Полная версия
Сборник-2023
– И все же…
– Крха ин кха! – рыкнул Инколан.
На следующие три дня Инколан отменил все встречи и мероприятия. «Диаб Конструкторс», «Ахве», «Три Ти О», «Зуав Делишес», «Киберхемикалс» и еще пятнадцать компаний были поставлены в лист ожидания, доклады дочерних предприятий перенесены, еженедельная стратегическая кооперация аналитических отделов сдвинута на сутки.
Все три дня Инколан синхронизировался с Вселенной. Время начального сосредоточения росло, мгновения реального единения становились все короче. Что больше всего расстраивало Инколана, так это то, что ослепительное понимание всего и вся, энергетические и причинно-следственные ниточки взаимодействий, почти знание будущего таяли, едва сеанс связи заканчивался.
Все, что он успевал записать или наговорить, все, казалось, имеющее сакральный смысл и глубокое значение, буквально через полминуты, минуту превращалось в не имеющую никакой связности белиберду, написанную к тому же на невнятном, ускользающем от понимания языке. Чи, гра, я-я, ух, кумы, тутыге, кофа. Это как пример. Или: окутонго, яхма, эс-хатын, до яста нитха.
О чем? К чему?
На последнем сеансе он даже закричал, не имея возможности хоть как-то задержать просачивающиеся в никуда смыслы. Два часа четырнадцать минут синхронизации – и все зря! Пришлось набрать брата.
– Нангил!
– Да, брат, да, – ответил Нангил, проявляясь на мониторе.
Картинка рябила, лицо Нангила то и дело застывало и дробилось помехами.
– Я не могу добиться качественной синхронизации, – сказал Инколан.
– Чего?
Глаз Нангила уполз вверх и застыл.
– Синхронизация! – закричал Инколан в монитор. – Не могу синхронизироваться! Сеансы все короче!
Картинка с Нангилом дернулась.
– Я преду… Ты бы не увлека…
– И что мне делать? – воскликнул Инколан.
Лицо Нангила приблизилось.
– Есть способ, – сказал он. – Но…
Крупа помех оборвала связь. Взвыв, Инколан набрал брата снова.
– Какой? Какой способ?
Нангил, возникнув, махнул рукой.
– Не могу сейчас. Завтр…
И связь с ним пропала окончательно.
Как же так?
Некоторое время Инколан в исступлении дергал медиастол, опрокинул три кресла и сломал один подлокотник. Ощущение чего-то грандиозного, великого, чего он лишился в последний момент, жгло Инколана жарким огнем.
Только вмешательство секретаря спасло кабинет от дальнейшего разгрома в процессе буйства его владельца.
– Господин…
– Что? – Инколан замер с подлокотником в руке.
– Дела требуют вашего вмешательства.
– Да провались они пропадом!
Инколан треснул подлокотником по медиастолу, отчего тот брызнул совсем не виртуальными искрами.
– Господин…
– Я в порядке, в порядке. – Инколан выдохнул, выбросил подлокотник и потер ладонями разгоряченное лицо. – Что у нас там?
Джескар протянул планшет.
– Список дел, требующих вашего непосредственного участия.
– Ладно. Сейчас.
Инколан подвинул подставку с соловьем к окну и раздвинул шторы. Солнечный свет ударил в стекло.
– Я вижу, что вам плохо, – сказал Джескар.
– Дурак! – рассмеялся Инколан. – Мне лучше, чем когда-либо!
– А Вселенная?
– Рядом, совсем рядом!
Корпоративные дела, все эти встречи, беседы, отчеты, собрания, конференции, доклады, аналитические записки, контракты, согласования, обеды, ужины, бизнес-ланчи, выезды на площадки, виртуальные координации, в общем, все, что ранее составляло живительный для него бульон, в котором Инколан чувствовал себя как рыба в воде, вдруг показалось ему мелкой, не стоящей внимания и затрат возней.
Целая Вселенная ждала его для синхронизации! Целая Вселенная! А тут: план по выработке на Хамфисе, расчетная рентабельность при запуске третьей очереди комбината по переработке на орбитальном треке системы Датрикайя, ввод в эксплуатацию биофабрики на Чунчи, волнения механизированных рабочих на Селио-Каргри.
Черт-те что!
Инколан держался из последних сил. Зато Нангил следующим утром вышел на связь сам.
– О, брат! Привет, брат!
Картинка была четкая, со сводом помещения на заднем плане. С обветренного лица Нангила в монитор лезли клочья бороды.
– Нангил! – обрадовался Инколан, как ни разу не радовался появлению брата. – Я не могу… Ты сказал, что есть способ!
Нангил кивнул.
– Плохо выглядишь, брат, – сказал он.
– Вселенная, Вселенная ждет.
– Слушай, это же просто подарок. Иллюзия коммуникации, брат. Эффект любопытный, но все же…
– Способ!
– А империя отца? Твоя империя?
– Я контролирую! Все здесь, – Инколан сжал пальцы. – И Всесовет Тысячи еще увидит! Знал бы ты, какой план подсказал мне твой соловей!
– Что ж, если тебе вдруг понадобится мое участие…
– Способ, брат!
Нангил усмехнулся.
– Хорошо. Способ простой, но…
– Знаю! – нетерпеливо кивнул Инколан. – Всегда есть подвох. Без этого у тебя ничего не происходит!
– Есть подвох, – сказал Нангил. – Соловей начнет медленно умирать.
– Мой соловейчик? – огорчился Инколан. – Как долго?
– Зависит от того, как часто ты будешь его использовать, брат. Но первое время синхронизация будет очень хорошая.
Инколан стукнул ладонями по столу.
– Я готов!
– Тогда все просто, – сказал Нангил, – дай соловью каплю своей крови. Это упростит процесс единения.
– Одну каплю?
– Да. И каждый раз…
– Спасибо, брат!
Инколан не дослушал Нангила. Как тут вытерпеть! Он подскочил к соловью на ветке и не без усилия снял стеклянный колпак.
– Джескар! – крикнул Инколан.
Секретарь появился в дверях.
– Да, господин.
– Принеси иглу!
– Иглу?
– Ну да, для забора крови.
– Есть автоматический шприц…
– Неси его!
Инколан долго смотрел на каплю своей крови на кончике тонкой шприцевой иглы.
– Господин, я удаляюсь, – сказал Джескар.
– Давай-давай, – произнес Инколан.
– Мне кажется…
– Пошел вон!
В звенящем крике стук дверных створок оказался совсем не слышен. Инколан поднял шприц над соловьем. Показалось, будто комочек на ветке чуть сжался.
– Не бойся, – прошептал Инколан, – это для синхронизации.
Он приблизил иглу к соловью и нажал на клапан. Капля сорвалась с кончика и, сверкнув на солнце, мутным, распадающимся мазком тут же погрузилась в существо. Инколан, вскрикнув от радости, подкатил кресло.
– Давай, соловейчик. Я и Вселенная, Вселенная и я. Что еще имеет смысл? Нет, ты, конечно, тоже…
О!
В этот раз, о, в этот раз все было иначе. Также, но иначе. Лучше, ярче, чудесней. Восхитительней. Настоящая синхронизация. Всюду! Всюду! Инколан спрашивал Вселенную, и она отвечала ему, потому что была его частью. Он беседовал с ней, как беседовал бы с самим собой. Ах, кровь! Вот что сделала всего лишь капелька крови! Инколан был созвучен Вселенной, и Вселенная звучала так, как ему хотелось.
Зарождались и погибали миры, галактики раскидывали рукава, возникала жизнь, цивилизации достигали вершин развития и погружались во тьму упадка. Диковинные создания ползали в грязи, чтобы через тысячелетия покинуть материнскую планету и разлететься по десяткам и сотням близких систем. Всему Инколан был свидетелем, все видел, все ощущал, во всем, хотя бы одним фотоном, но участвовал.
Он прожил миллиарды жизней и миллионы лет. Поэтому, когда, разбуженный голосом секретаря, Инколан вновь очнулся в кресле, первое, что сорвалось у него с языка, было удивленное:
– Ты все еще жив, Джескар?
Увы, секретарь состарился лишь на три часа. Никуда не делись ни встречи, ни обязанности, ни многочисленные и ставшие вдруг противными управленческие процедуры, требующие личного участия. С каким наслаждением Инколан избавился бы от них! В кабинете – целая Вселенная, а он здесь в ворохе дурацких распоряжений, квантовых паролей, соглашений и платежей. Хотя, наверное, есть выход. Решение неожиданно пришло Инколану в голову. В сущности, чего проще?
Он соединился с братом.
– Нангил! Брат мой! Мне нужна твоя помощь!
Нангил на мониторе сонно поморгал.
– Какая помощь? – оттянул он веко.
– Побудь вместо меня на время главой империи, – попросил Инколан.
Нангил скривился.
– Пфф! Оно мне надо?
– Это ненадолго. Не Джескара же мне просить!
– А ты что?
– Я пока занят с соловьем.
– Серьезно?
– Понимаешь, с кровью – совсем другое дело, – с жаром заявил Инколан. – Я начинаю вникать в самые тонкие процессы, в механизмы существования всего! Моя голова пухнет от идей, и мне нужно совсем немного времени, чтобы достичь кристальной ясности сознания. Выручи меня, брат!
Нангил поскреб щеку.
– Дай мне три дня.
Вот Вселенная. Она проста и сложна одновременно. И Инколан в ней Бог. Все в ней исполняется по его воле, потому что Вселенная – это он. Потому что все в ней построено на его крови, и ничего не происходит без ведома его. Где-то существует империя отца, Всесовет Тысячи, Ка Пим Бокер и прочие, но это лишь мелкая крупинка во времени и пространстве, в тех миллиардах объектов и событий, что лежат на его плечах. Там брат, пусть он возится. Инколан улыбнулся. Россыпь звезд улыбнулась ему в ответ.
Как хорошо!
Нангил подсел к мониторам. Еще неделю назад сиденье давила задница брата. А теперь его задница. Нангил усмехнулся и сделал вызов.
– Мама? Мама, это я, твой Нани. Бросай свой Каччолини и перебирайся в отцовский особняк. Никто тебя больше не выгонит.
– Ты – хороший сын, – сказала мать.
– Целую.
Нангил прервал связь и установил следующее соединение.
– Господин председатель Всесовета? – заговорил он, когда изображение на мониторе оформилось в недовольное лицо. – Я хочу попросить у вас прощения от «Гарвик Кэпиталс» и от себя лично. Мой брат вел себя не совсем корректно по отношению к вам и вашим законным интересам.
Нангил прислушался к ответу.
– Да, – кивнул он, – совершенно верно. В знак примирения хочу сделать вам небольшой подарок. Совершенная безделица. Я обнаружил это существо на Цумосе. У него – удивительные особенности.
Он пощелкал пальцами под ответные реплики.
– Да-да, надеюсь на плодотворное сотрудничество.
Новый вызов.
– Господин Ламплен? – наклонился к монитору Нангил. – Хочу принести извинения за своего брата. Он собирался воевать с вами за участки. Я знаю, что в общении с вами он был не совсем корректен. Чтобы как-то компенсировать негатив в отношениях, хочу преподнести вам презент. Восхитительное существо! Я обнаружил его на Ак-Канаке. Нет, ничего взамен, кроме деловых отношений.
Он посмеялся вместе с Лампленом.
– Нет, оно крохотное и требует только солнечного света время от времени. Так что ваши сбережения не сожрет. Я зову его соловьем.
Следующее соединение.
– Господин Эфферс?..
В спальне было тихо. Подставка с соловьем под стеклянным колпаком стояла в изголовье большой кровати. Когда Нангил подсел, под одеялом произошло шевеление, и голова Инколана показалась наружу.
– О, брат, – вяло обрадовался он.
– Здравствуй, брат, – сказал Нангил, коснувшись щеки Инколана.
– Какая-то слабость, – пожаловался тот.
Нангил пожал плечами.
– Синхронизация отнимает много сил.
– Да, я чувствую, – улыбнулся Инколан. – Но я все ясно вижу теперь. Прошлое и будущее. Это радостно и почему-то печально. А соловей?
Нангил убрал со лба брата седую прядку.
– Ему осталось совсем недолго. В нем, наверное, с кулак твоей крови. Она загустела.
– Жалко, – вздохнул Инколан. – Вселенная грустит. Там такие дела, такие дела…
– Конечно, – кивнул Нангил. – Спи, брат, спи. Я тебя люблю. Хоть ты и слышишь только себя.
Астробалкер «Селекта»
Марков
Все хорошо, сказал себе Марков. Все замечательно. Я исполняю протокол. Я просто исполняю протокол.
Не то, чтоб он был спокоен, но все же… Ничего не изменить, ничего уже не изменить. Да, это грустно.
Экраны в рубке показывали космос вокруг шлюпа и корму астробалкера. Серебристо-серая обшивка корабля казалась покрытой мелкой темной сыпью – следами воздействия микрометеоритов.
Крохотный бот спасателей виден не был. Чернав подогнал его к шлюзу, что у балкера находился на не видимой отсюда стороне.
Сам балкер представлял собой типичный космический грузовоз. Монструозная корма с двигателями и джойнт-реактором, надстройка для экипажа и длинный, чуть ли не километровый хобот, к которому крепились тысячетонные танки с насыпными грузами. Рудой и минералами, добытыми на астероидах.
В каталоге утраченных балкер значился с двести сорокового года. От пояса астероидов в системе Ясса-Милика до коренной планеты он успел совершить пять рейсов туда и обратно. Расстояние – один и две сотых светового года. Общее время в рейсе – три месяца. Разгон, джойнт, торможение, смена пустых танков на полные, снова разгон, джойнт, торможение. Негде потеряться.
И вот.
Астробалкер с экипажем из пилота, инженера-техника корабельных систем и двух операторов ушел в шестой рейс, загрузился и нашелся спустя девятнадцать лет в семнадцати световых годах от того места, где его видели в последний раз. Реактор заглушен, энергетика вырублена, работает лишь слабосильный радиомаячок, сигнал которого можно поймать, если по счастливой случайности оказаться от корабля не далее, чем в трех астрономических единицах. Иначе – искажения и помехи.
В общем, им не повезло, когда Сиггет сказал: «Ребята, кажется, у нас «мертвец». «Мертвецом» на жаргоне называли покинутый, брошенный, призовой транспорт. Добрый день, астробалкер «Селекта».
Не повезло.
Марков посмотрел на свою ладонь, лежащую на консоли. Ладонь заметно подрагивала. С усмешкой он протянул руку и вдавил клавишу внешней связи.
– …ука! – ворвалось в рубку. – Это ты? Погоди, я до тебя…
– Паш, он не отвечает, ты же видишь, – прозвучал другой, тяжело хрипящий голос. – Не трать силы.
– Я ему кислородный баллон…
Марков отжал клавишу.
– Протокол, – прошептал он.
Какое-то время он не шевелился, глядя на темную каплю на консоли, обнаружившуюся под одним из пальцев. Кровь? На руке ничего не было, ни порезов, ни царапин. На второй руке тоже. Марков осторожно провел пальцем под носом. Влажно. Но это оказался всего лишь пот. Он попробовал его языком. Соленый. Бесцветный.
Тогда откуда капля?
Марков переключил на нее внимание и с силой, размазывая, потер. Кожа пальцев покраснела. Все-таки кровь. Странно. Даже удивительно. Он повертел головой. Взгляд его упал на сидящую в углу фигуру.
– Эй! – позвал он.
И показал фигуре измазанные в крови пальцы.
– Твое?
Фигура не ответила.
Бакман. Два часа назад
– Приступаем?
Они стояли на жилой палубе балкера, вручную отжав шлюзовые створки. На это ушло десять минут. Было оглушающе темно. Пятна света от фонариков прыгали по стенам, но разогнать мрак не могли.
– Полностью обесточен, – сказал Сантос, коснувшись переборки ладонью.
– А радиомаяк? – спросил Бакман.
– Там свое питание. Хватит на сотню лет.
– Сможешь запустить хотя бы аварийный режим?
– А это на что? – Сантос поддернул рюкзак с топливными элементами. – Я проверил по схемам и маркировкам, аварийную энергетику запитаю точно. Свет, автоматика створок, рубка. На три-четыре дня хватит. Но если заняться тепловым контуром, очисткой и регенерацией воздуха, а также двигателями…
– Обойдемся пока без этого, – сказал Бакман. – Нам бы понять, что здесь случилось. Так что по-быстрому.
– Визуальных повреждений нет, – сказал Чернав.
Бакман оглядел группу. Свет от фонаря проплыл по забралам шлемов. Чернав. Марков. Сантос. И он, Герберт Бакман. «Призовая команда», черт побери.
– Фред, – вызвал он оставшегося на шлюпе Сиггета.
– Да, – отозвался Сиггет.
– Мы приступаем.
– Слышу хорошо, вижу не очень. Помехи.
– Здесь просто темно, – сказал Сантос.
Чернав хохотнул.
– В общем, Луис и Ник – двигательный, – распорядился Бакман, – мы с Павлом – жилая зона и рубка.
– В рубку вы, пока я не запитаю систему, не попадете, – сказал Сантос.
– Ты уж постарайся.
– А куда я денусь?
Сантос пропал во тьме отходящего коридора. Марков, нагруженный вторым рюкзаком и кофром с аварийным пультом, последовал за ним.
– Не скучайте, ребята.
– Вы там поосторожнее, – напутствовал Бакман.
Марков, повернувшись, мигнул фонарем. Чернав мигнул в ответ.
Темнота.
– Так, – Бакман посмотрел на экран у запястья, – у нас три часа на все.
– Успеем, – сказал Чернав.
Через пять шагов гермостворки перекрыли им доступ к каютам экипажа. Здесь Сантоса, пока он врубит автоматику, решили не ждать. За щитками по бокам от створок прятались вентили ручного открывания. Щитки сняли. Бакман встал за левый вентиль. Чернав – за правый. За три минуты створки до половины ушли в стены. Дальше пошло легче.
Бакман устал.
– Если там будет еще одна гермостворка, я, клянусь, поверну назад, – сказал он, усмиряя дыхание.
Чернав – чуть подсвеченное забрало шлема и огонек фонарика, растворенные во тьме, – рассмеялся.
– Ты растолстел, Герберт.
– Да?
– Именно.
– Нет, я серьезно.
Чернав застопорил вентиль.
– Следующая створка по схемам только перед рубкой.
– Да? Тогда ладно.
Бакман двинулся во тьму образовавшегося прохода.
– Погоди, – сказал Чернав, копаясь в набедренном кармане, – дай я хоть «сосиску» прицеплю.
Он достал гибкий, серый цилиндрик сантиметров тридцати в длину, стиснул с краю и, когда внутри того принялись скручиваться в спираль искры, прилепил к переборке. Секунда – и зеленый свет заполнил коридор.
– И где ты раньше был, Паша? – спросил Бакман.
– У меня их всего четыре, – сказал Чернав. – Больше нет. Срок жизни – два часа. К тому же экономия…
– Да-да, это я знаю. Экономия – мать спасателя. Дурацкая поговорка. Все время спрашиваю себя: а кто отец? Кто тогда отец?
Жилых кают было шесть. Всех их пришлось вскрывать, выламывая замки. Для этого Чернав использовал разрядник, который короткими импульсами на секунду оживлял «мертвый» запорный механизм, а Бакман помогал ломиком.
Все каюты были пусты.
В двух из шести явно никто не жил, все там было закатано в предохранительный пластик, ни вещей, ни следов пребывания кого-либо.
Из четырех жилых только одна, оператора Эльдурссона, являлась воплощением поспешных, если не панических сборов. Одежда вытащена и брошена. Безделушки, медиадиски россыпью лежали на полу. Одеяло на выдвижной кровати свернулось комом. Бакман подумал, что если бы не искусственная сила тяжести, которую даже в заглушенном состоянии создавал джойнт-реактор, все это плавало бы вертлявым дерьмом перед глазами.
Членов экипажа они в каютах не нашли. Ни одного.
Короткий осмотр не дал и какого-либо понимания, что здесь случилось девятнадцать лет назад. Бакман не заметил ни крови, ни признаков выяснения отношений. Ни вмятин, ни царапин, ни битого пластика, ни надписей, предостерегающих непрошеных гостей или приглашающих их в ад. Ничего.
Какая-нибудь авария? Но внешне астробалкер не поврежден. Обесточен, промерз, но в остальном…
Посвечивая фонариками, они дошли до крохотной кают-компании. Чернав обнаружил на полу вскрытый и замерзший контейнер с едой.
– «Жаркое бабушки Сидебе», – прочитал Бакман. – Пробовал такое?
– Нет, – сказал Чернав, – но кому-то, видишь, не понравилось.
Бакман смахнул несколько снежных хлопьев со столешницы, качнул головой, отряхнул перчатку о бедро.
– Вопрос к тебе, как к специалисту: не могло ли что-нибудь локально рвануть на астробалкере, чтобы разом накрыть всех четверых?
– «Жаркое бабушки Сидебе»? – озвучил версию Чернав. – Трое выбросились сразу, один успел собрать вещи.
Бакман хмыкнул.
– Чувство юмора у тебя, Павел…
– Кстати. Экономия – не мать спасателя, а мать спасения. Многие путают.
– И к чему это?
– Так, вспомнилось.
Они подошли к рубке. Переборки искрились инеем.
– Луис! – сказал Бакман. – Мы на месте. Ждем тебя.
Ответа не было.
– Помехи, – сказал Чернав.
– Фред!
Молчал и Сиггет.
– Ладно, – сказал Бакман, бросив взгляд на экран на запястье, – время есть.
Чернав качнулся тенью.
– Может, хочешь чего-нибудь перекусить?
Сантос. Полтора часа назад
– Слышишь? – спросил Марков.
– Нет.
Сантос приложил перчатку к обшивке, пытаясь уловить вибрацию. Астробалкер был мертв. В понимании Сантоса, мертвое можно было оживить, но никаких звуков оно издавать не в состоянии.
Пока мертвое.
– Звук, – сказал Марков.
– Скорее всего, это неисправность гарнитуры, – сказал Сантос. – Или у тебя слуховые галлюцинации, Ник.
– Не уверен.
– Тогда – помехи.
– Ну, да.
Марков повел фонарем. Узкий луч света чиркнул по темноте и воткнулся в панель с капельками погасших индикаторов. Пластик и металл поблескивали кристалликами льда.
– Сюда, – позвал Сантос.
Он снял рюкзак и присел у стены, часть которой была расчерчена квадратами ячеек. Под ногами у него ломалась тонкая ледяная корка замерзшего воздуха. Шуба азотного инея наросла у вентиляционной панели.
– Ник, твой рюкзак, – сказал Сантос.
Марков освободил плечи от лямок. Свет отражался от вогнутых поверхностей, скользил по разъемам и плоскостям экранов.
– Точно не слышишь? – спросил Марков.
Сантос качнул головой, просматривая инструкцию на раскладном мониторе.
– Значит, первое – контрольный контур, – пробормотал он. – Ник, дай пульт.
– Пульт…
– Да, пульт.
– А, прости.
Марков протянул устройство Сантосу.
– Не спи, – сказал тот, подключая разъемы пульта шлейфами к аппаратной части стены. – Бери элементы, вставай у ячеек. Видишь нумерацию?
Марков посветил.
– Вижу.
Сантос сверился со схемой.
– Так, а-один…
Марков вставил цилиндр в отверстие, нажал до щелчка. В уголке ячейки вспыхнул зеленый огонек.
– Есть.
– Бэ-один, – сказал Сантос.
Марков зарядил второй элемент.
– Готово, бэ-один.
– А-одиннадцать.
Марков не пошевелился.
– Ник, а-одиннадцать, – повторил Сантос.
– А? Да-да.
Марков поднял цилиндр. Скольжение металлопластика в отверстии. Щелчок. Загорелся индикатор.
– Готово.
– Хорошо.
Сантос нажал несколько клавиш на пульте. Над головами спасателей замерцал красный свет. На аппаратной части стены вспыхнули шесть крохотных огоньков.
– Замечательно.
Сантос нашел стул и подкатил его к пульту. Марков огляделся. Небольшой зал был пуст. Два боковых прохода вели к джойнт-реактору, двигательным установкам, а также в служебные помещения и шахты, центральный возвращал на жилой ярус.
– Теперь цэ-семь, – сказал Сантос.
– Луис, – произнес Марков.
– Да?
– А где старые топливные элементы?
– Что?
– Ну, все ячейки пусты.
– Возможно, их выбросили.
– Куда? – повернулся Марков. – Зачем?
В мерцающем свете его лицо за забралом шлема показалось Сантосу напряженным и словно запавшим в себя.
– Ник…
– Да.
Взгляд Маркова приобрел осмысленное выражение.
– Мы это выясним, – сказал Сантос. – Я запитаю «аварийку», подам напряжение на основные трассы…
– Что-то не так, – сказал Марков.
– Цэ-семь, Ник.
– Цэ-семь?
– Да, заряди элемент на цэ-семь.
Под руководством Сантоса системы балкера потихоньку оживали, загорался аварийный свет, размыкались электронные замки. Марков закладывал цилиндры, периодически то замирая, то что-то бормоча.
Сантос попытался вызвать Бакмана, но не смог.
Когда почти вся аварийная программа была исполнена, Марков вдруг сказал:
– Кажется, зря мы это сделали.
– Что сделали? – спросил Сантос.
– Зря появились. Пойдем.
– Куда?
Марков поманил в сторону джойнт-реактора. Сантос поднялся.
– Вот придурок.
Марков. Час назад
Из двигательного отсека выхода к танкам не было. Через технический пост имелся выход в герметичную лифтовую кабину, где в ходе движения по всему «хоботу» осуществлялся оперативный контроль за состоянием груза. Оттуда шло управление манипуляторами и замками на танках.
Кабина оказалась обесточена. Аварийное питание на нее не распространялось. Правда, Марков совершенно не огорчился. Попасть из лифта наружу было невозможно, а под рукой у него не было ни мощного резака, способного вскрыть обшивку, ни специального геля, которым плавили переборки.
Ничего, в запасе он держал еще два варианта.
Первый – это двинуться через основной шлюз. Подумав, Марков его, конечно, не исключил, но оставил напоследок. Не было никакой гарантии, что по пути ему не встретятся Бакман и Чернав. А в исходе противостояния с ними, даже один на один, у него имелись некоторые сомнения.
