Разведчики

– Ничего пока не думаю. – Филин выглянул из воронки. – Слышишь?

– Поутихло?

– Нет. Со стороны передка. Пулеметы заработали… все сразу, похоже. И минометы, теперь наши, восемьдесят вторые.

– Фрицы в атаку пошли?

«Отбой тревоги, строиться!» – донеслось издалека.

Многочисленные воронки тут же зашевелились. Люди выползали из спасительных выбоин в земле и, все еще инстинктивно пригибаясь, выстраивались неподалеку от разрушенного лагеря. Покровский быстро отыскал разбросанные взрывной волной автоматы, выудил вещмешки из-под дырявого брезента завалившейся палатки и вопреки инстинктам выпрямился. Несколько секунд вертел головой, а затем шумно выдохнул и махнул рукой.

– Бадмаев, мы здесь!

– Сюда иду! – донеслось в ответ. – Дырка крови нету?

– Целые!

– Лопатка давай бери! – Старшина присоединился к товарищам на удивление быстро, хоть и шел, казалось, вразвалочку. – Копать надо. – Он указал на ближайшую воронку.

– К передку пойдем, с первой ротой, – сказал Филин.

– Передок сам идет. – Бадмаев указал стволом автомата за спину. – Мало-мало время здесь будет.

– Ты увидел что-то или услышал? – насторожился капитан.

– Сам смотри давай. – Старшина расчехлил поданную Покровским лопатку и указал на привязанный к командирскому вещмешку футляр бинокля. – Много-много фрицы сюда идет. Пулеметы горячо уже, мины падать, гранаты бросать, а фрицы не делать стой, раз, два. Леха, давай копай иди.

– Навалились, значит, – сделал вывод из «рапорта» старшины Филин. – А поддерживает их что? Танки тоже идут?

– Танки нету. – Бадмаев помотал головой. – Машины совсем нету. Левой, правой только, марш, марш.

– Без поддержки и все равно прорываются? – удивился Покровский. – Что за ерунда?

– Отставить окапываться, – принял решение Филин. – Выполняем свою обычную боевую задачу. Изучаем обстановку на переднем крае и докладываем в штаб.

– Туда уже доложили. – Алексей кивком указал вправо. – По телефону.

Мимо лагеря в сторону передовой промчалась сначала машина связистов, а затем на территорию, не сбрасывая скорости в повороте, влетели два «виллиса». Из одного выпрыгнул подполковник Васнецов.

Филин отряхнул с гимнастерки землю, надел пилотку и направился прямиком к начальству.

– Доложи обстановку! – с ходу потребовал подполковник.

Филин набрал воздуха, чтобы ответить, но вместо него ответил кто-то в лесополосе, отделявшей лагерь от подступов ко второй линии окопов на передке.

«К бою!»

Рявкнул невидимый командир так, что перекрыл и грохот разрывов, и пулеметную чечетку, которые становились громче с каждой минутой. Да что там… с каждой секундой!

Построившиеся бойцы тут же ринулись к лесу, даже углубились в него, но спустя несколько секунд снова появились на опушке. Теперь спиной вперед. Солдаты пятились, непрерывно стреляя по невидимому пока противнику. И невидимый враг стрелял в ответ. Вокруг завжикали пули – одной с Васнецова сбило фуражку, и офицеры были вынуждены залечь.

– Копать! – непонятно, скомандовал или выругался Васнецов. – Что за чертовщина?! У нас две линии обороны, там пулеметов понатыкано, как иголок на еже, пушки, минометы… как могли немцы без артподготовки, поддержки танков и авиации прорваться?!

– Артподготовка была…

– Не смешите мое чувство юмора, Филин! – Васнецов поморщился. – Вижу, крупным калибром вспахано. Только это, сами понимаете, все равно что помочиться в пожар. Не артподготовка, а балаган!

– Фрицы! – крикнул Покровский.

– Огонь! – Филин прицелился в первого появившегося из леса немецкого солдата.

Дистанция была убойная, не больше ста метров, и стрелял Филин всегда с ювелирной точностью. В том, что все пули короткой очереди легли в цель, капитан не усомнился ни на миг. Более того, он отлично видел, как от груди фрица отлетели какие-то ошметки. Но солдат лишь притормозил, качнулся назад, а затем вновь двинулся прямиком на Филина.

Никита влепил в противника еще две очереди подряд, но вновь ничего не произошло.

– Они в доспехах, что ли?!

– Я! – Опять крикнул Покровский и выстрелил из невесть откуда взявшейся у него винтовки.

Тяжелая винтовочная пуля прошила немца насквозь. Враг приблизился достаточно, чтобы Филин увидел, как очередные «ошметки» полетели и вперед, и назад. Но солдат опять лишь покачнулся, теперь, правда, сильнее, и продолжил движение. Еще несколько десятков немецких солдат вышли из леса и тоже двинулись навстречу шквальному огню оставшихся в лагере бойцов и офицеров.

Филин окинул наступающую цепь взглядом и вдруг сделал странный вывод. В немецком строю не было ни одного офицера. А еще наступающие солдаты почти не стреляли. Их автоматы начинали тарахтеть, только когда немцы сближались с нашими на минимальное расстояние. Практически – стреляли в упор.

– На, получи! – вновь проявил себя Покровский. На этот раз он бросил в немца гранату.

Бросил ефрейтор хорошо, граната разорвалась под ногами у фрица, взрывная волна оторвала его от земли, немного отбросила назад, и он наконец-то рухнул навзничь. Вот только у Филина сложилось странное впечатление, что убить врага Покровскому не удалось. Немец довольно активно шевелился, словно пытаясь перевернуться и принять положение для стрельбы лежа. Нет, может быть, враг бился в агонии… как знать… но нехорошее подозрение все-таки у Филина появилось.

Он снова бросил взгляд на цепь и чуть дальше, на опушку леса.

– Вот они, офицеры, – невольно проронил капитан.

На опушке в нескольких местах появились немцы в камуфляже и в кепи вместо касок. Филин присмотрелся к ближайшему и заметил, что сбоку головной убор офицера украшает особая нашивка. Разглядеть ее в деталях не удалось, но капитан зафиксировал, что изображено там нечто белое на ярко-зеленом фоне. Пресловутый цветок эдельвейс?

Додумать у Филина не получилось. Немецкие командиры начали отдавать какие-то приказы, и солдаты открыли беглый огонь. Пришлось срочно менять позиции, снова укрываться в воронках.

– Гранатами огонь! – крикнул Васнецов и добавил нечто неразборчивое.

– Командир ранен!

Филин обернулся. Покровский снова очутился в гуще событий. Он помогал Васнецову достать из кармана перевязочный пакет. Подполковник стискивал от боли зубы, но ни за что конкретно не держался – определить, куда угодила пуля, не получалось.

– Отходим! – крикнул Филин. – Покровский, выноси командира! Бадмаев, ко мне!

– Огонь на себя надо! – заняв позицию рядом с Филиным, заявил старшина. – Стрелять дырка есть, убить нету! Граната хорошо. Снаряд лучше будет. Их держать без пушки нету. Большие пушки надо. Много-много.

– Я где тебе связь найду, чтоб огонь вызвать? – Филин отмахнулся. – Гранаты закончатся – уйдем.

– За нами пойдут. – Старшина осуждающе покачал головой.

– Работай, Бадмаич! Хватит хлопушками кидаться. Тащи нормальные «лимонки»!

– Окружают! – заорал вдруг Покровский.

Голос ефрейтора утонул в невероятном грохоте. Земля вокруг внезапно взметнулась в воздух и заполыхала. Фонтаны горящей почвы проросли настолько плотно, что прежний обстрел минами калибра сто двадцать два миллиметра показался действительно «балаганом».

Похоже, не только у старшины Бадмаева возникла мысль, что устранить необычную проблему можно только радикальным способом. В штабе, видимо, пришли к тем же выводам и отдали непростой, но необходимый приказ гвардейским артдивизионам. Участок немецкого прорыва оперативно накрыли «катюши».

Как успели настолько быстро сориентироваться, навести и принять решение? Для Филина ответ на этот вопрос остался покрыт мраком. Тем самым, что наступает даже средь бела дня, если гвардейские реактивные минометы начинают перепахивать и выжигать землю вместе со всем, что на ней имеется.

Глава 3

Наше время, Москва

«…К столетию окончательной победы Великого Октября – образованию Советского Союза, вся страна подводит итоги, рапортует о достижениях и показывает наглядные примеры торжества социалистических идеалов. Но если вы думаете, что эти примеры выражаются только цифрами прироста валового продукта, количеством квадратных метров введенного в строй бесплатного жилья или километрами построенных автодорог, вы ошибаетесь. Есть о чем рапортовать и работникам медицины, народного образования и сферы культуры.

Советский народ подходит к знаменательной дате здоровым, грамотным и всесторонне развитым. Система тотальной профилактики, вакцинации, витаминизации, бесплатного санаторно-курортного лечения и реабилитации позволяет нашим гражданам чувствовать себя отлично круглый год, а программы дополнительного образования позволяют легко осваивать новейшее оборудование, что в сумме многократно повышает производительность труда.

Весом и вклад работников культуры…»

Отрывок из передовицы газеты «Труд», надиктованной по радио

Радиокомпания «Москва» никогда не вещала на каких-либо частотах или в амплитудном диапазоне, но существовала столько, сколько себя помнил Леонид Зимин. В детстве он просыпался и засыпал под гимн из радиоточки, у которой была всего одна «крутилка», причем не имеющая функции выключения. Громкость убавлялась до минимума и только. Позже появился трехканальный приемник с двумя ручками и тремя клавишами. Можно было выбрать общий канал, музыкальный или «театр у микрофона».

Зимин всегда выбирал третий вариант. Это было нечто завораживающее. Нынешние аудиокниги могут сравниться с теми постановками лишь в редчайших случаях. И это не потому, что в детстве все было лучше: небо выше, деревья зеленее, вода мокрее. Тогда в радиопостановках участвовали лучшие актеры. Теперь же заманить кого-то из грандов на «озвучку» – редкая удача. Так утверждал один знакомый предприниматель, как раз занимающийся производством аудиокниг.

Позже радио по проводам, казалось бы, кануло в Лету, уступив место эфирным радиостанциям, а после – интернет-вещанию, но так лишь казалось. Радиокомпания «Москва» по-прежнему существовала. Более того, она переживала второе рождение, поскольку тоже вышла в Интернет.

Однако едва слышная трансляция, кусок которой уловил Зимин, шла вовсе не через Сеть. Бормотала натуральная радиоточка! Леонид сначала не поверил глазам, но вспомнил, где находится, и невольно восхитился. Учреждения советской культуры действительно участвовали в повышении производительности труда. С хорошим настроением работалось эффективнее. А что может поднять настроение лучше, чем приятные воспоминания из детства?

Леонид вернулся из короткого путешествия по розовым лужайкам лирического отступления, пробежал взглядом по тексту, отложил листок с рукописной расшифровкой, зажмурился и на какое-то время замер. На смену личным воспоминаниям вновь пришли нарисованные воображением картины фронтовой жизни. И смерти тоже. Печатное слово – не картинка, не сцена из объемного фильма и не звуковая дорожка радиопостановки, но подействовало сильно. Леонида будто бы самого накрыло грохочущим огненным шквалом и присыпало горящей землей.

Теперь ему стало понятно, почему история разведгруппы капитана Филина написана не в формате мемуаров, не от первого лица. Видимо, дальше речь шла о ком-то и о чем-то другом. Но что тогда в этих художественных записях станет связующим звеном для всех эпизодов? И кстати спросить, какого фейхоа выбран именно художественный формат? Какой смысл в других документах, если основной текст художественный, то есть наполовину, как минимум, вымышленный?

«Сначала следует спросить, почему текст зашифрован? Простецки, как говорится, от честных людей, но ведь зашифрован. Что это за военно-секретные выкрутасы?»

Леонид вновь придвинул прошитую стопку листов с текстом и расшифровал первую строчку на новой странице.

«Хорошо, когда твоя мама учитель русского и литературы. Дома есть своя небольшая библиотека…»

Лирическое отступление. Явно. О чем пойдет речь дальше, пока не понять.

– Товарищ Зимин.

Леонид настолько увлекся процессом, что перестал обращать внимание на окружающую действительность. Не заметил даже, как подошла очаровательная Варвара Александровна. Вздрогнув от неожиданности, Леонид поднял взгляд и снова замер.

Сотрудница библиотеки смотрела на гостя как-то иначе. Во взгляде прибавилось тепла, и улыбалась она теперь не дежурно, а почти искренне, как хорошему знакомому. Это выглядело очень мило и доставляло удовольствие, но одновременно настораживало. С чего вдруг такие перемены?

Леонид не спешил доверять окружающим. Это на плакатах и в стихах «человек человеку друг, товарищ и брат». В жизни все несколько иначе. Эти три понятия зачастую не имеют ничего общего.

Брат есть брат, семья превыше всего, одна кровь, ему можно доверять на девяносто процентов, и он порвет за тебя любого друга и товарища, не говоря уже о враге. Другу, если настоящий, проверенный десятилетиями, можно доверять процентов на семьдесят. Настолько же от него можно ожидать поддержки, если возникнут проблемы.

Почему девяносто и семьдесят? Люди, бывает, меняются, и зачастую не в лучшую сторону. На то они и люди, а не каменные изваяния.

А вот товарищу… доверия от силы на пятьдесят процентов и никаких ожиданий. Нет, это не антисоветчина, это простое жизненное наблюдение. В нем нет осуждающей нотки, все оправданно и вполне в рамках коммунистической морали. Ведь товарищ в первую очередь заботится о себе, во вторую – о семье, в третью – об интересах государства и только после всего этого – о других товарищах. И если последний пункт не стыкуется с предыдущими, товарищ не задумываясь примет «правильную» сторону.

Применительно к текущей ситуации… не следовало путать ситуацию с проституцией, как в анекдоте про Василия Ивановича и Петьку. То есть глупо думать, что товарищ Варвара резко сделалась другом просто так, из внезапно нахлынувшей личной симпатии. Скорее она приняла некое решение или получила ценное указание и теперь преследовала личные корыстные цели либо действовала в интересах государства. Первое обиднее, второе – тревожнее.

– Слушаю вас, Варвара Александровна.

– Просто Варвара, – и снова улыбка, теперь без дураков, на поражение.

Опасения подтвердились. Товарищ Варвара несколькими едва уловимыми телодвижениями дала понять, что интересуется Леонидом чуть больше, чем того требуют должностные инструкции. Проще говоря, начала слегка кокетничать. Совсем немного, этак интеллигентно, чтобы не спугнуть.

«А будь я попроще, она подмигивала бы более откровенно? Или расстегнула бы пару пуговиц на блузке? Что она задумала? Или что ей приказали? Нет! Не так надо формулировать вопрос. Почему она вдруг пошла на контакт второй степени? – Леонид мысленно прокачал варианты, и его осенило. – Неужели я первый, кто расшифровал записи?! Тогда в углублении контакта нет ее интереса, это идея кураторов из КГБ, точно. Если, конечно, она сама не из Конторы».

Версия, что простейший шифр поддался только Леониду, не выдерживала никакой критики. Но другие варианты в голову не приходили. Черт! В нее теперь вообще ничего не приходило, даже кровь! Вся отлила куда не следует. Все-таки два года холостяцкой жизни – это перебор. Алена ушла 8 марта 2020-го, дата примечательная, не забудешь. С тех пор Леонид сторонился женщин. И ничего вроде бы, привык за два года подменять всякие дурные мысли работой и не смотреть на сотрудниц или знакомых дам как на женщин. Ну, не в плане этикета, а в том самом смысле… в интимном.

«За два года? Уже почти два с половиной! Да и смотреть на Варвару равнодушно просто невозможно! У моих сотрудниц не тот класс или что там… уровень притягательности? Короче говоря, все не то! От макушки до каблуков. А тут…»

Леонид вдруг очнулся и резко опустил взгляд. Он даже коротко выдохнул и склонился почти к самой поверхности стола. Происходило что-то непонятное. Ни с того ни с сего Зимин вошел в какой-то гормональный штопор и принялся обожествлять Варвару Александровну, которую еще минуту назад воспринимал исключительно ровно.

«Какого фейхоа?! Куда меня понесло? И с чего вдруг?»

Леонид медленно выпрямился и вновь посмотрел на Варвару. Не в глаза, в район подбородка. Она снова улыбалась, будто бы ничего не произошло.

– Хотите чаю или кофе? – Голос у нее сделался бархатным.

«Дьявольщина! – Леонид почувствовал, что его снова охватывает нездоровая дрожь. – Это гипноз? Ну не любовь же. Точно, гипноз. Она хочет подчинить меня или хотя бы деморализовать».

– Разве здесь можно? – Зимин скользнул рассеянным взглядом по бумагам.

– Здесь нельзя, но есть буфет. Хотите сделать перерыв?

– Я только начал… – Леонид осекся. – Да, пожалуй, кофе не помешает. Спасибо. Вы…

– Я составлю вам компанию, – закончила его мысль Варвара. – Можете оставить бумаги на столе, их никто не тронет. Идем?

Что оставалось делать? Леонид поднялся, одернул рубашку, свежую, но отглаженную по-холостяцки, без вдохновения, и пошел, словно привязанная лодка в кильватере красивой яхты. Сходство усиливали грациозные покачивания корпуса яхты ниже ватерлинии. Обтягивающая форменная юбка подчеркивала идеальные формы Варвары Александровны.

«Еще одна такая аллюзия, матрос Зимин, и вам каюк. – Внутренний голос походил на сочный бас мичмана Петракеева, самого колоритного персонажа на борту минного тральщика «Бесстрашный», приютившего в свое время Леонида на все три года срочной службы. – Надо встряхнуться. Не любовь же это с первого взгляда, на самом-то деле! Обычные чекистские фокусы. Они это умеют. Но почему именно я? Я ведь мог и вовсе не заявиться в этот спецархив. Просто попал под раздачу? Ничего личного, как говорят в буржуйских боевиках? Вот ведь угораздило!»

Буфет располагался за пределами особо охраняемой зоны, однако проблем не возникло ни при выходе из спецархива, ни по возвращении. Суровые тетеньки, охрана и милиция сделались расслабленно-лояльными и даже не взглянули на прицепленный к нагрудному карману пропуск.

И кофе в буфете подали не абы какой, растворимый, а натуральный. Правда, из кофемашины, а не сваренный вручную. Впрочем, для общепитовского заведения и это следовало считать высшим пилотажем.

– Сливки?

Столик был застелен ослепительно-белой скатертью, с которой почти сливались белоснежные чашки, сахарница и прочие кофейно-чайные причиндалы. Все в тон ровным красивым зубкам Варвары.

– У вас тут… весьма… на уровне, – промямлил Зимин, почему-то невольно краснея.

– Государственное учреждение культуры. – Варвара пожала плечами. – Наше министерство очень требовательно. В культуре нет мелочей, как и в медицине. Это ведь тоже здоровье граждан, только моральное.

– Моральное? – Леонид хмыкнул. – Не думал, что есть еще и такое здоровье.

– Классификация Всемирной организации здравоохранения определяет два вида: физическое и душевное, оно же психическое, но советская наука давно опередила косную западную систему и расширила понятие здоровья.

– Да, да, я понимаю. – Зимин уткнулся взглядом в чашку.

Пенка на поверхности кофе медленно плыла по часовой стрелке, образуя ближе к стенкам чашки орнамент, напоминающий дизайн олимпийской формы сборной СССР. Иностранные туристы называли его «русским узором» и скупали шмотки с такой раскраской тоннами. Естественно, в том, что пенка образовала «русский узор», не было никакой иллюзии или совпадения. Новейшие советские технологии, только и всего. При желании можно запрограммировать чашку так, что на поверхности налитого в нее напитка возникнет любая пенная надпись, например, «Слава КПСС», ничего сложного. Другой вопрос, не будет ли это выглядеть кощунственно и даже провокационно? Ведь пена – штука поверхностная, зыбкая и короткоживущая.

– Вы серьезно погрузились в свою работу, это делает вам честь.

– Простите меня, Варвара. – Леонид не поднял взгляд. – В этом история всей моей жизни. И побед, и поражений. Все из-за моей способности уходить в работу с головой.

– Разве такая целеустремленность может привести к поражению?

– В личном плане – запросто. – Зимин наконец решился коротко взглянуть Варваре в глаза.

Больше она вроде бы не «гипнотизировала». Во всяком случае, Леонид не завис. Но очарование никуда не делось. Видимо, уже подсел.

– У вас произошел разлад в семье? – Варвара будто бы спохватилась и вскинула руки. – Ой, простите! Лезу куда не следует.

– Ничего страшного. – Леонид вздохнул. – Я сам виноват. Мы прожили пять лет, и все это время работа была для меня на первом месте. Жена не выдержала и ушла.

– Как печально. – Варвара тоже вздохнула, но одновременно принялась накручивать на палец непослушный локон. – И как аморально. Разрушать ячейку советского общества из-за гипертрофированного эго.

– Нет, она… не была эгоисткой. Имелись другие нюансы.

– Простите еще раз, я вижу, вам эта тема неприятна. Лучше расскажите о работе, раз уж вы так ей преданы. Есть польза от наших документов?

– Да, конечно. – Леонид сделал очередной глоток и только теперь понял, что кофе очень даже хорош. Государственное снабжение культурных учреждений раскрылось с новой стороны. Раньше-то Зимин думал, что все лучшее у частников. Ну, кроме военной и космической продукции. – Придется серьезно потрудиться, но это мне только в радость.

– Что-то вам непонятно? Вы скажите, возможно, я помогу. Не сама, конечно, пришлю на помощь специалистов.

– О-о, не беспокойтесь, Варвара. Вы и так уже помогли. То, что я обнаружил в синей папке…

– А знаете, как эти документы попали в архив? – Варвара повела себя странно. Во-первых, перебила, что никак не вязалось с ее прежней деликатностью. А во-вторых, подалась вперед и округлила глаза, словно сигнализируя Леониду, что следует придержать язык и незаметно сменить тему.

«Незаметно для кого? Кругом полно жучков и нас подслушивают? Да что творится, черт побери?!»

– Думаю… – Зимин собрался с мыслями, – обыкновенно попали, как и все остальные, из архивов Министерства обороны. После того, как их рассекретили.

– Не угадали. – Варвара немного расслабилась и вернулась в исходное положение. – Почти вся полка привезена почтой СССР. Ровно десять посылок, без адреса отправителя, только со штемпелями почтамта Владивостока. Видели бы вы, сколько на них было наклеено марок!

– Наверное, ваша охрана здорово переполошилась, – Леонид улыбнулся.

– Это случилось еще в девяностых, тогда проблема терроризма не стояла так остро, как сейчас.

– Из Владивостока? – Зимин удивленно поднял одну бровь. – Не понимаю. Архив напрямую относится к боевым действиям под Кенигсбергом и не касается Японии. Как он попал на Дальний Восток?

– Версий может быть масса. Случайно был отправлен с другими бумагами не по адресу, завалялся в углу вагона, когда шла переброска войск на Японский фронт, был вывезен каким-то ветераном «на память». Почему отправитель не оставил свои данные, вот в чем вопрос!

– Благородный жест, например. Наследник того ветерана решил восполнить пробел в государственных архивах, но пожелал остаться неизвестным.

– Чтобы не замарали вознаграждением?

– Как вариант. Вполне державная гражданская позиция.

– Советская.

– Я это и сказал… мне кажется.

– Близко к этому. – Варвара вновь сменила выражение одних только глаз.

Теперь она словно пыталась подсказать Леониду что-то… что-то… непонятно что! Как угадать? И если не угадаешь, что будет? Облом и возвращение к формальному общению?

– Знаете, Варвара, – невесть откуда набравшись смелости, рискнул Зимин, – с вами так интересно поговорить, но за короткий перерыв на кофе нам не обсудить все темы…

Варвара медленно смежила веки. Зимин расшифровал ее безмолвный посыл как одобрение. Ура! Он понял подсказку правильно. Сегодня Леонид просто блистал проницательностью!

– Приглашаете на свидание, товарищ Зимин? – В голосе у нее промелькнули грубоватые нотки, но теперь Леонид не сомневался, что этого требовала обстановка.

На записи менее грубые нотки будут звучать неубедительно. А так все ясно и, между прочим, не предосудительно. Она не замужем, он разведен… уже два с половиной года – обалдеть!.. почему бы не закрутить служебный роман? Обществу нужны новые ячейки взамен разрушенных? Государству нужны новые кадры, которые рождаются в новых ячейках? Армии требуются еще солдаты, в конце-то концов?! Ну вот…

– Приглашаю. – Зимин отодвинул чашку. – «Красная пирамида» или «Неуловимые мстители»? Очень хорошие кафе.

– Слишком пафосно. – Варвара смешно и мило наморщила носик. – Вы любите футбол?

– Да, – не моргнув глазом, соврал Зимин и только после этого опомнился. – А при чем тут…

– Вы за кого болеете?

– За… – Боясь попасть впросак, Леонид замешкался.

– За ЦСКА? Я тоже, представляете! Значит, сегодня в семь тридцать на стадионе? Билеты у меня есть, купила на себя и подругу, но она заболела. Пойдете со мной?

– С вами хоть на керлинг.

– Отлично.

– Да. – Леонид уставился на Варвару в совершенном обалдении. Он уже не понимал, играет она или все это всерьез. И если играет, то на какую публику – на ту, что подслушивает, или на него. – Неожиданно, конечно, но отлично.