Глоток кислорода

Упал колпак, брызнули отрывистые струйки дистиллированной воды, заерзали мягкие, но назойливые шелковые щетки, ударила жгучая струя фена, сжигая капли влаги на коже. Поползла снизу вверх огромная улитка, пахнущая цедрой.

– Наркоз даем, – услышала Вероника свой голос. Первая операция.

За дверью – паук.

Вокруг – пустота.

Почему-то, некстати, припомнился Игвер Кнутссон – красивый, несмотря на многократное омоложение, смешной в своем неловком ухаживании, сжирающий глазами, обещавший что-то более конкретное, чем обычный альфа-коитус от однокурсников…

– Наркоз дан.

Проекционная карта перед глазами расцвела – данные томографии лежащего, аналитические срезы органов, сосудов и даже тканей, бегущая полоска общего анализа крови, наслаивающиеся друг на друга снимки мыщелка бедренной кости, внутреннего мениска, распаханных крестообразных связок, расколотого надколенника и длинный зигзаг разлома большеберцовой кости – линия разлома размыкалась перед глазами девушки, костные отломки расходились, маркеры подсвечивали поврежденные сосуды, рисовали ярким пунктиром проекции протезирования, отмечали основные манипуляции по обнажению и удалению поврежденной ткани.

Вероника протянула руку – хирургический блок на запястье радостно загудел, через криокольцо, торопливо меняющее форму, выплавляя длинный хоботок артроскопа, наращивая в полости линзы и вытягивая нити люм-мультиволокон тонкой сетью вокруг. Она коснулась свободной рукой розовой громады оперблока, оживляя его, передавая информацию, активируя основные рабочие модули.

ГУУУУУУУМП!

Свет мигнул и вспыхнул снова. Слегка взвыл рециркулятор на потолке – запнувшись и снова начиная втягивать через бактерицидные фильтры воздух медицинского отсека. На миг задрожал толстый хобот оперблока, на короткий миг, но – завис, отключившись полностью.

К глотке на миг подкатило – и отпустило, оставив во рту и гортани ощущение жгучей кислятины.

Злая планета Аарана-Шестая напоминала соплячке, что прибыла на древнем «Булгакове-II», что она здесь и все видит. И ничего не забывает.

* * *

Дроны падали на замершую внизу планету – широкой россыпью, словно внезапно окаменевшие капли дождя, черные сверху, ярко сияющие всеми оттенками оранжевого снизу. Добывающие станции замерли на безопасной (относительно, конечно) ближней орбите, впившись в выброшенные хищные капли контролирующими и управляющими лучами. В холодной и вечной тишине, беззвучно, наращивая скорость, длинные каплеобразные тела неслись к запекшейся корке поверхности, тридцать километров им осталось, двадцать километров, первый тормозящий импульс, десять километров, обязательные алармы грядущего столкновения, второй тормозящий, и почти сразу – третий, корректирующий, напоминающий громкий чих, выкидывающий ярко-голубую тучку отработанных газов, следом включаются маневровые двигатели, несется серебристая трель, знакомая до зубной боли каждому дежурному оператору – та-ти-та-таааат-та-ти-та! Дрон у поверхности, готов к работе. Щелчок. Проекционный слайд в управляющей рубке последовательно расцветает зелеными точками, меняющими оранжевые.

Мятежная планета сейчас спит, ее черно-фиолетовая поверхность, пронизанная огненными прожилками, исходящая паровыми гейзерами, застыла уродливыми наростами прошлых выбросов, и в этой толстой, спекшейся от яростного жара, корке, невидимые лучи сканеров дронов торопливо ищут выходы драгоценных пород и чистых металлов, растаявших и застывших толстыми бесформенными медузами, заключенными в расплавы каменистой массы. Гулко воют антигравы, захлебываясь, выстреливают дублирующие реактивные двигатели (кислорода в атмосфере катастрофически мало), толстые каплеобразные тела, которые успели обзавестись многоколенными паучьими ногами, зависают над заживающей раной поверхности планеты, и настойчиво шарят по ней, выискивая слабое место.

Сигнал на пульт – дрон нащупал выход серебристо-голубоватой полоски родия. Толстая капля зависает над точкой разработки, другие начинают стягиваться, образовывая правильное кольцо, центр инъекции обозначается тонкими, почти невидимыми за непрерывно прущими сернистыми испарениями, маркерами лазерных указок. Где-то очень высоко, из ярко-белой точки, парящей далеко за границами атмосферы, отделяется маленькая крупинка, удлиненная спереди и расширяющаяся сзади, отделяется – и начинает разгон, подстегиваемая яростно полыхающими двигателями по краям большого закругления воронки, заставляющими ее в падении раскручиваться вокруг своей оси. Входя в густую, богатую углекислотой, аргоном и хлороводородом, атмосферу она начинает яростно шипеть, раскаляясь. Дроны танцуют в окружности, ожидая. Перед пределом внедрения – расчетное расстояние измеряется сотней метров, плюс-минус пару десятков – активируются основные двигатели (линейные и концентрические) по краям воронки и пробивающие пульсаторы на ее конусе. Здоровенное, раскаленное атмосферным трением, треугольное в разрезе тело с ревом пробивает корку и ввинчивается вглубь, выбрасывая вверх огромный фонтан пара и густое облако базальтовой пыли, мгновенно сносимой постоянно дующим ветром. И тут же оживают замершие в дрожащем полете, поддерживаемом гудящими антигравами, дроны – падают почти к самой поверхности, четыре тонкие, отражающие блики, ноги уходят наверх, ломаясь под невозможным для живого существа углом, зато еще две – вырастают из-под брюха, одна наливается ярко-голубым свечением, вторая – громко гудит, прогревая рубиновую сердцевину бурящего лазера.

Ни одно живое существо не выживет не поверхности этой планеты даже минуты – температура, атмосфера, давление, испарения… но металлические капли парят над мертвой коркой, впиваясь в нее мерцающими ярко-алыми и синими в неуловимом для обычного глаза ритме лучами добывающих установок. Порода рушится, металлические включения в нее плавятся, по краям воронки активированы металлодетекторы и мощные электромагниты, стягивающие кипящую выработку вглубь, где активирована одноразовая, стоящая шестьдесят девять миллионов аллюнтов, капсула свертывающей постоянной Агальцева, вырывающая из пространства клочки и образующая долгий коридор в не-пространстве, с поверхности в приемный отсек станции, где разваленная агрессивным излучением порода падает на длинный и широкий лоток, окатываемый мощными струями фреона.

У поверхности планеты – дикий рев ветра, несущегося с сумасшедшей скоростью с экватора к полюсам, чтобы там завиться в гигантские торнадо, выше же – гулкая тишина мертвого космоса, лишь ярко сияют шары добывающих станций, облепившие ближнюю орбиту Аараны, словно пчелы – цветок. Космос мертв. А вот эфир – нет.

– Тридцатая, слышишь меня? Я сейчас по твоим дробам влуплю, если не уберешь!

– Не принял, девять-девять, не проходит связь!

– Убрал своих дырокопов с А-Н-6693, ровно две минуты тебе даю, слышал? Дальше бахну грелкой, и сожгу к чертовой матери, браконьер хренов!

Смех на частоте.

– Девяносто девятая, вы чего там снова цапаетесь? Опять сектор не поделили?

– Не принимаю вас!

– Слышите его, этого козла?! – взревел оператор с ОДС, носящей последние цифры 99 в серийном номере. – Этот урод сидит на нашей частоте и льет все данные на своих сосунов! Только дронов спущу, его твари – уже тут, прут наше!

– Комиссара зови, чего скандалишь-то?

– Комиссар Йенсен на связи, ОСК-5! – голос ледяной, монотонный, эмоции почти сведены на ноль вживленным между полушариями ингибитором. – Назовитесь оба, позывные на контрольный канал, логи последней разработки!

– Дежурный оператор ОДС-99 Горбенко, личный код УО22993, – тут же отзывается «девяносто девятый». – Жалоба на внедрение в подконтрольный сектор дронбуров тридцатой! Прут на нашу выработку, потом…

– ОДС-30, – перебивает его голос комиссара, – ответ жду ровно тридцать секунд, потом активирую орбитальные зеркала!

– На связи! – тут же просыпается мнимо оглохшая «тридцатая». – Дежурный оператор Клаарэ, личный… кхм… код СМ12309, да… были проблемы со связью, в том числе с каналом управления дронами, полный отчет готов предоставить!

– Отчет жду, дронов убрать из сектора работы ОДС-99, – отчеканил контролирующий. – Вашей станции выставляется марка «предупреждение», вашему представителю в секторе направлена нота и копия жалобы. После второй марки ваша лицензия будет отозвана. При выдаче третьей марки в период действия второй – сожгу без предупреждения.

– Принято…

– ОДС-99, дежурный оператор Горбенко, принимали информацию?

– Да принимал, спа…

– Вашему представителю также направлена нота за нарушение правил обмена информацией в рабочем канале добывающих станций, штраф будет выставлен на ваш личный счет. Также направлен ряд рекомендаций по усилению мер контроля контрактной территории, и список санкций за необеспечение указанных. Принято?

Странный звук, словно что-то обо что-то заскрипело.

– Принято… спасибо, аная комиссар.

Ярко-белые шары плывут в пустоте, поднимаясь и опускаясь, в соответствии с работой отталкивающих излучателей, сканирующих эхолокаторами размеры и активность молодого, неспокойного и нестабильного ядра Аараны.

– Слышишь, Клаарэ, удод гнилорылый? – едва слышно, по выделенному каналу. – В бар «Юрба» лучше не заходи, похороню…

– Не принимаю, не проходит связь!

Где-то далеко наверху парят, поддерживаемые компактными а-двигателями, мощными, способными в одиночку сдвинуть с места небольшую луну, затянутые молекулярной тонирующей пленкой гигантские орбитальные зеркала, вогнутые, оборудованные системой собирающих линз, способные сфокусировать в течение нескольких минут свет Аараны-Первой, и направить луч на любой объект на орбите шестой планеты системы, сжигая его за доли секунды. Орбитальные станции контроля – ОСК, напоминающие серебряную спираль, закрученную в полтора оборота, скользят между огромных листов, готовые в любую минуту привести карающее тепло солнца в действие.

– Три-восемь, на связи?

– Да, Урмас, на связи, чего?

– Юль, в Д-Д—2845 аномалия какая-то, у меня два дроба там отмалчиваются уже… можешь глянуть?

– Минут пять терпит? У меня пик выработки сейчас, если что.

– Да, жду.

– Пять-девять, Ийта, держи левее, цепляешь кряж, там только гранит!

– Ну, цепляю, тебе-то чего?

– Пылишь, чего! Мой арахноид задрался фильтры чистить от тебя!

– Ладно, увожу, дроб-пятьдесят, дроб-три-три, уклон север-север-восток, три восьмых, увал в пять девятых! Кирик, кримпиво с тебя!

– Будет тебе пиво…

– Шесть-пять, срочно!!

– На связи шесть-пять! Чего ор..

– Арсен, гони дробов назад, у меня аварийный прогноз по эху!! Назад гони, кто есть, бросай все к черту!!

– Понял… дроб-общий, отзываю, выработку скинуть, уск…!

Дерущий уши взрыв… поверхность раскалывается, выбрасывая в чернильную тьму неба длинную струю газа, пыли и каменных отломков рванувшего протуберанца, огненные зеленые языки воспламененного метана взметаются и тут же гаснут в почти бескислородной атмосфере, яростная струя плазмы льется высоко в небо исполинским сияющим фонтаном, рассыпаясь в разные стороны сгорающими искрами, завиваемыми ветром в спирали. Исполинский удар выброса скручивает дроны, ломает, высоко выкидывает вверх, и отпускает – позволяя кускам расплавленного, искореженного и уже мертвого металла падать на поверхность, пропадая в густых волнах пара, вырывающегося из многочисленных трещин.

Длинная волна сочных ругательств, многоступенчатых, красочных, не всем понятных по содержанию, но вполне доступных по экспрессии изложения.

– Шесть-пять, ты как?

– Подожди!!

Долгие минуты, когда оператор терзает дисплей телеметрии, пытаясь поймать сигналы от всех дронов дежурной смены, пытаясь неоднократно и безуспешно. Долго матерится, видя многочисленные надписи: «Сигнал отсутствует», наблюдая значок расколотой молнии, символизирующий полный отказ технической единицы, уже понимает, как гибель основной добывающей партии скажется на его зарплате…

– Девять-шесть, восемнадцатой!

– Принимаю…

– Эльзан, ты забыл, нет?

Шипение, тишина.

– Эльзан?

– А? А-а, дьявольщ… Ярик, я уже вывожу!

– Просрочка сорок стандартных минут, девяносто шестая! Комиссара зовем?

– Да задрал, не суветись… суев… тись… сь… ты… договортимся….

– Эль?

– …мся, мна-мна-мна…

– Дебил, – комментирует оператор девяносто третьей. – Он давно под тукк-тэ сидит, не слышишь, что ли?

– Что я должен слышать?!

– …шать-шать-шать… шатьшать…

– Ну, примерно это! – хохочет «девяносто третий». – Он торчит уже пятую смену, если что.

– Так какого вы не говорили?!

– Или…или-илилилиллили!!!

– А ты спрашивал?

– Комиссар Хямяляйнен на связи, ОСК-28! Позывные на контрольный канал!

– Твою…

Дроны взмывают вверх, истязая развороченную рану на поверхности, исходящую паром и интенсивно излучающую во всех мыслимых спектрах, длинными плетями лазерных лучей и плазменных плевков. Выработка истощена, эхосканеры и металлодетекторы молчат, а на гигантский дисплей дежурного оператора вываливается неизбежный прогноз, два коротких слова, перечеркивающие график выработки: «АКТИВНОСТЬ ЯДРА!». Если оператор не даст команду сразу, она будет дана автоматикой, потому что стоимость каждого дрона – полтора миллиона аллюнтов плюс транспортировка, и компания никогда не будет платить за лопоухость того, что подставил это дорогое оборудование под слом в результате игнорирования прогноза. Паучьи ноги снова спадают вниз, расставляясь под определенным углом в «зонтик», торопливо раскрываются сопла, где-то под изрезанной шрамами стальной шкурой дронбуров активируется маленькое черное кольцо, запаянное в глухую сферу из тжаеэлли-6, начинает вращаться, в доли секунды набирая сумасшедшие обороты, мгновенно раскаляясь, мгновенно же разливая ярчайший свет, который сожжет глаза любого любопытного счастливца за доли секунды, на сверхчувствительный к этому свету псевдометалл, чьи частицы начинают под его влиянием вибрировать в частоте, недоступной пока достоверному измерению, передавая колебания на сложную систему трансмиссий, совокупно – активируя еще более сложную систему реактивных двигателей и антиграв-излучателей трех порядков.

Черно-фиолетовая равнина Аараны пока молчит – лишь воет бесконечный ветер, и исходят газами разворошенные язвы на ее теле. Но дроны, как комары, которых вспугнуло что-то – может, дрожь кожи огромного животного, в которую они только что вонзали свои стилеты, внезапно стаей рвутся вверх, оставляя мгновенно растворяющиеся в беснующейся атмосфере струйки выработки топлива стартовых двигателей, позволяющим энергии толчкового импульса направлять теряющее вес тело дронбура вертикально вверх под действием излучения антигравов. Гулко ворочается в распахнутой настежь яме тяжелая металлическая воронка, в черное жерло которой до сих пор сливаются тонкие ручейки расплавленной породы. Дико воет ветер, и его вой, кажется, единственное, что имеет голос на этом мертвом куске камня, застывшего у далекого солнца… кажется. На миг в голос несущегося потока вкрадывается новый звук – именно на миг, так всегда бывает, и не просто так дежурные операторы его называют «крак». Крак – именно с таким звуком лопается скорлупа яйца, и новорожденный цыпленок выбирается на свет божий. Крак – с точно таким же звуком раскрывается капсула-тибеоор, в которой пять стандартных лет выращивается потомок многих именитых фамилий, в чьем геноме сплелись полипептидные цепочки великих воинов, ученых, ораторов, политиков, шоуменов, чье наследие было своевременно залито в генный пул. И крак – это тот самый звук, с которым раскалывается спекшаяся корка большой полыхающей топки под названием Аарана-Шестая, когда молодое, на короткое время задремавшее, ядро планеты просыпается, и…

– Уводим, уводим, шестнадцатый, бля, не мельтеши в секторе!

– Вигго, не ори, у дробов наведение барахлит, регулирую!

– ОБЩАЯ ТРЕВОГА!! АКТИВНОСТЬ ЯДРА, АКТИВНОСТЬ ЯДРА, ЭВАКУАЦИЯ ДРОНБУРОВ!! АКТИВНОСТЬ ЯДРА, АКТ…!!

– Тридцать первый, прием! Захир, слышишь?

– Юннас, отвали, не до тебя!

– Захико, не тормози, твои сейчас подпалятся, я докину мощности три восьмых, если хочешь. Цены знаешь!

Пласты сплавленной породы приходят в движение, словно чешуйки на теле огромной змеи, начинают шевелиться, начинают исходить мелкой, гулкой дрожью, распуская в стороны струи базальтовой пыли.

– Выволоку без тебя, отвянь!

– Подумай.

– … ЩАЯ ТРЕВОГА, АКТИВНОСТЬ ЯДРА, ЭВАК…!

– Миленка, слышишь?! Милена!! Миль!!!!

– Пятьдесят девятый, не загаживай эфир! Лезь на личный, тут…

– Игорь, Милена упала!!! У них накрылся отталкиватель, она сейчас…

– Твою мать…!

– Пятьде… Игорь, Дью – Милка где?!

– Да хрен его знает, ее обрубило, она ни координат, ни маяка… вроде в Ш-П-99… куда-то туда…!

– Двадцать седьмой тут… Дьюл, ты уверен?!

– Да уверен!! Аларм орал – что, не слышали?! Парни, давайте уже, ну, не жуем сопли!

– Что давать?

– Скиньте дронов вниз, они подцепят! Она еще может быть в воздухе, до касания сможем вытянуть!

– Комиссар Ижешко на связи, ОСК-94! Операторы, предупреждение – пока вербальное. Упавшего не подбирают!

– Принято, Ижешко-94, хлопни мои уши… Таня, ты понимаешь, что она сейчас сгорит?!

– Двадцать седьмой, у вас проблемы с пониманием директивы?

– Таня, там Миленка сейчас на грунте, и ее сейчас плазма жрать будет, ты, сука чертова, после этого сегодня СПАТЬ СПОКОЙНО ПОЙДЕШЬ, ШЛЮХА ТВОЯ ДРАНАЯ МАМАША??!!!!!!

Длинная шипящая полоса помех.

Поверхность планеты пробуждается. Давящий гул, нарастающий из глубины, пробивается наверх мощным «ггГГГГДДДДДДУУУУМ!!!» – выбивающим огромные пылевые фонтаны на несколько километров вверх. Воронки, вколоченные в грунт, на миг захлебываются. Они еще не знают, что они брошены. До сих пор гудят электромагнитные уловители по краям, вытягивающие ручейки выплавленных работой бурящего лазера и плазмы металлов, до сих пор пытаются выволочь выработку вглубь воронки, не обращая внимания на то, что почва уже начинает ходить ходуном, что вся воронка начинает колотиться крупной дрожью, и на то, что датчики высокой температуры уже перестали голосить, отключившись. Дроны ушли вверх, отдав последний салют выстрелами реактивных двигателей (единственных, способных удерживать любое тело от падения так близко от поверхности), и сейчас толстостенная воронка, ерзающая в глубине начинающихся двигаться бесформенных плит – смертник. Вокруг вспучивается земля, и начинает рваться вверх выбивающаяся из канала прорыва магма – толстой, яркой, жгучей струей, обдавая производное человеческих рук волнами жара перед тем, как накрыть его окончательно и похоронить под булькающей, бормочущей и взрывающейся массой, которая через самое короткое время зальет всю планету…

Страшная жара рвется вверх, сдергивая тонкие точки из холодной темноты, раскаляя, сбрасывая назад.

– Захик, сэкономил?

– Не принимаю, сто-шестой.

– Парни, двадцать пятая тут, помощь кому нужна? Игорь, Дьюла, что там у вас был за шум?

– В ОЧКО СЕБЕ ЗАТОЛКАЙ СВОЮ ПОМОЩЬ, ПАДЛА!!

– Игвер, стоп, не лезь, он сейчас не в себе!

– Не л….

– Комиссар Ижешко, ОСК-94, повторное предупреждение: соблюдать порядок в эфире! Третьего предупреждения не будет!

– На связи ОДС-35, – говорит Вероника, сжимая зубки. Шлем голоимпа, достаточно старый, громоздкий, но передающий эмоции во всей красе, кое-как закреплен на голове, с торопливой перестройкой метрики Семена. – Станция выходит на ближнюю орбиту, работа в секторе А-У-34-39 по расписанию.

– Кто выходит на связь? Почему данные телеметрии и код доступа другие?

– Штатный медик станции Вероника Стайяр. Дежурный оператор получил травму, сейчас находится в реабилитобоксе, поэ…

– Вы аттестованы на ведение добывающих работ, штатный медик Стайяр? – холодно, равнодушно прозвучало из спирального лоскута, скользящего у затененного орбитального зеркала.

– Нет. Не аттестована. Тут только я и пау… и арахноид …… Шши-шзха-акхш, он аттестован, может быть, не знаю. У меня директива от руководства, сегодня пришла.

– Жду от вас в течение девяти стандартных минут подтверждающий интерпульсии. До указанного срока – станция блокирована, выход на ближнюю орбиту запрещаю.

– Не жгите только, – не удержалась Вероника, сдергивая шлем – под впечатлением последних диалогов в эфире. Комиссары – те еще твари, кто еще пойдет на добровольную эмоциональную ингибицию, и на равнодушное уничтожение себе же подобных из-за малейших расхождений с длинным списком бесконечно множащихся правил. Обычно это либо латентные маньячины, либо – обиженные жизнью и противоположным полом личности, вообразившие, что уничтожение зла вполне эквивалентно построению добра. Кажется, в древние времена, еще до первого Испепеления, были им аналоги – в государстве по имени Европа… или Ервопа, что ли… от забытого уже святилища, поклонявшегося казненному сыну бога. Они сжигали себе подобных на кострах живьем, и верили, что тем самым насаждают общее добро и счастье везде и повсеместно… ну, или заставляли верить других, преследуя свои какие-то, загадочные цели. Вряд ли согласующиеся с целями того, ради кого они волокли очередную бледную, полуобморочную жертву к столбу с цепями, обложенному полусырым хворостом.

Стрельнула глазами – в дальнем углу ангара, у энергопетель, возилось многоногая тень, прыжками перемещаясь между опаленными капсулами дронбуров. Вышла из экранированной зоны связи, выдохнула, ощущая, как накатывает ощущение, что ты – здесь и сейчас, а не там, внизу, на яростно полыхающей поверхности беснующейся планеты, бьющей жестким излучением сейчас в гудящие энергощиты пятого класса.

Вероника прошла несколько шагов по ангару.

– Шшизх?

– Да? – мгновенно отозвалось в голове.

– Можешь подойти?

– Могу. Зачем?

Девушка стиснула кулаки.

– Просто подойди.

– Иду.

Ожидая, Вероника скрестила руки сзади, и впилась зубками в губу. Надо, Ник, надо, ты с ним еще долго будешь работать, надо привыкать, надо находить общий язык, станция должна работать, твой контракт подразумевает, что хотя бы одна рабочая единица должна поддерживать ее функционирование, и это точно не ты, а раз Семен слег – вот он, единственный вариант…

Долгий прыжок, слишком затяжной в условиях почти что нулевой гравитации, распахнутое в своей отвратительной грации многоногое тело, на миг замершее в пробивающихся через экран лучах Аараны-Первой, мягкое приземление на буттугсис пола. Страшная, вздыбившаяся суставами, фигура, замершая напротив, в сжимающей желудок холодом близости. Маленькая головогрудь, жирное шаровидное, удлиненное кзади, брюшко, украшенное толстыми волосками, распахнутые хелицеры и пухлые, словно раздутые, ногочелюсти, также лохматые от волосков, вживленный блок лингвоуни на одной из педипальп, расползающийся зигзагообразный серо-желтый узор по спине.

Первый раз она стоит перед этой тварью вот так – напротив, по собственной воле, без защиты.

– Шшизх, ты ведь меня понимаешь?

Замерший арахноид встрепенулся, волоски на брюхе зашелестели, затряслись хелицеры, завибрировали педипальпы.

– Отлично понимаю, Вероника. Ты меня позвала только для этого?

Четыре черных беззрачковых глаза на головогруди, два больших, выпуклых, два по краям, маленьких, украшенных странными, торчащими вверх, «ресницами» – куда они смотрят, что видят?

– Нам нужно вывести станцию в рабочий режим. Нужен допуск… Семен сказал, что у тебя он есть.

Вероника машинально отметила, как дрогнуло в глотке, когда она произнесла «у тебя». Словно это чудовище из ночных кошмаров могло считаться мыслящим, думающим и имеющим право на жизнь.

– Есть, Вероника. Сейчас залью идентификационный пакет на основной терминал, передай комиссару. У меня имеется дублирующий системокомплекс для управления дронбурами, я смогу осуществлять контроль ими с такой же эффективностью. Хотя, вообще-то – с большей эффективностью, только Сёма никогда это не признает.

Огромный ангар, длинные виноградные грозди зажатых в энергопетлях дронов, расписанных проплешинами ожогов, залитые пеной ккади, активно поглощающей изотопы, гулкое эхо от работы гравитационных подъемников, ротирующих добывающие аппараты в «мойке» – двух ярко-оранжевых кольцах, где безостановочно происходит деактивация опасного для персонала излучения. Обожженный каплями осадка пол. Две фигуры – хрупкая девичья, затянутая в голубой эластокомбинезон, и растопыренная паучья, напружиненная, словно изготовившаяся к прыжку.

– Скину, – Вероника сглотнула. – Шшизх.

– Да?

– Я очень боюсь пауков. Безумно. Ты должен понять…

– Если я скажу, что безумно боюсь людей, тебе станет легче?

Пауки не могут улыбаться – нет мимических мышц, не та структура лица… или что там у них? Все так же тускло блестят глаза, шевелятся мокрые от выделяемого яда паучьи челюсти-хелицеры.