Полная версия
Там, за зорями
– Это у каких таких мужчин? – смеясь, осведомился Лешка.
– О, есть у нас здесь такие! Но я тебе о них чуть позже расскажу. Мы уже дома!
Вот в такой неспешной атмосфере прошло несколько дней. Мама с тетей Людой, закончив наводить порядок в доме, сосредоточились на огороде, решив во что бы то ни стало до Пасхи посадить картошку. А девчонки, которым в принципе заняться уже было нечем, бездельничали и радовались, что Лешка по-прежнему остается в деревне. Ведь не проходило и дня, чтобы Блотский не появлялся на пороге их дома. Ему, на верное, тоже было скучно, правда, каждый раз после его ухода Анька уверяла всю родню, будто парень потерял голову от «нашей Златки», только девушка не обращала на это внимания.
Он быстро стал в их доме своим парнем и часто оставался не только обедать, но и ужинать с ними. Потом, оставаясь со Златой наедине, говорил, что ему нравится их большая веселая семья. И вредная Анька, с которой он сумел найти общий язык, и вечно подвыпившие дядя Коля и дядя Юра с их ежедневными семейными перебранками. Ему вообще было с ними интересно, и он тянулся к ним, а они приняли его просто и без слов. Он теперь был из Горновки, а значит, был своим, и этим все было сказано. Но большую часть времени Леша проводил, конечно, со Златой.
Девушка, как и обещала, показала ему все «достопримечательности» деревни, рассказала все, что знала о памятниках погибшим партизанам, и о том, былом, что когда-то давно ей еще прабабушка рассказывала. Полянская часто увлекалась и могла долго говорить без остановки, а Лешка не перебивал, просто слушал. Ему были интересны ее рассказы, интересны по-настоящему, и в душе девушка была благодарна ему за это. Злата привязалась к нему за считанные дни. Находясь рядом все дни напролет, они быстро стали близки друг другу. И уже казалось, она знает его сто лет. Они разговаривали обо всем на свете, не было тем, которых они не коснулись бы, и во всем они находили точки соприкосновения, и во многом их вкусы и интересы совпадали.
Блотский стал ей другом, о котором она всегда мечтала… А он… Анька была права. Леша Блотский влюбился в Злату без оглядки, даже не заметив, как это случилось. Да и можно ли было в нее не влюбиться? В ней было столько жизни, задора и огня! Ее огромные глаза, голубые, как небо, были чистыми и невинными, как глаза ребенка. Они как будто свет излучали, ясный и чудесный. Улыбка была такой ослепительной, такой искренней и открытой. Смех таким беспечным и заразительным. Девушка так трогательно закусывала нижнюю губу, когда рассказывала что-то интересное или смешное, или наоборот, так критично складывала губы «уточкой», когда с чем-то была не согласна или сомневалась. В ее душе жили мечты и стремления, не отягощенные компромиссами и пороками нашего времени. Она жила и верила, верила и пыталась видеть в людях только лучшее.
Она была настоящей. Без гламура и пафоса, как нынче модно было выражаться, без капризов, тщеславия и притворства. В Минске у Леши была девушка, и ему казалось, он любит ее, а Злата просто друг для него, лучший друг. Он тянулся к Полянской, и только вечером наедине с собой вспоминал, за весь день он ни разу не вспомнил о Маше и снова забыл ей позвонить. Он звонил и разговаривал с ней, и смеялся, и даже говорил нежности, а потом отключал мобильный, и в мысли снова врывалась Злата Полянская.
Блотский вспоминал то, как они провели день, все, что она говорила, как смеялась, смотрела. И желал, чтобы ночь поскорей прошла, наступил новый день и он снова увидел ее.
В «красную» субботу, перед Пасхой, мама Златы и тетя Люда решили печь пасхальные булки: сладкие, мягкие, румяные, с изюмом и маком, такие, как пекла покойная баба Соня. Для этого они заранее закупили килограммы муки, дрожжей, сахара и масла. С самого утра всем в доме запретили громко говорить – тесто подходило, потом, когда его уже вымесили не в первый раз, разложили по формам и поставили подходить, все в доме то и дело заглядывали, проверяя, не перестояло ли тесто, не выплыло ли из форм. Мама и тетя Люда подобным никогда раньше не занимались, булки на Пасху всегда пекла их мать, поэтому боялись сделать что-то не так. А Злата и Аня красили яйца в луковой шелухе и мариновали шашлык. У них в деревне издавна на Всенощную жгли костры, жарили мясо или просто сидели до утра, набирая с собой кучу вкусностей и выпивки. И родственники Златы решили в этом году не нарушать традиции и устроить Всенощную в саду, под виноградником.
Когда к ним пожаловал Блотский, булки уже томились в печи, а по дому разносился неповторимый аромат ванили. Шашлык был замаринован, мама с тетей Людой нарезали салаты, а девчонки примостились у ноутбука.
– Какой аромат! – парень блаженно втянул в себя воздух и улыбнулся.
– А, Лешка! Здравствуй! – из кухни выглянула Елена Викторовна. – Проходи, девчонки в зале! Чем там бабушка занимается?
– Булки тоже печет! Передавала вам всем пламенный «привет» и приглашала завтра в гости. Баба Маня и баба Нина обещали придти, и вы приходите!
– Люд, ты слышала? – Лена Викторовна обернулась к сестре
. – Ага! Ну, пойдем, конечно! А то ведь мы ни разу за все время и в гости ни к кому не наведались, так лишь, по телефону… Леш, ну ты скажи бабушке, мы обязательно придем!
– Хорошо, теть Люда!
Парень снял кроссовки и прошел в просторную столовую, где мужчины, развалившись на диване, смотрели телевизор. Пожав поочередно им руки, Леша прошел дальше. Анька со Златой сидели за столом, к двери спиной, кое-как уместившись на одном стуле, уткнувшись в монитор ноутбука. Чего уж там они смотрели такого интересного, парень не видел, но Аня то и дело хихикала.
– Привет! – поздоровался он.
Злата тут же обернулась, и ее личико озарила радостная улыбка.
– Лешка! – воскликнула она и вскочила со стула.
Анька, не оборачиваясь, лишь помахала ему рукой, правда, он на ее этот небрежный жест почти не обратил внимания. Он видел только Полянскую, всматривался в ее лицо, как будто не мог наглядеться, а на душе становилось так хорошо, так тепло…
– Что это вы смотрите? – спросил парень.
– Мультики! – несколько смущенно призналась девушка. – Лешка, а ты «Ледниковый период» смотрел? – обернулась к нему Аня.
– Нет, – улыбнулся парень. – Лешка, ты многое потерял! Такой потрясный мультик!
– Анька, заканчивай! Пойдемте лучше на улицу, погода удивительная!
– Злат, ну посмотреть хочется… – заныла родственница.
– Так, пойдем на улицу! На лавочке с ноутбуком посидишь, посмотришь!
– А можно? – спросила Анька, а глаза, как у ребенка, зажглись радостью и восторгом.
Злата рассмеялась.
– Можно!
Они вышли из дома и пошли к калитке.
На полпути Полянская подобрала волейбольный мяч, которому было, бог знает, сколько лет.
– Леш, давай в волейбол поиграем, что ли? – предложила девушка и подбросила мяч, а Леша, молниеносно оказавшись рядом, выбил его у нее из рук.
– Клева! – воскликнула Анька.
Правда, что вызвало у нее такой восторг – мультфильм или реакция Блотского, это осталось для ребят неведомо, так как глаз от монитора она так и не оторвала. Парень и девушка рассмеялись и, разойдясь в разные стороны, стали играть в волейбол. Злата неплохо играла, но Леша, конечно, лучше. Поэтому девушке куда чаще приходилось бегать за мячом. Подачи парня были четкими и точными, у девушки же мяч частенько летел то к забору, то на дорогу. Она смеялась и бежала за ним, потом по давала…
Мяч в очередной раз полетел на дорогу. Злата бросилась за ним.
– Златка, ты что, в волейбол играть не умеешь? – крикнула ей вслед Анька, оторвавшись, наконец, от ноутбука.
– А ты умеешь? – огрызнулась в ответ девушка, оборачиваясь к родственнице.
Полянская перебежала дорогу и, схватив мяч, бросилась было назад, но внезапно из-за поворота на всей скорости вырулила машина. Темно-синяя «ГАЗель».
Злата, будучи уже на середине дороги, растерявшись всего на секунду, попятилась назад и, споткнувшись, чуть не упала, а водитель машины ударил по тормозам. Девушка подняла глаза, ожидая отборной ругани, и встретила внимательный взгляд миндалевидных глаз темного цвета. Злата первой отвела взгляд, почти сразу машина проехала мимо, и она перешла дорогу. Все произошедшее заняло не более нескольких секунд.
– Злат, ты что? Тебя что, чуть машина не сбила? – с лавочки подскочила обеспокоенная Анька.
– Ты в порядке? – подбежал Леша и взял у нее из рук мяч.
Руки у Полянской заметно дрожали.
– Да все в порядке со мной! – улыбнулась им в ответ девушка. – Просто ездят здесь всякие! – пробормотала она и оглянулась вслед удаляющейся машине.
– Вот ГАИ бы на таких Шумахеров! Носятся по деревне как угорелые! Отобрали бы права, так знал бы! – возмущалась Анька.
Злата лишь махнула рукой.
– Будем еще играть? – спросила она парня.
– Нет, хватит уже! Пойдем лучше пройдемся! – ответил он.
– Пойдем! – согласилась девушка.
Играть в волейбол ей тоже больше не хотелось.
– Ань, ты с нами? – обернулась она к двоюродной сестре.
– Не-а, вы идите, а я посижу, еще чего-нибудь посмотрю у тебя в ноутбуке!
– Ну, ладно!
Анька осталась сидеть на лавочке, а Леша и Злата отправились прогуляться по деревне. Даже сейчас, перед Пасхой, здесь царили привычная тишина и покой. Никакого движения, никаких внешних звуков, только неумолкающий гомон птиц. Они неторопливо шли мимо вековых верб у дороги и хат, смотревших на них пустыми глазницами окон. День клонился к вечеру, а в воздухе разливался неповторимый аромат молодой зелени, первых цветов и земли, прогретой весенним солнышком. Совершенно позабыв о недавнем происшествии, Злата неторопливо шла, держа в своей ладони Лешину руку, и чувствовала себя такой умиротворенной, такой счастливой. Ее мечта сбылась— она в Горновке, и уезжать отсюда больше не нужно.
Они шли молча. Ни о чем не хотелось говорить, да и не нужны были сейчас слова. Бывают такие моменты, когда просто хорошо молчать. Девушка шла, упоенная очарованием окружающего мира, а Леша Блотский был очарован ею. Он едва ли замечал красоты природы вокруг и дорогу, и вербы, и дома. Для него существовала одна только Злата, он то и дело посматривал на ее красивое безмятежное лицо, чувствовал тепло и нежность ее пальцев, и ему казалось, ничего больше и не нужно ему на свете, только вот так идти с ней…
Они вышли за деревню и, миновав развалины бывшего торфяного завода, отправились дальше. Деревня осталась позади, а перед ними простирались бескрайние просторы полей и лугов, и леса, окружающие деревню.
– Леш, это самое лучшее место на земле! – не в состоянии больше сдерживать эмоции, восторженно воскликнула девушка, оборачиваясь к Блотскому.
Парень лишь кивнул в ответ.
– Я бы кажется, вот так шла бы и шла…
– Да, но мы уже отошли довольно далеко. Давай возвращаться, зайдем к бабушке, попьем чая с куличами! Как думаешь, сегодня их можно есть?
– Ты проголодался? – засмеялась девушка.
Лешка рассмеялся и кивнул.
– Конечно, можно. Ну, вернее, может быть, по правилам их завтра нужно есть, но мы всегда начинали заранее. Лешечка, а ты останешься с нами на шашлыки?
– Ты приглашаешь?
Девушка энергично закивала головой, они снова засмеялись и повернули обратно. Когда они снова вошли в деревню, первое, что бросилось девушке в глаза, та самая машина, темно-синяя «ГАЗель», под которую Злата чуть не угодила сегодня. Она стояла на обочине дороги у маленького домика, к калитке которого вели три ступени. Кто здесь жил, Полянская не знала. Она вообще, несмотря на то, что деревня в общей сложности насчитывала лишь тридцать дворов, никого не знала в этом конце.
– А чей это дом, ты знаешь, Леша? – обернулась она к парню, и брови ее сосредоточенно сошлись на переносице.
– Вроде дачник здесь живет.
– Но кто он такой? – не отставала девушка, пытаясь с дороги заглянуть через высокий забор.
Во дворе громко звучала музыка, а в небо поднимался дым от барбекю.
– Не знаю.
Девушка обернулась и взглянула на Блотского.
Улыбка и прежнее безмятежное настроение исчезли с его лица. Теперь оно было серьезным и озадаченным. Губы сурово сжаты, лоб прорезала морщинка.
– Леш? – окликнула его Злата, подозрительно заглядывая в глаза.
– Пойдем, Злат. Вон, видишь, Тимофеевна моя на улице стоит, наверное, нас дожидается!
Полянская глянула вперед и действительно увидела Лешину бабушку у калитки. Они прошли домик дачника, но Злата, не удержавшись, все же обернулась.
И снова увидела того мужчину, который был за рулем «Газели», того, который чуть не сбил ее, а потом так внимательно разглядывал. Сейчас он стоял у калитки и смотрел ей вслед. Наверное, он и был тем самым дачником, о котором не желал говорить Леша. Злата поспешно отвернулась и взяла Блотского за руку.
«Интересно, почему он так смотрел на нее? И чтобы это значило? И почему Леша так упорно хранит молчание? Ведь он определенно что-то знает! Может быть, боится? Да нет! Глупость какая! Лешке-то с чего кого-то бояться, если он вообще здесь никого не знает? Неужто этот дачник здесь вроде местного мафиози? Нет, ну надо же, какие глупости в голову лезут! Если б это было так, она точно об этом услышала бы от мамы! А вдруг…»
От неожиданной мысли, пришедшей в голову, сердце дрогнуло в груди, и девушка даже сбилась с шагу. Нет, нет и нет! Это невозможно! Он не может быть тем таинственным незнакомцем! Во всяком случае, ей совершенно не хотелось, чтобы он им был!
– Здравствуйте! – прогнав прочь тревожные мысли, девушка улыбнулась Тимофеевне, когда они поравнялись с их домом.
– Здравствуй, Златушка! – улыбнулась в ответ пожилая женщина и взглянула на внука. – Ну, што? Вы пагулялі? Давайця праходця ў дом, булкі я ўжо папекла и рулет з чарнаслівам гатовы, хадземця, я вас пакармлю! Лёшка, гэта што, дачнік прыехаў? Здаецца мне, гэта яго машына ездзіць па дзярэўні! І музыка грамыхае…
– Приехал!
– Ой-яй-ой! – покачала головой Тимофеевна. – Гэта ж ужо будуць ноч гуляць! Нада будзе Дзямідаўне пазваніць, сказаць! Гэта ўжо збяруцца там Моські, Сашка Максімаўны, Юрка Галаваты, Серак и Гуз. Нап’юцца и будуць па дзярэўні шатацца ноч. А Сашка потым сваю дзеўку стане васпітываць, а там дзіця. По тым Максімаўна па дзярэўніпабяжыць шукаць каго-небудзь, штоб унука ўгаманіць! Ён жа калі нап’ецца, зусім дурны становіцца! І бабу можа пабіць, а пра дзеўку тую і казаць няма чаго! Во раней хацеўусажалцы яе ўтапіць, ужо хацелі міліцыю вызываць! Ён жа як паедзе ў Маскву на зарабаткі, так Максімаўна крэсціцца! Раней матка яго кроў Максімаўне піла, пака не памерла, цяпер во сыняе… А яна сама ўжо чуць ходзіць!
– А с чего бы этому вашему дачнику собирать у себя весь сброд? – живо спросила Злата, которую весьма заинтересовал этот разговор.
– Так яны ж у яго там толькі што не жывуць! І на агородзе працуюць, і па хазяйству, і прамышляюць разам – і ўсё за самагонку!
– И дрова воруют? – вырвалось у Полянской.
Тимофеевна лишь рукой махнула.
– Усяго хватае! – только и сказала Лешина бабушка.
Полянская прикусила нижнюю губу. Она не очень хорошо знала Гуза и Серака, а тем более Сашку или Юрку, но в такой маленькой деревне, как Горновка, они все же сталкивались. А той ночью девушка абсолютно была уверена в том, что никто из присутствующих ей не был знаком.
Глава 4
Они пробыли у Тимофеевны недолго. Попробовали мясной рулет с черносливом, выпили чая с булками и отправились к Полянским. На землю медленно опустились мягкие весенние сумерки. От сырой земли легкой полупрозрачной дымкой поднималось испарение. Остро пахло сырой землей и едва уловимо дымом от костра. В зарослях акации подал голос соловей, а лягушки в копанке за огородами устроили концерт хорового исполнения. В доме покойной бабушки во всех окнах горел свет, в саду вился в небо дымок, а родственники дружно заканчивали последние приготовления к Всенощной.
– Златка, ну куда вы с Лешкой подевались? Как пошли, так и пропали! – обернулась к ним Анька, когда они вошли в дом. – Папани уже костер разожгли, а мы здесь на стол накрываем! Злат, я ноутбук поставила на зарядку.
– Что, смотрела, пока не разрядился?
– Ну, а что мне оставалось делать, у тебя там много всего интересного! А к телику ведь не пробиться, да и что там показывают вообще? Ой, Златка, не знаю, как ты здесь без кабельного телевидения будешь жить!
Полянская покосилась на Лешу и решила промолчать. За все прошедшие дни она устала что-то доказывать и объяснять родственнице.
Мама и тетя Люда скоро вынесли на стол под виноградником все приготовленное и позвали детей. Мужчинам и себе женщины припасли бутылку водки, а девчонкам и Блотскому купили белого вина. Скоро выгорел костер и на импровизированном мангале, сложенном из кирпичей, стали жарить шашлыки. Водка быстро закончилась, и из своих запасов мужчины достали бутылку дешевого вина, не иначе как сегодня в автолавке закупили, и, опорожнив ее, первыми отправились спать.
Мама и тетя Люда еще немного посидели и ближе к полночи тоже ушли. Анька, таинственно подмигнув Злате и Лешке, сбегала в дом и вскоре вернулась с еще одной бутылкой вина. Оказалось, она его из города привезла, так, на всякий случай, зная, что здесь не купишь такого. И вот этот случай представился. Они подбросили в костер еще дров, чтобы не замерзнуть, так как ночи в это время года все же еще были холодными, и, неторопливо потягивая белое вино, продолжили сидеть, болтать и смеяться. Скоро и Аньку стало клонить в сон.
Когда она ушла, Леша и Злата еще посидели немного, ожидая, когда костер догорит, потом залили его водой и решили расходиться. Злата пошла проводить Блотского. Простившись и договорившись встретиться завтра, они расстались у калитки. Скоро ночь поглотила удаляющиеся шаги и фигуру молодого человека, но девушка не торопилась уходить. Стояла глубокая безлунная ночь. Все стихло давно, оттого, наверное, звуки музыки и пьяные крики слышались слишком отчетливо. Тимофеевна не ошиблась: у дачника вовсю отмечали Всенощную, устроив настоящий дебош. Девушка постояла немного у калитки, терзаемая противоречивыми чувствами, и все же не вернулась в дом.
Наверное, если бы она не выпила сегодня столько вина, то прислушалась бы к голосу разума и мысль пройтись в другой конец деревни не ударила бы в голову. Алкоголь притупил чувство опасности. Она чувствовала себя смелой и решительной, поэтому и пошла потихоньку на деревню. Леша давно скрылся за калиткой. Проходя мимо его дома, она видела, как в одном из окон загорелся свет. Девушка прошмыгнула мимо дома Блотских и почти на цыпочках подобралась к маленькому дому дачника. Впрочем, все ее предостережения были совершенно излишни. Даже если бы она цокала каблуками по асфальту и барабанила бы в калитку кулаками, ее вряд ли бы услышали. Музыка оглушала. Их гулянка, казалось, достигла апогея. Здесь ей опасаться было совершенно нечего, правда, и увидеть что-либо через забор не представлялось возможным. Как бы Полянская ни старалась. Девушка прошла немного вперед, прикидывая, как бы ей подобраться к ним со стороны огорода, но музыка внезапно смолкла.
Злата испуганно застыла на месте и оглянулась.
– Так, все, ребята! Гулянка закончилась, давайте по домам! – раздался в тишине громкий и звонкий мужской голос.
– Дорош, ну ты че?.. – послышалось в ответ пьяное бормотание.
– Так, Толик, правда, давай уже домой! – взвизгнул женский голос, принадлежавший, несомненно, Алке Масько.
Злате хватило секунды, чтобы выйти из ступора и сориентироваться. Она бросилась к обочине и прижалась спиной к забору, как раз напротив домика дачника. Кажется, его назвали Дорошем.
– Алка, а ты мне тут не командуй! Дорош, завтра ж такой праздник! Дай с собой!
– Завтра дам, а то я ведь вас знаю, вылакаете все и завтра все равно придете похмеляться!
«А он ведь не пьян! – мелькнуло в голове Златы. – Он говорит вполне внятно. Но как же так?! Зачем тогда ему поить этих алкашей? Что за интерес сидеть с пьяными отморозками, отщепенцами и бомжами и наблюдать, как они медленно, но верно напиваются? Зачем он их поит, да еще у себя в доме? Какая ему в этом польза?»
Калитка распахнулась, и притаившаяся в темноте Злата смогла лицезреть, как в неяркой полоске света, падающего со двора, появляются Масько со своей Алкой, за ними Саша, шатающийся из стороны в сторону, а замыкает процессию Юрка Головатый, прозванный так из-за большой головы. Впрочем, большой она была зазря – все равно там было пусто. Дорош не вышел их проводить, просто закрыл за ними калитку и погасил во дворе свет.
И почти сразу началось то, чего больше всего боялись и Тимофеевна, и баба Маня, и баба Нина, и Максимовна, и, наверное, все приличные жители Горновки. То, чему они не раз становились свидетелями и от чего в своем преклонном возрасте старались держаться подальше. То, с чем Злата, в силу своего юного возраста, никогда не сталкивалась ранее. Начались пьяные разборки собутыльников.
– Сашка… – заплетающимся языком окликнул парня Юрка. – Закурить дай!
– Пошел ты! – сказал, словно выплюнул, парень.
– Чего-о? – протянул Головатый.
– Того-о! – передразнил его Сашка. – Ты, сучонок…
– Юрка, ты мне к малому не лезь! – вмешался в разговор Масько.
– Да я ему счас башку отобью!
– Я тебе самому ее отобью! Он мне типа племянника будет! Мне ж Томка как сестра была!
– Какая сестра она тебе была! – заверещала Алка. – Шлюхой она была! Подстилкой! Побл…душкой и пьяницей!
– Закрой свою пасть! – взбеленился Сашка. – И не трогай мою мать! Она была не ровня тебе, шваль ты этакая!
– Что ты сказал?
– Что слышала, дура!
Тут уж Алку понесло, и она, кажется, попробовала наброситься на парня, но, получив увесистую оплеуху, которую, очевидно, не ожидала, упала на асфальт, огласив своим визгом всю деревню и всполошив собак.
– Толик!!! – завопила она.
– Э, малой, ты чего это? Не, ну так дело не пойдет! Твоя мать, конечно, была святой бабой, но она померла, а Алку ты мне не трожь! – вступился за любимую женщину Масько.
– Да пошел ты с ней вместе!
Сашка рванул вперед, и откуда только силы взялись, а вся компания во главе с поминутно причитающей Алкой двинулась следом. Злата постояла еще немного у забора, ожидая, когда они отойдут подальше, и потихоньку пошла следом за ними. Проходя мимо дома дачника, она увидела, как погас свет в окошках, и решила, хватит и с нее ночных похождений, пора бы возвращаться домой да ложиться спать.
Пока Злата неторопливо дошла до дома, пьяная толпа рассеялась. Постояв немного у калитки и поглядев по сторонам, она увидела, как в доме Максимовны один за другим засветились окошки. Полянская вошла к себе во двор, задвинула щеколду в калитке и направилась к крыльцу.
– Ой, мамочки!!! – душераздирающий вопль вдребезги разбил тишину и покой этой ночи и заставил Злату Полянскую испуганно вздрогнуть.
Застыв на середине двора, она почувствовала, как испуганно забилось сердце, предчувствуя беду. На раздумья времени уже не было, да и не стала девушка раздумывать, развернувшись, бросилась к калитке, распахнула ее настежь и стремглав понеслась в начало деревни, к дому Максимовны, предполагая самое страшное. Она не заметила темную тень, притаившуюся у забора.
В доме царил хаос. Еще на улице девушка услышала крики, ругань и плач ребенка. А на скамейке у калитки сидела пожилая женщина. С разметавшимися седыми волосами, в длинной ночной сорочке, она куталась в прохудившийся платок и, раскачиваясь из стороны в сторону, голосила, как по покойнику. Злата ее не знала, но предполагала, что это и есть та самая баба Валя, которая почти всегда обреталась в доме Максимовны, как и многие другие. Впрочем, сейчас разбираться, кто есть кто, времени не было.
– Что случилось? – склонилась над ней девушка и, сжав руками костлявые плечи, остановила ее раскачивания.
– Ой, доченька моя! Он же опять пришел пьяный! Меня из дома выгнал, Максимовну душил, девку эту, Маришку, чуть не прирезал и ребеночка собирается в сажалке утопить! Ему ж пить нельзя, а эти скоты напоят его, подначат – и в норы, а он тут уже жизни не дает! – запричитала баба Валя.
– Вот скотина! – процедила сквозь зубы Злата, чувствуя, как тихая ярость в ее душе вытесняет страх. – И что ж вы милицию не можете вызвать?
– Да разве ж он нам даст ее вызвать, сколько раз пытались! А один раз дозвонились, но так и не дождались! Разве им дело до двух старух?! Все равно нам мало осталось!
– Ну, им-то, может, и нет дела… – пробормотала Полянская и выпрямилась. – Ладно, сейчас разберемся, – сказала она твердо и сделала шаг к калитке, сама не зная, что собирается делать.
– Стоп! – раздался в темноте решительный мужской голос, а сильные пальцы сжали руку девушки чуть ниже плеча. – Без тебя разберутся, иди домой!
Это был Дорош, но, как ни странно, Злату это не удивило. На оборот, разозлило еще больше.
– Не смейте трогать меня! – крикнула девушка и резко выдернула свою руку. – Это вы во всем виноваты! Это по вашей вине такое вот происходит в деревне! Там ребенок, там две немощные старухи и девушка, но вам ведь наплевать на них, не так ли? Вы ведь неплохо справили Всенощную! – бросила ему в лицо Злата, вложив в свои слова все то презрение, которое чувствовала сейчас, сказала, словно плюнула, и, отвернувшись, бросилась во двор.
