Вымыслы

3

Прислушиваясь к механическому цоканью часов, вы откидываете голову, позволяя достроить по нетрудной схеме ваше стандартное тело и, готовые на многие выкрутасы, начинаете петь. Допустим, через определённое время я привыкну к вашему мелодичному, стареющему голосу, на что обопрётесь вы, привыкшая петь лёжа, когда мне понадобится плоскость самодельной кровати? В самом деле, мы знаем бесконечное множество комбинаций, при которых самые нежные слова, выбранные вами как розы, начинают язвительно сокращать пропасть между нашими отношениями, но тексты для песен вам не писать, как не писать солнечному затмению теневых композиций, для наших лиц. Шестнадцать лет белого, неотвратимого Лонг Айленда превратили вас, нечто ублаготворяемое, даже лишённое недостатка, и мне требуется время, чтобы объяснить – во что.

4

При таком повороте заспанного двухдневья, мы увидим только часть некоторых ассоциаций, разрушенных, впрочем, задолго до нашего появленья. Предположим, в четверг, когда ваша нога послушно ныряла в кожаный уют престарелого обувного магазина, что напротив моего дома. Вы снились мне! Притом, китайским мальчиком с белой дудкой в руках, я коснулся вас языком, и вы рассыпались, словно пластиковый манекен после химической реакции… Воскресли! Снова отказались образа, данного вам во сне. Кто-то пел, подражая вашему голосу, но хуже, намного хуже получался мотив. Облако, застлавшее вас, твердело, приобретая власть над гибкостью вашего тела… Я повторяюсь!

5

Нужен способ, не слишком сложный, но и не примитивный, – как нити индийских тканей. Вы переоденетесь и, представ передо мной в аккуратном платье, разговоритесь, как бывало делали это в пригородных поездах, собранных из древних впечатлений. Теперь будет проще не спорить с вами, по крайней мере, там, где не стоит нарушать тишины. Разумеется, моя невнимательность достигнута мной для того, чтобы вы смогли говорить на своё усмотрение, ещё более внятно, чем обычно. К чёрту принципиальность! Я вовсе не утверждал вас в своём сознании как аксиому, – просто некоторые ваши пороки не кажутся мне отталкивающими, – смотрите сами на мою сдержанность, когда я пишу про женщин. Вы что-то сказали? … И не нужно затягивать узел нашей беседы на шее читателя, готового в целях нам неведомых на что угодно. Самомнение продлевает неясность, но не жизнь. Впрочем, притом, что вы постоянно болтаете, говорить о неясности не приходиться. Слова, конечно, могут быть разными, но суть, увы, – всегда будет одна.

6

Ошибаюсь, но от сказанного уже отделяется струйка сиреневого дыма догадки и ваше чутьё, согретое английским чаем, перестаёт быть для всех секретом. Кому предназначается ваша милость? Одному – на больше не хватит! Вы ждёте поддержки? Неосторожность ещё только выглядывает из-под подола вашего утомляющего платья, а вы уже готовы согласиться, что намёк уже и не намёк вовсе. Так что же движет вами? Только ли любопытство? Конечно, нет! Хотелось поговорить ещё немного, да вы уже спали в своей удивительной, завершённой позе и дождевые капли, внезапно застучавшие по карнизу, раздражили меня одного.

7

Будете шампанское? – Я припоминаю, сколько раз наблюдал ваше плоское лицо сквозь стекло этого волшебного фужера, испещрённого морщинами трещин, и прислушиваясь к отдельным шагам, говорил: «Ваше здоровье!»

Выпитое оживало в недрах, преображая возвращенье к прежней жизни, осколки старинного стекла так и не усваивались мной. Умные кони нью-йоркской полиции подходили к окну нашего надземного этажа и задыхаясь от табачного ещё дыма, убегали прочь грациозным аллюром, унося мужественных всадников в синих мундирах в неведомые глубины Центрального парка.

Ваше аристократическое постоянство бездействовало в подобные дни, похожие на предновогодние своей растянутой напряжённостью. Мы снова переодевались. Ваша шуба, да мой пиджак – вот и всё разбухшее в вашем воображении дело! Вы обнажены, я об… с ножом! Позвольте, я срежу маленькую лилию на вашей груди, – иначе в сезон цветения этих огромных розовых, обитающих около католических соборов, кустов, вам не придётся примерять ваших лёгких прозрачных платьев. Во мне есть гены садовника, – я могу подровнять вашу причёску с той стороны, где ваши глаза как пуговки текут по щеке. Или вы предпочитаете профессиональных цирюльников? Кто бы подумал, что вам нельзя помочь!

8

Сомневаюсь, чтобы это был дождь. Всё-таки стучат в дверь, а не в окно! Наложение шумовых эффектов всегда поражало вас: шорох и стук; скряб и щелчок; всхлип и писк – вот что вам необходимо для приобретения новых иллюзий! Мы вспомним не только, почему я захромал с утра, но ещё, для чего вы скандалили с моим братом, раздевая его жену в присутствии семерых мужчин, а после уж поглядим по обстоятельствам. Вы, побывавшие у каждого угла нашей семейной восьмиугольной кровати, неужто будете выгораживать себя в наших глазах? Запели! Завыли! Замычали! Ну, теперь, подпевайте, братья! Пусть ваши холостые голоса выведут их на чистую воду!

24 апреля 1995 года

«Смешанные слова»

Как старый исписавшийся писатель может надавать вам кучу советов, так я, как доверчивая Вы, смогу принять на свой счёт хотя бы часть из них. Но тут возникает вопрос; «Где взять писателя?» В этом малопривлекательном, но притягивающем городе с писателями тяжело, я имею в виду не тяжесть их присутствия, а наоборот – лёгкость их отсутствия. Мы лежим в достроенной Вашим воображением комнате, и Вы, шепча: «Тут будет стоять столик, там будет лежать коврик…», становитесь частью того круга, в котором я невольно начинаю вращаться. Иногда, это свойство моей натуры на сегодня, я замечаю в замкнутой, на первый взгляд, траектории присутствие посторонних людей, чьё благосклонное к Вам отношение несколько меня обескураживает. Только не подумайте, что я ревнив. Разве смог бы ревнивец бросить к Вашим ногам дюжину, а то и две, блестящих цитат Ваших современников, каждым из которых Вы были по-своему увлечены, в отдельных случаях разочарованы? Даже когда Вас нет рядом, я продолжаю повторять короткие, но настолько ёмкие и глубокие фразы, что иногда ничего не остаётся, как просто потонуть в них. Вы смеётесь, но Ваши голубые губы неподвижны, как это понимать? В странствиях по миру мне приходилось наблюдать что угодно, вплоть до чудес, и как только Вы заговорили про них, я почувствовал внутри себя лёгкий ток. Между нами бездна общего! Вы пишете музыку, даже не зная об этом, даже не имея никаких доказательств, я бы осмелился это утверждать. Я мог бы писать музыку, и для этого тоже нашлись бы все необходимые признаки. Вы любите спорт, и по Вашей хоккейной команде мы ровняем меня, и каждая оказавшаяся в наших воротах шайба долго не может покинуть нашей спальни, настолько Вы ранимы. И боль, которую Вы испытываете, иногда можно легко, при определённом повороте событий, принять за блаженство, так Вы сильны. И будь Вами наедине, хоть один раз в жизни, то непременно сознался бы Вам, что люблю Вас, как никто никогда не осмеливался любить Вас, ибо Вы, словно плывущая за красивым, Я имею в виду по-настоящему красивым, кораблём, одновременно и машете руками о помощи, и гребёте ими, удерживая себя на волнах отгоняя любого, кто намеревается Вас спасать… Не нужно писателя! Спокойной ночи, моя любовь!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.