Волчья Падь

Олег Стаматин

Волчья Падь

Лениво и зловеще раздавалась в тишине, переходя из полутона в полутон, эта печальная, усыпляющая песня, и чем-то древним, чудовищно далеким веяло от ее наивной, грубой мелодии. Казалось, что именно так, хотя и без слов, должны были петь загадочные и жалкие полулюди на заре человеческой жизни, глубоко за пределами истории. Вымирающие, подавленные ужасами ночи и своею беспомощностью, сидели они голые в прибрежных пещерах, у первобытного огня, глядели на таинственное пламя и, обхватив руками острые колени, качались взад и вперед под звуки унылого, бесконечно долгого, воющего мотива.

Александр Куприн, «Болото»

На лоне промозглой летней ночи, которые частенько случаются в Сибири, Федор Хвостов наполнял своим худощавым телом нутро старого почерневшего от времени деревенского дома. Темнота внутри комнат была тесна и горбата, а он сутулился в одной из них над шатким столом с облезшей бирюзовой краской и упорно делал заметки на обрывках бумаги. Рядом с тусклой лампой, нависающей над рабочим местом, лежал кожаный портфельчик, откуда выглядывала стопка газет. Все газеты, за редким исключением, именовались «Наш колхоз» и были сплошь исчерканы густой синей пастой, словно бы над ними недавно поработал редактор, возжелавший переписать отпечатанное на свой манер.

Веки Хвостова слипались, а голова клонилась все ближе и ближе к деревянной столешнице, но человек стойко сопротивлялся сну и продолжал работать. Однажды он лишь отвернулся от бумаг и, поправив на носу забавные квадратные очки, случайно глянул подслеповатыми глазами куда-то в чернеющую глубь избы, где заметил крохотное окно, из которого изливался венозной синевы лунный свет. Изредка поток этого света прерывался, и чем дольше человек вглядывался в него, тем чаще это происходило, пока в окне и вовсе не замаячили две разнузданные, плавающие тени. Не прошло и секунды, как в дверь грубо сбитую из посеревших досок громко и нагло постучали.

Сон сняло как рукой; Федор встрепенулся, однако не поспешил открывать. Вместо этого он сперва испуганно глянул на стопку газет, затем на писчую бумагу, где среди прочих записей была совсем свежая с названием – «Дикие звери терроризируют деревню Волчья падь», и наконец перевел взгляд на настенные часы, которые только что оттикали половину первого ночи.

Меж тем в дверь долбили уже так сильно, что с невысокого потолка начала осыпаться многолетняя пыль и иссохшая паутина. Не смея терпеть дикого шума, человек поднялся и, шаркая ногами о неровный дощатый пол, направился ко входу.

Прохладный сквозняк доносил извне букет самых разных ароматов, среди которых были и отголоски хвойного леса, и запахи ночной сырости и резкие инородные ноты спирта да папиросного дыма, по всей видимости, их принесли с собой странники, околачивающиеся у входа.

Федор притаился и долго прислушивался к звукам снаружи, а когда услышал недовольное ворчание двух незнакомцев, то жалобно протянул в дверную щель:

Кто там?

Открыва-а-а-й, – донесся громкий мужской бас, прерываемый всхлипами ветра.

Это свои-и-и… Не морозь людей понапрасну-у-у, – кричал уже кто-то другой. Его клокочущий голос звучал гораздо ближе, а то и вовсе вплотную к двери, отчего Федор, кажется, даже чувствовал теплое дыхание незнакомца и отбивающие нюх миазмы самопальной водки.

Хвостов упал телом на полотно двери и стоял так недвижим несколько секунд, а все его суконное невзрачное лицо попеременно выражало, то бешеный испуг, то сомнение, то человеческое сострадание.

Стоило людям снаружи постучать во второй раз, как он все же собрался с волей и отпер засов, а когда дверь с затруднением отворилась, то на пороге показались две громоздкие тени. Не колеблясь, они вынырнули из темноты и молча по-хозяйски прошли в дом, пронося вместе с собой грязь и тяжелые запахи внешнего мира.

Прежде чем исчезнуть в гостиной, которая была отделена от входа неуютным тесным коридорчиком, один из силуэтов полуобернулся и на секунду показал остроугольную костлявую внешность мужика лет пятидесяти с таким же, как он сам, лишенным мягкого места, безумным взглядом.

У Хвостова по спине пробежали колкие мураши, и от растерянности он бросился запирать дом, а когда закончил, то мышью вошел в комнату, где уже вовсю орудовали непрошеные гости.

Рядом со столом, откуда тускло светила единственная лампа, стоял тот самый незнакомец, которого Федор уже успел бегло рассмотреть в коридоре, и выкладывал содержимое своего запыленного рюкзака прямо на газеты и рабочие записи Феди. Бумажные свертки с подтёками жира, видимо внутри была еда, ложились на листы дневников, сминая их и пачкая, но худой, до проглядывавших костей, великан не обращал на это никакого внимания и даже, кажется, делал это нарочно, чтобы подсолить гостю из города. В то же время в темноте поблизости копошился второй, отчасти похожий на собаку, человек с маленьким пухлым телом, которое венчало одутловатое морщинистое лицо, награжденное громадными бестолковыми глазами цвета болотной ряски.

Мопс, такое прозвище мысленно дал ему Хвостов, ползал по полу, как какой-то пустынный варан, а когда увидел, что Федя зашел в комнату, то встрепенулся и утробным голосом спросил:

Тут где-то были фонари в большом ларе. Не трогал?

Должно быть, убрал под кровать, – беспокойно произнес Федя, и собеседник с недовольным бурчанием исчез в пыльном сумраке под койкой.

Одиноко стоящий на окраине полусгнивший дом служил деревне не только местом, где размещались редкие приезжие, но и перевалочным пунктом для тех охотников, что собирались надолго уходить в тайгу. Староста предупреждал прибывшего в деревню журналиста, что пока он обитает в этом доме, у него могут быть нежданные гости, но Хвостов не подозревал, что незнакомцы навестят его в первую же ночь.

Поселение, куда он приехал, находилось в ужасном упадке. Все жители деревни бесконечно пили, хамили и дрались. Но словно бы этого им было мало: каждую свою непристойность, каждую отвратительную деталь своего характера они являли свету как достоинство, и гордо выпячивали вместе с грудью так же, как и бездомные псы, что жадно подставляют бока под жгучие лучи солнца после долгой зимы. А незнакомцы, заявившиеся в его временное жилище, как раз были похожи на местных – грязные и грубые, словно наспех слепленные из глины, а затем выброшенные создателем в этот мир с неизвестной никому целью. Привыкший к городскому обществу Хвостов невольно побаивался этих недобрых людей. Если бы не долг службы, то он тут же бы покинул деревню со странным и слегка жутким названием Волчья падь.

Из размышлений человека вывел великан, по прозвищу Костлявый, который вдруг заполошился, оторвался от дел и, подобно филину, повернул острую физиономию в его сторону.

Собирайся. Пойдешь с нами, – сказал великан хрипло и тихо, но оттого не менее грозно.

К-куда идти? Время позднее. Я вас совсем не знаю. Вломились ко мне и… – после недолгого молчания тихо залепетал возмущенный Федя, пряча свой испуганный взгляд по темным углам дома.

Гости его не слушали.

Вот они! – неожиданно воскликнул Мопс и ласково заклокотал, доставая из нутра деревянной коробочки бережно свернутые в ткани старые громоздкие фонари.

«Зачем незнакомцы притащились в дом на окраине посреди ночи? Что ищут здесь и зачем им нужен я?» – мысленно рассуждал Хвостов, погрузившись из-за волнения в ступор.

Тут перед взором его что-то замельтешило. Это Костлявый подошел ближе и прохрипел:

Мать твою! Чего ты стоишь-то, как умалишенный? Собирайся давай!

После сказанного, незнакомец больно огрел Федора по плечу тяжелой ладонью, слегка растормошил, а затем, немного погодя, взглянул на него таким колким и неуютным взглядом, что временный хозяин дома почувствовал, будто бы нечто реальное и крайне острое с хрустом вгоняется ему в голову, проникая сквозь глазные яблоки и утопая в мягком содержимом черепа.

Пытку прервал Мопс, который, разобравшись с фонарями, стоял все время в сторонке, а теперь схватил телогрейку с вешалки и тянул её Федору со словами:

У тебя минута, чтобы одеться, журналист.

Последнее слово – название его профессии – особенно подействовало на человека и он, испуганный до полусмерти, принялся одеваться, порой озираясь на дверь, что сулила желанную возможность побега.

«Значит они знают кто я такой», – не мог угомонить мысли журналист – «Хорошо это или плохо?»

« А вдруг они…» – подумал он и языком протолкнул в бездонную глубь живота противное холодное чувство страха, застрявшее в горле.

Бежать было бессмысленно; Костлявый сторожем стоял рядом, а Мопс, словно предчувствуя тайное желание журналиста скрыться, перегородил проход пухлым широким телом.

Как только Хвостов оделся, то он и его пленители вывалились из дома на шатающееся сумрачное крыльцо. Луна уже давно взошла и находилась посреди неба, тусклым серебристым светом освещая поля вокруг. В тех полях гулял злостный колючий ветер, который пригибал всходы зерновых культур к самой земле, словно стараясь их переломить, но у него это не выходило и тогда он начинал задувать с новой еще большей силой, становясь с каждым разом все холоднее и холоднее.

Незнакомцы подобрали прислоненные к стене ружья и обступили пленника.

Будешь освещать дорогу, потому держи, – прошептал Мопс и бережливо протянул Федору увесистый фонарь.

Да не пужайся ты так. Уж поди весь измочился от страху. Не будем мы тебя убивать, – весело сказал Костлявый и захохотал, обнажая тонкие, как клыки, редкие зубы, что медью заблестели под лунным светом. Он еще долго смеялся, беспечно давился безумным хохотом, похлопывая жертву по плечу, желая, по всей видимости, успокоить, но у него это навряд ли получалось.

Ты только нам с одним дельцем подсобишь, а там гуляй куда хочешь, пиши свои статейки, – заверил улыбающийся Мопс.

Пленник немного расслабился, но все еще дрожал, ожидая самого худшего исхода.

Прежде чем отправиться в путь, охотники устроили короткий перекур. Пуганный, как воробей, Хвостов мельтешил вокруг и все пытался выяснить, куда незнакомцы собираются идти, но те лишь загадочно улыбались, тихонько отбрасывались словом «увидишь» и, словно его не было рядом вовсе, в молчании, вбивали едва освещенные папиросным огнем взгляды в чернеющий на горизонте хвойный лес.

Пора, – наконец огласил грубый голос Костлявого, и, затушив о землю папиросы, трое человек нестройной шеренгой зашагали по тропинке, что сперва обогнула дом, а затем устремилась куда-то в ночное небытие.

Шли быстро. Иногда переходили на бег. Хвостов был в средине строя и едва поспевал за низкорослым Мопсом, который ищейкой устремлялся вперед, часто пропадая из виду в зарослях высокой травы. Если бы сзади Федю постоянно не подгонял второй охотник, тыча в спину ни то кулаком, ни то дулом ружья, то человек неминуемо отстал бы, а затем и вовсе потерялся, ведь от тропы по которой они шли все это время осталось лишь название, а идти приходилось все больше направлением.

В полях было сыро и холодно. Трава покрылась росой, отчего ноги скоро промокли, а в спину не переставал хлестать матерый ледяной ветер, что выдувал не только душу, но и примораживал мясо к костям. Люди тряслись от холода, пригибались к земле от затяжных порывов разъяренного воздуха, но продолжали движение к лесу. И чем ближе они подходили к опушке, тем выше и монструознее становились кривые изувеченные сосны. Эти великаны наподобие древнего воинства, им не хватало лишь полководца, выстраивались неприступной стеной вдоль границы леса и щетинились оттуда своими тяжелыми хвойными лапами, что кончались обнаженными от иголок сучьями так похожими на человеческие пальцы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.