – пшеницы, овса и ржи – на брюшной стороне имеет желобок (продольную бороздку), а в верхней части—хохолок из коротких волосков. Зерна пшеницы разнообразны по форме (овальные, удлиненные, округлые, яйцевидные) и окраске (от красновато-бурой до светло-желтой и белой). Хохолок на верхушке иногда почти незаметен, в зависимости от сорта, но внутреннее устройство зерновки у всех видов пшеницы одинаковое. Вот что писал о зерновке К. А. Тимирязев: «…разрежем вдоль пшеничное зерно… заметим, что под кожурой находятся две совершенно независимые части. Внизу и несколько сбоку помещается тельце, которое, как легко можно убедиться на прорастающих зернах, не что иное, как зародыш, то есть зачаточное растеньице. В нем можно заметить и листовую почечку, и зачатки корешков. Остальная часть семени занята белой, совершенно однообразной, мучнистой на вид массой, так называемым белком… Он-то и образует главную массу муки…» А зачем в зерне столько белка, или, как называют ого современные ученые, эндосперма? Давайте разглядим зерно внимательно. У него несколько прочных оболочек, и каждая на определенном этапе строго выполняет свои задачи: защищает зерно от повреждения, не дает зародышу засохнуть, пропуская внутрь влагу. А в крошечном зародыше размером от одной седьмой до одной шестидесятой всей массы зерна, в его генах хранятся все признаки будущего растения, вся программа развития, вся наследственная память. Вавилов одним из первых советских ученых высказал мысль, что в генах хранятся доминантные признаки, то есть преобладающие, и рецессивные – подавляющие, как бы уснувшие, и предположил, что если растение попадает в новые условия, то не исключено, что эти спящие гены проявятся и придадут известному растению новые свойства. Именно так понимал Вавилов законы развития вида. Именно в этом видел он развитие законов дарвинизма. Это были новые взгляды, поэтому у Вавилова стало много противников. Но вернемся к зерновке. Чтобы зародыш ожил, чтобы его удивительный механизм заработал, необходимы вода, тепло и кислород (без кислорода могут развиваться только зерна риса). А вот почва, оказывается, на первом этапе совсем не нужна. Положите зернышко в блюдечко с небольшим количеством воды, и при температуре 1…2°С ячменное и ржаное, а при 3…5°С и пшеничное зерно начнет разбухать – прорастать. В это время в нем срабатывает еще одна важнейшая часть – щиток, который отделяет зародыш от эндосперма. Под действием температуры внешние оболочки пропускают влагу и кислород, а щиток тянет к зародышу необходимое, накопленное в зерне питание, и он на глазах начинает развиваться. Как только у ржи и овса высунутся три первичных корешка, а у пшеницы четыре, запас питательных веществ в зернышках кончается. Корешки появились, чтобы тянуть минеральные вещества и влагу к растению из почвы. Вслед за первичными корешками из верхней части зерна выходит стебель, а на глубине одного-двух сантиметров от поверхности почвы образуется узел кущения. Как хочется сравнить проклюнувшееся зерно с новорожденным цыпленком, вылезающим из яйца! Узел кущения – второе состояние зародыша. От его сохранности зависит качество будущего растения, а значит, и урожай. Потрясающая сила заложена в крошечном растении! Оно увеличивается на глазах, растет вверх и… вниз! Густая сеть вторичных корней образует целую систему, которая к моменту кущения уходит в глубину на пятьдесят сантиметров, а ко времени колошения – на метр! После появления вторичных корней в узле зародышевого стебелька развиваются боковые побеги. Дальнейший рост стебля в высоту называется выходом з трубку. Узлы зачаточного стебля сближены между собой, как мехи гармошки, кажется, что он не растет, а распрямляется, как телескопическая антенна. Сначала удлиняется первое междоузлие, но второе и третье вскоре обгоняют его. Внутри стебля движется еще несфор- мировавшийся колос. Он выходит наружу над пятым – шестым междоузлием.О стебле стоит сказать особо. Это сложнейшее сооружение. Думаю, что современные инженеры, вооруженные самой передовой техникой, еще не скоро смогут создать нечто подобное в строительстве. Наружный слой стебля – эпидерма – состоит из одного слоя живых, плотно сомкнутых клеток. Снаружи он покрыт сложным по составу жировым налетом – катикулой. По нему скатывается излишняя влага. За наружным покровом расположен слой парахемных клеток, в котором, как арматура в железобетоне, идут сосудистые пучки. Прочность тканей стебля подобна прочности стали—15— 20 килограммов на каждый миллиметр. Стебель внутри полый. Давно замечено, что трубка хуже поддается на излом, чем стержень. Узлы стебля скреплены элементами проводящих пучков. Получается невероятно прочное крепление. Соотношение длины и толщины стебля 1 : 300—400. Соорудить трубу, подобную стеблю, пока невозможно. У основания она должна быть толщиной всего один метр, а высотой – 300—400 метров! А ведь вершину стебля венчает дополнительная масса – колос, который во много раз тяжелее всего стебля.

Смотрите, какая сложная механика… Да тут, пожалуй, все науки – архитектура, механика, физика, биология, химия (генетический код растения записан на молекулярном уровне на языке химических структур), даже сопромат,– в каждом зернышке. Общее число их на нашей планете, наверное, неисчислимо…

А теперь поговорим о земле-кормилице, на которой растет хлеб.

2. Мать сыра земля

Хлеб растет на земле

Сейчас трудно поверить, но почва, на которой, собственно, и растет хлеб, фигурально выражаясь «открыта» учёными всего 150 лет назад. Знания то о ней накапливались с того времени, как человек стал сеять хлеб. Еще в Древней Греции Аристотель и Теофраст пытались классифицировать почву по плодородию. В Древнем Риме появились рекомендации, что и на какой земле сеять. В более поздние времена изучались отдельные качества почвы, и уж кто-кто, а крестьянин прекрасно знал, что чернозем плодороднее суглинка. Но что такое почва, откуда она взялась и по каким законам живет, было неизвестно. И не случайно наука о почве появилась в такой крестьянской, хлебной стране, как Россия. Создателем почвоведения был подвижник и мученик науки В. В. Докучаев. Родился он в Смоленской губернии, в селе Милюково, в семье бедного сельского священника. Была ему смолоду предуготована проторенная прадедами дорога: бурса (семинария, где готовили будущих священнослужителей) – сельский приход – и уж если «господь умудрил способностями», то после тяжелейшей учебы— духовная академия, монашество и большие церковные чины… Но другая судьба ждала семинариста Докучаева. Еще в бурсе выделялся он способностями, независимым нравом, крепкими кулаками и несокрушимым здоровьем. Почитайте «Очерки бурсы» Н. Помяловского, и вам станет ясно, как сложно было голодному поповичу выстоять, уцелеть, не заболеть чахоткой, не запить на старших курсах, не замерзнуть по дороге домой (ходили-то семинаристы на каникулы пешком и питались подаянием и писанием бумаг для крестьян). Как трудно было выломаться из схоластического традиционного для церкви мышления и уйти после бурсы в университет, в науку, которая была для него очень сложна: ведь в бурсе никаких светских предметов (химия, физика и другие) не преподавали. И как же нужно было любить Родину и народ свой, чтобы всю жизнь, "перебиваясь с хлеба на квас", «делать пауку» для мужика, для хлебороба!

По собственным подсчетам Василия Васильевича, изучая земли России, он только пешком прошел 10 тысяч километров – четверть экватора. Привычный к голоду и холоду, независимый в суждениях и упрямый в труде, Докучаев уже в Петербургском университете занялся почвенными исследованиями, ещё не подозревая, вероятно, что эти занятия и станут основой будущей науки. После окончания университета он участвовал в создании почвенной карты европейской части России и в 1883 году опубликовал книгу «Русский чернозем». В ней заложены основы науки о почве и впервые дано ее определение. В свое время она, как бомба, разнесла все тогдашние представления в этой области. Докучаев категорически отверг господствовавшее мнение, что почва – горная порода, минерал. «Почва – не просто верхний слой земной коры и не слой, в котором просто располагаются корни растений. Это самобытное природное тело, особая оболочка земли, управляемая своими „почвенными законами».

Докучаев доказал, что почва – особое царство природы, самостоятельное, как растения, животные, минералы, а главное – живое, изменяющееся. Он писал: "Почва есть самостоятельное естественно-историческое тело природы, и образуется она в результате взаимодействия климата, растительности материнской породы и возраста страны».

Иными словами, возникая на различных горных (материнских) породах, почва имеет различные свойства. Зависят они от геологического возраста страны (территории) и возраста самой почвы. Почвы располагаются строго закономерно. Докучаев разработал основы и методы составления почвенных карт. Первую такую карту Восточного полушария он начертил сам и показал на ней, как образуются почвенные зоны.

– Ну и что? – спросите вы, ну стали люди теперь знать, что такое почва, что же, от этого урожаи увеличились? Ведь это чисто теоретическая, сугубо научная проблема. Кого кроме специалистов она может интересовать? Если бы это было так, не находился бы Докучаев всю жизнь под негласным надзором полиции. Не умер бы в пятьдесят семь лет. Если бы эта проблема была чисто научная, умозрительная, не был бы Докучаев знаменем всех тех, кто сейчас пытается спасать природу. Не праздное любопытство двигало этим мучеником науки, чтобы узнать, что откуда берется, а горячее желание понять, откуда засухи, как истребить недород, а стало быть, голод. Как напитать всех хлебом насущным, то есть необходимым, где взять ту краюху, что не даст с голоду умереть? Его теория почвообразования многим умам, в том числе весьма далеким от земледелия, давала пищу для размышления. Так, если почва живая, стало быть, ее можно убить?

– Да! – говорил Докучаев. – И убивают! Убивают со страшной скоростью.

Во-первых, истощают землю постоянным возделыванием на одном месте одних и тех же культур. Хотя исстари известна пословица: "хлеб на хлеб сеять – не молотить, не веять!" Одна и та же культура выносит из почвы одни и те же химические элементы. И природа не успевает их восполнять. Следовательно, чтобы восстановить утраченное, необходима смена культур. Ведь растения не только забирают микроэлементы, но и накапливают их в почве; во-вторых, и в России, и во всем мире сельскохозяйственные культуры сеют как попало, без учета свойств почвы; в-третьих, неправильно пашут и боронуют, разрушая структуру почвы. Отсюда – пылевые бури, смыв почвы, овраги и все, что именуется теперь почвенной эрозией; в-четвертых, хищнически вырубают леса, иссушая реки, а стало быть, лишая воды целые районы. Докучаев первым в мире доказал значение лесов для повышения урожаев. Леса на водоразделах, говорил он, неприкосновенны. Если же они по каким-то причинам исчезли или вырублены, их следует немедленно насадить, иначе – голод! Докучаев занимался изучением русского чернозема в ту пору, когда только что произошел великий переворот: в степях Дона, Украины и Кубани, то есть в самых пшеничных хлебопроизводящих районах нашей страны, за баснословно короткий срок огромные степные массивы были подняты плугом. Он застал еще европейскую степную целину и мог воочию убедиться, как быстро почва теряет плодородие. Говоря современным языком, Докучаев стоял у самых истоков процесса, который сейчас так страшно развился на нашей планете – почвенной эрозии. Василий Васильевич предвидел, чем может обернуться упоение дармовым плодородием. Уже при нем во многих районах области Войска Донского урожаи резко падали. Периодические засухи довершали дело, начатое человеком. Ученый понимал, что для правильного ведения хозяйства его прозрений и статей мало. Но он не был революционером. Он был ученым, изучающим проблемы сельского хозяйства. Вот тут-то и важно отметить, что эти проблемы всегда остросоциальны. Сельское хозяйство – основа жизни в любом государстве, поскольку от него зависит производство необходимых для жизни продуктов. И человек, изучающий проблемы сельского хозяйства, даже узкоспециальные, самые частные, неизбежно приходит к социальным и политическим выводам. Странствуя по России, Василий Васильевич воочию убеждался в том, как полуфеодальный характер сельского хозяйства страны и идущий ему на смену капиталистический способ сельскохозяйственного производства разрушают самую основу сельского хозяйства и жизни – почву. Докучаев видел, что в России гибель земли неизбежна. Мелкие крестьянские хозяйства не могли бороться с эрозией, не могли покупать дорогостоящие удобрения и машины. Ни одна, даже самая сильная, сельскохозяйственная община (скажем, казачий круг) не в состоянии качественно проводить большие общественные работы, хотя например, казаки уже понимали, что сажать нужно лесозащитные полосы – по приказу Наказного Атамана, каждый казак ежегодно обязан был сажать 25 деревьев. Однако, этого было недостаточно. Да и сами посадки велись не правильно. Весной казак вырубал 25 ивовых кольев и втыкал их в землю вдоль полей. При благоприятной погоде некоторые колья приживались и проростали, остальные гибли, не превратившись в саженцы. Однако, и тех, что принимались в рост хватало, чтобы засорить пашню и очень скоро приходилось бороться с зарастанием полей и выводом их из сельскохозяйствен

ного оборота. А крестьяне земдевладельцы, не связанные военной дисциплиной, как казаки, никаких лесозащитных работ вообще не проводили. Было ясно, что для правильной посадки лесозащитных полос требовались правильные методики и усилия государства. А Россия все еще держалась на старых, полуфеодальных, полукапиталисти

ческих устоях и о сельском хозяйстве не очень заботилась. Не особенно волновало правительство и создание отечественной сельскохозяйственной науки. Ее двигали отдельные самородки, гении вроде Болотова, Комова, Стебута, Энгельгардта и других. А нужна была планомерная работа, школа почвоведов, геологов, агрономов и др. учёных разных специализаций. И Докучаев по мере своих сил старался такую школу создать. Этот крепкий седобородый человек в наглухо застегнутом сюртуке, поднимаясь на кафедру, говорил иной раз такие вещи, которые не всякий решился бы произнести.

Однако, возражать Докучаеву, спорить с ним было бессмысленно: за ним стояла наука. Он приводил доказательства своей правоты из области агрономии и геофизики. Его слова о гибельной системе землепользования и необходимости защитных мер по сохранению почвы звучали и звучат современно, а от некоторых, научно обоснованных, прогнозов до сих пор просто страшно. Он многое сумел и много успел. Самое главное – он сплотил вокруг себя единомышленников, создал предпосылки для возникновения русской школы почвоведов. Для нескольких поколений русских и советских ученых- земледельцев он был не только непререкаемым научным авторитетом, но и образцом служения науке и Родине. Его любили как отца и до сих пор чтут как героя. Разглядываете ли вы почвенную карту в классе, купаетесь ли в искусственном водоеме (будь то пруд или водохранилище), собираете грибы в лесополосе или едите кусок хлеба, помните: это все труды В. В. Докучаева, его мечты и заботы. Докучаев создал теорию почвообразования, объяснил возникновение почвы и закономерности на геологической структуре и материнской породе, а вот его современник (всего на год старше), иногда даже говорят – сооткрыватель, П. А. Костычев сумел показать в своих работах, что почвообразование – не только геологический, но и биологический процесс, связанный с развитием на почве растительности и даже животноводства. Сын крепостного из-под Шацка, Павел Андреевич Костычев благодаря фантастической одаренности и упорству сумел получить прекрасное образование. Он учился в Московской земледельческой школе, а затем в Петербургском земледельческом институте. Прожил он всего пятьдесят лет (1845—1895), но за это время сделал столько, сколько, пожалуй, под силу только большому научно-исследовательскому институту.Агрономия, почвоведение, ботаника, химия, микробиология – в каждой из этих наук он был выдающимся ученым. Из-под его пера вышло более ста научных исследований. Он был выдающимся педагогом и широко известным деятелем в области высшего сельскохозяйственного образования в нашей стране. Он автор первого в России учебника по почвоведению. Цепкий и ясный ум Костычева постоянно искал ответа на один вопрос: как повысить плодородие почв, как накормить голодных и не изнурить земли? Он разработал учение о происхождении, составе и свойствах черноземных почв. Занимался он и другими почвами и солончаками, но именно на черноземе ему удалось выявить и изучить органические вещества почвы.

Как ученые работали! Как они успевали за свою короткую жизнь столько сделать?! Если бы Костычев оставил после себя только одну работу «Почвы черноземной области России, их происхождение, состав и свойства», слава его дожила бы до наших дней. Но ведь, кроме того, он был практиком и в основном, работал не за письменным столом, а в поле, то изучая растительность, то отрабатывая методику борьбы с солончаками, то изучая свойства удобрений…Костычев успел разработать несколько методик правильной обработки почвы: полевого травосеяния, полезащитного лесоразведения, снегозадержания (щиты на нолях. Это Костычев придумал!), борьбы с засухой и эрозией в степных районах, применения минеральных и органических удобрений… А в свободное от основных занятий время работал над проблемами виноградарства. И такого успеха достиг, что в кабинетах известнейших виноградарей мира до сих пор висят его портреты.

* * *

Кормилец! Так на Руси называли самых уважаемых, самых любимых и самых лучших людей. Кормильцем называли отца семейства, это он, налегая на кичиги плуга, добывал детям и сродникам хлеб, и не было выше титула. Велика была слава бойца, защитившего Родину в лихих боях. Заступником называли его, но и он снимал смиренно шапку, когда глава рода – кормилец—брал в руки нож и, прижимая к груди каравай, нарезал толстые ломти хлеба. Так как же называть тех, кто томился тоской обо всех голодных? Как называть тех, кто, сжигая свой мозг в пламени научных поисков, пропадая под дождями и суховеями, сбивая ноги на полях, кормил народ? И как стыдно, что мы не знаем их имен! Спросите школьника, уплетающего плюшку с маслом, имя популярного киноартиста или эстрадной звезды, он вам десяток припомнит, сидят у него в памяти имена и великих злодеев вроде Батыя, Тамерлана, Наполеона, кровью заливших мир, загубивших миллионы неповинных людей, в вот имена кормильцев, давших ему этот кусок хлеба с толстым слоем масла,– нет! Не знает! Не помнит! А ведь это все равно, что имени отца с матерью не помнить, все равно, что фамилию свою забыть… Ах, как стыдно!

Агрономию в России начал гений (Рассказ с отступлением и продолжением)

Его книга о войне 1812 года лежала на столе у Льва Толстого, когда тот писал «Войну и мир». Его литературное творчество изучал и восторженно писал о нем Александр Блок. Его педагогические труды входят в сокровищницу русской и мировой педагогической мысли, а «Детская философия», содержащая сведения по физике, минералогии, ботанике, астрономии и космогонии,– первая научно-популярная книга для детей.

Его живописные произведения находятся в Эрмитаже, а рисунок «Казнь Пугачева» – единственный рисунок, сделанный очевидцем казни,– помещен во всех учебниках истории СССР. Его исторические труды и исследования поражают своим разнообразием: «История Польши», записки о турецкой войне 1768 года, об осаде и взятии Очакова и так далее. Особенно интересны «Записки о замечательных событиях», которые он начал в 1755 году и вел всю жизнь. Вместе с первым русским журналистом и просветителем Н. Новиковым он издавал первый журнал по сельскому хозяйству. Его можно по праву считать первым русским микробиологом. Он был одним из немногих людей не только в России, но и в Европе, кто постоянно пользовался микроскопом в своих научных изысканиях. И это в XVIII веке!Он был врачом, фармацевтом, то есть составлял лекарства и успешно лечил. Он первым в мире применил для лечения электричество.

Он был архитектором, причем занимался не только строительством зданий, но и разбивкой садов и парков. Он был драматургом и философом. А будучи совсем молодым человеком, офицером Архангелогородского полка, который стоял в только что отбитом Кенигсберге, в философском споре победил самого Э. Канта! Он был выдающимся лингвистом, свободно владел иностранными языками и мог бы сделать дипломатическую карьеру. Он был героем Семилетней войны, и, по признанию военных историков, его личной храбрости и воинскому умению русская армия обязана блестящей победой при Гросс-Егерсдорфе. Всю жизнь он люто ненавидел войну, но в 1812 году снова взялся за оружие, когда ему было уже 74 года! Его научные и литературные труды составили 350 томов! Он был первым русским ботаником, первым гениальным ученым, занимавшимся сельским хозяйством. Он вывел десятки новых сортов яблонь, слив, груш и хлебных злаков. Но самое главное – он создал систему земледелия, намного обогнавшую свое время. Основы этой системы нс устарели до наших дней. Так кто же это? Да, для большинства людей его имя совсем неизвестно. В наши дни происходит открытие его трудов, и мы просто обязаны знать об этом человеке, прожившем гигантскую жизнь – 95 лет, заполненную ежедневными трудами и безупречную со всех точек зрения.

Звали его Андрей Тимофеевич Болотов. Родился он в семье военного в 1738 году. После смерти отца отыскал в его бумагах переписанную от руки редкую по тем временам книгу «Лифляндская экономия». Полковник Тимофей Болотов мечтал о земле, а вынужден был служить, оттого что земли имел мало и прокормить с нее себя и семейство не мог.

На смертном одре рассказал он своему сыну былину о Микуле Селяниновиче, пахаре-богатыре, единственном среди всех великанов и богатырей, который мог поднять «всю тягу земную». Так что любовь к земле и сельскому хозяйству у Андрея Тимофеевича наследственная. Сызмала он отличался редкостными способностями. К шестнадцати годам был не только грамотен, но знал иностранные языки, что для сержанта, да и для офицера, XVIII века было большой редкостью. Знал математику и геометрию, а пуще всего любил читать и учиться. Учиться всему, чему мог, не считая труд мастерового— сапожника, плотника, портного, ткача, слесаря и кузнеца – занятием подлым, недостойным дворянина. Все умел Болотов, всему к двадцати годам выучился. Крепостные, у которых учился барин, души в нем не чаяли, потому что был он добр, отзывчив и чувствителен сердцем. Однако, это была не модная слезливая «тонкость чувств», в которую играли при дворе, но ранняя убежденность в противности зла самой природе человеческой. На охоте, еще юношей, убил Болотов зайца и так был поражен этим, что более никогда не охотился, до конца дней исполняя зарок не убивать животных. Только не подумайте, что он всегда был вегетарианцем или, упаси боже, трусом или слюнтяем. Был он храбр, статен, пригож. Знания и ясность ума давали ему силы не терять головы в самых страшных переделках Семилетней войны. Утром 18 августа 1757 года, когда в сражении при Гросс-Егерсдорфе кирасиры и драгуны пруссаков ударили во фланг русской армии и нещадно рубили казаков, поручик Болотов на свой страх и риск развернул соседнюю батарею, первым же залпом в упор опрокинул целый эскадрон и, не давая врагу опомниться, повел в атаку свою роту. А за Болотовым поднялся и весь Архангелогородский полк, в котором он служил. Быстро сообразив, что ситуация на поле боя изменилась, генерал-майор Румянцев тут же ввел в дело бригаду, подоспели резервы и погнали противника. Восемнадцатилетний Болотов, по признанию Румянцева, сумел «маневром своим решить исход сражения», но Андрей Тимофеевич подвигом своим не гордился, а войну ненавидел. Служил он безупречно, и карьера его складывалась на редкость счастливо. Благодаря своим талантам и знанию языков Болотов становится незаменимым офицером штаба. Вся армия знает, что он прекрасно справится с любым заданием, даже с таким неожиданным, как рисование образцов для новых бумажных денег! Однако никто еще не знает о той битве, которую ведет Болотов с самим собой.