Цена

Мы расстались вполне дружелюбно и договорились о следующей встрече, на которую Аида должна была принести статью на проверку.

Яна открыла дверь квартиры, тихо зашла в прихожую и прислушалась. Тишина, кажется, дома никого нет. Она собиралась прошмыгнуть в их с матерью комнату, но в дверях кухни появилась Марьям. Она пусто посмотрела на Яну, и это было в первый раз, когда она так отреагировала на ее возвращение. Янка насторожилась, пусть ее уже давно не интересовали семейные дела, ее любовь к родным атрофировалась так же, как и интерес к их жизни, но беспокойство матери о ней было ей важно. Это была единственная веревочка, которая привязывала Янку к этой реальности и не давала ей упорхнуть, улететь, раствориться, растаять во мраке. И вот мать стоит, словно снежная баба, на лице ноль эмоций, и она смотрит на Янку как на кошку, которая пришла, но с тем же успехом могла и не приходить, невелика потеря.

– Мам, ты в порядке? – Янка даже не успела сообразить, что первая начала диалог с матерью. Марьям посмотрела на Янку равнодушно и спросила:

– Есть хочешь?

Они зашли на кухню, мать поставила перед дочерью тарелку с пловом и села напротив.

– Мам, что случилось? Богданчику хуже стало? Или на работе что? – Яна сама себя не узнавала.

– Устала я очень, Яна, все думаю, зачем я живу, зачем я жила, и что будет дальше. Сорок тысяч надо найти Богдану на операцию, Тимур сам не свой ходит, он же в лепешку разобьется, чтобы деньги найти, а врачи пятьдесят процентов дают на успех операции. А потом тащить эти долги и кредиты сколько лет придется? Мне надо решение принять, выбор сделать, а я не могу, страшно. Откажусь от операции, а вдруг она помогла бы Богданчику? И ты вот, сердце о тебе болит, куда ты идешь, как ты живешь, я не знаю, но о тебе даже больше чем о Богдане беспокоюсь, – Марьям заплакала.

Янка положила вилку:

– Мам, ты обо мне не думай, ты обо мне вообще забудь, я уйду от вас. За все, что происходит, бабке надо спасибо сказать, да и тебе тоже. Ты прости, но не может человек всегда жертвой быть, иногда и подраться надо.

Янка вышла из кухни, даже не взглянув на мать. Все, пора, надо уходить навсегда: «А бабка, черт бы с ней, оптимисткой была, до седьмого колена прокляла. Какое тут седьмое, на первом все кончится». Она зашла в комнату Богданчика и Тимура, погладила подушку на кровати Богдана, Тимуру положила на стол брелок с ключами от дома. Брелок ей привезла из Лондона мать Алинки, когда-то лучшей подружки, и Тиме очень он нравился. Это был кельтский крест, довольно крупный, тяжелый и Янка подумала про то, что «каждому свой крест нести».

В свою комнату и заходить не стала, подхватила рюкзак и вышла.

Марьям услышала, как хлопнула дверь, загудел лифт, утерла слезы и набрала номер, который в визитке был подчеркнут синими чернилами.

Я смотрел на женщину напротив меня. Странное чувство. Она словно не живая, а ведь живая.

– Вы знаете, у меня последние пять лет просто черные. И главное, с детьми какой-то кошмар происходит, а я словно во сне живу, как будто у меня тело ватой набито и сверху еще ватой обернуто. Как-то все мне вяло, трудно, скучно, сонно. Я все время жаловаться хочу и плакать. А на то, чтобы действовать, сил нет. Сын младший больной совсем, нужны деньги на операцию, много денег, дочь – наркоманка, связалась с дурной компанией, вот, совсем из дома ушла. Старший мой, с ним-то все в порядке, но ему приходится все решать, обо всем думать. А я что-то совсем разваливаюсь. Думаю, может, я больна? Сорок шесть лет опять же, не шутка, может, климакс. Сил нет у меня, не могу ни за что отвечать. Но самое что плохое – дочь мне покоя не дает, как будто в ней все дело, понимаете? Я к вам пришла про нее спросить. Как мне ее вернуть, что мне сделать? Мне сны снятся про нее, все страшные…

Я смотрел на Марьям, слушал ее внимательно и так же внимательно разглядывал нечто похожее на серую паутину, которая окутала ее по рукам и ногам. Плотно и вязко. Я видел, что любой жест, даже самый незначительный, давался Марьям с трудом, ей приходилось преодолевать сопротивление паутины, и она тратила на это много сил. Понятно, куда ее энергия уходит. Еще удивительно, как она продержалась столько лет. Паутина-то явно не первый год на ней висит. Судя по тому, как плотно были закутаны ноги, процесс шел годами. Сколько она сказала? Пять лет? Да, точно не меньше. И примерно столько же ей осталось, если не остановить процесс. Интересно, как он начался, что это было? Кто ее так? Впрочем, судя по ее рассказу, это не ее одной касается, а всей семьи. Значит, по логике, родовое проклятье. Поэтому детей надо смотреть, тетку эту вытащить можно, вопрос только зачем, если с детьми проблемы большие, ей какой смысл жить…

Мои мысли уже скакали резво в разные стороны, я стремительно погружался в голос Марьям, в ее запах, в ее воспоминания… Дети… Так. Младший, да, дело плохо, но шанс есть, и деньги… С деньгами вопрос тоже больной… Старший сын – самый чистый и защищенный, однако ему придется хуже всех, именно потому, что самый защищенный. Он меньше всех подготовлен, и значит, открыт, доступен, и значит, может сломаться… Ему надо дополнительную защиту ставить… Дочь – ой, так она ж ведьма, чистопородная. Не, я в этой лиге не играю, это без меня. У нее свой путь, сама выбрала, нет – однозначно. Она без меня разберется…

– Слушайте, Марьям, вы дочь свою оставьте, все, поздно, там ничего не исправить, вы ее уже и не увидите никогда, младший сын, как и врачи, скажу – пятьдесят на пятьдесят. Много от него самого зависит, куда дольше глядит, в какую сторону его потянет. Деньги вы найдете, только придут они к вам очень непросто. И самое сложное время у вашего старшего сына. У него большие проблемы. Ему защиту ставить надо.

Марьям фыркнула:

– Какие у Тимы могут быть проблемы, от чего защищать, только от семьи нашей, от наших проблем. Так он нас не бросит. Что-то не знаю, не верится мне. А мне что делать, скажете?

– Вам сейчас и делать-то ничего не надо, сейчас у вас время такое, что вы не сможете ничего, у вас ни сил, ни возможностей. Вам надо о сыне своем позаботиться, о старшем. Защиту будем ставить?

У Марьям на лице отразилась вся гамма чувств, которые она испытала по отношению ко мне за последние три минуты: интерес, страх, недоверие, раздражение и, в конце концов, злость и разочарование.

– Послушайте, я пришла к вам с такой надеждой на помощь, а вы мне ни слова о том, что мне делать, и только про Тиму моего говорите. А он у меня самый нормальный и правильный из всех. Получается, мне, хоть гори все синим пламенем, надо сидеть сложа руки и не дергаться. Дочь пусть совсем пропадает. Младший пусть потихоньку умирает. Так получается?

– Марьям, уж простите за резкость, но дергаться раньше надо было, а сейчас время сидеть тихо и ждать. Вам такое время пришло. Вы упустили свой момент. В жизни каждого человека есть такое время, когда он – хозяин своей судьбы, это может миг такой, когда важно понимать, что от твоего «да» или «нет» зависит и твое будущее, и будущее детей твоих. Если человек неправильный ответ выберет, то станет игрушкой в руках судьбы, и сам уже даже пальцем не пошевелит, все за него будут делать. А он будет ватой закутанный сидеть и беспомощно наблюдать, как все рушится, понимаете? Так вот это все про вас. Вы дали неправильный ответ. И теперь, сидите, Марьям, и смотрите, вы теперь зритель. Еще раз спрашиваю, старшему сыну защиту будем ставить?

Марьям вспыхнула, вскочила и вышла, хлопнув дверью.

Тимур сидел в машине и ждал. Он ждал уже три часа, хотя Амир сказал, что выйдет через десять минут, и они поедут за город, в казино. Впрочем, такое случается не в первый раз. А значит, завис этот придурок здесь надолго. Тимур и не знал, что в нем живет столько ярости и ненависти. Всегда спокойный и уверенный в себе, всегда знающий, чего хочет от этой жизни, он сильно изменился в последнее время. После того как мать сказала ему о стоимости операции, они ни разу не говорили больше об этом. И Тимур решил, что мать хочет, чтобы он сам все продумал, решил и сделал. И вроде бы понятно, он главный в доме, он мужчина, но что-то сопротивлялось внутри. Все чаще он говорил себе: «Ты не обязан это решать, решение об операции – быть ей или не быть, должна принимать мать, ты не можешь, не имеешь права. Богдан – брат тебе, не сын». Но потом Тимур вспоминал мать, ее неуверенное выражение лица, ее вопросы по любому поводу. Ведь она без Тимура ничего сама решить не может, а уж тут она вообще растерялась, в кому впала, по-другому и не скажешь. И всем своим видом, всем своим поведением она словно говорит Тимуру: «Я знаю, ты все решишь». А Тимур очень хотел бы жить своей жизнью.

Ему уже двадцать пять, и ему очень нравится одна девушка. Он хотел бы жениться на Сабине. И если сейчас он начнет искать деньги на операцию, если влезет в долги, заложит машину, квартиру, то все, он в кабале лет на десять. Понятно, что Сабине ждать его десять лет – смысла нет никакого. Да, хоть они и не говорили пока о женитьбе, главное между ними было понятно: они любят друг друга, они хотели бы быть вместе. Но Тимур не имеет права впрягать в эту историю Сабину. Даже если они поженятся, пусть скромно, без всяких банкетов-лимузинов, семья – это дети, а какие дети, если глава семьи по рукам и ногам будет связан долговыми обязательствами и процентами по кредитам. Сколько Сабина выдержит? Ей-то с чего свою жизнь ломать? Как трудно, как сложно принимать решение. Хотя чего там принимать, уже с первой минуты было ясно, что решение принято, и он пойдет к Омару, и будет просить у него денег. И прощайте мечты о собственной, своей жизни, мечты о любимой женщине и детях, об учебе и собственном деле. «Все. Баста! Буду действовать, а там посмотрим», – Тимур опустил сиденье, заблокировал двери и решил подремать. В половине пятого его разбудил стук по стеклу. Пьяный в стельку Амир тарабанил что есть мочи в стекло и орал:

– Рота, подъем! Становись!..

Рядом с ним вилась не менее пьяная девица, ее длиннющие ногти ярко-лилового цвета царапали по стеклу, и Тимуру от вида этих ногтей стало немного не по себе. Он вышел из машины и открыл заднюю дверь.

– Нет, я сам поведу машину! – еще громче заорал Амир. – Мы едем к Софе, она пригласила меня на кофе, – тут Амир дико заржал и стал моститься на кресло водителя. Тимур спокойно, но достаточно крепко взял его за локоть:

– Амир Омарович, к сожалению, вы не можете вести машину. А я не могу допустить, чтобы у вас отобрали права, позвольте я довезу вас и вашу даму.

– Да пошел ты! Я поведу! – Амир нажал на газ, машина громко взвизгнула и сорвалась с места. Еще громче взвизгнула пьяная девица на заднем сиденье. Амир нажал на тормоз, крутанул руль, машину повело, и она с размаху въехала в бордюр. Лицо Тимура перекосила гримаса отвращения. Он подошел к машине, открыл переднюю дверь. Амир вывалился из салона и как ни в чем не бывало полез на заднее сиденье, к этой, с лиловыми ногтями. Тимур с перекошенным лицом сел за руль, сдал назад, вышел, присел посмотреть и увидел, что картер пробит и течет масло.

«Вот скотина! Пристрелил бы гада!» – Тимур раздраженно вызвал такси и эвакуатор. Потом отправил сообщение второму водителю Омара, в котором предупредил, что в ближайшие несколько дней он, Тимур, будет занят ремонтом и тому, скорее всего, придется справляться самому. И посмотрел на часы. Половина шестого. Омару звонить рано, хотя тот и говорил, что звонить ему можно в любой момент, но понятно, что это касалось каких-то экстраординарных случаев. Тимур решил позвонить позже, даже нет, лучше он сдаст машину, поедет к Омару и поговорит с ним. Расскажет о случившемся и попросит совета насчет денег на операцию. Не будет сразу просить в долг. «Посмотрю на его реакцию, а там решу, что дальше», – думал Тимур, загружая Амира и его подружку в такси. Хлопнул дверью, уточнил адрес, посмотрел вслед отъезжающему такси и обреченно повернулся к подъезжающему эвакуатору.

Омар Рахимович проснулся от сильной головной боли. Да, что-то они вчера перебрали на дне рождения у Исы Абдрашитовича. Веселый был банкет, и плясали, и пели, и еда хорошая была, и одна бабочка там была, ах, как хороша. Визитку дала, пиар-директор фармацевтической компании, не шутки. Омар рассмеялся довольно и закряхтел, поднимаясь с кровати. Живот отрастил, да, ничего не скажешь. Иса Абдрашитович на пять лет старше, а подтянут, живота нет, в хорошей форме. Надо тоже заняться собой, что там про тестостерон Малышева говорила? Если у мужчины талия больше девяноста сантиметров, тестостерон падает, а там и до импотенции недалеко. А у Омара Рахимовича талия толще гораздо, за сто перевалила точно. Жене надо сказать, чтобы поменьше жирного готовила, а то сама толстая, и его раскармливает. Омар прошел через гостиную в кухню, включил телевизор, потом чайник, и сел на диван. На кухне материализовалась домработница, Нина:

– Омар Рахимович, доброе утро, завтракать будете сейчас или позже? Сок апельсиновый? Что-то вы сегодня рано?

– Да, Ниночка, что-то не спится, видно, старею, – пококетничал Омар. Ему нравилась Нина, он не раз пытался затащить ее в постель, когда жена с дочерьми уезжала в отпуск, но Нина очень мягко, но так решительно и технично отшила его, что Омар не разозлился, а наоборот, стал еще больше симпатизировать Нине. Отношения их застряли в фазе милого легкого флирта, что вполне устраивало и Нину, и Омара, и жену Омара тоже.

– Боже мой, Омар Рахимович, вы такой гусар, одни усы чего стоят, о какой старости говорите? – улыбнулась ободряюще Нина.

– Нина, не вводите в искушение, смотрите, не удержусь. Мы, гусары, народ горячий, – Омар довольно покручивал-поглаживал свои действительно густые усы. Нина звонко рассмеялась и поставила перед Омаром высокий стакан с апельсиновым соком и чашку зеленого чая. Раздался сигнал домофона, и Нина взяла трубку:

– Да, Тима, доброе утро, да, проснулся, здесь уже.

Нина повернулась к Омару и сказала:

– Тимур хочет поговорить с вами, там какие-то проблемы с машиной Амира, и он спрашивает: поговорите ли вы с ним сейчас, или ему позже зайти?

Омар недовольно посмотрел на часы на стене:

– Ладно, пусть зайдет, что там еще с машиной?

Тимур зашел на кухню и встал около двери, ожидая приглашения, но Омар сам поднялся, стоя допил сок и поманил Тимура за собой, в кабинет. Зачем Омару Рахимовичу был нужен кабинет, никто не знал, все свои дела по работе он решал за пределами дома, с домашними и обслуживающим персоналом особо не церемонился, где получалось, там и давал нагоняй, книг он не читал, в уединении не размышлял о судьбах родины и человечества в целом. Но кабинет у него был. И там был стол, полки с книгами, которые подобрал дизайнер по интерьеру, был большой телевизор и компьютер. Кресло, в которое уселся Омар Рахимович, было обито кожей и специально доставлено из Италии, ну по крайней мере, так было заявлено в престижном салоне мебели, откуда это кресло привезли. Омар взмахом руки приказал Тимуру сесть и взглядом показал, что готов выслушать его. Тимур кашлянул, не зная с чего начать:

– Омар Рахимович, сегодня опять были проблемы с Амиром Омаровичем. Он хотел сесть, вернее сел, за руль, а сам был в очень… Э-э-э-э… Ну, понимаете, он был сильно пьян, это то, о чем мы говорили с вами, в общем, недопустимое состояние. Я пытался остановить его, но вы же понимаете, я не могу применять силу. Что потом будет, даже представить невозможно. Сегодня обошлось малой кровью, картер пробит, сдал машину в сервис, после обеда поеду туда. Ваш сын с девушкой на такси уехал, вот адрес. Что дальше будем делать? – Тимур положил бумажку с адресом на стол.

Омар даже не посмотрел на нее. Он и на Тимура не посмотрел. Он смотрел в окно, постукивал по столу, и только слегка поддергивающийся ус говорил о том, что он очень напряжен. Даже нет, не напряжен, Омар был испуган, он, и в самом деле не знал, что ему делать со своим сыном. Он, его отец, не мог применить силу, что говорить о Тимуре. А как запретить ему лезть за руль в пьяном состоянии? А как запретить ему пить? А как запретить ему шляться неизвестно где по ночам и спать днями? Интуитивно – ведь даже у самых плохих и неумелых родителей, когда дело касается их любимых детей, работает интуиция – интуитивно Омар чувствовал, что дело плохо. Рано или поздно его сын вляпается в такое дерьмо, что деньги и связи не помогут. И любовь его отцовская не поможет. И что сказать Тимуру сейчас, что ответить, и какие дать инструкции на будущее – он тоже не знал. И от этого разозлился, разозлился на Тимура. Какого черта он портит ему настроение с утра, не тупой же, сам видит, что не знает Омар, что делать ему с сыном, зачем еще уточняет и переспрашивает? Омар поглядел исподлобья на Тимура и холодно сказал:

– Я подумаю, что делать. В сервисе скажи, пусть не торопятся машину ремонтировать, пока на такси…

Он не договорил, потому что знал, и Тимур знал, что сложно будет найти таксиста, который согласится возить Амира. Вернее, желающие найдутся, деньги-то хорошие, но после первой же его выходки развернутся и уедут. Такое уже было. И не раз. Только Тимур худо-бедно справлялся с Амиром. И именно поэтому Омар сдержался и не стал орать на него, сливая всю свою злость и раздражение, все то, что он не мог вылить на сына.

– Ладно, Тимур, иди, я понял, я подумаю. Деньги получишь сегодня, вечером заезжай, после сервиса, я распоряжусь.

Тимур, нутром понимая, что не надо сейчас про деньги на операцию говорить, не время, почему-то не смог остановиться и заговорил:

– Омар Рахимович, у меня к вам еще один вопрос, может, сможете помочь? – и, не дожидаясь ответа, как будто черт его за язык тянул, сразу продолжил: – Вы же знаете. У меня младший брат совсем больной, и ему операция нужна, сложная, у нас таких не делают. Без операции он умрет, ему двенадцать уже, организм растет, нагрузка на сердце… – Тимур не мог остановиться, говорил и говорил. Он боялся, что Омар выгонит его, не дослушав, потому что видел, какое лицо было у того – жесткое и холодное.

Ах, какой неудачный момент выбрал Тимур. Но почему-то именно сейчас ему было важно все рассказать, более того, Тимур, сам того не ожидая от себя, в порыве выпалил:

– Омар Рахимович, займите сорок тысяч долларов, операция столько стоит, в Израиле, прошу, возьмите в залог машину, я до конца жизни на Вас работать буду, только помогите, мать с ума сходит, – и еще договаривая последние слова, Тимур понял, как все бесполезно. Омар приподнял бровь, наклонил голову и разглядывал Тимура с недоумением и даже каким-то отвращением, как экзотическое, но очень неприятное насекомое. Помолчал, словно размышляя: раздавить его сразу или просто смахнуть в кусты, пусть себе живет дальше. Тимур понял все, опустил голову, собрал плечи и сцепил руки:

– Я пойду, Омар Рахимович?

И не дожидаясь ответа, вышел.

Омар сидел, тупо смотрел в окно, и что-то скрипело у него в голове, какая-то мысль с трудом пробиралась на свободу, что-то про то, что за сорок тысяч долларов он, может быть, купил бы себе хорошего сына. За сорок тысяч долларов Тимур стал бы ему хорошим сыном до конца жизни. Полный бред.

«Чушь, надо же в голову лезет всякая дрянь», – подумал Омар и оглянулся в поисках мобильного. Он вспомнил, что оставил его в столовой и направился туда. Там уже пила чай Гуля и его старшая дочь с кем-то болтала по телефону. Омар скривился, он уже не мог следить за своими реакциями, сколько лет они вместе? Он довольно долго держался, но теперь точно, после двадцати лет совместной жизни, увольте, он не может.

Омар женился на Гуле по необходимости, Гуля – дочь прокурора, до сих пор занимающего ответственный пост и имеющего большое влияние в их, номенклатурных, кругах. Омар попал в сети прокурора и его дочери по молодости: влип с несколькими своими коллегами, такими же молодыми милиционерами в историю о «милицейском рэкете». Они крышевали несколько небольших частных фирм, магазинов, транспортных компаний – все такое, мелкокалиберное. Но как раз на такой вот мелкоте и любили устраивать показательные процессы те, кто работал по-крупному. В общем, слили их компанию и открыли уголовное дело.

На допрос Омар попал к отцу Гули, тогда помощнику прокурора, который в процессе беседы к нему присмотрелся и стал ему симпатизировать. Омар и вправду обладал неким врожденным обаянием, умением произвести впечатление, а главное, что помощник прокурора увидел в нем перспективного партнера. Времена уже менялись, совок разваливался на глазах, и было ясно, что тот, кто успеет сейчас, тот и молодец. Не стал он разводить турусы с Омаром, просто предложил ему стать мужем его дочери, войти в семью, а что будет дальше, Омару точно понравится. Омар хоть и производил впечатление недальновидного любителя быстрой наживы, таковым на самом деле не был, перспективы оценил и с благодарностью предложение принял.

Так что через полгода Омар не в колонии для ментов сидел, а за свадебным столом. Принимал подарки, слушал поздравительные речи и на свою жену, флегматичную пышку, особого внимания не обращал. Однако из уважения к тестю вел себя первые годы очень прилично, троих детей – двух дочек и сына, родил, дом отличный выстроил, а потом как с цепи сорвался. Не скрываясь, демонстрировал свое сначала равнодушие, а потом и раздражение по отношению к жене и двум дочерям. Но болезненно, до какого-то отчаяния, любил сына. Обожал его, одновременно злясь за то, что тот не собирался, не хотел, а может быть, и не мог соответствовать требованиям отца.

С раннего детства Амир избегал компании отца, стремился к матери, а та, чтобы в очередной раз не вызвать злость Омара, отталкивала мальчика от себя, была холодна с ним, игнорировала его любовь. Что там произошло в душе у ребенка, какая психологическая травма, Фрейд его знает, но вырос сын Омара холодным, равнодушным эгоистом, умеющим добиваться своего и получать все, что ему нужно. С матерью и сестрами Амир почти не разговаривал, а безумную любовь отца, иногда очень похожую на ненависть, терпел, пока терпел. С другими людьми ему очень сложно было даже просто поговорить, поэтому напряжение Амир снимал наркотиками и алкоголем и очень любил ночь. Ночью мир был другим, более доброжелательным, что ли. Омар все реже видел своего сына, все реже говорил с ним, да и разговорами то, что происходило между ними, назвать было сложно. Амир даже не смотрел на отца, а если смотрел, то так, словно он был прозрачный, стеклянный. Омар понимал разумом, что сын ровным и четким шагом идет навстречу гибели, но был странно пассивен, просто наблюдал за происходящим и только говорил себе постоянно, твердил как молитву, как заклинание: «Молодой еще, вырастет – поумнеет, перебесится, все мы по молодости дураками были». И понимал, что в сыне не просто молодость бесится, нет, это что-то страшное, как смертельная болезнь, как медленное самоубийство, но не к психиатру же его вести? Что люди скажут?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.