Месяц на море

– С удовольствием, – ответила Архипова. – Во сколько и где?

– Я заеду за вами. Вы же в «Медузе» живете?

– Да, в замечательном отеле с таким неаппетитным названием.

– Да, – Вадим расхохотался. – Но владельцы упрямы, не меняют его вот уже четыре года.

– Значит, «поперло»… – хмыкнула Архипова.

– А вы еще и преферанс играете?

– Играю. И в преферанс. А еще и обучаю этим играм. И когда-то это был мой единственный заработок. Знаете, собирала компанию желающих. Чаще всего солидные дядечки из банков, всякие там топ-менеджеры… Хороший виски, немного печенья, легкие закуски – мне это почти ничего не стоило, но народ засиживался до ночи. Всем нравились атмосфера и возможность получить солидный навык. Эти карточные игры помогают в серьезном бизнесе. Мне не раз это говорили ученики.

– А меня научите? – улыбнулся Вадим.

– А вам надо оно? Вам лоск и солидность придает близость моря. Яхта – это, знаете ли, аристократично.

– Яхта – это тяжелый труд и реальная опасность, – серьезно возразил Вадим.

Ужинали они в местном ресторанчике под названием «Камбуз». Здесь подавали салаку на чугунной сковороде, молоки в сухарях, картошку в мундире и овощи, порезанные крупными ломтями. Архипова блаженствовала. Она заказала пиво и наслаждалась жизнью. Ее новый знакомый оказался мил, заботлив и всем видом показывал, что она ему очень нравится. В разгар ужина зазвонил мобильник: «Мама, ты с Вадимом Харитоновым ужинаешь? Здорово! Он отличный! И очень ответственный. Давно его знаю! Кстати, разведен и сейчас совсем свободен!» – протараторила дочь. Архипова смутилась, Вадим, если и понял, что разговор шел о нем, то виду не подал.

– Дочь, – произнесла Александра.

– Все нормально? Тебе не надо спешить?

– Нет, все более чем нормально! – рассмеялась Архипова. Вечер ей показался восхитительным.

Вадим и Архипова стали встречаться. То, что они жили в разных городах, их не смущало. Оба хорошо зарабатывали – купить билет не было проблемой. В Петербурге они жили у Вадима, в Москве – у Александры. Ее квартира на Соколе по-прежнему блестела. Вадим тоже оказался фанатом чистоты: недаром яхты были его любовью.

– Грязи на корабле быть не может. По определению. Потонет иначе корабль. Это вопрос жизни и смерти, – говорил он.

Архиповой Вадим нравился. Очень. Все в нем было не таким, как в Морковкине, память о котором была еще жива. Вадим искренне хвалил, никогда зло не подшучивал, не хитрил. Во всяком случае, Архипова на этом его не ловила. И взгляд на жизнь и на людей у Вадима был иной. Он был человеком с положительным зарядом.

– Что, никто не бесит? Не раздражает? Ты доволен жизнью? – однажды спросила она его.

– Это моя жизнь, почему я должен быть ею недоволен? Поступки – да, иногда сожалеешь о них. Но жизнь… Нет, я доволен. Мне кажется, я делал все правильно и особо не пакостил людям.

Архипова наблюдала за ним и понимала, что этот человек не врет. Он мог быть резким, мог быть прямолинейным, но не хитрым и лживым, не преследовал корыстных целей. Она однажды сказала ему об этом. Вадим помолчал, потом обнял Александру:

– Господи, да как же тебя напугала жизнь, что ты боишься обмана и подлости.

– Так страшнее и нет ничего, – ответила Архипова, искренне веря в свои слова.

Все было прекрасно в этом романе. Кроме одного. Вадим был моложе Александры на десять лет. И эти десять лет не давали ей покоя.

Потом произошла та встреча с Морковкиным. Подвыпивший, хвастающий тем, что дает интервью, нахальный с виду неудачник, он не вызвал жалости у Архиповой. Он вызвал раздражение. Злилась она на себя – как можно было мириться с этим? Как она могла прощать человеку все его выходки и мелкие хитрости? Любила ли она его по-настоящему? Или просто было интересно? Или она не хотела оставаться одной? Все это крутилось в ее голове. Она часто сравнивала двух мужчин, думала о будущем и однажды… поссорилась с Вадимом. Вернее, объяснилась с ним, не оставляя ему ни малейшего шанса.

– Знаешь, я хочу жить иначе. И не хочу тебя обманывать. Не хочу подвести себя.

– Ты о чем? – уставился на нее Вадим.

– Я – о нас! Десять лет для меня много. Не сердись, а главное, ничего не говори. Я знаю, что потом будет. Я буду ревновать, приглядываться к каждой молодой женщине, которая окажется рядом с тобой. Потом я пойду делать пластические операции и помру под забором нищей… Поскольку все деньги отдам косметологам.

Вадим рассмеялся, но взгляд его стал жестким. А еще в них промелькнуло что-то очень болезненное.

– Вадим… – начала было Александра.

– Ты все уже решила? Ведь так?

– Да. – Архипова отвела глаза.

Как всякой женщине, ей хотелось романтики и страстей – уговоров, объятий, обещаний, заверений. Но как математик и человек, привыкший жить рассудком, она понимала, что все это неуместно. Она просчитала свое решение, а к расчетам относилась ответственно.

Расставание было из разряда тех, после которых двое никогда больше не виделись, не созванивались, не пересекались. Они думали друг о друге, но никто из них даже не смел надеяться, что эти отношения можно вернуть.

Архипова ни на минуту не усомнилась в правильности своего решения. Она поняла, что хочет ясности и правильности в жизни. Она не хочет быть разлучницей. Не хочет быть рядом с тем, у кого еще много времени для выбора. Она хочет отыскать тихую пристань с человеком, почти ровесником, таким же одиноким и свободным. Именно с таким она сможет спокойно встретить старость – без угрызений совести, не мучаясь необходимостью кого-то с кем-то делить.

* * *

Тот день начался с раннего телефонного звонка.

– Сашка! Ты где? Едешь? Тогда слушай…

Архипова улыбнулась про себя. Только один человек на свете называл ее Сашкой. И только одни человек на свете разговаривал с Архиповой таким образом – не дожидаясь ответа. Этим человеком была Таня Степанова, ее подруга со студенческих времен.

– Я еще дома, у меня лекция второй парой. А еще сегодня заседание кафедры, все закончится поздно – так что я решила поспать на полчаса больше.

– Это правильно, – произнесла Таня, но Архипова понимала, что ничего из сказанного подруга не услышала. Это тоже было ее особенностью – слушать и не слышать, если надо срочно сообщить какую-нибудь новость.

– Что случилось? – спросила Архипова.

– Значит, так. Я взяла себе собаку. Еще одну.

– А как же Чайра?

Чайра была монстром огромных размеров, патологически неуклюжая и совершенно неясной породы. А характер у Чайры был ангельским.

– Что – Чайра? – возмутилась громко Таня. – Чайру не трогай! Чайра – это святое!

– Хорошо, расскажи, что это за новая псинка?

– Йорк. Заводчица недобросовестная выкинула. Собака старая… болеет… и прочее.

– Ясно… Как же они с Чайрой подружатся?

– Не знаю. На дачу отвезу. На участке всем места для игр хватит. И в доме для сна. Там диванов штук пять стоит.

Да, на Таниной даче стояло много диванов и огромный, человек на двадцать, обеденный стол. Места для гостей и собак там было много.

– Ну, взяла, значит, взяла… Спасла еще одну скотинку хорошую, – искренне порадовалась Архипова. – Ты перед Вселенной в этом смысле за меня отдуваешься.

– Точно, – пробасила Таня, – тебя на метр подпускать к животным нельзя!

В некоторые ответственные моменты голос ее становился грудным, полным, в нем появлялись низкие ноты. Архипова замечала, что этот голос очень подруге идет. Сочетается с ее дородной фигурой, рыжими волосами, белой кожей. В такие моменты Архипова понимала, почему подруга пользовалась бешеным успехом на курсе, а потом и на работе и почему в мужья ей достался ослепительный синеглазый красавец. Шли годы, и красавец любил ее, по наблюдениям Александры, все больше и больше.

– Анатолий, какая же у вас семья! – восхищенно говорил Станислав Игоревич Бажин, когда он с Архиповой приезжал к ним в гости.

При этом он вздыхал, и в этом вздохе слышалось огорчение – он готов был любить свою Александру так же крепко, но та замуж выйти не соглашалась.

Таня работала в банке, занимая в его иерархии третье место. То есть она была начальником, что не мешало ей вести себя иной раз совершенно по-хулигански.

– Ты какой пример подаешь подчиненным? – спрашивала ее Архипова, наблюдая, как подруга расхаживает по офису босиком.

– Жарко. Кондиционеры сломались. И потом, я же не в кабинет президента банка иду. Я иду по коридору…

Одним словом, Татьяна была фигурой интересной. Архипова любила ее, ее мужа и их собак словно ближайшую родню. Собственно, так оно и было. Они дружили с двадцати лет, плечом к плечу прошли в этой жизни все горести, поддерживая и утешая друг друга. Что важно, радовались они тоже вместе, и радость эта была неподдельной, искренней, но и не без доли критики или иронии. Александру и Татьяну связывала настоящая крепкая женская дружба.

– Таня, я спешу, мне надо выходить… Что ты еще хотела сказать?! – постаралась перебить Архипова подругу. Та в красках описывала бедствия новой питомицы.

– Ах да! Ждем тебя сегодня на даче! После работы сразу к нам…

– У меня сегодня кафедра, – напомнила Александра.

– И что? Анатолий тебя встретит на станции. Только поздно не приезжай – людей в электричке будет полно! Выходные на носу! Отдохнешь, погуляем в лесу, шашлыки сделаем. И собак заодно посмотришь!

Архипова задумалась. Она знала, что Тане ответ давать надо сразу – Таня начнет готовить и готовиться, как только закончит разговор. «Погода отличная, морозец, пахнет снегом, за городом, наверное, уже все белое. Хорошо вырваться отсюда!» – думала Александра.

– Да, приеду! С удовольствием! Спасибо, – сказала наконец Архипова.

– Отлично! – Танин голос теперь прозвенел колокольчиком.

– Обнимаю, подруга, до встречи. Сладкое привезу – тортики там, плюшки! – сказала Архипова. Она закончила разговор и заспешила, опасаясь опоздать на вторую пару.

К моменту появления Архиповой на кафедре обстановка накалилась до предела. Виной всему был конфликт между старым сотрудником – Евгением Петровичем Лушниковым – и новой работницей кафедры Юной Ильиничной Титовой. Этот спор оказался образчиком тех отношений, которые сложились в коллективе после увольнения части прежних преподавателей и появления новых. Наследство, доставшееся Архиповой от старого Чистякова, было внушительным и проблемным. Собственно, как и бывает со всеми наследствами.

– Вы не должны мне указывать, каким образом взаимодействовать со студенческим комитетом. Это мое право – выбирать форму работы с ними, – услышала Архипова, войдя в комнату, высокий и громкий голос Титовой.

– Я вам не указываю, я вам советую на правах старожила в этих стенах. – Лушников был, напротив, спокоен. Говорил тихо, спокойно и даже нарочито растягивая слова. Архипова знала этот его голос. «Злость уровня запредельного! – отметила она про себя. – Зря Юна Ильинична делает его своим врагом. Лушников никуда с кафедры не уйдет. Ну, пока сам не захочет. Я же его буду защищать до последнего. А эта дамочка пусть жалуется в любые инстанции. Мне тут преподаватели нужны, а не вожди молодых и доверчивых пацанят!» Архипова не любила Титову, хотя и всячески это скрывала. Ей не хотелось разжигать страсти: управлять коллективом удобнее в условиях штиля, а не шторма.

– Что тут у нас происходит с утра? – улыбаясь спросила она.

– С утра? – подняла бровь Титова.

Архипова отметила это замечание. Она развернулась корпусом к Юне Ильиничне и громко произнесла:

– Я не очень поняла ваше замечание. Что вас удивило в моей фразе? Прошу объяснить при всех.

Архипова поставила на стол модную сумку и спокойно ждала ответа.

– Я привыкла считать, что одиннадцать часов – это не утро.

– Для порядка сообщу, что позднее утро – это одиннадцать-двенадцать часов. Но, как вы считаете, меня интересует ваша точка зрения на времена суток?

Титова промолчала. По ее лицу было ясно, что она не ожидала такого поворота событий. Юна Ильинична думала, что Архипова, по обыкновению, сделает вид, что конфликта нет, перепалки тоже. А потом Титова наплюет на советы Лушникова и сделает так, как ей хочется. «Не многовато ли самостоятельности для нового человека?» – подумала Архипова и сказала:

– Зайдите ко мне. Поговорим о студенческом совете. Я согласна с точкой зрения Евгения Петровича, но, чувствую, вам требуется объяснить наш взгляд на этот вопрос.

Архипова пропустила Юну Ильиничну вперед, затем прошла сама в кабинет. Там она разделась, села за стол и сказала:

– Юна Ильинична, как вы знаете, у нас очень известная кафедра в очень известном учебном заведении. Наша задача – готовить ученых: тех самых, которые двигают науку. Понимаете, не идут продавать холодильники или рис с гречкой, имея диплом МГУ, а решают задачи высшего порядка, без которых нам ни холодильники не понадобятся, ни рис с гречкой. Вы осознаете, что наша задача – вырастить ученых? А кроме того, эти люди должны остаться и работать здесь. Я не против «заграницы», не против учебы и работы за рубежом. Я против того, чтобы деньги, потраченные на их образование, утекли из страны.

– Мне странно слышать ваши слова, – промолвила Юна Ильинична.

– Да будет вам, – усмехнулась Архипова, – разговоры ходят на курсе. Юна Ильинична, мне нужны преподаватели, а не агитаторы.

– Отчего же вы думаете, что я агитатор?

– Я это знаю. Только не подозревайте никого в доносах. Здесь все всё знают. Я понимаю, что тусоваться со студентами легче и приятнее, чем качественно преподавать свой предмет. А народ говорит про митинги и про гранты… Юна Ильинична, вам, может быть, это не понравится, но что касается нашей деятельности – я патриот.

– Именно поэтому ваша дочь живет в Испании, – усмехнулась Титова.

Архипова прищурилась. Она не помнила, чтобы об этом говорила с Титовой. И она не верила, что кто-то из давних коллег мог об этом рассказать.

– Хорошо. В виде исключения я вам поясню ситуацию. Моя дочь училась в России и работала в России. И сейчас работает в России. А в Испании она продолжает повышать квалификацию, а с этого года даже ассистирует на операциях. У нее нет гражданства, вида на жительство, недвижимости. Она снимает там квартиру.

Архипова замолчала. Эта тощая тетка с полуулыбочкой была ей отвратительна. И не потому что затронула дочь, а потому что собирала информацию тайком, за спиной. Потому что она относилась к самой ненавистной Архиповой категории людей – к интриганкам.

– Простите, Юна Ильинична, разговор окончен. Надеюсь, вы мою точку зрения поняли.

– Ну, понять поняла. Но это не значит, что я буду придерживаться ее.

– Естественно. Право выбора всегда есть, – спокойно ответила Александра.

Она уже приняла решение – Титова работать у нее не будет. «Я буду внимательна и дотошна. При первом же проколе я заставлю ее уволиться. Баба нечистоплотная. Не погнушается ничем», – думала она, включая компьютер. Но, посмотрев на экран, поняла, что не может сосредоточиться.

– Ася, Евгения Петровича пригласите ко мне, – попросила она, подняв телефонную трубку.

– Сию минуту, – незамедлительно ответила секретарь Ася. Она боготворила Архипову и даже старалась ей подражать, что было абсолютной офисной редкостью в наши дни.

Лушников появился тут же.

– Женя… Евгений Петрович, прошу тебя, не связывайся ты с этой теткой. Она все равно будет поступать по-своему. Ей наплевать на наши принципы и на историю кафедры. На то, что делал Чистяков. Она и о Чистякове-то ничего толком не знает, – Архипова усмехнулась, – но зато в курсе, что моя дочь живет в Испании. Она так и сказала – «живет».

– Я ничего не говорил…

– Я знаю, что никто ничего не говорил. К тому же она учится и работает.

– Александра… Львовна, – Лушников запнулся, – не обращайте внимания. Она долго здесь не протянет.

– Это смотря какие у нее цели, – задумчиво сказала Архипова. – Но кафедру такой, как она, я не сдам.

– Саша, перестань волноваться. Не переживай. Ты же знаешь. Я… и все наши – мы на твоей стороне.

– Спасибо. – Архипова улыбнулась. Она встала со своего места, подошла к Лушникову и потрепала его по волосам.

И в этот момент в кабинет заглянула Титова.

– Ох, извините! – сказала Юна Ильинична и скрылась за дверью.

Архипова посмотрела на Лушникова, тот – на нее. И оба расхохоталась. Они смеялись так громко, что в кабинет постучалась Ася.

– Александра Львовна… вы звали меня?.. – робко осведомилась она.

– Нет, Асечка, нет! Все хорошо! – еле вымолвила Архипова.

С Евгением Петровичем Лушниковым Архипову связывала давняя история. В те времена, когда заведующим был Григорий Наумович Чистяков, а Архипова – просто преподавателем, молодой и обаятельный Евгений Петрович в нее влюбился. И влюбился так, что однажды забыл про работу, лекции и студентов. Чистяков, добрая и деликатная душа, долго молчал и даже пытался делать вид, что ничего не происходит, но потом поговорил с Лушниковым. Тот все осознал и сделал Архиповой предложение. Она его отвергла, и более того – попросила забыть редкие встречи, которые у них все же случались. Потом эти двое почти не общались друг с другом. Прошло много лет, и они стали друзьями. Хотя в отношении Александры к Лушникову порой сквозила родственная забота. История с Титовой не нравилась Архиповой еще и потому, что у Лушникова были отношения со студенткой. И пусть этой студентке было двадцать лет, и о романе знали ее родители, и не за горами была свадьба, Архипова понимала, что такие, как Юна Ильинична, из всего могут сделать помойку.

Наверное, из-за утренней суеты день пробежал быстро. Глядя на сумрак за окном, Архипова предвкушала выходные за городом в обществе Степановых. «Зимний лес, печка, уютный дом, разговоры за столом… И так два дня. Никаких мыслей, никакого беспокойства», – думала Архипова. На дачу она собралась ехать прямо с работы.

В электричке людей было мало – скорее всего, большая часть тех, кто ездил на работу в Москву, решила зависнуть в городе. Наутро не надо было никуда спешить, уже чувствовалось приближение праздников, кафе, бары и клубы зазывали, соблазняли и обещали. Александра сама любила «погулять» в пятницу. Предстоящие два дня выходных казались почти отпуском. Но сейчас, после общения с Титовой, хотелось тишины пригорода. Она бы отвлекла от бесконечного мысленного перемалывания этого случая. Архипова придавала большое значение отношениям в коллективе, а про то, какая сильная связь может быть между единомышленниками, ей объяснил еще Чистяков.

На перроне в Перхушково ее встречал муж подруги.

– Толя! Привет! – Архипова помахала рукой, и в ее сторону двинулся высокий седой мужчина. Он носил бороду и имел портретное сходство с небезызвестным путешественником Афанасием Никитиным. Борода была короткая, но богатая, густая, а волосы на голове, покрытые вечерним инеем, были откинуты назад.

– Ах, какой же ты красавец! – воскликнула Александра. Они обнялись.

– Ты это моей Татьяне скажи! – молвил «Афанасий Никитин». – А то ворчит на меня, ругается все время.

– Это она любя, – рассмеялась Архипова. Свою подругу, даму горячую и языкастую, она хорошо знала.

– Да это я так, ворчу… – улыбнулся Анатолий. – Знаю. – Он подхватил ее сумки, и они пошли к машине.

Было темно, нечастые фонари освещали все больше углы домов, а не дорогу. Это в городе небо даже зимними ночами светлое от огней. А здесь с неба спускалась темень, лес чернел, и заснеженные поля казались темными морями. Только огни домиков делали эту мрачноватую картинку душевной.

– И все же за городом хорошо! – сказала Архипова, усаживаясь в машину.

Толя рассмеялся:

– В этом вся ты! Любишь город, но не любишь деревню.

– Это правда. Но я люблю вас, и с вами мне всегда хорошо! – Архипова прижалась головой к плечу Толи.

– Тихо, тихо, сейчас в сугроб заедем! – испугался тот. Но испуг этот был скорее смущением. Анатолий был правильным и верным мужем. Александру он воспринимал как близкую родственницу.

Стол в доме оказался уже накрыт. И чего только на нем не было: салат с семгой, жареная картошка, обильно посыпанная чесноком и укропом, заливной судак, домашний окорок и прочее. Под столом что-то двигалось.

– Кто там у вас? Домовые? – Архипова отогнула угол белоснежной скатерти. На нее уставились две пары блестящих глаз. Одни глаза принадлежали мелкой, словно семечка, псинке.

– Это и есть твое приобретение? Без лупы не разглядишь.

– Пожалуйста, не обращай на нее внимания. Она привыкает к Чайре и знакомится с новым местом. Мне собачьи психологи сказали, что это стрессовый период для животного. Она не должна чувствовать давления со стороны человека.

Архипова, не опуская скатерть, расхохоталась:

– А психологи не объяснили, что для человека это не меньший стресс – привыкнуть к двум собакам?!

– Ты бессердечная математичка, помешанная на чистоте. И не любишь животных!

– Животных я люблю, но чистоту – больше. И времени у меня нет. – Архипова, невзирая на вопли подруги, вытащила из-под стола маленькую собачонку. – Ах ты хорошенькая и бедная, – сказала Архипова, – скоро ты станешь похожа на бочку. Мама Таня тебя откормит. Она будет тебя пичкать всем подряд и сокрушаться, что ты получаешь мало калорий. Потом ты будешь гулять у крыльца, а не бегать по саду и спать на подушках. А в один прекрасный день тебе и с подушек будет лень подниматься…

– Фигню порешь какую-то! – Степанова отняла у Архиповой собачку.

– Но вообще-то… – произнес забытый всеми Анатолий, – в чем-то она права.

Он многозначительно посмотрел на выползшую из-под стола Чайру. Спина Чайры напоминала гладильную доску.

– А когда-то ее сравнивали с царицей русских просторов – борзой. Она была тонкая и стремительная…

Все проводили взглядом неповоротливую Чайру, которая с грохотом и стуком улеглась у двери.

– Так, дорогие, еще одно слово – и все со стола полетит в помойку! – заявила Степанова. – Ишь… Разговорились. Я тут им разносолы готовлю…

Архипова отломила кусочек кулебяки, которая скрывалась под вышитой салфеткой.

– О! – Архипова попробовала «пушистое» тесто.

Татьяна закричала командирским тоном:

– Руки мыть, переодеваться и за стол!

Архипова достала из сумки торт, упаковку фисташкового мороженого и мандарины. Толе она вручила бутылку конька.

– Отличный, знаю, что говорю, – сказала она.

– Ненормальная! Зачем все это привезла?! У нас на десерт мои фирменные сырники со сметаной и ягодами.

– О, сырники! – Александра зажмурилась. Сырники она ела только в этом доме, только у Тани. Ничего не могло сравниться с этими воздушными, идеально круглыми творожными лепешечками. Их, пока еще горячие, поливали сметаной, посыпали сахаром и малиной. Слава богу, малину теперь можно было купить в любое время года.

Через полчаса Александра, забывшая про все рабочие проблемы, уплетала свиной окорок, зажаренный на углях, и обсуждала с Толей политику. Толя был красноречив, сыпал цитатами, ссылался на историков и классиков политической мысли. Жена Таня слушала мужа тоже, но ей и самой не терпелось поболтать с подругой.

– Так, а теперь выведи Чайру за ворота, пусть побегает, – сказала она, наконец воспользовавшись паузой, которую опрометчиво сделал муж.

– Ах да, – Толя поднялся и свистнул собаке. – Я тебе потом обосную эту точку зрения, – сказал он, обращаясь к Архиповой.

– Да, очень интересно, – серьезно сказала та, но маневр подруги поняла.

Когда за мужем хлопнула дверь, Таня спросила:

– Ну, что там у тебя нового?

– Нового? – вдруг растерянно произнесла Александра. – Знаешь, нового ничего… Но вот Титова, эта самая новенькая.

Архипова рассказывала университетские новости и сплетни, упомянула общих знакомых, сообщила забавную весть о Морковкине. Тот выпустил книгу за свой счет, но продажей не счел нужным заниматься. Перевез весь тираж, двести штук, к себе домой, и теперь ему не на чем спать и есть.

– Откуда ты это знаешь? – хохотала Таня. Она представила себе Морковкина, маленького и кругленького, потерянного среди залежей собственных сборников.

– Да он мне сам позвонил и спросил совета, где ему жить, пока не продан тираж.

– Да он просто хотел к тебе переехать! – воскликнула Таня.

– Конечно, только ему кажется, что я об этом не догадываюсь. Что за самомнение у человека – все вокруг дураки, а он самый хитрый и сообразительный! – усмехнулась Александра.

– А что ты ему посоветовала?

– Капсульный отель. Такие есть в аэропортах. И, по-моему, в городе.

– Иначе говоря, ночлежку?

– Глупости не говори. Капсульный отель – это не ночлежка и не хостел. Хотя и похожая идея.

– Ладно, он все равно никуда не поедет. Ему нужны уют и забота.

Архипова промолчала, прислушиваясь к гудению печки. Она все понимала про мужчин, неспособных покинуть ее орбиту. Так уж складывалось по жизни – отношения не обрубались, расставаясь, она сохраняла некую связь с людьми. Как и почему это получалось, она не знала. Но периодически ей звонили: приглашали на чашку кофе или в театр те, в кого она была когда-то влюблена и кто любил ее.