Королевство праха и костей

Хозяйка отмахнулась.

– Бездарная, зато не воровка и не лентяйка. За три года, что на меня горбатишься, ни разу не схалтурила и не смошенничала. Руки у тебя работящие, голова светлая. Грамоте и счету обучена. Большего и не надо, чтоб товар стеречь да списки вести. А уж если совсем не совладаешь, так подмога у тебя будет. Дружок-то мой не простой лавочник, а мастер-артефактор. Глядишь, и тебя уму-разуму научит.

От таких похвал я зарделась. Надо же, госпожа Лаура меня ценит! И за способную работницу считает. Не прогоняет, а еще и к мастеру-артефактору рекомендует. Это ли не удача?

– Спасибо за доверие, госпожа. Я вас не подведу. А когда выезжать-то?

– Чем быстрее, тем лучше. Я уже обо всем договорилась. Как приедешь на место, сразу к мастеру Рейнарду ступай, он тебя встретит и на постой определит. Деньгами не обидит, харчеваться вдоволь будешь и комната своя положена. Лишь бы дело справляла. Через месяц заглянешь, отчитаешься. А там поглядим…

Я истово закивала, не смея поверить такой удаче. Уехать из грязного Риввера, вырваться из нищеты и безысходности. Начать новую жизнь в другом городе, обучиться ремеслу… Похоже, неведомые боги из подземелья все-таки услышали мои отчаянные молитвы!

Приложив ладонь к сердцу, я горячо воскликнула:

– Клянусь, вы не пожалеете! Я день и ночь буду стараться, не посрамлю вашу рекомендацию! Спасибо, госпожа Лаура!

Хозяйка снисходительно улыбнулась и махнула рукой.

– Ладно, будет лебезить. Иди домой, собирай манатки. Завтра с утра пораньше и выдвигайся, чтобы до заката в Рейвенбер поспеть. Я тебе записку передам для мастера Рейнарда, не забудь вручить, как прибудешь.

С этими словами Лаура отпустила меня, напоследок одарив увесистым кошелем – дорожными деньгами.

Вывалившись за порог лавки, я судорожно вдохнула вечерний воздух, наполненный ароматами цветущей липы, жареных каштанов и дымом очагов. После спертой атмосферы магазинчика даже прогорклый чад показался сладким и желанным. В голове не укладывалось – я свободна! Уже завтра пыльные улочки Риввера останутся позади, а впереди будет ждать манящая неизвестность Рейвенбера.

Несясь по темным улицам домой, я не чуяла под собой ног от радости. Наконец-то, свершилось! Явилось избавление от беспросветной доли, от тяжких воспоминаний. В Рейвенбере меня никто не знает, не станут тыкать пальцем и обзывать ведьмой и демонским отродьем. Там я смогу начать все заново!

***

Вернувшись домой, я застала тетку Агату в непривычном оживлении. Она суетилась у очага, помешивая что-то в котелке, и то и дело поглядывала на дверь.

– Адель, наконец-то! – воскликнула она, завидев меня на пороге. – Я уж извелась вся, думала, где тебя носит до ночи. Скорее садись, поешь с дороги. Разговор есть важный.

Удивленная таким приемом, я послушно опустилась на колченогий табурет и приняла из теткиных рук миску с дымящейся луковой похлебкой. Агата присела напротив, сцепив пальцы в замок, и некоторое время молча смотрела, как я хлебаю жидкое варево. Потом откашлялась и проговорила:

– Тут такое дело, Адель… Помнишь мою подругу, Марту? Ту, что при Академии Хаоса прислугой работает?

Я кивнула, не переставая жевать. Смутно припоминала пухленькую женщину с усталым лицом, изредка захаживавшую к нам на огонек.

– Так вот, – продолжала тетка, – Марта давеча прибегала, вся сама не своя. Одна из служанок у них нагуляла дитя и теперь не может работать. А заменить некем – так-то желающих много, да все какие-то пройдохи да лентяйки. Вот Марта и просила помочь, найти кого посмышленее да порасторопнее. А я сразу о тебе подумала.

От неожиданности я поперхнулась и закашлялась, пролив остатки похлебки на колени.

– Обо мне? – просипела я, отдышавшись. – Но как же… Я ведь ничего такого не умею. Готовить там, стирать, прислуживать…

Тетка отмахнулась.

– Стряпать и гладить – дело наживное, было бы желание. Зато ты у меня не ленивая, работы не чураешься. И не шумная, не болтливая – что в услужении ой как важно. Не будешь сплетничать да секреты разбалтывать. Опять же, голова на плечах имеется – грамоте и счету обучена, не то что некоторые…

Агата умолкла, испытующе глядя на меня. А я сидела, боясь поверить внезапно привалившей удаче. Работа в Академии Хаоса! Приют магии и тайных знаний, закрытый для таких, как я. Пусть всего лишь прислугой, невидимкой, но это шанс, о котором я и мечтать не смела.

– И… Что госпожа Марта сказала? – наконец выдавила я. – Неужто готова взять меня, безродную, да еще и пусту…

– Цыц! – шикнула тетка, грозно сверкнув глазами. – Не поминай при мне это срамное словцо. Ты мне вместо дочери, и плевать я хотела, есть в тебе магия или нет. А Марта – женщина разумная, понимает, что не в волшбе дело, а в руках умелых да голове смекалистой. Сказала, коли ты согласная, то можешь приступать хоть завтра с утра пораньше.

У меня даже дух захватило. Завтра! Так скоро! А я-то думала, удача отвернулась от меня после неудачной вылазки в заброшенный особняк. Ан нет, похоже, сами боги направляют на верный путь.

Но тут же в голове всплыл разговор с госпожой Лаурой и ее предложение отправиться помощницей к артефактору. С одной стороны, уехать в новый город, начать жизнь с чистого листа, обучаться ремеслу – разве не об этом я мечтала? А с другой… Служанкой в Академии я буду гораздо ближе к магии и тайным знаниям, даже если не смогу ими овладеть. Одно дело – протирать пыль в лавке артефактов, и совсем другое – состоять при особах, от которых так и веет могуществом.

Поймав мой растерянный взгляд, тетка подалась вперед и участливо спросила:

– Ты чего примолкла, Аделька? Никак сомневаешься? Так я тебя понимаю, дело-то непростое, ответственное. Думаешь, справишься ли?

Я закусила губу. Как объяснить тетке, что дело вовсе не в страхе или сомнениях? Что я разрываюсь между двумя одинаково желанными возможностями? И меньше всего хочу ее расстраивать.

Сделав глубокий вдох, я подняла глаза и твердо произнесла:

– Тетушка, мне нужно кое-что тебе рассказать. Сегодня госпожа Лаура вызвала меня для разговора и предложила место помощницы у своего знакомого артефактора. В соседнем городе, Рейвенбере. Обещала хорошее жалование, постой и даже обучение ремеслу. Я уже почти согласилась, да только теперь вот…

Я умолкла, виновато глядя на тетку. Та нахмурила брови и некоторое время сидела молча, о чем-то напряженно размышляя. Потом вздохнула и проговорила:

– Да уж, новости так новости. Не ждала я такого поворота, чего уж там. И как теперь быть ума не приложу. Обе работенки хороши, каждая по-своему. Что у Марты служанкой, что у мастера-артефактора подмастерьем – везде свои плюсы есть. Одно скажу – решать тебе, Аделька. Ты уж взрослая девка, пора самой судьбу выбирать. А я в любом случае поддержу, не сомневайся.

От теткиных слов у меня даже слезы навернулись на глаза. Вот она, настоящая материнская любовь – бескорыстная, всепрощающая, готовая принять любой выбор. Шмыгнув носом, я порывисто обняла Агату и пробормотала:

– Спасибо, тетушка. Ты самая лучшая, я так тебя люблю! Обещаю, я все обдумаю и решу. Завтра же с утра пойду к госпоже Лауре и сообщу о своем выборе. А потом и тебе расскажу.

– Вот и ладушки, – улыбнулась тетка, неловко гладя меня по голове. – А сейчас давай-ка спать. День был долгий, тебе на свежую голову думать надо.

Послушно кивнув, я поплелась в свой закуток, но сон не шел. Всю ночь я проворочалась без сна, обдумывая доводы за и против. Служанка в Академии магии или подмастерье артефактора? Остаться в Риввере или уехать в Рейвенбер? Довериться тетке или госпоже Лауре? К утру голова гудела, мысли путались. Но одно я знала точно – какой бы выбор ни сделала, это решение изменит всю мою жизнь. И второго шанса может не представиться.

Глава 3

Утро выдалось хмурым и промозглым, словно сама погода оплакивала мой нелегкий выбор. Серые клочья тумана стелились по узким улочкам, оседая на черепичных крышах и покосившихся ставнях. В воздухе висела мелкая морось, превращая пыль под ногами в грязное месиво.

Кутаясь в тонкий плащ, я упрямо шагала вперед, к Академии Хаоса. В ушах еще звенели недавние разговоры и прощания. Вот я вхожу в лавку госпожи Лауры, сжимая в руках корзинку с пожитками. Хозяйка смотрит на меня с грустной улыбкой, качает головой: "Значит, решилась, птичка? Что ж, лети… Да хранит тебя пресветлая Дева!"

А потом было тяжелое прощание с теткой Агатой.

– Вот и настал час расставания, милая, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Сердцем чую – твой это путь. Только будь осторожна. Не лезь на рожон, не высовывайся. И главное – никому не позволяй снять твой оберег.

Ее пальцы коснулись медальона, что я носила на груди – простая стекляшка в железной оправе, единственная память о родителях. Тетка всегда твердила, что камень маскирует то, что я акайра – пустышка без магических способностей.

– Обещаю, тетушка, – прошептала я, сжимая ладонью медальон.

Агата смахнула непрошенную слезу и порывисто прижала меня к груди. Постояв так несколько мгновений, я отстранилась, в последний раз окинула взглядом убогую комнатушку и, подхватив корзинку с пожитками, вышла за порог.

Погруженная в невеселые думы, я не заметила, как ноги сами вывели меня на главную улицу Верхнего Риввера. Шум и суета большого города, казалось, должны были оглушить, заставить сжаться в комок, но я вдруг почувствовала странную легкость. В богатом квартале все выглядело иначе – мощеные булыжником мостовые блестели после дождя, ухоженные фасады домов сияли свежей краской, а яркие вывески лавок и кафе так и манили заглянуть внутрь.

По тротуарам степенно прогуливались разряженные дамы под руку с кавалерами, то и дело слышался смех и обрывки непринужденных разговоров. Сновали разносчики, бойко орудуя подносами и корзинками, зазывая прохожих отведать свежей выпечки или ароматных яблок. Экипажи проезжали мимо, поблескивая лаковыми боками и сбруей породистых лошадей. Все вокруг дышало жизнью и казалось невероятно притягательным.

Но в этом мире сытости и довольства я чувствовала себя лишней, чужой. Грязное платье и стоптанные башмаки, растрепанные рыжие пряди, торчащие из-под капюшона – все выдавало во мне оборванку из трущоб, недостойную ступать по опрятным улицам богачей. Прохожие брезгливо сторонились, отводя глаза. Приказчики в лавках подозрительно щурились, словно ждали, что вот-вот стащу что-нибудь. Еще бы, здесь не привыкли к голытьбе, разве что попрошайки иногда забредали с окраин. Но стражники-иссары быстро гнали их взашей, не позволяя докучать почтенной публике.

Я старалась идти быстро, не глазея по сторонам, и все же не могла сдержать восхищения. Вот величественное здание Ратуши с витыми колоннами и гербом столицы над входом. На массивном золотом щите красовался гордый феникс. Он расправлял пылающие крылья, окруженный ореолом пламени. Казалось, от жара его перьев воздух дрожал и искрился, а само золото щита плавилось и текло.

А там, дальше – знаменитый на весь город Зеленый фонтан, украшенный статуями речных божеств. Сверкающие струи воды с мелодичным плеском ниспадали в мраморный бассейн, распространяя вокруг благоухание свежести. Никогда не думала, что вода может пахнуть так сладко и чисто, совсем не то, что затхлая жижа в колодцах трущоб!

Завороженная, я подошла ближе, любуясь игрой света на зеленоватых волнах. И вдруг заметила на другом краю бассейна маленького мальчика лет пяти. Широко раскрыв голубые глаза, он с визгом восторга гонялся за ярким осенним листком, гонимым ветром.

Малыш был одет богато – бархатное пальтишко, начищенные башмачки, кружевной воротник. Няньки поблизости не наблюдалось – должно быть, увлеклась болтовней с кем-то из прохожих и упустила подопечного из виду.

Из-за поворота, цокая подковами по брусчатке, вылетела кавалькада всадников. Четверо молодых людей в расшитых камзолах и высоких сапогах, на груди у каждого красовался серебряный значок Академии Хаоса.

Лишь у одного юноши значок был золотым, выделяя его особый статус. Его отливающий голубизной камзол идеально облегал широкие плечи и мускулистый торс, а белоснежная рубашка была небрежно расстегнута, открывая внушительную ширину груди. Точеные черты лица, волевой подбородок и гордая осанка златовласого всадника выдавали его благородное происхождение.

Рядом с ним ехал громила с бычьей шеей, чей мощный стан туго обтягивал черный камзол. А чуть поодаль – утонченный брюнет с иссиня-черными волосами, собранными в низкий хвост. Его черты были словно выточены из мрамора, а темные глаза светились лукавством.

Среди всадников была и девушка, чьи темные волосы были стянуты в высокий хвост и покрыты изящной сеточкой с жемчужными нитями. Белоснежная блуза топорщилась кружевным воротником и манжетами, плотно облегая точеную фигуру. Поверх красовался алый расшитый серебром камзол. Высокие сапоги из тонкой кожи сверкали пряжками и доходили до бедра, плотно обтягивая стройные ноги всадницы.

Со смехом и улюлюканьем они погоняли лошадей, не глядя под ноги. Копыта высекали искры из булыжников, взмыленные бока коней лоснились от пота.

Внезапно налетевший порыв ветра подхватил листок и понес его прямо на мостовую. Ничего не замечая вокруг, мальчуган с радостным смехом кинулся вдогонку.

Время словно замедлилось. Я видела, как малыш, сияя восторгом, выскочил на середину улицы. Как оскалились, заржали жутким, нечеловеческим криком несущиеся прямо на него лошади. Как раскрыла в испуге рот всадница, дергая поводья, пытаясь затормозить и свернуть. Но было уже поздно – разогнавшийся жеребец с размаху налетел бы на ребенка, если бы…

Не помня себя, я рванулась вперед. В два прыжка преодолела разделявшее нас расстояние. Схватила мальчика за шиворот и дернула на себя из-под самых копыт. Малыш взвизгнул, мы покатились по мостовой, сцепившись в комок. Надо мной что-то просвистело, обдав жарким дыханием, брызнуло слюной в лицо. Оглушительно заржала лошадь, заскрипела сбруя, посыпались отборные ругательства…

А потом все стихло. Я осторожно разжала руки и перевела дыхание. Мальчик, целый и невредимый, испуганно хлопал глазенками, прижавшись ко мне. По мостовой уже бежали люди, привлеченные шумом и криками.

Не успела я опомниться, как из толпы выскочила перепуганная женщина в сером переднике и чепце. С пронзительным визгом она вырвала мальчика из моих рук, прижала к необъятной груди и принялась причитать:

– Ах ты, паршивка подзаборная! Чуть дитя ненаглядное не погубила! Натан, сокровище мое, цел ли ты, невредим? Ох, горе мне с тобой, непоседой!

Малыш всхлипывал, цепляясь за шею няньки. А та, злобно зыркнув на меня, отвесила увесистый шлепок:

– Пошла вон, оборванка! Смерти нашей хочешь? Чтоб духу твоего тут не было!

От неожиданности и боли я пошатнулась. Щека горела от пощечины, в ушах звенело. Вокруг шушукалась толпа, показывая на меня пальцами. Злые смешки и оскорбления летели со всех сторон.

– Прочь пошла, нищебродка!

– Жулье!

– Побирушка, еще и ребенка нашего чуть не погубила!

Я стиснула кулаки, борясь с жгучей обидой и унижением. Да будь я хоть трижды княжной – в грязном платье и с растрепанными патлами для них я всегда останусь отбросом, ничтожеством. Даже думать не станут, что оборванка способна на благородный поступок. Сразу припишут корыстный или злой умысел.

Но хуже всего было то, что всадница с серебряным значком Академии спешилась и грозно надвигалась на меня, сжимая в руке хлыст. Ее зеленые глаза пылали яростью и презрением.

– Ах ты, мразь подзаборная! – прошипела она, в два шага преодолев разделяющее нас расстояние. Тонкие пальцы, затянутые в лайковые перчатки, вцепились в ворот моего платья, грубо встряхнув, как нашкодившего котенка. – Я тебе покажу, как под копыта бросаться, дрянь! Думала, деньжат вымолишь, прикинувшись героиней? А может, вообще дитя богатое украсть хотела, чтоб выкуп требовать?

С этими словами она с силой дернула меня за грудки. Истрепанный капюшон слетел, и мои огненно-рыжие волосы пышной волной рассыпались по плечам, сверкнув в солнечных лучах, словно медная проволока. Толпа ахнула. Нянька, прижимая к себе малыша, истово перекрестилась и плюнула мне под ноги.

– Отродье демона!

Всадница отшатнулась, глядя на меня так, словно воочию узрела порождение Инфериума. Ее точеное лицо побелело, на скулах заходили желваки. Зеленые глаза полыхнули такой лютой ненавистью, что меня прошиб озноб. Но в следующий миг красотка взмахнула хлыстом, метя мне в лицо. Я зажмурилась, готовясь к обжигающей боли. Но удара не последовало.

Раздался стремительный свист рассекаемого воздуха, глухой шлепок и вскрик. Я рискнула приоткрыть один глаз и обомлела. Высокий златовласый юноша с пронзительными синими глазами, перехватил руку разъяренной девицы.

– Амелия, довольно! – процедил он, стальной хваткой стискивая ее запястье.

– Николас, ты ослеп? – взвизгнула Амелия, тщетно пытаясь высвободиться. – Ты видел ее патлы? Глазищи? Она же сущее зло!

– Включи рассудок, – отрезал Николас ледяным тоном, выкручивая ей руку. Всадница взвыла.. – Мы в столице, а не в глухомани. Представь, как будет выглядеть, если дочь герцога на главной площади запорет нищенку до полусмерти? Тебе нужны грязные сплетни?

Амелия зашипела, как разъяренная кошка, но возражать не посмела. Выдернула ладонь и одарила меня испепеляющим взором, явно мечтая обратить в пепел. А Николас уже шагнул ко мне, грозно возвышаясь скалой и заслоняя солнце. На миг я залюбовалась его точеным профилем, высокими скулами и волнистыми прядями, сияющими золотым нимбом. С такой внешностью ему место среди богов. Жаль только льдистые глаза оставались холодны, а брезгливая гримаса уродовала прекрасный лик.

Он навис надо мной, так что кончики наших носов почти соприкасались. В ноздри ударил пряный аромат сандала и можжевельника, исходящий от его одежд. Терпкий, дурманящий, с легкой горчинкой мускуса. Голова закружилась, дыхание сбилось. А потом я почувствовала мощную волну исходящей от него магии – чистой, первозданной, всепоглощающей. Воздух вокруг задрожал и заискрился, словно наэлектризованный.

Осознав, что творю, я испуганно отпрянула, мысленно отвесив себе оплеуху. Дура, опомнись! Тебе что, жить надоело?

От Николаса не укрылось мое смятение. Золотая бровь вопросительно изогнулась, в синих глазах промелькнуло нечто странное, почти заинтересованное. Но тут же сменилось брезгливостью. Словно стряхнув наваждение, он наклонился, подобрал мою перевернутую корзинку и швырнул мне в руки. Золоченые шпоры звякнули, когда он поспешно попятился, будто боясь подхватить заразу.

– Забирай свое барахло и проваливай, – процедил красавчик, кривя губы. – И не смей более докучать благородным людям. От таких, как ты, за версту нищетой разит, мутит от вони.

Его слова хлестнули больнее пощечины. Жгучий стыд залил щеки, на глаза навернулись слезы.

– Эй, Ник, ты чего к замарашке прицепился? – заржал смазливый кучерявый брюнет с наглой ухмылкой. Похотливо стрельнув в меня глазами, он подмигнул:

– Никак перепихнуться решил по-быстрому? Не советую, друг. С такой шлюхи дурную болезнь подхватишь – замаешься лечить.

Здоровяк с бычьей шеей и маленькими свинячьими глазками грязно заржал и подхватил:

– Истину глаголешь, Кристиан! Страшна, как смертный грех, а туда же – под ноги господам кидается! С перепоя, небось, шаталась, вот и не поглядела, куда прет. Лучше б она там и сдохла, скольких бы мужиков от срамной хвори уберегла!

Тупоголовые мерзавцы заухмылялись, сально меня разглядывая. Всем своим видом давая понять, что такая оборванка сгодится лишь для утех. От унижения потемнело перед глазами.

– Ах вы… – задохнулась я в бессильной ярости. – Да вы чуть малыша не растоптали! А меня же и виноватой выставляете! Ни стыда у вас, ни совести!

Тонкие пальцы Николаса стремительно стиснули мой подбородок, вздергивая голову. Пригвоздив меня немигающим ледяным взором, он процедил:

– Радуйся, что цела осталась, попрошайка. В следующий раз вздумаешь в героиню поиграть – костей не соберешь. Руки пачкать о такую дрянь я не побрезгую.

С этими словами он грубо оттолкнул меня, так что я растянулась в грязи. А потом вскочил в седло и ускакал прочь, взметнув копытами фонтан грязи. Его свора с гоготом и улюлюканьем умчалась следом.

Толпа стала медленно расходиться, напоследок одарив презрительными смешками. Я сидела на земле, глядя вслед кавалькаде. На миг мне почудилось, что Николас обернулся, и в его глазах мелькнуло что-то странное, почти виноватое. Но видимо, просто примерещилось, слишком уж быстро пронесся мимо.

Подхватив корзинку, я торопливо зашагала в сторону возвышающейся на холме Академии Хаоса.

Ноги тряслись, дыхание срывалось, а на глаза то и дело наворачивались слезы. Как же так? Почему даже пытаясь совершить добрый поступок, я все равно оказываюсь виноватой? Неужели мне никогда не заслужить ничего, кроме оскорблений и побоев?

Спрятавшись за углом какого-то дома, я наконец дала волю рыданиям. Слезы катились по щекам, смешиваясь с грязью и кровью из разбитой губы. Давили обида, стыд и бессильная ярость. В груди нестерпимо жгло от чувства вопиющей несправедливости. Ведь я всего лишь хотела спасти ребенка! А получила в ответ пинки и плевки.

Трясущимися пальцами нащупав припрятанный на груди кулон, я сжала его так, что побелели костяшки. Мама, папа, почему вы покинули меня? За что мне эта мука? В чем я провинилась перед богами?

Крохотный медальон, последнее напоминание о семье, слабо нагрелся в ладони, даря призрачное утешение.

Глава 4

Величественные врата Академии Хаоса возвышались передо мной, грозные и неприступные, словно скала. Высокие створки из черного дерева, окованные стальными узорами, пугали и манили одновременно. За ними скрывался совершенно иной мир – мир магии, знаний и могущества. Мир, куда мне, жалкой замарашке из трущоб, вход был заказан.

Сердце колотилось так, что готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. Ладони вспотели, в висках стучало. Казалось, сама судьба привела меня сюда, на порог этого святилища чародейства. Разве могла я, сирота-пустышка, когда-либо помыслить, что окажусь у заветных врат? Пусть даже прислугой, невидимкой, но я буду здесь! Нужно лишь сделать шаг…

Глубоко вдохнув, я решительно шагнула из-под сени деревьев на широкую дорогу, ведущую к воротам. Гравий зашуршал под ногами, разбитые башмаки оскользнулись на влажных после дождя камнях. Порыв ветра рванул мой капюшон, растрепав рыжие кудри. Солнечный луч пронзил листву, на миг окутав меня золотистым сиянием. Словно сама природа благословляла мой путь и придавала решимости. Распрямив плечи, я решительно направилась к цели… Но не успела сделать и пары шагов, как чья-то рука грубо дернула меня за локоть.

– Ты что, дурная? – прошипели над ухом. – Куда намылилась, через главные-то ворота?

Я в испуге обернулась. Передо мной стояла Марта, крепкая, энергичная женщина лет пятидесяти. Невысокая, полноватая, с густой сеткой морщин вокруг внимательных карих глаз. Некогда черные как смоль волосы сильно побелели и были стянуты в тугой пучок на затылке. Простое темное платье, белоснежный накрахмаленный передник, связка ключей у пояса – все выдавало в ней старшую прислугу, привыкшую к ответственности и порядку.

– Совсем ополоумела, девка? – продолжала отчитывать она меня, озираясь по сторонам. – Это ж вход для господ да иссаров, не про нашу честь! А ну пошли отсюда, пока стражу не подняли!

И она потащила меня прочь в обход стены, туда, где виднелась неприметная дверца. Марта втолкнула меня в темный проулок и прижала к стене, зашептала на ухо:

– Ты пойми, Адель, тут свои порядки. Слуги всегда отдельно ходят, чтоб господам не докучать. Оно и правильно – нечего нам с ними мешаться. У каждого свое место, свой черед. Ты девка умная, должна понимать.

Я судорожно кивнула, опуская глаза. В груди заныло от униженной гордости. Да, тетка Агата, которая вырастила меня, права была – куда мне, замарашке, о лучшей доле мечтать? Знай свой шесток, Адель, и не дергайся. Может, когда-нибудь за примерную службу тебе и перепадет краешком глаза на блеск и роскошь поглядеть. А пока довольствуйся задворками да черными лестницами…

Взгляд Марты смягчился. Она погладила меня по голове, будто маленькую.

– Не кручинься, девонька. Привыкнешь еще, освоишься. Главное – слушайся старших да не высовывайся. Мы, прислуга, друг за дружку держимся. Если что, я тебя в обиду не дам. И Брунгильда наша хоть и строга, но справедлива. Честно служи – она оценит.

Я через силу улыбнулась, благодарно кивнув. Спрятав лицо в капюшон, я последовала за Мартой в неприметную дверь. Переступив порог и очутившись внутри, я на миг замерла, потрясенная открывшимся зрелищем. Даже скромный коридор для прислуги поражал воображение и наполнял трепетом.

Узкий, извилистый, он петлял и разветвлялся, словно лабиринт. Стрельчатые своды терялись в полумраке, давили и нависали, порождая чувство затерянности и ничтожности. Редкие масляные лампы тускло мерцали на стенах, бросая неверные блики на потемневший от времени камень. По углам таились густые тени, шептавшие о тайнах и безумствах прошлого.