Узники Мельпомены

– Откуда мне знать, что у вас есть эти деньги?

– Я могу дать вам аванс, и перечислять на ваш счет по двадцать процентов, в зависимости от продвижения в работе. Или перечислить пятьдесят процентов сразу, в финале – остальные, – глаз «ребенка» горел, и сделался больным, несчастным.

Вениамин Виссарионович молчал. Ему уже нечего было терять. Кроме себя и своей жизни. А дети умеют врать, и совершать глупости тоже умеют.

– Я хотел бы посмотреть документы на наследование и дом, а также на само помещение. Не хотелось бы сесть за порчу чужого имущества. Потом можем обговорить детали.

– Сумма вас устраивает?

– Посмотрим. Принесите документы….

– Хорошо…Хорошо…все правильно, так и должно быть…Я смогу все собрать и выкроить заодно время для поездки через несколько дней…. Как я смогу с вами связаться, у вас отключен телефон?

– Если меня не будет дома, оставьте записку в дверях. Я вам перезвоню. Или спросите у Вали, – старик усмехнулся.

– Давайте поступим по-другому, я вам оставлю телефон, денег на нем немного есть, как бы в счет будущего аванса, там есть мой номер. Если надумаете отказаться – просто мне его отдадите. Так будет проще, – мальчик выложил на стол мобильный аппарат, – Пользоваться умеете?

Аристократ задумчиво посмотрел на него и кивнул.

– Скажите, а для чего предназначен этот ход, куда он ведет, или что там должно быть, цель их назначения вам известна? Мне просто нужно знать, я так буду работать аккуратнее, может быть одна черточка на стене….

Гость, собравшийся уходить, обернулся в дверях.

– Может быть. Дед говорил, что то, куда ведет проход, может открыть около девяносто трех неработающих процента мозга человека. Заставить полностью работать мозг человека! Начиная от левитации, телепартации, все, на что способен человек, о чем мы даже еще ничего не знаем.

– Я подумаю.

В чашке остывало кофе…Третья чашка. А он все не мог отсюда уйти.

Предложение странного парня не давало покоя. Своя работа Виму давно надоела, набила оскомину, как говорят. Не продвижения, и ничего хорошего он от нее не ждал. И, если даже удастся удержаться сейчас, взлягивая как недостреленная лошадь, через год –другой все равно погонят. Место достаточно неплохое, и шеф маялся уже давно куда родственников пристроить, кривясь на старика… Очень хотелось отдохнуть. Просто отдохнуть. Пожить для себя. Еще вчера эта мысль бы ему в голову даже не пришла, он и мечтать о таком не мог. А мальчик… Если мальчик сдержит слово, и с документами будет все в порядке… Обязательно будет все в порядке, он уверен, так хотелось верить… То он может… Старик не позволял себе додумывать. Но мысли все равно предчувствием чего-то сладкого вертелись во всем теле, кружа водоворотом к голове. И копошиться в старых развалинах он обожал. Дома пахли жизнью своих бывших владельцев, а он хорошо мог читать рассказы домов о прошедшей череде семей, родов, и просто человеческих жизней – бередили любопытство старого авантюриста. Жизнь, казалось, обрела запах весенней капели, и ветер закружил, унося с собой старую листву…

Размышляя, после разговора с молодым человеком, он уже не первый час бродил по городу. Город шумел и спешил, так легче думалось. Совмещать работу и раскопки он не сможет. Придется чем-то пожертвовать. Ужасно хотелось пожертвовать работой… И это можно было сделать, если… А если нет, не получиться, и мальчишка его обманет… Кушать на следующий день будет уже нечего, и это будет начало черной полосы, возможно последней в его жизни…

Эта зареванная пьяная девушка ворвалась в его мысли запнувшись об бордюр, при выходе из такси, и ударила его вместе с собой об стену дома. Он еле удержался на ногах, пытаясь одной рукой удержать заваливающееся в сторону чудовище. Они устояли. Запрокинутая назад голова поднялась, блеснули черные влажные из остатков косметики глаза, на них следом упали растрепанные рыжие волосы.

– Танго?

И она толкнула его, взяв за руку. Он, по инерции, не отнял руки. Без музыки, в людском потоке, они сделали шаг, и начался танец. Прохожие отскакивали от них, как градины от замерзшего стекла. И, обтекая их, толпа скоро образовала своеобразную танц – площадку. Некоторые останавливались посмотреть, их было не много. Был вечер, люди спешили с работы, и большинству не было дела до сумасшедшей странной пары. Обтекаемые безликим, серым людским потоком, под синими стеклами уходящих ввысь зданий, поздним вечером, они продолжали свое па. Пьяная растрепанная девушка в вечернем дизайнерском платье и высокий, с выпученными глазами, старик в потертой куртке. Шок кончился, он обрел способность говорить.

– Стоп, – и они встали посреди мостовой. Людской поток сузился и потек дальше по своим делам. Девушка с серьезным лицом прищурилась.

– Почему? – озадачилось прелестное создание.

Что-то не давало просто развернуться и уйти от нее. Может, первоначальный ступор сыграл с ним злую шутку. Может то, что он не помнил таких ситуаций в своей жизни, а может, их и не было вовсе. Может быть ее вид: очень дорогой, очень пьяный, очень нежный… Чувствовалось в ней что-то…Что не давало бросить посреди улицы, как обычную пустую куклу. Что-то таилось в глубине черных прищуренных подернутых алкогольной одурью глаз. Ее хотелось защитить и не дать никому в обиду.

Они стояли посреди улицы и молча смотрели друг на друга. Она – с вопросом. Он – оценивая. На них начали оглядываться. Решение не стало долгим.

– Где вы живете?

– Зачем вам?

– Я провожу вас домой.

– Я туда не хочу.

– А куда вы хотите?

– Я не знаю.

– Вас дома кто-то ждет?

– Нет, никого.

– Тогда вам нечего бояться.

– Я ничего не боюсь.

Не хотелось ее в такси заталкивать. Другого выхода он пока не видел. Но с вырывающейся девушкой его вряд ли кто повезет. Даже если он скажет что он ее отец. Он не похож на ее отца. И даже на дядю.

Вечером было прохладно. Ее начало познабливать. Кружилась голова, ее немного тошнило и ужасно хотелось спать. Вим узнал приближающийся похмельный синдром по закрывающимся глазам, сморщенному шмыгающему носику, и той нелепой растерянности, когда человек ищет себе кусочек места чтобы куда-то приткнуться.

– Я отвезу вас, вам надо поспать.

– Я живу далеко, – честно предупредило новоявленное чудо природы.

– Ничего, мы доберемся.

Через пять минут остановилось такси. Она назвала адрес. Вим, кстати, вспомнил, что даже с учетом обратного пути на общественном транспорте, который уже к моменту прибытия на место перестанет ходить, денег на жизнь почти не осталось. А зарплата, с учетом курсов по квалификации, ох как не скоро. И, значит, от предложения мальчика отступать почти некуда. И оно, может быть, даже послано судьбой. Желудок напомнил, что сегодня, как обычно, он забыл поесть.

Ее голова удобно устроилась на его плече, и от волос донесся аромат каких-то незнакомых духов и сырого большого города. Эльза засопела и, поворочалась, устраиваясь поудобнее во сне на его плече. Вим головы ее не снимал. В зеркале несколько раз мелькнули недоуменные глаза водителя, но, наконец, и он успокоился, занявшись дорогой. Сегодня был долгий день, слишком насыщенный событиями, к тому же он очень долго бродил, а точнее летал, по городу не разбирая улиц, поворотов, светофоров. Вим устал. За окном мелькали огни зажигавшихся ночных заведений, и молодой народ, группками и по одиночке, стекался к ним, заворачивая в пивные ларьки, подзаправлялся на аллеях и в скверах, где деревья скрывали тенью лица и движения, оставляя лишь звонкие голоса и смех. Впереди несся сырой, от поливочных машин, проспект. Ему не думалось. Какая-то система эмоциональной прочности была перенасыщена и отключилась. Эмоции уступили место разморенной усталости, и под ней уже ничего не казалось удивительным. Обычный день, какие были и всегда. Он уже не удивлял своими заворотами и странными находками. К тому же день как-то начавшийся, часто может так же и закончиться. Скосив глаза, он еще раз посмотрел на девушку. Спящая, она казалась восемнадцатилетней, хотя до этого он дал бы ей двадцать пять – двадцать семь. Вьющиеся рыжие волосы, скорее всего длинные, падали из развалившейся прически кольцами в разные стороны. Достаточно высокая, тем не менее, она была стройной, «ладно сложенной», без лишних запоминающихся деталей, и вроде бы все на местах. Встретив такую где-нибудь в магазине, ее, скорее всего, примешь за модель, но в памяти ничего не останется. Обычно запоминается изъян, как широкие бедра или большая грудь, но ее даже нельзя было назвать худой, скорее стройной. Длинные пальцы на руках. Без кольца. Вздернутый капризный нос, высокие скулы, губы казались припухшими, видимо, от выпитого или плача. Темно-синее платье сбилось в кучку, и было грязным на коленях, видимо она уже где-то упала. Эльза мирно дышала во сне.

Такси остановилось у подъезда элитного дома. Расплатившись, он увидел единственный выход – нести ее на руках. Будиться спящая принцесса никак не соглашалась, отбрыкиваясь и пытаясь укусить его за рукав. При поднимании ее на руки, пришло озарение, что сумочку с ключами она, скорее всего, оставила в предыдущем такси или где-нибудь еще, так как при ней ничего похожего не было. Открыв глаза, и видимо опознав знакомую дверь, она со всей силы шарахнула рукой по стене рядом. Раздался противный пищащий звук, и в зарешеченном окошке рядом с дверью показалось встревоженное лицо охранника. Вим повернулся, чтобы видно было лицо девушки, а она погрозила в нос человеку за решеткой кулаком. Двери, как по мановению, распахнулись. У старика мелькнула мысль, что сегодняшний случай приноса – не первый. Внеся «бесценный груз», его вопрошающие глаза встретили круглые глаза охранника. Насупленное чудо, сидящее на руках, с видом вдовствующей королевы выбросило вперед ручку и провозгласило:

– Ключи!

Парень открыл рот, но ключи выдал мгновенно, попутно сообщив Виму:

– Пятый этаж.

Они вошли в лифт, и счастливая обладательница ключей вновь прикорнула. Проделав чудеса эквилибристики, Аристократу удалось выудить у нее ключи и открыть дверь. Искать свет было бы невозможным с занятыми девушкой руками, видимо, поняв это, он включился при входе сам. Квартира, по меркам Вима, была огромной. Поняв, что руки скоро не выдержат, он внес ее в первую от гостиной комнату, и, как ни странно, оказался прав. Уложив ее на кровать, снял туфли. Подумав, просто прикрыл одеялом. Девушка перевернулась и погрузилась в глубокий, хорошо знакомый людям с алкоголизмом, сон.

Вим вышел в гостиную, закрыл дверь, и сел на диван. Он ужасно устал. Только тут он почувствовал, как гудят ноги, голова, а теперь еще и руки. Он отклонил голову на спинку дивана и глаза его закрылись.

“

Эльза

”

Эльза разбила стакан. Опять. Стакана было не жалко. Просто…Чувство такое осталось… Как остается когда что-то опять бьется в твоей жизни. Чувство имело основание, и посуда была не причем. Пришлось расстаться еще с одним человеком. Молодым человеком. То ли он сам ушел, то ли она его выгнала, уже не имело значения, история закончилась. И в пустой квартире опять лежал разбитый стакан. Плохая черта – что когда нервничаешь, очень трясутся руки. Люди принимают тебя либо за алкоголичку, либо за…неврастеничку… Не будешь же каждому объяснять, что у тебя просто трясутся руки, с детства. Посуды на полу похоже будет еще много.

Зачем мы живем? Зачем? В чем смысл этого кажущегося вечного круга? А потом точка и все? Какая разница ставить ее позже или раньше? Религия осуждает самоубийство горением в аду, человечество считает слабостью. Почему так обязательно испить всю чашу до конца? Ведь может человек смертельно устать работать, и бросить, жить на сбережения или быть бомжем? Почему нельзя так устать жить? Устать и бросить? Вечный бег от одной полосы до другой, от черной до белой… А если смотреть ближе, то бег в миллиардах и миллионах осколков счастливых минут, злости, растерянности, радости, отчаянья, тоски и скуки. Что, если не за что больше зацепиться. Да и… Что, если не хочется больше цепляться? Когда, оглядываясь назад, в ворохе этих счастий и разочарований видишь только одно – серость. Когда нечего терять, и не кажется, что мир много потеряет, если не будет тебя?

Василиска начала уже беспокоиться за нее. Звонить стала часто. Мечтает заехать… Плохой признак. Значит, она сдала где-то себя, выдала, причем выдала по крупному и в обществе, раз до подруги даже дошло, хотя давно не общались. Значит, слухи поползли… Может показаться пьяной и поплакать миру об Гарике? Прах пути его. Нормальная ситуация, успокоятся, порадуются даже, что у нее все нормально и плохо, как у людей, причины есть, отстанут. Да надо будет что-то сделать такое….

Как может быть плохо человеку, у которого все хорошо и есть все что нужно? «Очень богат, все будет …ено!!!» Как? Некуда бежать. Что интересно ломает человека больше: постоянный бег за куском хлеба, без которого просто умрешь, или, когда не зачем бежать? И некуда. Нечего желать. И некого любить.

Странно. Когда-то она уже была растоптана и несчастна. И ей казалось, что это – самое страшное, кроме смерти конечно. Ее и ее близких. И стоя посреди огромного мегаполиса обычной морозной зимой, когда снег хрустел под ногами, и отсвет чужих окон в старых домах казался насмешкой. Насмешкой чужого счастья, чужого дома и тепла, где ждут и любят, над ней, стоящей посреди улицы по колено в снегу и слушающей как воет ветер в проходах гаражей – улиток. И этот холод, пробирающий под шубку, добирающий до самого сердца через все внутренности, кусающий своим ледяным дыханием прямо за нутро и кусочек души… Когда –то казалось, что это –и есть самое плохое. Но нет. Самое страшное в этом мире – это безразличие. Безразличие к самому себе.

Тогда виделось, что потеря любимого человека, маленькая зарплата на которую не прожить, что совсем некуда идти и, если не заплатить, скоро выгонять из съемной квартиры, и еще огромная куча проблем, а вокруг такой огромной и холодный мир…Как это было давно…Эльза усмехнулась…а теперь этого мира не стало. Ведь он на самом деле где-то глубоко, в тебе, и его размеры определяются размахом твоей фантазии и насколько ты готова впустить его в свою жизнь. Теперь его не было, и все вокруг было даже не серым…Цвета исчезли, забрав с собой черный и белый, а значит и серого тоже не было… Исчез звук, исчезли призрачность и яркость, чувство вкуса, желания…. Когда, где она так окончательно исчезла, потеряв самое главное – себя. Способность желать, остро, муторно, до тошноты и воя, до визга и …Постоянно куда-то идти, стремиться… Что есть смерть – не распад на атомы, полное исчезновение, а лишь точка нового отсчета? И за все, судя по религии, тоже придется платить? Как она оказалась на этой грани, в которой нет ничего, и движение – лишь машинальное качение по направлению прошлого толчка. Остановка в которой означает пустоту, где ты – уже просто движущийся овощ догниваешь… Раньше положенного, если повезет. Где рвать с чем–либо, даже если это что-то – жизнь, бессмысленно и даже глупо, потому что даже смерти и освобождения она уже не хотела. Ей было все равно.

Она так и сидела на кухне, подперев голову рукой, но та все равно раскалывалась. Надо выпить две таблетки шипучего аспирина, верное средство, все пройдет. Но, казалось, что и от него вывернет сразу же. К тому же человек любит мучить себя, и Эльза с удовольствием предавалась самобичеванию. Этому сладкому мнимому лекарству совести. Сколько же она вчера всего натворила! И на алкоголь ведь не свалишь, в рот его никто не вливал. Всему виною собственная глупость. Спасибо старику, выручил. Есть же еще добрые люди на свете. А она его прогнала… Совесть взвилась внутри по оголенным нервам новым витком…

Вчера намечалась очередная вечеринка, на которую приглашение уже вторую неделю валялось на столике между других обрывков бумажек и оберток от конфет. Свет общества, модные люди, модные певцы. Она давно никуда не ходила. Вообще не любила никогда такие сборища… Сначала по обязанности посещала с мужем, к сожалению, он не пропускал ни одного, а ей они надоели очень быстро… Потом перестала, ей спустили это из-за траура… Но траур затянулся, к тому же об их отношениях и его развлечениях слухи ходили, превращаясь в легенды… Еще появилась пару раз, и решила, что хватит. Но из мира нельзя выйти, особенно из того, в котором живешь… «Добрые люди» своими услугами иначе могут превратить твою жизнь в ад… Надо хоть раз пойти. Как раз время подходящее, и слухи про себя и свой алкоголизм развеет, и так… Надо засветиться. Есть такое слово – «надо»! Васька пообещала притащить свое лучшее платье. Добрая душа. Знает, что Эльза сто лет ничего не покупала. А на этом показе «фазанов и петухов» так важно по последнему ли писку у тебя окраска.

Васька притащилась неприлично – в девять утра. С синим платьем от известного, все еще плохо произносимого Эльзой, дизайнера. Она верещала о чем-то, звеня на кухне, и так и не дала пострадать прямо в постели. Взглянув на Эльзу, она каким-то чудом выбила ей на двенадцать дня место в дорогущем салоне, от чего та уже не могла отказаться. Пока осуществлялась покраска, помывка и укладка, Васька бегала по бутикам в поиске подходящих к платью туфель и украшений…Забавная она.

С Васькой, а точнее Василисой, они познакомились несколько лет назад на одном из официальных приемов. Эльза тогда только вышла замуж за Марика и еще не успела привыкнуть к подобным сообществам. Она казалась себе на них чужой, всегда плохо одетой, ничего не понимающей, дурочкой. Как из одного слова расходиться слух, а из одного взгляда – компрометация. Не посмотрев, с Васькой они схватились за один и тот же стакан. И та рассмеялась. Так заразительно и весело, что Эльзе стало легко, и она улыбнулась. Перекинулись парой слов, а потом уже стали часто говорить и вне приемов. Васька была почти состоявшейся моделью, хорошенькая, светловолосая, с очаровательной улыбкой, она привлекала своей непосредственностью. Ей сказочно повезло, в семнадцать лет она встретила своего олигарха и в восемнадцать смогла выйти за него замуж. Ее муж был чрезвычайно деловым человеком, так что видела она его редко, в основном проводя время на курортах, в модных магазинах и на вечеринках. Муж был щедр и свободу ее не ограничивал, как и внимания особо не уделял. А она, пройдя путь с двенадцати лет от провинциальной до столичной модели, и все круги и завитки модельного бизнеса, очень тепло к нему относилась. Называла «мой котик» и укладывала спать, как ребенка, следила за питанием и по времени приемом лекарств от печени и сердца. По-своему они были хорошей парой.

Она была младше Эльзы на несколько лет, и та часто поражалась, как пройдя и пережив то в модельном бизнесе, о чем она наполовину догадывалась, наполовину знала наверняка, Васька смогла сохранить такую чистоту и простоту, легкость и искренность характера, открытость, не умение лгать., и эту счастливую необъяснимую, почти детскую веру в чудо. Васька научила ее всему, она заучивала с ней названия модных дизайнеров, салонов, клубов, знаменитых людей, рассказывала все обо всех, и как держать вилку для мидий… Она окружила ее тогда таким добром и вниманием, что Эльза за очень короткое время стала восхитительной светской львицей, как и перестала нуждаться в Ваське. На самом деле кроме омолаживающих кремов и сплетен им не о чем было говорить. Но отказаться от нее совсем не смогла. Благодарность, и еще какое-то чувство, не давали этого сделать. К тому же Васька была ее единственной подругой. Из нового круга истинно близка Эльза так ни с кем и не стала, а из старого – почти все отвернулись, когда на просьбы озолотить их или дать им в долг третью – четвертую сумму денег она ответила отказом.

Нда…Васька хорошая…Голова снова стала раскалываться. Надо все-таки что-нибудь выпить, так больше нельзя. Аспирин нашелся в сахарнице, хорошо хоть зеленая упаковка весело торчала из-под синей крышки. И задумчиво зашипел в стакане. Ваське лучше не звонить. Она плохо помнила, но тот собирательный образ вчерашнего вечера, что есть в мозгах, рисовал, что Эльза жирной чертой перечеркнула все ее многолетние старания…

На тусовке все начиналось как обычно. Взгляды, радостные вопли, поцелуй… На вопросы как дела и самочувствие, Эльза напускала в глаза тоски и воспроизводила жест под названием «ах, оставьте». После посредничества Васьки, и ее «тайных» рассказах о расставании Эльзы и Гарика, народ начал носиться около них с более радостными лицами и с глубоким удовлетворением сочувствовать и кивать. Все было хорошо, за исключением того, что Эльза забыла, что отвыкла пить. В клубе было жарко, и, вместо того, чтобы тянуть бокал весь вечер, она глотала их один за другим. Васька, метавшаяся от одних знакомых и влиятельных лиц к другим, и видя каждый раз у нее в руках напиток одинакового цвета, этот момент пропустила… Дальнейшее помнилось смутно.

Кто-то пригласил ее танцевать. Эльза встала и мир, качнувшись, не сразу принял свое обычное месторасположение. Отказываться было поздно. Под энергичные ритмы кровь ударила в виски вместе с алкоголем. Поэтому она не только танцевала, но еще и начла петь. Хорошо, что этого было не особенно слышно. Молодой человек, воспринявший это как призыв к действию, заключил ее в объятия, умудрившись забраться под платье, казалось, со всех сторон. Чертовы приемы каратэ, будь они прокляты. Она честно не помнила как… Как она это сделала… Но коварный пожиратель женских сердец и всего прилагающегося, рассекая толпу, с криком, в полете снес зеркальный столик. Музыка выключилась, побежали какие люди… А пьяная Эльза в съехавшем платье хотела направиться к пострадавшему с жаром извиняясь, в пылу переходя на объяснения и брань. Откуда-то из-под ног выскочила Васька, и уволокла ее практически на руках в дамскую комнату. Там Эльза пыталась объяснить ей ситуацию, пожаловаться на жизнь и, под конец, спеть и еще раз поздравить виновника торжества. Прибежали, раскрасневшиеся с огромными и дикими, но счастливыми глазами, дамы, неся какую-то ерунду про сломанные челюсть, ребро и даже голову пострадавшего…Васька вскрикнула, и убежала прояснять ситуацию. Эльза, как раз находившаяся у умывальника, хотела исполнить подходящую, на ее взгляд, к случаю песнь «Гром победы раздавайся!», но смогла воспроизвести только две ноты «фа» и «мя». На попытки какой-то женщины ее урезонить и даже сказать ей что-то обидное, плеснула той в лицо водой, и, для верности, кинула во врага жидким мылом. После чего решила гордо удалиться из этого мира непонимания и жестокости, но сломала на повороте каблук, кувыркнулась, порвала платье, и под чей-то дружный смех, выпрямившись об косяк, покинула это негостеприимное учреждение.

На входе было обнаружено и освоено такси. Назвав четко с третьей попытки свой адрес, она попыталась поспать. Таксист, молодой парень, скорее всего недавно работающий или вообще попавший сюда случайно, был не готов к подвеселевшим пассажирам. Еще не расплескавшаяся обида к дамам, танцору и человечеству в целом с обрывками каких-то воспоминаний вихрем носились в Эльзиной голове, толкая и раздражая мозг. Под конец ей сделалось слегка нехорошо. Неопытный водитель остановился и попытался высказать ей что-то про испорченную обивку сидений. На что Эльза, от злобы и переполнивших чашу ее терпения оскорблений, разрыдалась, а потом витиевато указала парню путь ожидающего его конца. Тот взбеленился и попросил ее выйти из машины. Еще раз указав ему верное направление его дальнейшего следования, девушка с гордостью покинула машину, но выйдя, зацепилась за бордюр и, падая, заключила в почти смертельные объятия какого-то старика.

Он сидел на стуле в ее кухне, между окном и барной стойкой. А за огромным окном во всю стену отражалось огромное синее небо с плывущими по нему белыми облаками. Этот вчерашний старик с безмятежными глазами.

– Я хотел оставить свой телефон, но подумал, что дождаться вас будет лучше. Мало ли, вызовете милицию или еще что… Решил дождаться пока вы проснетесь. Проверьте, пожалуйста, все ли у вас в порядке, все ли на месте. Я ничего не краду. Но мало ли…Вы же меня не знаете…

От его лица становилось спокойно… Как – то, как дома. Чужой человек, которого она даже плохо помнит, сидел на ее кухне и дом как будто оживал… То есть нет, как будто ее дома никогда не было. И вот ты заходишь утром на кухню и видишь, что дом есть, и всегда был на этом же месте. Так бывает, когда утром, открыв глаза, ты вдруг улыбнешься, и мир кажется прекрасным, и очень добрым, и правильным единственно настоящим, каким всегда и был. Без боли, страданий, огорчений, убийств и изнасилований, и всего того ужаса, который регулярно показывают в новостях… У нее затряслись руки, потом затрясло всю, пришлось сесть.

– Хотите воды? – глаза старика выглядели обеспокоенными и очень добрыми. Он встал и налил воды. Протянул ей стакан. Движения были уверенными, четкими, и вдруг, со спины, ей показалось, что это совсем не старик.