100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга вторая

– Две страны, три города, – утвердительно кивнула Маруся.

Дужки цейсовской оптики дрогнули, и все ее совершенные составляющие снова на кончик носа Артура Казбековича под воздействием его ошарашенно вытаращенных глаз переместились.

– А Вы на свой сайт мои новые портреты, случаем, не выкладывали? – в надежде хоть каким-то боком прицепить сию историю к реальности, задала глупый вопрос Маруся.

– Что я, сумасшедший что ли, выставку свою новую спойлерить?!

– Ну так вот что я Вам скажу, Артур Казбекович. Каким бы странным Вам это ни показалось… – сделав паузу, вздохнула Маруся. – Дядько этот вандальный, как Вы изволили выразиться, сегодня ночью явился мне во сне. И был это не кто иной, как сам почитаемый Вами маэстро Сальвадор Дали. Обещал он мстить. Мне – за мою искусствоведческую беспринципность, а Вам – за нарушение авторских прав.

– ???!!!!! – глазами выразил усиленный цейсовской оптикой ужас Артур Казбекович.

– Усы, – провела пальцем над своей верхней губой Маруся. – Вы посмели нацепить на фотомодель его усы. Беззастенчиво стибрили всемирно известный бренд.

– Так ведь я творчески использовал! Я переработал!! Я интерпретировал!!!

– Судя по всему, мэтра Дали это не устраивает, – указала Маруся на экран макинтошного монитора, где в трех вариантах красовались изображения ее лица с усами Дали, мастерски вписанные в знаменитые картины. – Так что надо бы нам с Вами совместными усилиями из этой сюрреалистической истории срочно выпутываться.

Артур Казбекович взял в руки первую попавшуюся бумажку и стал скатывать ее в тонкую трубочку. Так он делает всегда, когда над чем-нибудь серьезным размышляет. Впрочем, так он делает всегда. Но особенно усердно, когда какое-нибудь дело обмозговывает. Там, где он сидел, размышляя, непременно остается множество трубочек разной длины и плотности, – из бумажных салфеток, конфетной фольги, свечного воска и всех возможных подручных материалов, бывших для Артура Казбековича в доступности. Оттого, наверное, и развиты так высоко его интеллект и творческие способности. Потому как медиками доказано, что подушечки пальцев напрямую связаны с мозговой деятельностью.

Однако я отвлекся.

Итак, задача была поставлена. Но ни Маруся, ни Артур Казбекович не знали, с чего ее решение начать и с какого конца к ней подступиться.

– Удивительное рядом, Марусенька, – предъявив Марусе скрученную бумажную трубочку, наконец взволнованно сказал Артур Казбекович. – Просто немногие это замечают. Я, например, точно знаю, что с некоторых пор наделены Вы неординарными способностями.

– Откуда? – чуть ли не подскочила на стуле Маруся. – Ничего такого…

– Даже не пытайтесь отпираться, – мягко остановил ее Артур Казбекович. – Вы всё время забываете, – у меня ведь высококачественная цейсовская оптика, – он дотронулся до своих очков. – К тому же, я владею новейшей, высокочувствительной, цейсовской же, фотографической аппаратурой. Может быть, чего-то я и не вижу, но многое из того, что невооруженному глазу недоступно, улавливаю. К тому же интуиция моя, с годами крепнущая, ничуть не хуже Вашей, я бы сказал, волшебной, работает. Подозреваю, что именно моя оптика ее и обострила. А поэтому, – продолжил он, не дав Марусе возразить ни слова, – пока нас с Вами не повязали, давайте-ка совместными усилиями поищем выход.

С этими словами усадил Артур Казбекович Марусю в ту позу, в какой ее вчера фотографировал, и стал настраивать камеру.

– Усы! – тыча пальцем себе под нос, напомнила Маруся Артуру Казбековичу, и, отыскав нужные, он приклеил их над Марусиной верхней губой и снова вернулся к камере.

– Что ж, Маруся, – сказал он твердо. – Будем действовать сообща, согласно моей и Вашей интуиции. Включайте же ее на полную катушку! Я свою уже включил.

Артур Казбекович поймал Марусю в объектив, и на минуту тишина зависла в студии. Маруся понимала, что в таких, отданных на откуп интуиции, делах, главное – не задумываться, но действовать спонтанно, по велению души при отключенном разуме.

– Отрекаюсь от этого образа, – торжественно произнесла Маруся первое, что ей, буквально минуя разум, на язык пришло. – А особенно – от незаконно заимствованных усов!

– Согласен, – коротко кивнул за камерой Артур Казбекович.

Стоило им это произнести, как свет в студии погас, и через всё помещение пронеслась молния, – прямо от Марусиного лица до камеры и далее по периметру комнаты. Что-то в камере щелкнуло и вспыхнуло, а вслед за этим по студии прокатился раскат грома.

– Ахха-ха-ха-хааа! – перекрывая гром, разнесся по студии гомерический хохот. Маруся его сразу узнала. Точно такой же слышала она во сне минувшей ночью.

Через мгновение в студии стало светло и тихо.

Не говоря ни слова, пытаясь унять внутреннюю дрожь, ног под собой не чуя, словно в полусне подошла Маруся к Артуру Казбековичу, который, уставившись в одну точку, скручивал в трубочку листовку с информацией о предстоящей выставке, поправила на его носу цейсовские окуляры и вышла за дверь.

А вечером, вполне успокоившись после короткой релаксирующей дремы, пригласила Маруся Артура Казбековича в гости, дабы вместе с ним посмотреть новости. Расположились они на диване и стали ждать. И ожидания их были вознаграждены. Первым пунктом, как срочную, передали новость из Мадрида.

Эксперты утверждали, что картина Дали, испорченная накануне неизвестным вандалом-художником, чудесным образом восстановлена. Портрет неизвестной дамы с нее исчез, а сама картина выглядит так, будто к ней никто и никогда с целью порчи не прикасался. Вслед за этой новостью такие же срочные депеши были доставлены в студию из Флориды и Нью-Йорка.

– Похоже мы с Вами, Маруся, под моим чутким руководством, с проблемой справились, – промокнул Артур Казбекович свой драгоценный лоб салфеткой и тут же ловко скатал ее в тонкую трубочку. – Только вот что же мне теперь с другими моими замыслами, предназначенными для этой выставки, делать прикажете?

– А Вы спросите разрешения у маэстро.

– Как это?

– Интуиция подскажет, – подмигнула Артуру Казбековичу Маруся. – Часто то, что сложным представляется, на деле решается проще простого. Вспомните, каким незамысловатым образом мы с Вами картины в трех музеях мира расколдовали.

– А это правда было? – вдруг засомневался Артур Казбекович. – Не приснилась мне вся эта более чем сюрреалистическая история?

– Ну, тогда мы с Вами в этом сне до сих пор совместно пребываем. Как думаете, он в руку? – рассмеялась Маруся.

Артур Казбекович допоздна у Маруси задержался. Разговаривали они тем вечером вовсе даже не о чрезвычайном происшествии в мире искусства, а обо всяких житейских пустяках. И только множество мелких трубочек, скрученных из салфеток, киношных билетов, магазинных чеков, конфетных оберток и даже цветочных лепестков, подбираемых Марусей в разных местах ее квартиры, выдавало присутствие в Артуре Казбековиче подсознательного напряжения.

На следующий день Артур Казбекович сообщил Марусе о том, что все файлы серии ее портретов с усами Дали чудесным образом из его макинтоша самоликвидировались. И что на творческую переработку образов разрешение от маэстро, как он полагает, получено.

– Приходите ко мне в студию, Марусенька, – с ноткой таинственности в голосе сказал Артур Казбекович. – Хочу услышать Ваше мнение насчет моего предположения.

Следующим же вечером явилась Маруся в студию.

– Гляньте-ка сюда, Маруся, – загадочно улыбаясь, указал Артур Казбекович на белую тумбочку, уставленную пластиковыми мини-копиями образов Дали. – Да не стесняйтесь, поближе наклонитесь и хорошенько вглядывайтесь.

Присмотрелась Маруся к скульптурным миниатюрам, любовно сваянным ловкими тренированными пальцами Артура Казбековича, и ахнула. Все они радостно пританцовывали и доброжелательно подмигивали. И хотя в большинстве случаев распознать, где там голова, а где другие части тела, возможности не было (не говоря уже о присутствии лиц в том или ином образе), одобряющие подмигивания читались явно и наличествовали без сомнения. Маруся никогда не смогла бы объяснить, с помощью чего скульптурки выражали то, что она улавливала, однако их позитивная расположенность была неоспорима.

– Что скажете?

– Скажу, что смущена тем фактом, что Вас это ничуть не удивляет, – улыбнулась Маруся.

– Ну не то чтобы ничуть… – снял очки и повертел их в руках Артур Казбекович. – Ведь без этих цейсовских окуляров я никаких фантасмагорических изменений на тумбочке решительно не распознаю. А вот Ваш невооруженный глаз, как оказалось, способен узреть невидимое. Тут-то Вы и попались, Марусенька! Я так и знал.

И не успела Маруся что-либо возразить, как Артур Казбекович перебил ее вопросом.

– Не находите ли Вы, что сие представление выражает полное и безоговорочное согласие самого Маэстро на мои творческие эксперименты с его бессмертными образами?

– Похоже, что так, Артур Казбекович, – подмигнула другу Маруся. – Рискните!

И Артур Казбекович рискнул.

Как ни странно, сильного резонанса скандальные музейные происшествия не вызвали. Общественность на тему магического вандализма погудела, предположения повысказывала, ученых повыслушивала, и со временем успокоилась.

Среди прочих гипотез, за возникновением которых я, по заданию Маруси, внимательно следил, говорилось об апробировании новейших технологий, применяющихся в разведке. И о магических обрядах неизвестных сект, произведших сей изобразительный эффект. И о вторжении инопланетного разума, намекающего на свою безнаказанность путем реализации необъяснимого. И о трюкачестве в духе новомодных фокусников. Но было и попадание в десяточку – какой-то шутник высказался в пользу розыгрыша, устроенного самим маэстро Дали с того света. Впрочем, шутник тот даже не подозревал, насколько удалось ему приблизиться к истине.

Ну так что ж, – поговорили и забыли. Такова природа человеческая – диковинное и непознанное, в большинстве своем, люди из памяти вычеркивают.

Что же касается выставки Артура Казбековича, наполненная заново придуманными образами, она прошла успешно. Тем более что взбудораженный недавними новостями московский люд поглощал всё, что связано с Сальвадором Дали, с удвоенным интересом.

Доложу Вам, Любезные Мои Читатели, по секрету, что пластиковые фигурки на белой тумбочке в студии Артура Казбековича с тех пор периодически оживают. Но видят это только Маруся, наделенная волшебными способностями да сам хозяин студии, вооруженный цейсовской оптикой и экстраординарным творческим потенциалом. Но оба они об этом никому не рассказывают.

Спросите, каким же образом тогда ваш покорный слуга об этом информирован? А мне по должности положено – писательской. Заслужил.

Придется вам в это поверить.

В следующей рассказке Маруся сдабривает кулинарный рецепт простейшей инновацией, в результате чего популярное блюдо становится пищевым энергетиком

Марусина Масленица

Однажды воскресным мартовским утром проснулась Маруся от чудесного сна. Приснилось ей, будто заглянул к ней в комнату солнечный лучик, и, разбудив ее легким теплым касанием, призвал расшторить окна. Глянула Маруся – а за окном небо синее-пресинее, и солнце яркое-преяркое, и всё вокруг от солнечного света сияет и переливается. Рассмеялась Маруся во сне от радости и от собственного смеха пробудилась. Сие чудесное пробуждение напомнило ей о том, что сегодня последний день Масленицы, и самое время печь блины.

В распрекрасном настроении раскрыла Маруся шторы. Тут-то улыбка ее, сном порожденная, с лица и сошла. Потому как за окном обнаружила Маруся угрюмое, низкооблачное утро.

– Тоже мне – Масленица! – огорчилась Маруся. – Как же я в такую погоду солнечные блинчики печь буду?!

Села Маруся на кухонный стул и впала в задумчивость. Подперев подбородок и уставившись в одну точку, а именно – в крошечный голубеющий просвет в монохромном небе, думала она обо всем и ни о чем, как это бывает в минуты праздной рассеянности. Вдруг в мыслях своих Маруся встрепенулась и, ведомая волшебной интуицией, стала осознанно расшевеливать голубеющий просвет взглядом. Не прошло и минуты, как просвет увеличился, и показалась в нем небесная синь. А еще через минуту в просвет выглянуло солнце, запустив свой лучик в кухонное оконце.

Подошла Маруся к окну и протянула руки навстречу лучу.

– Останься! – с улыбкой попросила она.

В тот же миг сильным порывом ветра распахнуло форточку. Не успела Маруся ахнуть, как небо расчистилось, и всю Марусину кухню залило солнечным светом.

– Вот теперь самое время! – сказала довольная Маруся, достала блинную сковороду и стала тесто разводить.

Перед тем как испечь очередной блин, совмещала Маруся сковородку с солнечным лучом, а после, приговаривая неизвестно откуда на язык пришедшее «блинчик пекись, солнце к солнцу притянись», превращала порцию теста в маленькое румяное солнышко.

– Колдуешь, мамочка? – появилась на кухне Марусина Дочка, разбуженная блинными ароматами. – Смотри-ка, блинчики-то у тебя сегодня все как на подбор, – ровные, румяные, тонкие и, несомненно, вкуснейшие! Словно самим солнышком сотворенные!

– Без солнышка здесь не обошлось, – подмигнула Маруся Дочке. – Завари-ка, дочь моя, чаю.

После завтрака Дочка отправилась с друзьями тусоваться, а Марусе тоже прогуляться по солнечной погоде захотелось.

Позвонила она Алёне Николаевне и позвала ее и гостившего у нее Тараса Антоныча на масленичную ярмарку, что имела место быть на Кузнецком мосту. А оставшиеся после завтрака блинчики Маруся тщательно упаковала и с собой захватила.

– И это всё, Марусенька? – разочарованно скривилась Алёна Николаевна, когда маленькая компания, выйдя из метро, оказалась на улице. – И это Вы ярмаркойназываете?!

Здесь, недалеко от метро, под баян неровным голосом заспевала «Валенки» ряженая в платок и сарафан кума, да рядом кум с самоваром и баранками за умеренное пожертвование угощал гостей чаем.

– Я в недоумении, – пожала плечами Маруся. – Не такого масштаба я ожидала. Говорили, гуляние здесь планируется.

– Поздновато, девоньки, собрались, – попенял Тарас Антоныч. – Впрочем, Кузнецкий мост этим переулком не заканчивается. Поспешайте-ка за мной!

И Тарас Антоныч, взяв подруг за руки, с видом знатока повел их за собой.

Завернули они за угол и ахнули. От увиденного дух у всех троих захватило.

Вот она ярмарка-то масленичная, русская, широкая! Вся старинная улица флажками всех цветов радуги украшена, выстроившиеся ровными рядами теремки с блинами и напитками гостей ожидают, а возле теремков – через каждые десять шагов – затейники разнообразными старорусскими игрищами прохожих развлекают. Тут тебе и заколачивание гвоздей молотом, и «городки» традиционные, и бои мешками на бревне, и прыжки групповые через длиннющую и толстую веревочную скакалку. Вот забава!

У Алёны Николаевны при виде скакалки глаза загорелись.

– Подержите-ка, Тарас Антоныч, сумочку, а я пойду попрыгаю.

– Много ли Вы на своих футуристических каблучищах напрыгаете? – попытались остановить ее Маруся с Тарасом Антонычем. – Как бы Вам шею не свернуть!

Но Алёна Николаевна их не слышала и, крикнув крутящим скакалку мужикам в кафтанах «влетаю!», попыталась пристроиться к группе скачущих. Пару прыжков она, повизгивая, сделала. А на третьем запуталась и весь скачущий ряд расстроила. Тарас Антоныч едва успел Алёну Николаевну подхватить.

– Ууух! Хороша затея! – не пала духом Алёна Николаевна. – Может, гвозди позабивать попробуем?!

– Сделайте-ка, дорогая моя, передышку, – посоветовал Тарас Антоныч, – пойдемте лучше медовухи отведаем да двинем по направлению к музыке.

Испили друзья слабоалкогольного напитка и направились к сцене, откуда доносились залихватские песнопения.

Камерный оркестрик вместе с фольклорно разнаряженным хором веселил народ как будто не по службе, но по велению души. Музицировали артисты с таким азартом и мажорным настроением, что казалось, случись сейчас апокалипсис и померкни солнце, они своими песнями тьму тьмущую развеют и светило без труда обратно на небо водрузят.

Каждый, кто к этой сцене подходил, праздничной улыбкой озарялся. И Маруся с друзьями исключением не стали.

«Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои…» – грянул разудалый хор, и Марусины ноги сами в пляс пошли. Встрянула она между Алёной Николаевной и Тарасом Антонычем, взяла их под руки и стала к танцу сподвигать.

– Нее, Марусенька, я на сухую плясать не могу, – заныл Тарас Антоныч.

– Правда, Марусенька, надо бы сперва остограмиться, – поддакнула ему Алёна Николаевна.

– Так ведь мы только что медовухи дернули! – напомнила друзьям Маруся.

– Та шо мне с этой вашей медовухи? – на малоросский манер заартачился Тарас Антоныч. – Разве что усы, как говорится, сбрызнуть. А толку ни на грамм!

– Да ну вас, – надулась было Маруся.

И тут же призадумалась, почему же у нее, особы к публичным выступлениям не расположенной, ноги сами в пляс идут?

«А что если это мои солнечные блинчики свое дело делают? Надо бы проверить».

– Не пора ли перекусить, друзья мои? – предложила Маруся и достала из сумки контейнер.

– Фи, Марусенька! Вы что же, из дома блины сюда тащили?! – подивилась Алёна Николаевна. – Тут же на каждом шагу блинная палатка! К чему такие жертвы?!

– Те блины, что на каждом шагу, – ответила Маруся, – по сравнению с моими, доморощенными, вовсе даже не блины, а грубая подделка! Вы домашних блинов отведайте, а потом судите, стоило ли мне их сюда через всю Москву тащить. У меня вот и салфеточки имеются, для особо привередливых.

Тарас Антоныч, не испытывая ни малейших сомнений и с большим удовольствием за Марусины блины принялся. Алёна Николаевна, с минуту поколебавшись, вслед за бойфрендом к домашним блинам тоже приложилась. А как приложилась, так и оторваться не смогла. Все до единого блинчики в пять минут были съедены.

– «Сени» давай! – повернувшись к музыкантам, неожиданно для самого себя гаркнул обычно сдержанный Тарас Антоныч.

– Давай «Сени»! – громко поддержала его Алёна Николаевна.

Еще несколько голосов за «Сени» высказались, и оркестрик вместе с хором с энтузиазмом взялись бисовую волю публики исполнять.

Алёна Николаевна с Марусей сцепили локти кренделем и закружились в танце. А Тарас Антоныч, сделав короткий выход с удалыми прихлопами, пошел вокруг них вприсядку. И так они отплясывали, что заслужили бурные аплодисменты многочисленных зрителей.

Наплясавшись и раскланявшись, сами своей танцевальной расторопностью ошеломленные, бодрые и разгоряченные, чувствовали они себя заново родившимися.

– Что за блины у Вас, Марусенька, такие – наркотические? – вопрошала Алёна Николаевна. – Не по-детски, надо сказать, с них вштыривает!

– А они у меня солнечные, – улыбнулась Маруся. – То бишь солнцем напитанные и солнцу посвященные.

– O sole, o sole mio!.. – пропел разрумянившийся от танца Тарас Антоныч.

– Пеки блиныыыы, блины пекииии! – подхватили Маруся и Алёна Николаевна популярный неаполитанский мотив.

Их заздравное, посвященное солнцу пение, было прервано оркестром, загромыхавшим «Зиму в избушке».

Под знакомую каждому песню развеселился московский народ – и стар и млад затеяли в «ручеек» играть.

Маруся с друзьями тоже в стороне не остались. А вслед за ними новые участники в «ручеек» всё вливались и вливались. Не прошло и пяти минут, как заполонил масленичный «ручей» большую часть исторической московской улицы. И ежели бы пришлось оказаться на празднике представителям Книги Рекордов Гиннеса, не преминули бы они сей «ручеек» в свой бесконечный список занести.

А знаете, Любезный Мой Читатель, хорошо, что Гиннесом на московской Масленице и не пахло. Ну ее, эту маниакальную потребность устанавливать рекорды и их документировать. Потому как, думается мне, что негоже подвергать такие массовые экспромты документальной фиксации. То, что на душевном подъеме, но не записи ради делается, пусть в душе каждого участника и останется. Лишь тогда обретет оно силу радости, в массовой и индивидуальной памяти закрепится и во времени не потеряется.

Вернемся, однако, к Марусиной масленице.

Как бы ни мечталось Марусе ясную, праздничную масленичную погоду хотя бы на денек продлить, не в Марусиной это было компетенции. К вечеру московское небо затянуло облаками, а на следующее утро снег пошел. Пасмурная погода в Москве несколько дней простояла.

На третий день позвонила Марусе Алёна Николаевна.

– Что за чудеса, Марусенька! На улице снег, слякотно и серо, а у меня на душе так радостно, словно оприходовало ее множество солнечных зайчиков! А в помощь им из грядущей весны соловьи с их переливчатыми напевами командированы. И что самое странное, – Тарас Антоныч то же самое чувствует! Такого за ним, меланхоликом по убеждению, в пасмурную погоду никогда не водилось. Есть у меня подозрение, что так побочный эффект от Ваших солнечных блинчиков проявляется! Признавайтесь-ка, подруга, как Вы их выпекаете и что в блинное тесто добавляете?!

– Солнечной энергии я в них добавила, – не ломаясь, честно призналась Маруся. – Только и всего.

– Вы мне, Марусенька, сказочки-то не рассказывайте! Лучше прямо скажите подруге, какую такую траву в блинчики подмешиваете?

Ну что поделаешь с Алёной Николаевной! Пришлось Марусе включить фантазию.

– Ну хорошо, Алёна Николаевна. Раз уж Вы настаиваете… Добавьте в тесто хмель, зверобой и шишки можжевеловые, – вот и вся недолга! Потрудитесь только растереть сушеную траву в ступке мелко-мелко, а иначе она в блинах похрустывать будет. Да не переборщите! Щепоточки травяной смеси вполне достаточно, – еле удерживаясь в рамках серьезности, импровизировала Маруся. – Да за настроением своим следите! Только в добром расположении духа блины-то стряпайте! В противном случае травка не подействует.

После этого разговора на несколько дней затихорилась Алёна Николаевна. Не было от нее никаких известий. И только на пятый день позвонила она Марусе.

– Ничегошеньки у меня, Марусенька, с блинами не получается! – сокрушалась подруга. – Тесто, знаете ли, прежде всего, никак не выходит. Какая уж там трава! Не мастерица я готовить! Будем к Вам в гости на Ваши увеселительные блинчики с Тарасом Антонычем напрашиваться.

– Заметано, Алёна Николаевна, – согласилась Маруся. – Вот только солнечные дни для похода на блинчики выбирайте, тогда с гарантией могу Вам обещать хорошее постблинчиковое настроение.

– Снова Вы, Марусенька, за свое… Травки веселящей побольше запасите, только и делов…

И как Маруся подругу потом ни убеждала, что пошутила она про траву, Алёна Николаевна так ей и не поверила.

Странно, однако, люди устроены, – склонны усложнять простое и понятное. Ведь, казалось бы, чего проще: поверить в то, что солнечная энергия, с хлебом насущным смешанная, человека теплом и радостью одаривает и силы ему придает. Так ведь нет – в веселящую травяную смесь поверить легче, чем в более естественное, вероятное и законами природы объяснимое.

Вы, Любезнейший Читатель, наверное, спросите, верю ли я в солнечные блинчики? А я отвечу: конечно, верю! Потому как лакомился ими в гостях у Маруси после обретенного ею солнечного ноу-хау не раз. Бывало, вместе с Алёной Николаевной и Тарасом Антонычем.

– Ууух как вштыривает! – неизменно комментирует Марусины блины Алёна Николаевна.

И то правда, энергией Марусины блинчики так заряжают, что несколько суток кряду спать не хочется.

Лично я не видел, как Маруся над блинами этими колдует. Однако было замечено, что приглашает она гостей на блины исключительно в выходные дни, отмеченные солнечными утренними часами.

Хотите – верьте, хотите – нет.

Из следующей рассказки вы узнаете, почему Маруся не любит следить за временем и что бывает, когда относишься к классической литературе без должного почтения

Как Маруся время останавливала

Говорят, счастливые часов не наблюдают. Если верить этому утверждению, получается, что Маруся, до недавнего времени, являлась наисчастливейшей персоной на Земле. А если не на Земле, то уж в Москве-то – совершенно точно. Ибо не встречал я в столице ни единого дома, где бы часы отсутствовали столь явно и категорически. Хотя бы в одной из комнат любой московской квартиры вы их непременно обнаружите. Уж Вы мне поверьте!

В Марусином же жилище обнаружить часов ни в одном помещении еще неделю назад было нельзя. При этом и на руке Маруся со времен первого своего судьбоносного взлета над Москвой (читай «Маруся и Ее Большая Любовь», сезон 1) часов не носила. Не наблюдала, выходит, она часов, полагаясь на свое хорошо развитое чувство времени, а, в особо важных случаях – на мобильный телефон.