Онтологический трагизм бытия

Яков Ильич Гилинский

Онтологический трагизм бытия

© Я. И. Гилинский, 2023

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023

* * *

Вот в чем разгадка…

Перед нами итоговая – по его словам – книга выдающегося отечественного правоведа, социолога, криминолога и суицидолога Якова Ильича Гилинского. Как автор сам пишет в Предисловии, итоги относятся не к научным проблемам и разработкам, а к жизненному пути в целом. И его выводы обобщающи, касаются каждого из нас… Насколько я знаю, первым вариантом названия была первая строка монолога Гамлета героя самой, наверное, известной трагедии В. Шекспира: To be, or not to be – быть или не быть.

В монологе Гамлета разгадка того, «что удлиняет несчастьям нашим жизнь на столько лет», заставляя «кряхтя, под ношей жизненной плестись», «мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться» – парадоксальна. Это и «неизвестность после смерти, боязнь страны, откуда ни один не возвращался», и – «так всех нас в трусов превращает мысль, и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика, так погибают замыслы с размахом, в начале обещавшие успех, от долгих отлагательств».

Получается, чем больше мы погружаемся в бездну причин происходящего, чем «длиннее» наши мысли, тем предстаем мы более беспомощными, а наши попытки что-то изменить – все более жалкими и лишенными всякого смысла. Как гласит Екклесиаст, любимый Я. И. Гилинским, «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». И сам Яков Ильич в данной книге весьма убедительно, на первый взгляд, выстраивает вселенную, земной мир, общество, человека, его самосознание – как обитель всепроникающей скорби, если не ужаса.

Вселенную, согласно второму закону термодинамики ждет тепловая смерть. Человеческое общество – все углубляющийся антагонизм «включенных» в благополучие и «исключенных» из него, но за счет которых временно процветают «включенные». За этим стоят – в политике – тупики тоталитаризма и либеральной демократии; в экономике – тупики социализма с гипертрофированно развивающейся бюрократией и финансового капитализма с не менее паразитарной олигархией. Сам человек – воплощение агрессии и насилия, самый злобный и хищный представитель животного мира, единственный в природе убийца себе подобных. Человечество своими руками готовит самоуничтожение – омницид.

Может показаться, что Яков Ильич сгущает краски, но он приводит «убийственную» статистику, а мы своими глазами наблюдаем, как оцифрованная бюрократия разрастается, дегуманизирует образ жизни, обессмысливает науку; как секьюритизация государством всего и вся ставит его выше закона. С обозначением Яковом Ильичем трех бичей человечества (оно само, государство и «развитой капитализм») спорить трудно. Итоговые четыре тезиса (люди – самые страшные и опасные существа; все лучшие качества и начинания ничтожатся насилием; все более отчетлива возможность омницида; власть и олигархия – страшные источники всего худшего) звучат даже не как диагноз, а скорее как приговор.

«И вот, все – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!.. Потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто. И увы! Мудрый умирает наравне с глупым… Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна… все произошло из праха и все возвратится в прах».

В общем, «и ропщет мыслящий тростник»!

В позднее советское время в нашем славном городе было философическое общество танатологов, вышло несколько сборников «Фигуры Танатоса». В одном из этих сборников была опубликована написанная в довольно профетическом стиле статья автора этих строк, посвященная двум ужасам («жутям») человеческого бытия[1]. «Жуть I» – страх смерти, конечности человеческого существования – в духе известных строчек А. Вознесенского: «В ящик рано или поздно. Жизнь прошла – а на фига?!» «Жуть II» – ужас одиночества нашей субъектности. Так как каждый из нас видит, чувствует, понимает, никто никогда не увидит, не почувствует и не поймет. И давно замечено, что особенно остро эта жуть осознается и переживается в толпе себе подобных.

Учитель многих питерских философов Моисей Самойлович Каган, когда на семинарах или конференциях кто-то начинал говорить о важности философского осмысления смерти, выходил, хлопая дверью, со словами: «О смерти нельзя рассуждать». Спустя несколько лет он же опубликовал ряд текстов о «метаморфозах (вариант – диалектике) бытия и небытия»[2]. На мой вопрос с напоминанием его отношения к теме небытия он ответил: «Значит, дозрел».

Яков Ильич утверждает в послесловии к своей книге, что он не пессимист, как может кому-то показаться, а реалист. Я бы сказал больше: он оптимист в духе старой истории про пессимиста и оптимиста. Пессимист говорит: «Ну, всё плохо – хуже быть не может!» – «Может, может!» – отвечает оптимист. В этом плане позиция Якова Ильича достаточно конструктивна. Шутки шутками, но такой «оптимизм» обречен на положительные эмоции. Если его прогноз сбывается – «ну, я же говорил, что будет хуже!» А если не сбывается – «ну, и слава богу!». Сложнее относительно демонстративно декларируемого Яковом Ильичом малицаризма, согласно которому наличие скорби и печали бытия (его «жути») – свидетельство того, что этот мир лежит во зле и само бытие суть воплощение зла. Следует ли из признания онтологического трагизма бытия вывод об онтологичности зла?

В упомянутой статье говорилось о возможном преодолении «жутей» существования бытия – как осознании сопричастности и самоотдачи чему-то, превышающему индивидуальное бытие: миру, природе, другим людям. Правда, для того, чтобы что-то отдавать, надо это иметь. Поэтому все равно ключевым моментом является субъектность личности, самосознание собственной самости. И вот тут начинается самое интересное… Применение к бытию моральных характеристик добра и зла чревато парадоксами вроде теодицеи или оснований математики. Как всеблагий, всемогущий, всесильный Господь допускает существование зла и выбор между добром и злом? Или – является ли множество всех множеств подмножеством самого себя?

Да, позиция Якова Ильича очень реалистична. Столь же реалистичной была и характеристика жизни мудрейшим М. М. Зощенко, говорившим, что жизнь создана проще, обидней и не для интеллигентов. Но из этого не следует абсолютизация зла. Зло – человеческая характеристика бытия, а человек – существо жалкое и убогое. Жалкое – так как каждый человек достоин жалости, а убогое – потому что близок к Боту, но не дана человеку Божественная полнота знания. Человек как существо конечное всегда постигает бесконечное разнообразие мира ограниченно: с какой-то позиции, точки зрения, в каком-то смысле.

Мир как целое лишен этических характеристик. Это удел человека. Можно провести прямую аналогию с теорией множеств. Любое множество определяется свойством, объединяющим элементы этого множества. Так и добро и зло – ключевые характеристики социальной действительности и поведения. Но в случае применения этих этических оценок к поведению вообще, людям вообще, обществу вообще, а тем более миру вообще, мы попадаем в ситуацию, подобную парадоксу множества всех множеств: популярной ее версией является парадокс о брадобрее, который должен брить всех мужчин селения, какие не бреются сами, и должен ли он брить самого себя – если да, то не должен, а если нет, то должен.

На парадоксе множества всех множеств Б. Расселом была показана противоречивость математики и предложена теория типов – способа языкового выражения, различающего уровни описания. Позже в теории истины А. Тарского это позволило избегать парадоксы типа Лжеца (лжет ли тот человек, который говорит, что он лжет и более не говорит ничего, – если он лжет, то он говорит истину, а если не лжет, то он лжет). Однако К. Гёдель в своей знаменитой теореме объяснил слабость теории типов, противоречивость любой содержательной теории, что открыло в основаниях математики дорогу конструктивизму, заменяющему абстракцию актуальной бесконечности на потенциальную осуществимость и сводящему теоретические концепты к пошаговым алгоритмам построения соответствующих объектов. Именно такой подход воплотился в алгоритмизации, программируемости, цифровых технологиях, определяющих современную цивилизацию.

Так и с добром и злом: наделение этими характеристиками – дело не предельных абстракций, а конкретных людей в конкретных ситуациях. Крайности в таком выборе опасны. Реальный нравственный выбор всегда делается на шкале нравственного спектра между крайними полюсами. И глубоко прав был И. Кант в своем практическом императиве: относись к другим людям не только как к средству, но и как к цели. Ключевой момент – «не только». В переводе на простой язык: живи и дай жить другим. Иначе нравственность превращается в игру с нулевой суммой: всё либо мне, либо тебе.

Именно к этому и ведет философствование в формате абстракций абсолютного добра и зла. Российскому опыту очень свойственны такой максимализм и нетерпимость. Буквально все – партии, бизнес, супруги – ведут игры с нулевыми суммами. Бескомпромиссность, полная недоговороспособность и нетерпимость, о которой так ярко пишет Яков Ильич. Поэтому в России и не востребованы медиаторы – специалисты по досудебному разрешению конфликтов. Все хотят либо всё, либо ничего, а реальный, не «абсолютный» выбор всегда на шкале, если не стереометричен.

В этой нетерпимости и причины российских проблем с толерантностью, в чем справедливо упрекает Яков Ильич советскую и постсоветскую социальную реальность. Но и тут надо быть осторожней, избегать крайностей. Всегда, когда заходит речь о толерантности, спрашиваю: а как относиться с толерантностью к нетолерантным?

Насим Талеб – успешный трейдер, а ныне всемирно известный автор концепции «черных лебедей», теории «хрупкости», с помощью простого мысленного эксперимента объяснил загадку прихода к власти, доминированию меньшинства. Предположим, мы готовим вечеринку. Известно, что среди гостей будут те, кто ест только халяльное (или только кошерное), и те, кто ест всё. Какое будет меню? Ответ напрашивается – халяльное (или кошерное). Этот простой мысленный эксперимент ясно объясняет механизм прихода к власти национал-социалистов в Германии и большевиков в России. Для этого достаточно трех условий. Во-первых, это меньшинство, предлагающее упрощенную смысловую картину мира. Во-вторых, это меньшинство должно быть агрессивно нетерпимым к любым отклонениям от упрощенной картины мира. И в-третьих, большинство должно быть терпимым, толерантным. И всё! Дальше работает фактор времени. Толерантность – симметричное отношение. Толерантным можно быть к толерантным же. Именно этим объясняется «провал политики мультикультурализма» в Европе. Мультикультурализм тут ни при чем. Это провал политики толерантности к нетолерантным.

И в этой связи о либерализме. Яков Ильич опять же прав, говоря об опасности доминирования экономики, выдаваемой за либерализм, и что экономический либерализм опасен своей утопичностью. Сутью либерализма являются не абстрактные экономические модели, не «либеральничанье» и не абстрактное педалирование прав человека. Необходим баланс прав и ответственности. Либерализм – достаточно жесткая ригористичная мораль ответственности. Человек – хозяин своей жизни и отвечает за свои поступки и слова. Другое дело, что у него должна быть возможность проявить ответственность за свою жизнь и близких. Перед нами не крайности свободы и несвободы, а баланс свободы и ответственности, право жить, как кто хочет, при условии уважения права других.

Что же получается? Тот же Екклесиаст: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Понять это – не только и не просто «томление духа» или сосочувствие обреченных. Но и осознание своей сопричастности вечности. Само это «томление» – часть извечного мира, участия в том, что было, есть и будет, что больше нас, но чего мы часть. Наше пребывание в этом мире временно, но оно и есть бытие этого мира. Stirb und werde. Умри и стань. Это фраза из написанного в 1817 г. стихотворения И. В. Гёте «Selige Sehnsucht» («Благословенное желание»), последний стих которого гласит:

Und so lang du das nicht hast,Dieses: Stirb und werde!Bist du nur ein trüberGast Auf der dunklen Erde.

Буквальный перевод: «Если в тебе нет этого – „Умри и стань!“ – то ты лишь угрюмый (скорбный) гость на мрачной (темной, глупой) земле…» Речь идет о том, что ничто не может длиться вечно. Вечен и неизменен сам процесс метаморфозы бытия, круговорота жизни и смерти, постоянного обновления, без которого невозможно никакое развитие. И понимание того, что все мы являемся частью этого вечного развития, дорогого стоит.

Статья Якова Ильича, опубликованная в упомянутых «Фигурах Танатоса», вызвала уже в наши дни показательный комментарии в сети в обмене репликами молодых людей (девушки и юноши) о невозможности радоваться своей жизни, когда близкие рядом и любимые люди страдают, и поиске своего существования в том, чтобы как-то облегчить их жизнь и сорадование с ними[3].

Все мы челноки в плетении ткани бытия, а что мы внесем в эту ткань – целиком и полностью зависит от нас самих. Или то, что мы проели, пропили. Или, кроме этого, сделали «в томлении духа» еще что-то не менее бессмысленное, но важное для нас и еще кого-то, и это было интересно нам и этому кому-то еще.

У Якова Ильича сделано такого интересного и важного очень немало. Книги… Ученики – целая школа… Статьи и выступления с разъяснениями не только трагичности бытия, но и делаемых глупостей, а то и мерзостей, их причин, источников, возможностей и путей преодоления.

Лично я, например, глубоко благодарен Якову Ильичу за ряд идей, открытых для меня благодаря общению с ним и чтению его текстов.

Что идея девиантности – отклоняющегося от нормы, нежелательного поведения – изрядно лукава. Творчество – тоже девиантно, так как любая культура нормативна, а творчество связано с преодолением канонов, стереотипов, расширением горизонта понимания мира. Да и поведение творческих личностей в обыденной жизни обывателями часто воспринимается как девиантное, и творцы, честно говоря, могут давать тому поводы. Недаром современники нередко призывают для укрощения творцов если не инквизитора, то полицейского или врача. Конструктивный характер творчества, понимание того, что оно способствует не разрушению общества, а его развитию, сплошь и рядом становится ясным намного позже, весьма часто – не при жизни творца.

Привычная формула «культура и творчество» тоже лукаво. Любая культура не просто нормативна, но и изрядно вампирична. Ей дважды нужна «человечина». Во-первых, в качестве носителей культуры, придерживающихся ее норм. Без ее носителей культура мертва. А во-вторых – для развития культуры, когда требуется энергетика, воля, здоровье, а иногда даже жизнь творца, чтобы преодолеть сложившиеся нормы, утвердить новые, в результате чего последующим поколениям нужно будет преодолевать новые и новые пласты стереотипов.

Особенно показательна близость девиации и искусства в наше время. Если ранее искусство транслировало норму, типологический канон, то, начиная с Нового времени, оно участвует в социализации, не столько транслируя норму, сколько провоцируя ее, тестируя на допустимость отклонения – вот так еще норма или еще нет… То, что происходит на сцене, на экране, в выставочном зале, не всегда допустимо в обыденной жизни. Но искусство все больше выходит в перформансах, хеппенингах, акционизме прямо на улицу, в окружающую среду, будоража не только публику и искусствоведов.

Девиация зависит прежде всего не столько он особенностей личности (включая наследственность) или ее воспитания, сколько от представлений о норме, которые достаточно изменчивы. В этой связи можно даже говорить о социальном конструировании девиаций, включая преступления. Например, в СССР уголовно наказуемыми были предпринимательство, валютные операции, другие действия, допустимые или даже поощряемые в наши дни.

Девиации – дело степени, практически во всех статистически значимых формах девиантного поведения надо различать:

1) допустимые и даже нормативные социально-культурные практики: потребление алкоголя в празднествах, некоторых обычаях, нормах делового этикета; использование наркотиков в медицинских целях; храмовая проституция в Вавилоне или сексуальные услуги, предоставляемые в форме социальной помощи инвалидам в Нидерландах; суицид как следование сословным кодексам чести;

2) нежелательные, но допустимые характеристики образа жизни (пьянство, беспорядочная половая жизнь, недобросовестное поведение);

3) собственно социальные патологии, деструктивные для социума. Критерием социальных патологий является простой мысленный эксперимент – а ну как все будут вести себя так. Такой простой критерий, ясный как кантовский категорический императив, показывает, почему для общества нежелательны алкоголизм, наркомания, преступность, втягивание детей в проституцию и гомосексуальные отношения, суицид.

Относительно суицида… Что кончают с собой не люди, которые просто не хотят жить, а те, кто слишком хочет жить, кто предъявляет к жизни завышенные требования, которые она не может реализовать. В этом плане суицид оказывается очень точным, даже поддающимся количественному выражению, критерием нравственного состояния общества, которое не дает возможности самореализации личности, лукаво обещав ему многое.

Так же как смысл слова во фразе, смысл фразы – из текста, смысл текста – в контексте, так и смысл жизни не в ней самой, а в том, что ее превышает. Но и смысл смерти не в ней самой, за ее рамками, а значит – в жизни. Как учил великий стоик Сенека в своих «Нравственных письмах к Луцилию»: постарайся быть полезным всему миру, если не получается – своему городу, если не получается – своей семье, если и это не получается, то хотя бы самому себе. Почти совпадает с даосской максимой: гармония в душе – гармония в доме, гармония в доме – гармония в городе, гармония в городе – гармония в Поднебесной; и наоборот – от гармонии в Поднебесной до гармонии в душе. Так что и «томление духа» и «ропот тростника» – ткань бытия и узоры на ней.

Уже само обсуждение в этом тексте всех упомянутых выше тем стало возможно благодаря Якову Ильичу Гилинскому. Спасибо ему сердечное за уникальную возможность!

Григорий Тульчинский

Предисловие

Это шестой и последний сборник моих статей (предыдущие выходили в 2004, 2009, 2013, 2017, 2020 гг.).

В отличие от всех предыдущих он построен не по принципу «за последние годы», а тематически: не мои профессиональные, юридические, криминологические статьи, а «философические» и исторические размышления – о России, о человечестве, о судьбах человечества… Сборник начинается со статьи 1990 г. («Мифологизированное сознание и тоталитаризм»), а заканчивается статьей 2021 г. («Где мы? Куда идем?»). Какое обширное и наполненное событиями тридцатилетие! Кроме того, в Послесловии я постарался подвести краткий итог предшествующих размышлений.

В сборник включены только опубликованные статьи и, конечно же, далеко не все. Статьи расположены по времени их издания. У читателей прошу извинения за неизбежные повторы отдельных положений.

Толчком к составлению этого сборника послужили события последних лет в России и в мире.

Общим эпиграфом к сборнику, в нарушение всех «эпиграфических правил», может служить авторское четверостишие:

Волки, тигры, крокодилы —до чего же вы все милы!По сравненью с человеком:все страшней от века к веку…

Яков Гилинский

Мифологизированное сознание и тоталитаризм[4]

В 20-е годы уходящего столетия итальянский философ фашистской ориентации Дж. Джентиле заявил, что у фашизма должны быть «тотальные рамки». Идеи тоталитаризма были восприняты Муссолини, Гитлером, и впервые выражение «тоталитарный режим» было использовано в 1928 г. применительно к фашистскому государству. Позднее черты тоталитаризма стали находить в докапиталистических государствах, в развивающихся странах и, конечно же, в странах «социалистического лагеря». Все же большинство политологов и социологов полагают, что тоталитарное государство возможно лишь в промышленных странах с развитой сетью средств массовых коммуникаций, а следовательно, является детищем XX в. И действительно, тотальное оболванивание населения – одно из условий становления тоталитарного режима.

Серьезное исследование истоков тоталитарного государства – в гитлеровском, сталинском или же любом ином исполнении – предмет особого разговора. Ясно, однако, что наряду с конкретными экономическими, политическими, историческими предпосылками существовало идеологическое обеспечение формирующегося тоталитарного режима. Оболванивание немецкого народа кликой Гитлера произошло едва ли не быстрее, чем аналогичная операция, проделанная кликой Сталина. К сожалению, автор не видит надежных гарантий против такой опасности и в будущем. Вот почему стоит остановиться на этом вопросе подробнее.

Мифологическое мышление – наиболее древняя, примитивная форма коллективного сознания. Социальные функции мифа – объяснить непонятное и не понятое в природе или обществе; придать «видимость смысла жизни личности, общественному бытию и историческому процессу» (Е. Коссак), обеспечить чувство сопричастности коллективу, народу, социальному целому. «Миф приспосабливает индивида к общественному целому» (А. Гулыга). И чем ужаснее общественное целое (общество), тем «красивее» должен быть миф и тем крепче он должен быть внедрен в сознание индивидов. Чтобы с помощью мифов приспособить людей к обществу, мифы должны им льстить. «Миф – это идеализированное воззрение членов определенной группы на самих себя» (В. Рейсмен).

Мифы вообще свойственны обыденному сознанию. Но для тоталитарных режимов характерно сознательное или неосознанное использование их в целях идеологического оправдания и укрепления власти. Вспомним, как это делалось в недавнем прошлом.

«Человек создан для счастья…». Пожалуй, это миф № 1. Он противоречит онтологическому трагизму бытия, конечности индивидуального (да, надо думать, и родового) существования. Трагизм бытия, вечный вопрос о смысле жизни в нормальном обществе заставляет людей мыслить, пытаться «мысль разрешить». Но в тоталитарном государстве всякая самостоятельная мысль опасна для режима. «Отменив» бога и религию, тоталитаризм держится, однако, на вере. Вот и надо, чтобы человек, которому так хочется счастья, а этого счастья не видно сегодня, верил, надеялся на будущее.

«Светлое будущее» и есть миф № 2. Преступная спекуляция на чаяниях «униженных и оскорбленных». Именно такая спекуляция – обещание земного рая, будь то гитлеровский «тысячелетний рейх» или же сталинские «сияющие вершины». Не имея возможности обеспечить людей нормальными условиями жизни здесь и сейчас, их кормят обещаниями. И люди, чья жизнь невыносима, верят в «светлое будущее». Не только верят – горло готовы перегрызть тому, кто попытается открыть им глаза на действительность и их пастырей.

Но к «светлому будущему» должен быть истинный путь («светлый путь!»). И вся наша многострадальная история – поиск «правильного пути».

И тогда особую ценность в глазах народа приобретает «Знающий» этот путь – Вождь, Фюрер. Чего стоили нашему обществу, да и другим народам, «всезнающие» вожди – хорошо известно. Вот почему так важно предупреждение А. Галича: «Не бойся тюрьмы, не бойся сумы, не бойся мора и глада, а бойся единственно только того, кто скажет: „Я знаю, как надо!“»

На «светлом пути» к «светлому будущему» под предводительством Вождя приходится иногда и останавливаться, чтобы перевести дух, оглядываться в тщетной надежде увидеть «зримые черты» будущего в настоящем. И тогда на службу обманывающему меньшинству приходит целая серия мифов-иллюзий, воспринимаемых обманутым большинством «с чувством глубокой гордости» и с «чувством глубокого удовлетворения» (ибо хочется же во что-то верить!): «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет», «нерушимая дружба народов» (во главе со «старшим братом»), рабочий класс – «хозяин страны», а государственный и партийный аппарат – его «слуги», и т. д. Как кощунственно это звучит сегодня. Но ведь верили же! Верили и гордились!

Сегодня нередко пытаются «объяснить» развал экономики, рост преступности, наркомании, межнациональные конфликты и т п. процессами демократизации, либерализации, «гласности». В действительности, мы всего лишь пожинаем плоды 72-летнего господства тоталитаризма и внедренного мифологического сознания. Как иначе можно было верить в «вольно дышащие» миллионы узников в ГУЛАГе? До какой степени нужно было довести народ, чтобы он верил в «нерушимую дружбу» депортируемых в 24 часа чеченцев и балкаров, немцев Поволжья и крымских татар, турок-месхетинцев и греков? Прошу меня правильно понять. Я не за сведение счетов. Русский народ, как и все народы страны, понес неизмеримые потери от «отца всех народов». Но нельзя не понимать чувств тех, кто сегодня хочет покончить с прошлым раз и навсегда. Да, кстати говоря, разве сам «старший брат», «сплотивший навеки» нерушимый Союз, не остался… без столицы, без академии наук, с затопленными и горевшими библиотеками, дворцами, взорванными храмами? А «гегемон» и «хозяин страны», потерявший квалификацию, былое мастерство, спивающийся, изнывающий (зато вместе с «прослойкой»!) в очередях, по сути дела деклассированный?