Дальше Вязирка уже ни о чем не думал, причмокнув губами, он уплыл в сон, где присутствовал он, Джабни, друг Камаль и почему-то беременная Хорсан. Возможно, был кто-то еще, но, видимо, присутствие остальных было не так для Вязиркиного сна важно.

Было светло. Они сидели на цветастом ковре, в подушках, каждый на своей стороне. А центр ковра был застелен скатертью и уставлен блюдами. Настоящий дастархан! Ох, чего там только не было! И патыры, и мед, и лаваши, и кебабы, и виноград, и дыни, и сладкий рис, и курица, обжаренная, как любил Вязирка, и бараний бок, и потроха, и рыба из озера Маймагуль, и хумус, и большой ком сыра. А еще пахлава, орехи, финики, уммали и байбуш из манной крупы. Все так в рот и просится.

Как Вязирка мог утерпеть? Посмотрел он на Камаля, посмотрел на Джабни – сидят, ждут чего-то. Ну и наклонился. К близкому блюду руку протянул, пальцы растопырил. Только кусок мяса ухватил, как кто-то ему по запястью со всей дури – хлоп! Невидимым прутком из тамариска или тутовника. Больно! Пальцы сами разжались. Вязирка руку к груди прижал, под мышку сунул, забаюкал. Оглянулся, а Камаль глотает, у Хорсан все губы в меду и Джабни, жуя, что-то украдкой перекатывает от щеки к щеке.

Когда успели?

Обидно стало Вязирке. Как так-то? Посмотрел он на блюда – половина уже неведомо как опустели. Где-то рис просыпан, где-то сока и мякоти набрызгано, где-то жир золотится и кости обглоданные. На бараньем боку и вовсе – укус жадных, мелких зубов.

А он что же? Ему тоже хочется!

Горка из патыров тут как тут возникла перед Вязиркой. Пышные, горячие, посыпанные зеленью патыры так и просили: съешь нас. А к ним прилагались тонкие, почти прозрачные ломтики бастурмы. И запах.

Ммм, запах!

Снова протянул руку Вязирка.

Хлоп! Невидимый пруток вновь ожег кожу, выбивая лепешку из пальцев. Хлоп второй! – отпала бастурма.

Тут Вязирка в своем сне, конечно, осерчал. Вскочил на ноги. Затопал. Камаль, Хорсан, Джабни смотрели на него, не переставая жевать.

– Почему, почему мне нельзя? – закричал Вязирка. – Я что, не заслужил? Я голодный! Вы вон – кушаете!

Джабни рассмеялась.

– Рубийя!

Камаль покачал головой.

– У тебя же свое, друг, – сказал он.

– Свое?

Вязирка опустил взгляд и увидел перед собой миску с грубой кашей.

– А мясо? – спросил он. – А байбуш?

– Нельзя тебе, – подползла к нему Хорсан. – Ты теперь другой.

Она подперла его большим своим животом.

– Ты чего? – спросил Вязирка.

– Посмотри, – попросила Хорсан жалобно, – посмотри, как там ребенок? Все ли с ним хорошо?

Она положила его ладонь себе на живот. Под ладонью взбрыкнуло.

– Ай! – вскрикнул Вязирка.

– Посмотри.

– Да вы что!

Вязирка отодвинулся. Еще немного, и бросился бы бежать, только – вот незадача! – во сне бежать было некуда.

– Будь милостив, Вязир-эке, – сказала Хорсан, протягивая к нему руки.

Вязирка испугался и отполз на самый край ковра.

– Вы чего? Я не умею! Я не могу!

Хорсан упала. Платок соскользнул с ее головы. Волосы разметались по плечам. Она замерла, не шевелясь.

– Эх, друг Вязир, – с упреком произнес Камаль.

Он поднял беременную.

– Но я же, правда… Вы чего вдруг? – простонал Вязирка. – Это же не ко мне надо? Что она ко мне-то?

– А я ведь любила тебя! – прошипела Джабни, присоединяясь к Хорсан и к Камалю. – Ах, как любила!

Втроем они, обнявшись, пошли от Вязирки вдаль. Блюда звенели под их ногами, лепешки раскатывались, а рис брызгал, будто земля подбивала его снизу. Остановить уход, похоже, не было никакой возможности.

– Эй! – позвал Вязирка, но все, чего он добился, это взмаха руки от Камаля.

Отстань, Вязирка, не до тебя – означал этот взмах.

Исчезли блюда, исчез ковер, воздух задрожал, и Вязиркины сотрапезники, удаляясь, растворились в нем, будто мираж.

Вязирка ощутил, как в груди что-то сжалось от безысходности, и заплакал.

Проснулся он с мокрым от слез лицом, но сна уже не помнил, поэтому очень удивился, с чего это у него влажные щеки. Даже высунулся из-под навеса – не шмыгнул ли за угол хижины сорванец, решивший над ним подшутить.

Как-то ему рыбу подложили ночью. Спал в обнимку. Смешно.

Было еще темно, но солнце, пусть и невидимое пока, уже легко, как пальцами, касалось стен и крыш. Вязирка скоро забыл про лицо. Высохло. Он подтянул шавары повыше, закутался в ханык и некоторое время задумчиво ворошил золу в очаге. Поспать или чай готовить? Поспать или чай… Вязирка зевнул.

Нет-нет, много дел!

Сходив в хижину, он вооружился искровым камнем, нагреб трухи под вязанкой хвороста, вывалил ее в зев очага и, присев, несколько раз ударил железным бруском по камню. Искры прыгнули, труха дала дымок, Вязирка осторожно поддул, давая робким лепесткам пламени поползти по щепкам, кусочкам коры и сухим листьям. Дальше уже было просто. Вязирка мелко наломал кизяка и добавил целую плитку, когда огонь вошел в силу. Потянуло горьковатым дымком. В поставленном на камни котелке забулькала вода.

Хорошо!

Ни патыров, ни лаваша не осталось, поэтому Вязирка сходил в кладовку, срезал ленточку мяса с висящего куска козлятины и вернулся к очагу. Сегодня печь хлеб у него не было никакого желания. Может, завтра будет. Или вечером будет. Мука-то есть, Вязирка сам покупал ее на рынке, до вечера торгуясь за лишнюю денежку с одним хитрым караванщиком.

Не уступил!

Мясо жевалось медленно. Вязирка морщился – соль сплошная. Вскипела вода, и он бросил в нее горсть чайных листьев, перемешанных с травками. Целый джуд у него такой смеси был заготовлен еще с весны, когда в растениях бродил сладкий сок. Каждую травку Вязирка попробовал на вкус.

Тетушка Забун, когда он угостил ее своим чаем, долго катала глоток во рту. Лицо ее было непроницаемо.

Потом она проглотила напиток.

– Интересный вкус, Вязир, – сказала она. – Очень необычный.

Вязирка был горд.

Эх, что ж! Чай так чай! Утром на пустой живот и чай пользу приносит. Надо было, конечно, с вечера хотя бы половинку лаваша припрятать. Вязирка каждый раз обещал себе чуть-чуть, но приберечь на утро, и никогда у него это не получалось. Не выходило, и все тут! Даже когда удалось отложить патыр, ночью он встал и доел его. Сокрушался, конечно, потом, но что поделаешь?

Вязирка плеснул чай из котелка в пиалу.

Пил степенно. Отдуваясь. Чувствуя, как выступает на лбу пот, как промокают подмышки. Хорошо! Жажда и соленый вкус на языке, вызванные мясом, утихли со второй пиалы. Третью пиалу уже можно было смаковать.

И Вязирка смаковал.

Солнце подпрыгнуло, яростным золотым кружком показалось над стеной, бегущей вкруг хижины. Тут уж за ним следи не следи, а все равно проглядишь, когда оно повиснет над макушкой. Вязирка махнул на него рукой. Воздух прогревался. Зыбкий холодок, заползавший ночью под одеяло и крутившийся по рассвету у ног, растаял.

Вязирка вздохнул.

Все-таки пора идти. Много, много дел. С одной стороны, хорошо, что их много. Тебя и покормят, и с собой что-нибудь дадут. И думать ни о чем не надо, кроме того, как работу выполнить, чтобы побыстрей да потолковей. А с другой стороны, сидеть и пить чай – лучше. Видел Вязирка, как купцы в Коркане дела ведут. Дремлют на коврах. Подушки, кувшины, фрукты, кальяны диковинные. Ханыки цветастые, дорогие. Приходит покупатель, они с ним беседу ведут. Как отец, как мать? Как дети? Да будут благословенны ваши дни! Да будет свет в ваших душах и вода в колодцах! Товар сам собой продается. Тюк туда, джуд сюда. Вам верблюд и вам верблюд. Знай только чаю гостям подливай.

Очень такое умение вести дела Вязирке понравилось. Когда-нибудь и он сядет в Коркане, а то и в Буххаране, чтобы патыры и дыни из аяла продавать. Разляжется. Проходите, пейте чай, пробуйте.

Так Вязирка мечтал.

А вечером после дел он, конечно, шел бы в свою хижину… Нет! У него был бы достум в два этажа! Почти дворец! И Джабни встречала бы его, выбежав с женской половины, любимая и нарядная.

Вязирка так задумался, что окунул пальцы в пиалу, когда хотел допить чай. Ай-яй-яй! Он затряс рукой. Хотя чай остыл, все равно было неприятно. Все. Все! Он выходит.

Вязирка вылил чай под куст, растущий у дома, прибрал очаг, подмел двор, охлопал ладонями ханык и шавары и, затянув пояс, выступил на улицу. Огляделся – никого, рано, он первый. Никто раньше не показался. Заулыбался Вязирка.

Сначала он сходил к бабе Айсе. Три хижины вперед, две налево. Знакомый путь. Помнить ничего не надо. Та уже хлопотала у очага. Налепленные из теста патыры лежали в три ряда. Вязирка и сосчитать не смог. Больше пяти! Много! Три по пять, на всю семью и, возможно, Вязирке. Белые, с крапинками зелени, вкусные даже на свой непеченый вид. Баба Айса ловко закидывала их, прижимая к жарким стенкам печи. Как руки и агтык не обжигала? Удивительное дело!

– Баба Айса, – поклонился, шагнув во двор, Вязирка, – это Вязир. Я за работой пришел.

– Не кричи, – сердито прошипела старуха. – Спят еще все.

Вязирка улыбнулся.

– Я знаю. Я первый встал.

– Вот что, – баба Айса, прихрамывая, с палкой в руке подошла к Вязирке. Взгляд из-под кустистых бровей у нее был строгий, задумчивый. – Глины сегодня не надо. И Мустафе сегодня помощник тоже не нужен.

Вязирка кивнул.

– Хорошо.

– Тогда, как всегда, наноси воды из колодца. Мне, Забун, Лахане… Ты запоминаешь, Вязир?

– Тебе, тетушке Забун, тетушке Лахане…

– Еще Кахиду и Хатум…

– А Камалю? – спросил Вязирка.

– Не надо Камалю.

– Как не надо?

– У Камаля сын в помощниках. Он наносит.

– А!

Баба Айса прижала палец к виску, как делала всегда, когда задумывалась или что-то припоминала.

– Еще Салиху, у него – четыре мула…

Вязирка нахмурился.

– Я наношу быстрее Гиннука, – произнес он.

Ему хотелось помочь другу. Он же друг! А Вязир – сильный! Сколько ни есть у Камаля кувшинов в доме…

– Нет, – сказала старуха, – неси Салиху и на дальнюю бахчу.

– Но пока Гиннук один джуд принесет, я два принесу.

– Послушай меня, Вязир, – дернула его за рукав ханыка баба Айса, – ты хочешь, чтобы сын Камаля вырос хорошим человеком? Отвечай, хочешь или нет?

Снизу вверх она смотрела на высокого Вязирку, а казалось, что наоборот. Вязирка испуганно закивал.

– Конечно! Как же, баба Айса, Камаль же друг!

– Правильно, – старуха погладила его руку. – Вот и дай Камалю воспитать сына хорошим человеком.

– Хороший человек должен носить воду?

– Хороший человек должен трудиться. А ты поможешь Камалю в чем-нибудь другом. Пусть Гиннук сделает то, что может.

Вязирка задумался, а потом просиял.

– Друг Камаль сам скажет мне, в чем ему помочь!

– Ну вот! – обрадовалась баба Айса. – Сам скажет. Это правильно. Сам скажет. Но сначала ты еще травы для коз набери…

– Много?

– Как всегда, Вязир.

Вязирка вздохнул.

– Много.

– А потом еще камней к ограде наноси, ее через день Джамур с сыновьями класть к аррыку будут.

Вязирка кивнул. Его внимание привлекли седые волоски, растущие у бабы Айсы под носом. Много волосков, настоящие усы. Но разве у женщин могут быть усы? Усы – украшение мужчины. Вязирка видел прямые усы, завитые усы, усы колечками, усы, что спускались к бороде и поднимались к ушам. Седые тоже видел. Но у мужчин.

– Ай!

Баба Айса хлопнула его по руке, когда он потянулся к ее верхней губе пальцами. Вязирка и не сообразил, что потянулся.

– Что ты делаешь? – спросила старуха.

Вязирка засмущался.

– Это… усики… – сказал он.

Баба Айса притопнула скуфетом.

– От ведь! Что тебе до моих усов! Ох, сердце мое! – Она схватилась за грудь. – Ты вообще слышал, о чем я сейчас говорила?

Вязирка наморщил лоб.

– Воды наносить, травы… Камалю не носить…

– А еще?

Вязирка шмыгнул носом.

– Тебе, Айса-ханам, тетушке Забун, тетушке Лахане…

– Я тебе про камни…

Вязирка кивнул.

– Камни. Тебе, тетушке Забун, тетушке Лахане.

– Тьфу! Камни для ограды!

– А!

– Ишачья голова!

Баба Айса стукнула ладонью Вязирку по плечу – куда дотянулась.

– Не бейся, Айса-ханам! – отступил Вязирка.

– Ты понял про камни? – спросила старуха.

– Понял. – Вязирка потер затылок, который уже ощущал жар солнца. – Но это на целый день, получается.

– Я дам тебе лаваш с сыром и зеленью.

– И все? – расстроился Вязирка.

– Забун покормит днем.

– А вечером?

– Вечером приходи ко мне, я дам тебе риса с бараньим жиром и патыров.

– Сколько патыров?

Баба Айса замахала рукой.

– Иди! Иди! Тебе сколько ни дай, все мало будет!

– А джуды для воды?

– Ай, возьми сам!

Баба Айса ушла в дом. Вязирка потоптался на месте. Его так и тянуло прихватить одну-две хлебных заготовки, но потом он подумал, что баба Айса обидится. А патыры и не патыры пока вовсе.

Вязирка снял с крюка, вбитого в стену хижины, два джуда, для удобства соединенных веревкой, намотанной на жердь, и через голову повесил себе на шею. До земли джуды не доставали. Они были похожи на два гигантских сапога, сшитых нерадивым, неряшливым мастером. Пахли джуды хорошо, кожей. Значит, просохли с вечера.

– Вот.

Вышедшая из хижины баба Айса подала Вязирке завернутые в тряпицу лаваши и сыр. Тот спрятал полученное за отворот ханыка, прихваченного поясом.

– Так я пошел? – спросил Вязирка.

Он повеселел. По дороге к колодцу можно будет перекусить!

– Иди, – кивнула старуха, выцепив из его штанины несколько колючих репьев.

– Ага.

– Стой! – остановила его баба Айса. – Повтори еще раз.

– Воды тебе, тетушке Забун, тетушке Лахане, Кахиду, Хатум…

Вязирка задумался, всех ли перечислил.

– Салиху, – подсказала баба Айса.

– Да, ему. Потому что у него мулы. Потом надергаю травы и листьев для коз… А можно для мулов тоже?

– Можно.

– Ага, травы для мулов.

– И?

– И камни.

– Хорошо.

– Камни для тебя, тетушки Забун…

– Ты шутишь что ли?

Баба Айса замахнулась на Вязирку палкой. Но тот, хохоча, уже отбежал и, повернувшись на выходе со двора, махнул рукой:

– Я помню, для чего камни!

– Не кричи! – шикнула на него старуха.

– Я помню, для чего камни, – шепотом повторил Вязирка.

– Брысь!

Смешная баба Айса – Вязирка уже за стеной, огораживающей хижину, уже топает по песку. Солнце дышало все жарче, целовало в макушку. Мекали козы, поскрипывал ворот жернова на мельнице. Вязирка вытянул из рукава ханыка топи, нахлобучил на голову. Вот так. Сунул руку за пазуху. Пальцы погладили тряпицу, потом, как он их мысленно не уговаривал, все же полезли внутрь. Мало одного чая, ох, мало!

Аял просыпался.

– Здравствуй, Вязир, – выглянул из окна Зитулла.

Сонный, растрепанный, в расшитом ханыке, наброшенном на плечи.

– И вы здравствуйте, – ответил Вязирка, смиряя шаг.

Он вынул руку из-за пазухи, а то еще делиться едой придется. Нет уж! Зитулла как раз широко зевнул.

– По воду?

– Да, иду за водой. Иду, да, – кивнул Вязирка.

– Айса послала?

– Айса-ханам.

– Может, и мне принесешь? – улыбнулся, почесываясь, Зитулла.

– Воды?

– А чего еще? Воды, конечно!

– Баба Айса не говорила, что вам нужна вода.

Зитулла ударил себя в грудь.

– Так я говорю!

Вязирка помялся.

– Не могу, извините.

– Воды жалко? – прищурился Зитулла.

Вязирка удивился.

– Почему жалко? Воды много. И в аррыке, и в колодце. Только, Зитулла-яшли, вы еще кого-нибудь попросите.

– Вязир…

Зитулла поманил Вязирку пальцем. Тот сделал маленький шажок.

– А я тебе секрет расскажу, – негромко сказал Зитулла. – Ты мне – воды, а я тебе – секрет.

– Какой?

Глаза у Вязирки загорелись. Секреты он очень любил. Поэтому сделал еще один шажок к окну.

– Про холм секрет, – повел глазами Зитулла.

Вязирка фыркнул.

– Этот я знаю!

– Неужели?

– Там теперь никого нет! – выпалил Вязирка.

– Кого никого?

– Старика Саттарбаша, вот!

Зитулла огорчился, что Вязирка знает секрет, и лицо его сморщилось, словно он раскусил гнилой плод.

– А второй секрет знаешь?

– Какой?

– Про сегодняшний вечер.

– Тоже знаю, – кивнул Вязирка. – Вы решать будете, кого новым Саттарбашем делать. Чтобы сидел и спал там.

– Ну и иди! – неожиданно разозлился Зитулла. – Все он знает!

– Так я пошел, Зитулла-яшли? – уточнил Вязирка.

Но Зитулла уже скрылся в хижине и не почел нужным отвечать.

Больше Вязирка о Зитулле не думал. Он выбрался на тропку к колодцу, и мысли его сосредоточились на том, сколько патыров даст ему баба Айса вечером. Два, наверное, будет мало. По дороге домой с патырами у Вязирки нередко случались удивительные вещи. Например, два патыра часто превращались в один. Какая-то загадка. Идешь с двумя, потом – раз! – и все. Ну, то есть, приходишь с одним.

Удивительно еще, что и этот оставшийся патыр тоже бывал обкусан.

Значит, патыров нужно больше. Хотя бы три. Лучше – четыре. Но если будет еще и рис… Его так подцепишь пальцами, чтобы с самого дна миски, где он пропитался, пожелтел, и чтобы жир пачкал пальцы…

Вязирка остановился, вздохнул и достал тряпицу с едой.

Что оставалось делать? Он завернул мягкий козий сыр в один лаваш, во второй лаваш, взвесил оба лаваша в ладони и выбрал тот, что поменьше. Спрятал больший лаваш обратно за пазуху —не сразу же оба есть! – и пошел дальше к колодцу. Шаг – укус лаваша, шаг – укус лаваша. А до колодца больше, чем два шага.

До колодца от каменной ограды, наверное, сорок шагов. За оградой – бахча, аррык, по которому бежит вода, от аррыка отходят узкие ложбинки, выкопанные в земле, и вода по ним течет между грядок. Вязирка смотрел, смотрел на воду, а когда спохватился, оказалось, что рука у него пустая. Съел весь лаваш. Четыре шага всего сделал. Ну, может быть, пять, только пятый – в сторону.

Пришлось доставать второй лаваш.

Как не хотел растянуть его Вязирка, а кончился тот чуть ли не быстрей, чем первый. Вроде бы только откусил…

Каменная кладка колодезного горла выросла перед Вязиркой. Колодец был неглубокий, но джуд в него помещался легко. Вода плескала у самого края. Все еще сожалея о быстроте, с которой исчезает в его животе пища, Вязирка наполнил один джуд, потом другой и поднялся с ношей на ноги.

Дальше – к бабе Айсе.

Вода капала. Джуды холодили бока. Солнце кусало лицо. И Вязирка словно пропал. То есть не пропал, вот он, Вязирка, смотри, кто хочешь, воду несет, но словно и нет его.

Часто с ним такое бывало. Он даже не удивлялся уже. Вот за той же глиной три дня назад ходил. Как вышел, помнил. Как пришел обратно, помнил. Кахид-яшли еще глину нахваливал. Ах, хорошая, ах, чистая! А что было между «вышел» и «пришел», стерлось из Вязиркиной памяти начисто. Как так? Кто другой, наверное, измучился бы этим вопросом, не спал, не ел бы, все понять старался. А Вязирке так даже хорошо было! И время летело быстрее, и работа делалась!

Это когда сидишь на бахче или за чаем, и у тебя несколько патыров только и ждут твоего внимания, то обидно, если обнаруживаешь, что чаепитие прошло словно бы без твоего участия, а ел ты патыры или не ел – великая загадка. Хитрое время все скрыло – и ощущения, и мысли, и вкус патыров, и сами патыры.

А так-то – пусть.

Аял оживал, аял полнился голосами и звуками, и дети, как тени, проскальзывали мимо Вязирки, фигуры людей постарше возникали тут и там (Доброго утра, Вязир-эке, и вам, Эйчин-джа, здравствуй, Вязир, доброго света, Амир-эке) и выветривались из головы Вязирки, как песок из скуфетов.

Тропки ложились под ноги.

Туда и обратно. Туда и обратно.

Вода бабе Айсе – перелить в кувшины, наполнить большой глиняный кемур в хижине. Кто сделал? Вязирка ли? Должно быть, он, но помнилось это смутно. Хотя кому еще? Время играло, солнце пекло, ноги несли Вязирку. Вот тетушка Забун… Тетушка Забун, это я, скажите, куда переливать, ага, ага, понятно… Тетушка Лахана, Вязирка это, что-то у вас кувшин бездонный какой-то, два джуда влил…

Кахид-эке, это снова я, Вязир, не с глиной, с водой… Можно? Да, не с аррыка, с колодца, в аррыке мутная… А дадите молока? Я вижу, стоит у вас… Дядюшка, дядюшка Салих, это Вязир… Как хотите называйте, с водой я. Не ифрит! Как будто я знаю, кто это! Страшный человек? Даже нечеловек? Я – Вязир! Да, баба Айса сказала… Мулы, смотрю, у вас все по кругу ходят. Я бы не смог. Ученые? Им в кемур налить?

Туда и обратно. Туда и обратно.

Вязирка не замечал времени. Время, ответно, не замечало его. Пустые джуды становились полными, полные джуды превращались в пустые. Солнце взлетело и повисло в зените. Сколько не таращись, все на одном месте. Жарко. Все нагрелось, песок нагрелся, стены нагрелись, топи нагрелось, а через него – и череп. У колодца приходилось ждать, пока придет Вязиркин черед запускать джуды в широкую колодезную глотку. Много кому вода нужна, не один он носит.

Гиннука, правда, Вязирка так и не высмотрел.

После того, как натаскал воды, он передохнул в теньке у тетушки Забун. Та посадила его под навес, налила жирного супа с овощами. Как отказаться? Да и не собирался Вязирка отказываться!

Вкусно! Миска большая, глубокая. Вязирка обжигался и пил, куски мяса вылавливал пальцами. Как будто рыбу ловил. Весело! А еще смотрел, как дочери тетушки Забун работают на бахче. Белые платки. Тонкие фигуры. Приятно, но с Джабни не сравнить. Никакая девушка не сравнится с Джабни.

Вязирка вздохнул. Пустая миска, и мысли пустые. Храни тебя Бог, тетушка Забун! Пойду травы наберу. Тебе, тетушка, не надо? А камней? Ой, не бейся, Забун-ханам, что ты как баба Айса!

Ушел Вязирка дальше работать.

Только джуд из шерсти прихватил.

Трава, что рядом с аррыками растет, всегда сочная, но поблизости ее уже выдергали всю, надо идти дальше, в сторону озера, в сторону Маймагуль. А можно в другую сторону, но там баранов и лошадей пасут. Нехорошо у всяких тварей бессловесных пропитание отбирать. В их краях и так не много пастбищ. А тут еще он – соперник… Вязирка мотнул головой. Нет, к озеру надо.

И опять забылся. Что делал, как долго делал, где ходил, ничего не смог бы сказать. Помнил только, что озеро совсем рядом было. Веяло от него прохладой. Очнулся, а джуд на плече больше самого Вязирки стал, внутри листья да стебли мнутся, шуршат, шепчутся. Ух, нагреб.

Понятно, в аял потопал. Куда собирать больше? А по пути Вязирку топот догнал. Обернулся он – люди. Три повозки, запряженные лошадьми, да конная охрана, грозная, в коже да в железе, при саблях и с копьями.

– Уважаемый! – крикнули ему.

Вязирка остановился. Повозки тоже остановились. Дерево и ткань. И шторки. В одну из шторок выглянул усатый мужчина.

– Уважаемый, можно вас спросить?

Вязирка кивнул, улыбаясь.

– Буххаран там, уважаемый, – показал он на восток от озера.

– Мы сами оттуда, – сказал усач.

– А Юф-Беке там, – махнул Вязирка на запад.

– И это мы знаем, – последовал кивок.

Вязирка указал на озеро.

– Озеро Маймагуль.

Внутри повозки фыркнули, в шторку высунулось другое лицо, с аккуратной бородкой. Человек был в высокой, украшенной перьями чалме.

– А аял Мемек-тули знаешь?

Вязирка кивнул.

– Знаю, уважаемый.

– Где находится? Что-то мы заплутали.

– Я – из этого аяла, – сказал Вязирка.

– Может, отведешь нас? – спросил мужчина в чалме. – Уж больно нам, уважаемый, некогда.

Вязирка оглянулся. Холмы, кусты, насыпь, край бахчевого поля. А где родной аял находится, Вязирка и запамятовал. Ух, испугался! Туда шагнул, сюда шагнул, пугая жеребцов под всадниками.

– Уважаемый… – произнесли из-за шторки.

– Сейчас, – сказал Вязирка.

Он сбросил джуд и взбежал на холмик. Лицо его расплылось в улыбке – он увидел змейку выложенного камнем арыка.

– Туда! – указал Вязирка в сторону аяла и подобрал джуд.

Повозки и всадники медленно потянулись за ним. Вязирка почти сразу позабыл о них и удивился, когда один из конников обогнал его, пустив жеребца рысью. Кто такой? Ах, да, да, это же за ним, за Вязиркой следуют!

Ох, пустая голова!

– Уважаемый, – позвали его из повозки.

– Ага.

Вязирка умерил шаг и поравнялся с отдернутой шторкой. Человек с аккуратной бородкой, выглянув, щелкнул пальцами.

– А не знаешь ли ты, уважаемый, некого Саттарбаша? – спросил он.

– Знаю, – важно кивнул Вязирка.

– Мы, собственно, не в аял, мы к нему…

– А он пропал.

Человек с бородкой изменился в лице. Пальцы вцепились в отворот шторки.

– Как пропал?

– Вчера, – сказал Вязирка.

– Ты уверен? – спросил усач, выглянув в свою очередь. – Не гневи Бога, уважаемый! Будь честен.