Каменное сердце. Терновое сердце

Стая из пяти черных ворон с громким карканьем поднялась в воздух и устремилась в лес.

Рыжая заклинательница усмехнулась.

– Знакомые негодники, – подметила она вслух. А затем спросила: – Так что с дорогой? Она безопасна?

Вместо ответа ветер прошелся от того места, где находилась адептка, вдоль по всей дороге. Точно расчесал густую траву на пробор. Дорога открылась взору широкой ухабистой колеей.

Гвин вздохнула и обратилась к ловушке:

– Ну хорошо, я поеду по ней, – она нахмурилась, – но, если ты меня обманул и мы попадем в западню, тебе из этих пут вовек не выбраться. А когда они истлеют, ты истлеешь вместе с ними, сильф.

Ответом был возмущенный порыв ветра, подтолкнувший Гвин в спину.

Она не раздумывала слишком долго, пустила Пуговку в галоп через поле. Но ловушки из рук не выпустила.

Кобылка стрелой мчалась по разбитой дороге, стараясь не обращать внимания на заросли вокруг. Но несмотря на все ее лошадиные страхи и слова хозяйки о волчьем тракте, никто на них так и не набросился. Лишь облако каменной пыли стелилось следом.

Руины Архейма выросли пред новой хозяйкой Нордвуда спустя десять минут быстрой езды. Но въезжать в бывшую столицу женщина не спешила.

Она натянула поводья еще на подъезде. Глаза заклинательницы округлились сами собой.

Дома, городские стены, да и сам замок на холме – все выглядело так, точно прошло несколько веков. Она ожидала оказаться в заброшенном десять лет назад городишке, но очутилась лицом к лицу с мертвыми руинами. Постройки без крыш. Останки каменных строений ощетинились обломками камня, точно редкие зубы привидения. А то, что издалека она приняла за густые заросли плюща, оказалось лишь обильной темно-зеленой плесенью. Плесень и гниль расползались повсюду подобно заразе. Никаких крыс, жаб, пауков или иных живых существ. Царствовало здесь лишь…

– Проклятие, – прошептала Гвин. – Кевендил сказал правду. Это проклятие. В самом сердце Нордвуда. И оно крепнет.

Свободная рука сама собой легла на рукоять топорика у пояса.

Точно в ответ на ее жест ловушка с сильфом сердито дернулась в другой руке. Дух настойчиво напоминал о себе.

Адептка поднесла предмет к уху.

– Назови мне имя того, кто это проклятие сотворил, – сказала она, – и будь свободен.

Едва слышный звук. Легкое дуновение пощекотало ухо. Точно невесомый поцелуй перед сном. Но Гвин удалось разобрать целых два слова.

– Спасибо, дитя воздуха. – Пальцы потянули за узелок. – Ты свободен.

Костяшки и кристалл с бряцаньем упали в раскрытую ладонь Гвин. И все переплетение чудесным образом вновь стало распутанным шнурком. Легко. Точно в руках фокусника.

Порыв ветра крутанулся вокруг женщины на лошади и унесся прочь, приминая волной полевые травы. Видно боялся, что она передумает или запросит чего-нибудь сверх обещанного.

Гвин тем временем убрала нехитрое приспособление обратно в сумку и спешилась. О сильфе она уже позабыла. Погладила Пуговку по шее, задумчиво глядя на руины перед собой. Подняла взгляд на хмурые тучи над головой. Принимала решение.

– Через час польет как из ведра, – заметила адептка. – Надеюсь, будет весело.

Пуговка с недоверием покосилась на хозяйку. В понимании Гвин слово «весело» означало обычно глобальные разрушения с последующим недельным лежанием в постели.

Кобылка фыркнула и тряхнула головой.

Гвин тем временем сняла плащ, перекинула его через седло. Затем отвязала фонарь и достала из сумки кусочек мела и огниво. Положила их на землю перед собой. Полезла в котомку с едой, чтобы извлечь оттуда маленькое осеннее яблоко и пирожок с мясом. Пирожок адептка съела сама, а яблоко протянула лошади. Та осторожно взяла его с раскрытой ладони и с удовольствием захрустела.

– В общем, расклад такой. – Гвин вытерла руки о штаны. Она кивнула в сторону руин: – Я иду туда одна. Одна, Пуговка. Ты меня поняла? А ты ждешь здесь. Но если вдруг услышишь нечто невероятно страшное, скачи со всех ног обратно в Высокий Очаг. И, пожалуйста, оставь свои попытки мне помогать. Я справлюсь.

Вместо ответа кобылка наклонилась и губами пощекотала шею хозяйки.

– Перестань. – Заклинательница отмахнулась. – Это не первая нежить в моей жизни. Было бы хуже, если бы у Мейхартов завелся, скажем, огр. Поэтому жди здесь. Когда я вернусь, ты получишь второе яблоко.

Она вновь взяла с земли мел, фонарь и огниво. И решительным шагом пошла в сторону руин.

– Моя бы воля, я бы все тут сожгла, – пробормотала заклинательница, когда переступила границу разрушенного города.

В нос ударил едкий запах гнили. Мрачное место, от которого мурашки по коже. Кругом лишь темно-зеленая плесень, растущая на каменных стенах столь большими хлопьями, что издалека их правда можно было принять за листья плюща. Да еще тени. Такие густые. Точно живые. Во всех закоулках, в каждом домишке, у каждой груды камней.

Гвин остановилась, чтобы зажечь фонарь и убрать огниво в один из кармашков на поясе. Она побрела дальше по разоренным улочкам. По направлению к замку на холме. Но до самого замка так и не дошла.

Здесь было тихо. Настолько тихо, что каждый шаг можно было услышать далеко вокруг. Таиться смысла не было. Кто бы ни жил в этих руинах, оно уже давно в курсе, что прибыла непрошеная гостья. Поэтому Гвин решила не терять времени даром, пока хозяин выйдет встречать ее лично.

Она выбрала место, где оказалось больше свободного пространства. Возможно, это даже была небольшая площадь. А груда камней посередине вполне могла когда-то служить фонтаном.

Заклинательница прошлась вокруг этой площади. Тут и там она оставляла отметки мелом. Рунические знаки. Пара призывающих символов. Еще несколько замедляющих. И тройка отпугивающих всякую мелочь вроде сильфов или кобальдов. Она тихо шептала слова заклятий. В основном стандартный набор того, чему их учили в Академии. И еще парочку заговоров из обширной коллекции семейства Гарана.

Рыжая адептка улыбнулась краешком губ, когда заметила, как всколыхнулась тьма в одном из дверных проемов, что выходили на площадь. Вокруг заметно стемнело. Точно раньше времени наступила ночь.

Пора.

Гвин сняла с пояса маленький топорик. Поцеловала лезвие, покрытое рунической вязью. И подняла на вытянутой руке фонарь. Сильф сказал, кто в ответе за происходящее в Архейме и его окрестностях.

– Выйди ко мне, я зову тебя. Явись на свет, Пастырь Проклятых!

Ее голос разнесся среди руин. Приказ и вызов одновременно. Как если бы она будила пчел, бесцеремонно ковыряясь в улье палкой.

Высокая фигура выплыла на противоположный конец площади. Мрак клубился вокруг нее живым маревом. Повеяло трупным смрадом.

Гвин подняла фонарь выше. Нахмурилась. То, что она увидела, не совсем вписывалось в ее план.

Худые, чуть согнутые в коленях ноги, длинные тонкие руки с когтями на костлявых пальцах. Оскал острых зубов в безгубом черепе. Иссохшая плоть, похожая на кожуру финика. Лохмотья на теле, которые могли быть красивым платьем с отделкой из дорогого кружева. И то, что никак не вязалось с обликом твари, – длинные темные волосы под королевской диадемой с рубинами. А еще глаза. Молочно-белые, мутные, мягко светящиеся в темноте. Похожие на белки без зрачков и радужки.

Это была не восставшая покойница, не кровопийца, не лич и даже не банши. Та, кого сильф окрестил Пастырем Проклятых, оказалась неупокоенной ведьмой. Колдуньей, что по какой-то причине осталась в мире живых и не обрела могилы. Вот почему никто справиться с тварью не мог. Простые методы против нежити здесь не работали. Вопрос в том, знали ли об этом Мейхарты?

– Тьма тебя раздери, – проворчала Гвин, поудобнее перехватывая топорик. – Надеюсь, ты не матушка Трила.

В ответ умертвие зарычало с такой яростью, что адептка невольно вздрогнула. А потом стремительно кинулось на незваную гостью.

Заклинательница едва успела среагировать. Острые как ножи когти взметнулись у самого лица. Клацнули зубы. Последовал удар. Лезвие топорика врезалось в челюсть твари. Ведьма взвыла злее прежнего. Она отскочила назад, чтобы снова напасть.

Но глаза Гвин уже побелели, а губы зашептали спасительные слова.

Огонь внутри фонаря вспыхнул ярче. Будто маленькое солнце взорвалось.

Ведьма зашипела, заслоняя пустые глазницы рукой. Рванула прочь. Но точно запуталась в загустевшем воздухе. Одна из ловушек Гвин сработала.

– Именем света я изгоняю тебя, исчадие боли! – Адептка подняла фонарь высоко над головой. – Именем света сгинь и обрети покой! Именем света да оставит твою истерзанную душу тьма!

Ведьма дернулась и затихла. Повисла в воздухе, как марионетка, у которой обрезали ниточки.

– Да примет тебя земля! – Гвин сделала шаг в сторону умертвия.

Она уже занесла топорик, чтобы снести голову твари и упокоить несчастную.

Ведьма быстрым движением выбросила вперед правую руку и схватила адептку за запястье. Обжигающе ледяная хватка.

Острые когти впились сквозь перчатку и рукав прямо в плоть.

Гвин сжала зубы. Попыталась вырваться. Почувствовала, как рукав намокает от крови. Мертвая ведьма тоже это почувствовала.

Хохот. Хохот, от которого замерло все внутри, заполнил площадь.

Ведьма смеялась, запрокинув голову.

Заискрили все начертанные мелом руны. Заискрили и выгорели, обращаясь в пепел.

Фонарь адептки зашипел. Точно выражал возмущение, что ведьму ничего не брало.

– Ну, мерзость, сама напросилась, – сквозь сжатые зубы процедила заклинательница.

Топорик упал к ногам. За ним последовал фонарь. Он не разбился лишь потому, что упал на мягкий покров зеленой плесени.

Опалесцирующие белые очи встретились с пустым взором мертвых глаз.

Ведьма была убеждена в своей неуязвимости. Еще не встречала она противника, способного дать ей отпор. Того, кто не убоялся бы ее темной силы. Подобно кошке, что играет с мышью, мертвая колдунья явно полагала, что перед ней очередная зарвавшаяся жертва. Ей нравилось играть с теми, кто оказывался в ее власти. Оттого она замешкалась. Доля секунды. Но Гвин хватило и этого.

Свободная рука адептки с хрустом вошла под ребра нежити. Нащупала сердце. Усохшее и хладное, как кусок камня. Сдавила его. Рванула что было сил.

Умертвие взвыло. Клацнуло острыми зубами возле горла. Но Гвин уклонилась, подставив твари ее собственную когтистую руку, которая все еще впивалась в запястье. В резком порыве адептка развернулась. И перекинула нежить через себя.

Ведьма разжала хватку.

Гвин – нет.

Умертвие пролетело вперед и упало на остатки мостовой.

Адептка взглянула на сжатый в руках кусок мертвой плоти. Сердце было черным и сухим. Но любоваться трофеями времени не было. Поэтому она быстро наклонилась к упавшему фонарю и открыла его раненой рукой. Хвала свету, фитиль не погас. Он все еще слабо тлел, но этого хватило.

Одно заклятие. Короткое. Бьющее точно в цель.

Пламень взвился, точно ожил, и потянулся к предмету в руке женщины. Сердце нежити объял огонь.

Гвин швырнула кусок горящей мертвой плоти на землю.

Ведьма забилась с пронзительными криками. Она корчилась и извивалась, как и подобает ожившему мертвецу, которого пытаются упокоить. Скребла когтями камни вокруг себя. Даже обронила диадему в заросли плесени.

Но, в отличие от любого приличного покойника, она почему-то не рассыпалась в прах.

Вместо этого та, кого величали Пастырем Проклятых, сгребла в ладони горящее сердце и с невероятной быстротой умчалась прочь. В сторону руин замка на холме. Ее крик перешел в затихающее завывание.

Гвин пошатнулась. Упала на колени. Перевела дух.

Ей потребовалась пара секунд, чтобы вернуть себе нормальное зрение и восприятие мира. Наколдованный нежитью мрак рассеялся, уступив место вечерним сумеркам. Будто она не в обед сюда приехала, а много часов назад. Проклятие над Археймом действительно творило странные вещи со временем.

Тотчас нахлынула режущая боль в разорванной руке. Адептка скривилась, мысленно ругая себя за беспечность. Ей хотелось встать. Собраться с силами и пойти добить эту тварь. Но голова стала странно тяжелой, а ноги – ватными.

– Тьма тебя раздери. – Гвин с трудом сфокусировала взгляд на глубокой ране чуть ниже запястья. Кровь все еще текла. А сама рана дергала и болела, как от свежего укуса осы.

Гвин снова попыталась подняться на ноги, но опрокинулась на бок. В висках застучало. Рвотный позыв застал ее врасплох. И тотчас несчастный пирожок с мясом отправился прочь из желудка тем же путем, что и попал в него.

Торопливое цоканье лошадиных копыт раздалось на площади.

Пуговку не пугали ни мрак меж руин, ни живая плесень, ни дух витавшего проклятия. Она стремилась к хозяйке.

– Ты моя девочка. – Гвин слабо улыбнулась. – Никогда меня не слушаешься.

Кобылка наклонилась к адептке. Фыркая, прошлась губами по ее растрепанным рыжим волосам и подставила шею так, чтобы Гвин смогла ухватиться за гриву и подтянуться. Адептке удалось это лишь со второго раза. Она дотянулась до спасительной сумки и сползла вместе с ней на мостовую. Ноги перестали слушаться. Но это уже было неважно. Заклинательница извлекла на свет маленький бархатный мешочек. Достала из него кусочек смолы, внутри которой блестели красные кристаллы. Мелкие вкрапления, похожие на соль.

Гвин отправила смолу в рот и принялась сосредоточенно жевать.

Лошадь же нетерпеливо толкнула ее мордой в плечо.

– Все в порядке, – заверила адептка. – Эта мерзость в меня вцепилась. Похоже, хотела проклясть, как и все вокруг. Хорошо, у меня есть чем ей ответить.

Она потрясла мешочком с остатками смолы, а затем спрятала их в сумку.

– Нет такого проклятия, с которым Гарана не справились бы до того, как оно вступило в силу, – пробормотала она. – Спасибо тебе, папочка. Ты уехал давным-давно, но ухитряешься заботиться обо мне до сих пор.

Спустя пару минут Гвин почувствовала, что ей действительно полегчало. Взгляд прояснился, конечности начали слушаться, и тошнота отступила. Да и боль в ране значительно притупилась.

Пуговка тем временем стояла на страже и внимательно прислушивалась к каждому шороху.

– Иногда мне кажется, что тебе нужно было родиться волчицей, – усмехнулась женщина, поднимаясь на ноги. Она погладила морду животного и поцеловала нос. – Спасибо, родная.

Кобылка лишь фыркнула.

Торопливыми движениями Гвин обработала и перевязала рану, подняла с земли топорик и уже окончательно потухший фонарь. Закрепила его на седле вместе с сумкой. Накинула на плечи плащ и полезла в котомку с провиантом. Вручила заслуженное яблоко лошади, а сама сделала несколько глотков вина. В другой ситуации она бы поразмышляла над его ароматом и букетом, но сейчас голову занимало совершенно иное.

Адептка покрутила головой в поисках упавшей диадемы. Но предмет точно испарился. Либо изначально был ненастоящим. Чего нельзя сказать о мертвой ведьме. Гвин нахмурилась, глядя в сторону замка на холме.

Лошадь тотчас толкнула ее мордой в плечо.

– Нет, мы туда не идем, – покачала головой заклинательница. – Не сегодня уж точно. Нам нужно вернуться в Высокий Очаг и задать Мейхартам пару неудобных вопросов.

Пуговка с нескрываемым облегчением повезла хозяйку прочь, стоило ей сесть в седло. Копыта бодро застучали по остаткам мостовой и вывезли женщину из проклятого города.

В поле стало легче дышать. После душного заплесневелого Архейма, что пах склепом, травяное море показалось раем. В густеющих сумерках травы походили на сплошной бурый ковер. Но ни лошадь, ни всадница не забыли о том, что могло скрываться в зарослях. Поэтому Пуговка пустилась в галоп сразу, как они покинули руины. Без всякой команды.

Кобылка неслась через поле, не обращая внимания ни на низкие тучи, ни на накрапывающий дождик, ни на высокие травы, что хлестали ее по бокам. Больше не было рядом сильфа, который заботливо убирал бы их с дороги. Но это не волновало лошадь. Чутье подсказывало Пуговке: надо поскорее убраться отсюда. И чем дальше от руин, тем сильнее становилось это чутье. Тем настойчивее гнало оно животное. Страх. Навязчивое ощущение становилось все ясней. Все назойливее. Пока, наконец, лошадь не поняла причину страха.

Краем глаза она уловила движение. Размытое пятно слева глубоко в траве. Потом такое же, но справа. Потом еще. И еще. Все ближе. Быстрее. Они преследовали ее от самого Архейма. Каким-то чудом не настигли еще там, на выезде из разрушенного города. Их было пятеро. И они бежали почти вровень с нею.

– Быстрей! – Гвин толкнула ее пятками.

Адептка заметила преследователей одновременно со своей верной кобылкой. Она пригнулась к шее Пуговки так низко, как только могла. Лишь бы не мешать ей. Лишь бы она успела оторваться.

Бытует мнение, что восставшие мертвецы медлительны и неповоротливы. Это так. Но лишь до тех пор, пока гниющая плоть, что сковывает их движения, не сползет полностью. А когда кости обнажатся достаточно, сдержать умертвие уже ничто не сможет.

Нежить не знает усталости. Лишь голод. И волю призвавшего.

– Пастырь Проклятых, – процедила сквозь зубы Гвин.

Адептка в очередной раз отругала себя за самоуверенность. Она принялась шептать сдерживающие заклятия, но как следует войти в транс верхом на скачущей лошади никак не удавалось.

Кто-то из преследователей выскочил на дорогу позади. Взвыл. Лязгнул зубами у задней ноги лошади, но не достал.

Пуговка неслась так быстро, как могла. Однако путь через поле все равно показался вечностью. Словно бы оно стало больше, чем на пути в проклятый город.

Дождь тем временем усилился. Крупные холодные капли падали все чаще и чаще. Стремились поскорее стать осенним ливнем.

Но вот показался лес. А вот и холм, за которым лежал овражек и начиналась хорошая дорога. Одним прыжком кобылка перемахнула через него. Копыта чавкнули в мягкой заболоченной почве.

Дороги впереди не было.

Глава 4

Фатальный исход

– Наваждение, – пробормотала Гвин. – Это все проклятое наваждение.

Она натянула поводья, чуть успокоив растерявшуюся поначалу лошадь, а затем снова приказала:

– Вперед!

Времени зевать не было. Нежить наступала на пятки. Ожившие мертвецы могли наброситься в любое мгновение.

Гвин направила Пуговку в лес. В надежде, что дорога отыщется. Или хотя бы старый клен на развилке покажется впереди. Кобылка послушно заспешила по мягкой грязи, в которой утопали копыта. Она сделала рывок. Потом еще один. И еще. Невзирая на разыгравшийся ливень.

Лес ощетинился густым подлеском. Таким частым и колючим, что едва ли продерешься.

– Тьма тебя раздери, – выругалась Гвин. – Эта мерзость меня одурачила. Загнала в какое-то болото.

Конечно, ведьма верила в то, что рыжая интервентка в ее руках. Откуда ей было знать, что Гвинейн Гарана всегда продумывала пути отхода?

Времени оставалось совсем мало. Лишь на короткое направляющее заклятие. Заговор, которым мог воспользоваться даже сельский колдун. Адептка произнесла слова. И отпустила уздечку.

Пуговка с облегчением почувствовала ту силу, что нагрела упряжь из дома Мейхартов и повлекла ее. Уздечка во рту точно ожила. Дернула в сторону. Лошадь знала и не любила это ощущение. Но сейчас она была благодарна хозяйке. Ведь так действовали чары, что призывали животное найти дорогу домой. Заклятие, которому невозможно сопротивляться.

С громким ржанием Пуговка встала на дыбы и ударила выскочившего из травяных зарослей мертвеца. Тот с рычанием повалился навзничь и молниеносно вскочил, чтобы вновь атаковать. Но было уже поздно. Лошадь неслась туда, куда тянула зачарованная уздечка.

Она поскакала вдоль заболоченной кромки поля, ища прореху в зарослях. Бежать стало легче. Узда влекла вперед. Разум животного затуманился настолько, что страх отступил. Как отступило и понимание происходящего. Чудовищной ситуации. Поступка, который в здравом уме эта лошадь никогда бы не совершила.

В миг, когда она встала на дыбы, чтобы защититься от подоспевшего мертвеца, Пуговка сбросила Гвин. Оттого и стало легче бежать.

Адептка полетела в высокую траву. Силы после неудачного сражения с мертвой ведьмой к ней вернулись еще не до конца, поэтому она и не удержалась в седле. И даже не успела понять, в какую сторону унеслась ее лошадь.

Гвин спешно поднялась на ноги, сняла с пояса топорик и вытянула из-за голенища кинжал. Вовремя. Первый мертвец бросился на нее. За что получил лезвием по голове.

Зачарованный металл с хрустом врезался в челюсть и разнес трухлявую кость в щепки. Умертвие завыло и отшатнулось, но спасаться бегством не торопилось. Потому что четверо его неживых друзей показались на вершине холма. Готовые к одновременной атаке.

Адептка мысленно прикинула две вещи.

Первая: за Пуговкой никто не погнался. К счастью.

Вторая: сейчас будет не очень приятный бой. Даже можно сказать, очень неприятный.

Все было бы гораздо легче, если бы не раненая рука и слабость после стремительного проклятия.

Где-то над головой возбужденно закаркали вороны. Десяток птиц принялись кругами носиться над полем. Будто ливень их не волновал. Волновало лишь скорое кровавое пиршество.

Мертвецы бросились как по команде. Все пятеро. Даже тот бедолага, что остался без нижней челюсти. Костлявые, шумные, злые и непримиримо голодные. Жаждущие получить хоть каплю теплой плоти ради облегчения собственных мук.

Гвин двигалась быстро. Настолько быстро, насколько позволяли искалеченная рука и ноги, что увязали по щиколотку в рыхлой жиже низины. Она увернулась от когтей одного мертвеца. Отрубила кисть руки другому. Воткнула кинжал в глазницу третьему и тотчас вытянула его вместе с остатками глаза. Отпихнула четвертого сапогом. Едва удержала равновесие. И встретилась лицом к лицу с пятым. Тем, что остался без части черепа.

Он дохнул на нее смрадом. Зарычал. Так близко, что Гвин успела различить капли дождя на его гниющей пористой щеке. Но прежде чем мертвец успел хотя бы шевельнуться, некая сила рванула его прочь.

Яростный рев раздался на добрую тысячу шагов вокруг. Так рычит хищник, что защищает свою территорию.

Огромный зверь возник на границе леса. Он прошел сквозь колючий подлесок без всяких усилий. Ветки жалобно хрустели и ломались под его натиском. Здоровенный черный медведь, каких Гвин прежде не видела. Почти вдвое крупнее обычного. Он встал на задние лапы и снова заревел. Стал еще выше и страшнее.

Нежить попятилась. Мертвецы позабыли о том, что всего мгновение назад жаждали разорвать женщину. Они шипели и отступали, встав на четвереньки. Заползли на холм и скрылись в высокой траве поля.

А медведь продолжал брести в сторону Гвин с глухим рычанием. Он вновь опустился на четыре лапы. Дождь стекал по густой шерсти крупными каплями. В темных глазах горел гнев. Но только глаза не были звериными.

– Я бы и сама справилась, – заметила Гвин, переводя дух.

Она повесила на пояс топорик. С презрением стряхнула ошметок глаза с кинжала, вытерла его краем плаща и заткнула за голенище. Словом, вела себя так, точно гигантский медведь волновал ее меньше, чем разгуливающая по полям нежить.

Медведь перестал рычать. Отчего невероятно длинные клыки будто бы спрятались под губами. Он подошел совсем близко. Снова встал на задние лапы. И посмотрел на незнакомку сверху вниз с таким презрением, точно она была шлепком грязи на его красивой шкуре.

– Оборотень, я полагаю? – Гвин скрестила руки на груди. Она прищурила зеленые глаза и изучающе оглядела существо перед собой.

Вместо ответа зверь отряхнулся всем телом. Но только стряхивал он не дождь, который продолжал лить с прохудившихся небес. Он избавлялся от чар, что плотным коконом окутывали его.

Медведю понадобилось не больше тридцати ударов сердца, чтобы перестать… быть медведем. Вместо громадного животного перед Гвин теперь стоял человек – высокий мужчина с тяжелым взглядом. Небритый, с отросшими темными волосами, весьма широкоплечий и мускулистый, но вполне себе обыкновенный. Похожий на деревенского кузнеца в этих своих домотканых штанах, льняной рубахе навыпуск и коротких сапогах из дешевой кожи. Если опасный зверь в нем и жил, то где-то очень глубоко.

Адептка чуть подалась вперед и шумно вдохнула носом воздух.

– Забавно. Ты все еще пахнешь медведем, несмотря на дождь, – заметила она с усмешкой.

– А ты все еще пахнешь страхом. Несмотря на тех пятерых мертвецов, что я прогнал, – хрипло произнес он и тоже скрестил руки на груди. – Можешь просто сказать спасибо.

Незнакомец рассматривал заклинательницу не менее беззастенчиво, чем она его. Если даже не более.

– Спасибо, – Гвин пожала плечами, – но я бы сама справилась, как уже говорила.

Мужчина раздраженно прищелкнул языком.

– Дай-ка угадаю, – он покачал головой, – наглая, самоуверенная девица на моей территории, что с ходу распознала во мне оборотня и даже бровью не повела, когда я ее выручил. Ты, видно, очередная магичка проклятого Бариана Мейхарта.